Орнейские хроники -2 (гет)

Карда, месяц Вереска

По стеклам монотонно стучали капли, облака свинцово-сизым подбрюшьем цеплялись за шпили, и с промозглым туманом мешался дым из каминных труб. Солнечный и теплый месяц Весенних зорь сменился дождливым Вереском, что отнюдь не радовало Оденара. Туман больше на руку тем, кто задумал нападение, чем держащим оборону. Теперь, после пророчества Лары, мысль о готовящейся под покровом серой мглы атаке становилась навязчивой.

Оденар усилил крепостную артиллерию Квилиана шестью двенадцатифунтовыми пушками. Майор Тоне рапортовал о бдительности караулов и о полном затишьи — никаких вылазок, ни одной пропавшей овцы, но это вызывало лишь большую обеспокоенность. А что, если магистр Вальен ошибается, и два пророчества наслоились друг на друга? То, что видела Лара — не Квилиан? Оденар оторвал взгляд от сбегающих по стеклам струек воды и повертел в руках перо. Он собирался писать жене, но на лежавшем перед ним на столе листе все еще не было ни одной строчки. Слова не шли, казались пустыми. Неожиданно открывшийся дар Лары как будто выстроил между ними незримую стену. Стремление защитить, во чтобы то ни стало сберечь заслонило все остальное. Долг превыше чувств и желаний. Только тот порыв, зимой, кинувший их в объятия друг друга... Оденар улыбнулся. Если Странник будет к ним милостивым, у них осенью родится ребенок. И сразу тревога кольнула внутри. Женщина, носящая новую жизнь, уязвима вдвойне. Не было ли опрометчиво поддаваться страсти? Обмакнув перо в чернильницу, он вывел на листе:

«Да не оставит вас Странник, Лара, и смею надеяться, что пребываете вы в добром здравии...»

И остановился. В душе шевельнулось смутное, до конца не оформившееся. Как будто бы даже зависть к тем, кто не обременен высоким предназначением и может позволить себе наслаждаться простыми радостями. Оденар встряхнул головой, подавляя недостойное чувство.

В приемной загрохотали сапоги, раздались приглушенные голоса, затем осторожно постучали в дверь. С досадой вздохнув, он отложил перо.

— Входи, Савори.

Дверь приоткрылась, заглянул адьютант:

— Сьер Оденар, арестованного доставили!

— Какого еще арестованного?

Адьютант посторонился. В кабинет вошел теньент. Оденар узнал его — командир караульной роты, несущей охрану городских ворот и патрулирующей улицы Карды.

— По вашему приказанию арестован Гастон Пеан, хозяин «Трех медяков», сьер!

— Вот как? — Оденар сплел пальцы рук. Ему понадобилось несколько ударов сердца, чтобы справится с изумлением: — Нашлась, значит, пропажа! Полагал, волки да лисы кости давно обглодали. Пусть войдет.

— Реми, веди его!

На пороге возник худой встрепанный мужчина средних лет, за ним маячил сержант. Получив не сильный, но исполненный должного усердия тычок, Пеан засеменил к столу. Остановился, зыркнув исподлобья с непередаваемой смесью драматического пафоса и хитрости. На скуле наливался багровым кровоподтек.

— Что деется, благородный сьер полковник, или тать я какой? — загнусил он, касаясь разбитой скулы.

Оденар вскинул бровь, внимательно изучая харчевника. Одет тот был в неновые и забрызганные грязью, однако вполне пристойные суконную куртку и плиссированные штаны — типичные для средней руки лавочника. Не похоже, что по лесам и долам скитался. А Пеан продолжал, даже голос окреп:

— Матушка у меня в Легранже заболела, на ярмарку в Карду, сталбыть, приехал дружок мой да и постучал поутру в «Медяки». Все я бросил, харчевню, имущество. Матушку люблю... любил, сталбыть, бо ушла в прошлом месяце за Предел...

— Что же никого не предупредил, ни когда уехал, ни после, с оказией? — жестко спросил Оденар.

— Дык черная лихоманка была у матушки, закрылся я в домике с ней... А кто бы еще пошел, один я у нее остался. А предупреждать — до того ль мне было, месьер?

— И сам не заболел?

— Еще пять седмиц люди добрые еду на пороге оставляли, увериться надобно было, что не перекинулась зараза на меня. Думал — не выйду в мир более, да Странничек не попустил. Вот приехал я, а меня ломать...

Черная лихоманка, неизлечимая, но, к счастью, редкая зараза. Встречается в местностях с дурными болотными испарениями, а Легранж, деревушку расположенную в пятнадцати лигах к югу от Карды, окружают болота. Болезнь словно истачивает человека изнутри, и тот умирает, выкашляв легкие. Но не полгода же ей длиться! Оденар не верил ни единому слову хозяина харчевни.

— Складно врешь.

— Странником клянусь! И староста Легранжа подтвердит!

Оденар покосился на адьютанта:

— Как дождь поуймется, бери двух солдат и поезжай в деревню. Расспроси старосту и других свидетелей, если таковые найдутся.

— Вот и славно, благородный сьер полковник. А мне дозволено будет ли в харчевню вернуться? Караул там поставили, да невдомек мне, за что немилость такая. Беспорядку навели. И меня вон как отделали, — Пеан снова показал на скулу.

— Попытка к бегству, — вставил теньент.

— А бежал чего? — спросил Оденар.

— Напугался, — буркнул Пеан, — А кто бы не напугался?

— Экий ты прыткий. Кем тебе приходится Бестье? Драгунский сержант.

— Ален? — Пеан и глазом не моргнул: — Старшей сестры сын, пусть ее Странничек милует за Пределом. Непутевый... падок на деньги да девок. Чего набедокурил?

— И часто к тебе захаживал? — продолжал Оденар. Спокойный вид хозяина поколебал его уверенность, что тот связан с галейцами.

— Так, почитай, неоднажды в седмицу. По родственному. Три кроны должен.

— С кем пировал?

— Дык... то с одним, то с другим, непутевый и есть.

— Постарайся-ка вспомнить его приятелей. А пока в Бутраже погостишь.

— Это с чего же? — протянул Пеан. — Мне дело поднимать надо, а то разорюсь вконец.

— Подождет дело. Племянник твой — изменник.

— Вон чо... — Пеан округлил рот.

Оденар впился взглядом в его лицо, ища признаки страха или растерянности. Но видел разве что досаду и удивление.

— Эх, пропадут «Медяки»... Разграбят. А всю жизнь в них сложил...

— Теньент, двери опечатаны?

— Так точно! Харчевник сдуру печать сорвал, тут его и задержали. А магистраторские обратно печать приладили.

— Значит, не пропадет твоя харчевня. Увести арестованного. Если вдруг вспомнит кого, немедленно дать мне знать.

— Будет исполнено, сьер! Ступай, Пеан.

Стихли шаги и голос Пеана, сетовавшего на злую судьбу. Оденар, задумчиво барабаня пальцами по столешнице, посмотрел в окно. Дождь заканчивался, сквозь кисею облаков проступала бледная голубизна. Гастон Пеан действительно говорил весьма правдоподобно. Но больше всего поражало, что он в открытую явился в Карду. Глупость или наглость? Оденар не сомневался, что и старосту, и свидетелей можно подкупить. Он перевел взгляд на начатое письмо, и одна идея вдруг пришла в голову — Лара. Если она читает в сердцах других, то... сможет определить, врет ли Пеан или нет. Следует отправить харчевника в Талассу в распоряжение Тайной стражи и написать сьеру Эрнану. Он достал из ящика еще один лист.

— Сьер Оденар!

На пороге вновь стоял адьютант. Оденар набрал в грудь воздух и медленно выпустил сквозь губы:

— Что еще, Савори? Ты разве не должен был уже выехать в Легранж?

— К вам посетитель. Сьер Арно Брикасс. По срочному делу. У него верительная грамота месьера принчепса.

Воистину, Странник ниспослал ему день сюрпризов. Следущим будет явление богини Аэрис в казарме. Впрочем, этот визит как раз сюрпризом не был, галейца уже седмицу ждал охотник из долины Венаско, присланный комендантом Квилиана. Надо же, теперь сьер Арно желает называться настоящим именем... Губы Оденара сжались: чтобы он не испытывал по отношению к бывшему врагу, нельзя отрицать, что если при содействии Брикасса Альби удастся заручиться поддержкой кланов, это поможет в грядущей войне.

— Проси сьера Брикасса в кабинет.

«Долг превыше чувств и желаний», — повторил себе Оденар. А он задолжал и за спасение Лары тоже.

— Да будет милость Странника над этим домом и всеми живущими в нем.

Он встретился взглядом с пронзительно-синими глазами «Фальго»-Брикасса и ровным тоном произнес:

— И над всеми входящими.

Держался Брикасс с той самой непринужденностью, свойственной аристократам, которую Оденар отметил еще на приеме в Талассе. Чисто выбрит, этррурского кроя колет и белоснежная рубашка. На перевязи — шпага в темных ножнах, украшенных полосками серебра, ботфорты без единого пятнышка грязи. Будто и не проделан долгий путь по раскисшему от дождя тракту,

— Месьер Эрнан предупредил о приезде вас и господина Орсалы, — прервав затянувшуюся паузу, сказал Оденар, вставая из-за стола. — Вы можете остановиться в крепости, в апартаментах, предназначенных для офицеров.

— О, не извольте беспокоится, — с придворной учтивостью отозвался Брикасс. — Нам приглянулся постоялый двор «Мечь и камень», что у восточных ворот.

«Вот, где он переоделся и привел себя в порядок, — мысленно хмыкнул Оденар. — Ну да. Негоже графу Брикассу являться в неподобающем виде».

Он обошел стол и шагнул к галейцу:

— Как пожелаете. Проводник сейчас придет. Ваши лошади вряд ли выдержат горные переходы, поручите их заботам гарнизонных конюхов. Вам подготовлены два верховых монтанеро и мул. А также часть припасов — вяленое мясо, сухари и прочее.

— Весьма вам признателен, сьер Оденар. Я собирался спросить вашего совета, где можно приобрести лошадей местной породы, — бесстрастное лицо Брикасса чуть расслабилось. — Но раз вы были столь любезны...

«Не думал же его сиятельство, что я немедленно вызову его на смертный бой?»

— Сейчас мы служим одному делу, сьер Брикасс. Поэтому предлагаю на время забыть о... разногласиях. Даю слово и впредь оказывать вам всемерную поддержку.

— Слово Ноорнского Волка тверже стали, — глухо ответил Брикасс. — Согласен с вашим предложением. Со своей стороны скажу, что Брикассы издревле были верны тому, кого выбирали своим сюзереном. Однажды выбрал мой отец, теперь черед мне сделать свой выбор.

Неожиданно галеец протянул руку. Без колебаний пожимая ее, Оденар думал об играх судьбы и о том, что в иных обстоятельствах он почел бы за честь назвать другом этого человека. Кивнув скорее себе, чем Брикассу, он сказал:

— Да пошлет вам Странник удачу в трудной дороге.