Орудие мести (джен)

Белль больше не избегала Капитана Джонса. Нет, она не преследовала его. Но, столкнувшись случайно, уже не отводила взгляда, смотрела с почти неприличной жадностью, словно рассчитывала разглядеть третий глаз, жабры на шее или торчащее из-под полы сюртука осьминожье щупальце. Но ничего такого не наблюдалось. Капитан выглядел обычным: неизменно элегантным — на стирку его белых рубашек Сми тратил драгоценную на борту пресную воду; насмешливым — его вечные улыбочки и самовлюблённые гримасы иногда напоминали ей шутовство Тёмного; вкрадчиво вежливым — его обманчивая ласковость пугала даже самых отъявленных головорезов; красивым — пусть Белль и не была особенно по нраву его манера подводить глаза чёрным, а губы красным, и во внешности капитана Джонса не было ничего от прямолинейной мужественности Гастона, — она не могла не признать, что он красив. Но именно это и казалось Белль неправильным. Какой бы печальной ни была история Джонса — в том, чтобы жить жаждой мести, было что-то… больное. Вот Белль и силилась различить в его облике признаки болезни — когда язва видна, её же можно залечить, не так ли? «Нет, не так», — звучал в ушах чей-то насмешливый голос, и Белль всё никак не могла разобрать, кому он принадлежит: Румпельштильцхену, Злой Королеве, ей самой? «Нет не так, всё не так, всё не так-то просто», — пел он, и ему вторили ветер, скрип снастей, шкворчание рыбы на жаровне, стук её собственного сердца и назойливые воспоминания о том, кто так сросся со своей болезнью, что не желал избавляться от неё. А ведь болезнь была так заметна, так очевидна, и Румпель — даже под золотой коростой проклятия — казался более открытым и уязвимым, чем капитан пиратов! «Это я сдалась слишком рано. Я была обижена, я придумала себе сказку и...» — Белль хмурилась, но это не помогало прервать ни на минуту не замедлявшееся течение собственных мыслей. Могла ли Белль предположить, что и они предадут её? Она привыкла находить в мыслях утешение ещё тогда, когда сделка с Тёмным выдернула её из круга привычных занятий и лиц; они поддерживали её во всех невесёлых перипетиях её ещё такой короткой жизни, — но теперь Белль тонула в их мутном потоке. И работа, занимавшая лишь руки — в этот раз она перебирала зерно, разделяя его на годное и тронутое то ли плесенью, то ли спорыньёй, — не отвлекала в полной мере. В трюме было сыро, и Чекко подгонял её: если зёрна не разобрать — гниль поразит все припасы. «У капитана Джонса гнилое сердце», — думала Белль, отбрасывая очередное потемневшее зёрнышко. «А у Румпеля? Чистое?» — стучало в висках насмешливым речитативом, и Белль опускала голову ниже, до боли стискивала зубы, не давая пролиться закипавшим в уголках глаз слезам.

Киллиан стоял у массивной подзорной трубы, поворачивал её здоровой рукой, оглядывая море от горизонта до горизонта. Когда среди однообразных оттенков синего, зелёного, голубого и серого глаз выхватил и другие цвета, он невольно сморгнул: не показалось? Но нет, так и было. На границе видимости он различил тёмные очертания кораблей со снятыми парусами. Флаги были подняты, и пусть с такого расстояния казались лишь крохотными оранжевыми точками — Киллиан их узнал. Оранжевый — геральдический цвет короля Леопольда. Ну, или того, кто теперь правит в Срединных Землях. Киллиан не особо интересовался вопросами престолонаследия или именами сменявших друг друга правителей. Когда живёшь так долго, подобные вещи становятся неважными. Корабли всё ещё находились настолько далеко, что даже через многократно увеличивающие стёкла трубы разглядеть их было почти невозможно. Оно и ясно: подойди они ближе, Робт, поставленный вперёдсмотрящим, уже доложил бы с реи о предстоящей встрече. Киллиан подкрутил стёкла, безуспешно пытаясь сделать картинку более чёткой, едва удержался от искушения прильнуть к окуляру плотнее: глаза слезились от яркой синевы слишком солнечного дня, и жирная чёрная краска, которой он имел обыкновение подводить веки, могла размазаться. Не то чтобы Киллиан слишком беспокоился о своей внешности — соблазнять здесь всё равно было некого. До мужчин он не был большим охотником, а единственную женщину мог взять и силой, не интересуясь её мнением на этот счёт. Смысл сохранять лицо был в другом: капитан пиратов никогда, ни при каких условиях не должен давать повода для насмешек. Киллиан помнил историю долговязого Бена, чьё мёртвое, вздувшееся тело долго украшало киль корабля вместо привычной ростры. Чёрная Борода, сменивший его на должности капитана, посчитал это остроумным. Да и легендарный Сильвер, державшийся с командой на равной ноге, кончил плохо. Нет, его не отправили прогуляться по доске, всего лишь сделали коком на собственном судне. Киллиан рисковать не мог. Слишком много было поставлено на кон. Он жил достаточно долго для того, чтобы понимать: сила пиратского капитана мнимая. Он командует своими ребятами лишь до того момента, пока они верят, что он имеет на это право. А вот если они усомнятся в этом — ему не устоять. Как бы хорош ни был Киллиан Джонс в бою, его сомнут и скрутят, пусть прежде он и успеет отправить на тот свет самых ретивых. От этой мысли становилось не по себе. Не то чтобы он боялся смерти или цеплялся за жизнь. Но сперва он должен исполнить задуманное. Отомстить Тёмному. Ничто не должно стать препятствием. А уж потом...

Он отодвинулся от окуляра, зацепил трубу крюком и крутанул на подставке вокруг собственной оси. Ничем не выдавая озабоченности, прошёлся по палубе; одобрительно кивнул подтягивающему ванты Джуксу. Расслабленно перетёк к баку, похлопал стоявшего за рулём Старки по плечу. Вполне дружески, только вот из-за этого должного выражать расположение жеста заточенное остриё крюка оказалось в опасной близости от шеи первого помощника. Надо отдать Старки должное: он даже в лице не переменился от капитанской ласки, только кадык дёрнулся нервно.

— Право руля, Старки, меняем курс. Отойдём от берега ещё мили на две... И...

— Но, капитан, — ох да, Старки всегда отличался излишней разговорчивостью. И почему Киллиан его терпел? Может быть, оттого, что отыскать толкового помощника среди этих болванов было не так уж просто?

— Хочешь обсудить это? Есть другие идеи? Я готов их выслушать, — Киллиан говорил без малейшей резкости, и даже не меняя позы, но острие его крюка по-прежнему находилось в дюйме от бьющейся на шее Старки голубой жилки.

Кадык Старки дёрнулся ещё раз, и он выдавил из себя:

— Нет, капитан.

— Ну и славно, — Киллиан не собирался пускаться в объяснения... Да и о галерах Леопольда команде лучше не знать. Подобные столкновения редко обходились без потерь, а выгод приносили немного. Но его головорезы были весьма далеки от тактики и стратегии, и Киллиан предпочитал выглядеть излишне деспотичным, а не излишне осмотрительным. — Выполняй.

Какое-то время Киллиан простоял рядом со Старки, наблюдая, как тот выравнивает курс, и вглядываясь в морскую гладь, вслушиваясь в плеск волн, поскрипывание штурвала, хлопанье парусов, шаги и разговоры матросов. Голоса сливались в тихий ропот; его ребята бывали шумными, но не тогда, когда их капитан не в духе. Киллиан уже собирался спуститься в каюту — вздремнуть перед предстоящей ночной вахтой, когда услышал за спиной довольно чётко произнесённое: «Очередная прихоть, вот это что!» Когда он развернулся — резко, но без излишней поспешности, — никто из матросов не смотрел в его сторону: Джукс по-прежнему подтягивал ванты, согнувшись у фок-мачты, Безымянный и Сми штопали прорехи в парусах, не отводя взглядов от толстых игл, Ко-ксон перегнулся через борт и водил по свежей заплате на корме вымазанной варом кистью на длинном древке. Только один человек смотрел на капитана в упор. Белль. Она стояла у трапа, прижимая к груди тощий холщовый мешок и не опускала глаз под суровым взглядом однорукого капитана. В её позе не было ничего вызывающего или кокетливого. Она смотрела — изучающе. Точно он какая-то диковина. И Киллиан еле удержался от того, чтобы первому отвести глаза. «Давно бы пора привыкнуть к вниманию дам», — подумал он, пытаясь этой мыслью отогнать другие — далеко не столь самодовольные. Ухмыльнулся, соединил горстью пальцы, поднёс их к губам и, звучно чмокнув, отправил Белль воздушный поцелуй и удовлетворённо хмыкнул, когда на скулах у девушки проступили красные пятна.

Белль потупила глаза. В груди пекло, а лицо горело как от пощёчины. Она глубоко вдохнула, пытаясь утишить забившееся чаще сердце, перевела взгляд с собственных грязных и босых ног на трудившихся над парусами Сми и Безымянного, произнесла неожиданно хрипло:

— Прикормка. — И добавила зачем-то: — Я принесла.

Она не двинулась с места, лишь вытянула перед собой руку с мешком, полным гнилых зёрен, в ожидании, что кто-то заберёт его. Кто-то из тех, что каждый вечер растягивает сети. Безымянный или Хью. Она не ожидала, что Ко-ксон отложит кисть и — осторожно, избегая касаний, — вынет из её рук мешок.

— Хорошо, — кивнул он.

И Белль ответила таким же кивком, удерживая в себе рвущиеся наружу вопросы: почему Ко-Ксон — он же никогда не рыбачил? Почему он словно боялся дотрагиваться до неё? До этого старый негр не раз накрывал её пальцы своими твёрдыми руками — и Белль каждый раз удивлялась тому, какими светлыми были его ладони: бело-розовыми, без малейшего намёка на смуглость. Что же изменилось сейчас, под пристальным взглядом капитана?..

Белль не раз убеждалась: если задавать вопросы самой себе, ответы приходят сами. Иногда слишком поздно, а иногда с пониманием, что лучше бы теми вопросами на задаваться. Но лгать самой себе глупо, да и не выйдет. Под взглядом капитана. Вот в чём дело. Он смотрел на них — на неё — по-новому. Не так, как прежде. Взглядом, масляным настолько, что, кажется, он должен был бы оставлять на её коже жирные следы. Белль увидела в этом лишь ещё один способ унизить её. Но если даже бесстрашный Безымянный так и не поднял на неё глаза, а Ко-Ксон касался её так, словно боялся обжечься... Возможно, это значило больше, чем ей показалось вначале.

Белль смотрела на палубу и не знала, куда девать руки, не занятые больше мешком. Она бы спрятала их под передник, но передника у неё не было, поэтому они остались висеть вдоль тела — пустые и бесполезные. Ей хотелось прижать их к груди, но она не позволила себе этого жеста, слишком очевидно выдавшего бы её страх.

Прежде, чем скрыться в грузовом отсеке, пленница снова подняла на него глаза, а потом развернулась, взмахнув подолом колыхнувшейся юбки, и ветер взлохматил её короткие кудри. С минуту Киллиан размышлял о том, стоит ли считать это приглашением. А потом, оглядев своих притихших ребят, сказал в пространство: «А я всё равно узнаю, кто тут такой разговорчивый», — и отправился в трюм, следом за дерзкой девицей. Ему всегда нравились строптивые, так что... Почему, собственно, и нет.