Пепел и Древо (джен)

Письмо из Министерства пришло на следующий день.

Лаконичное, на пергаменте с гербом Отдела по контролю за образовательными инициативами:

«Мистеру Элиану Грейву. В связи с выявленным фактом незаконной активации родового ритуала, противоречащего акту “О модернизации магического воспитания”, вам предписано явиться на слушание. Нарушение регламента 12/ПР-73 (использование древней магии без одобрения) классифицируется как административное нарушение средней тяжести с возможностью ограничения доступа к архивам и преподавательской практике. Подпись: Л. Чарлтон.»

Он перечитал письмо трижды. Не потому что сомневался — он знал, что это случится. Но всё же поражало, с какой механической хладностью государство отреагировало на то, что было — по сути — актом внутреннего искупления.

Через два дня он стоял в министерском зале заседаний. Вдоль стены — члены комиссии: сухие лица, строгие мантии, блеск очков. Во главе — заместитель директора Хогвартса, Лорд Чарлтон, тот самый, что вежливо, но настойчиво давил на «рационализацию воспитания».

— Мистер Грейв, — начал он, не поднимая взгляда. — Вы признаёте, что провели ритуал Заклятия Рода на территории школы без разрешения?

— Да, — твёрдо сказал Элиан. — Я не просил разрешения на то, что принадлежит моей крови.

— По вашему мнению, личная история важнее общественного порядка?

— Порядок, построенный на забвении, не порядок, а притворство. Я не нарушил законы магии. Я восстановил имя.

Легкий шум прошёл по рядам.

— Законы Министерства — превыше обрядов частной памяти, — отчеканил Чарлтон. — Мы строим единое магическое пространство. Без пережитков, разделяющих людей на “достойных” и “прочих”.

— Я не просил особого статуса, — сдержанно сказал Элиан. — Только право помнить.

Ему дали неделю на добровольный отказ от практики. Или — обострение конфликта с системой. Он отказался от отказа.

В ту же ночь он вернулся в Йоркшир. В старый дом. Бабушка ждала у входа, будто знала.

— Ты решил? — тихо спросила она.

— Я буду завершать обряд. До конца.

— Они попытаются остановить тебя.

— Я не позволю.

Ритуал был назначен на день весеннего равноденствия. Элиан вызвал родственников. Почти никто не приехал. Кто-то не верил. Кто-то — боялся. Но пришёл отец.

Он стоял молча, с опущенными плечами. Элиан почувствовал, как много боли в этом молчании. Но не стал говорить. Не сейчас.

Круг Древа был очищен. Печать сияла. Руны горели.

Элиан стал в центр и произнёс:

— Во имя памяти. Во имя рода. Я зову тех, кто не был назван. Я соединяю то, что было разорвано.

Магия вспыхнула — светом, не пламенем. Но в этот миг у границы круга раздался гул: на территорию пытались аппарировать трое — сотрудники Министерства.

— Прекратить немедленно! — прогремел голос. — Это нарушение государственной реформы!

Элиан поднял руку.

— Это не акт протеста. Это акт преемственности. Вы не можете запретить человеку помнить.

Они сделали шаг. Бабушка встала перед ним. Затем — отец.

— Он — мой сын. И я разрешаю. Я не дал ему памяти. Но дам ему защиту.

И тогда Древо — ожило.

Из-под земли прорвались корни, обвив камни. Магия вспыхнула по рунам, выжигая их в камне заново. Печать засияла. Имя Грегора вспыхнуло на древе — рядом с именем Элиана. А после — рядом с отцом.

Он простил. И тот был прощён.

Министерские наблюдатели отступили. Не было угрозы. Была только… сила, неподвластная законам. Сила, что идёт от правды.

Позднее в коридоре Министерства один из чиновников прошептал Чарлтону:

— Мы должны были остановить его?

— Мы не можем остановить то, что происходит внутри крови, — сказал тот мрачно. — Но мы можем сделать вид, что этого не было.

А в доме Грейвов горел камин. Отец наливал чай. Бабушка шила. Элиан записывал:

«Имя восстановлено. Печать активна. Древо живо. Род продолжен. Магия — в правде, а правда — в принятии. И нет силы, способной выжечь то, что принято сердцем.»

Он стал Стражем. Не по мантии. По обету.