Гимн двух сердец (гет)

Пс 33:9: «Вкусите, и увидите, как благ Господь!»

Холодный декабрьский воздух наполнял церковный двор хрустальной чистотой. Николай стоял у входа, кутая нос в воротник пальто, и наблюдал, как община постепенно оживала в преддверии праздника. Сегодня была не обычная суббота — шла подготовка к Рождеству. Через неделю предстояло внутреннее празднование Рождества для своей общины, а седьмого января — большой праздничный концерт для всех желающих, куда можно пригласить гостей. И к обоим событиям нужно было подготовиться.

Он вошел внутрь. Зал уже мало напоминал то строгое пространство, где по воскресеньям шли службы. Повсюду стояли стремянки, ящики с елочными украшениями, гирлянды и коробки, из которых виднелась мишура. Воздух пах не только воском и старыми книгами, но и хвоей, мандаринами и чем-то домашним, печеным.

Игорь, с блокнотом в руках, уже распределял задачи. Его деловой настрой смягчала неизменная доброжелательность. —Костя, ты как всегда за звук отвечаешь? Отлично. Маша, Света, вы поможете с детским хором? Супер. Лиза, — он повернулся к ней, — ты будешь главной по украшению зала и всем этим гирляндам с мишурой? Без тебя тут никак.

Лиза молча кивнула, приняв на себя ответственность как нечто само собой разумеющееся. —Николай, — Игорь перевел взгляд на него. — Ты новенький, не хочу нагружать, но если есть силы и желание, помоги, пожалуйста, Лизе. Руки мужские нужны, чтобы елку поднять, коробки с украшениями из кладовки достать, на стремянку залезть. Справишься?

— Конечно, — тут же ответил Николай, постаравшись, чтобы голос не дрогнул от внезапно нахлынувшей радости. Он рискнул взглянуть на Лизу, страшась заметить там хоть тень недовольства или неприязни. Она смотрела на него, и в ее светло-карих глазах мелькнуло нечто похожее на легкое любопытство, но ничего что он себе навоображал там не было. Только та самая собранная готовность к делу.

Они работали молча, но не неловко. Словно нашлось дело, которое не требовало слов, а лишь согласованных действий. Он таскал коробки, двигал скамьи, приносил стремянку. Она раскладывала гирлянды, проверяла лампочки, продумывала, как все лучше разместить. Ее движения были экономичными и точными, она не суетилась, не делала лишних телодвижений, и эта ее эффективность вновь восхитила его. В ней не было ни капли показухи, лишь тихое, уверенное умение организовать пространство вокруг себя.

Он принес из кладовки массивный чехол с елкой, и они принялись ее собирать. Это оказалось не так-то просто — ветви путались, крепления не сразу находили свои пазы. Николай, стараясь вставить центральную секцию в подставку, не удержал равновесия, и почти собранная елка грозно накренилась. Он инстинктивно бросился ее удерживать, едва успел.

— Простите, — пробормотал он. —Ничего, — так же тихо ответила она, и ему показалось, что уголки ее губ дрогнули в слабой улыбке. — Давайте я подержу, а вы закрепите.

Они справились. Зеленая красавица заняла свое почетное место у кафедры. Наступила пауза. Они стояли рядом и смотрели на голый, без украшений, каркас будущего праздника.

— Теперь самое интересное, — произнесла Лиза, и в ее голосе прозвучали нотки чего-то похожего на вдохновение. — Нужно все это оживить.

Она подошла к коробкам и стала вынимать украшения. Старые, советские шары, самодельные ангелочки из бумаги и фольги, новые, купленные на собранные средства, гирлянды. Каждой вещицы она касалась с уважением, как будто держала в руках не просто безделушку, а маленькую историю.

Николай взял гирлянду с лампочками. — Куда вешать? —Начнем с окон, — указала она. — Потом перейдем на елку.

Он залез на стремянку, она подавала ему гирлянды, указывая, как лучше их расположить. Он ловил ее короткие, точные указания: «Чуть левее», «Теперь выше», «Здесь нужно закрепить». Он старался выполнять все безупречно, чувствуя странное желание заслужить ее молчаливое одобрение.

Вдруг она отложила гирлянду и потянулась за термосом, стоявшим у неё в сумке. —Чай? — спросила она, не глядя на него. — Я свой принесла. Хорошо согревает.

Он кивнул, не в силах вымолвить слова. Она налила чай в крышку-чашку и протянула ему. Аромат был необычным — цветочным, с легкой горчинкой.

— Спасибо, — пробормотал он, принимая чашку. Пальцы снова едва коснулись. Чай был обжигающе горячим и невероятно вкусным.

Они сидели и пили чай,. Слышались смех, возня с украшениями, голос Игоря, что-то кому-то объясняющий. А в их углу было тихо, и только гирлянды мерцали, как звезды.

Потом они вернулись к работе.

Под тихую рождественскую музыку, в теплом свете люстр зал преображался. Гипюр мишуры и огоньки гирлянд делали его уютным, почти домашним. Николай, вешая последнюю гирлянду на окно, украдкой наблюдал за Лизой. Она стояла на небольшой скамеечке и аккуратно вешала на елку хрупкий стеклянный шар. Свет от гирлянд играл в ее рыжих волосах, делая их то золотыми, то медными. Лицо ее было сосредоточено и в то же время умиротворено. В этой тихой, практичной работе она казалась полностью на своем месте.

Кульминацией стала история с рождественскими яслями. Большая деревянная конструкция, изображающая хлев, должна была стать центром композиции. Николай отвечал за техническую часть — установку и подсветку. Лизу попросили наполнить ее жизнью — расставить фигурки Девы Марии, Иосифа, пастухов, животных, аккуратно разложить сено.

Он закончил с проводкой и отошел в сторону, наблюдая за ее работой. Это было завораживающе. Она не просто ставила фарфоровые фигурки. Она творила. Каждое движение ее рук было наполнено смыслом и благоговением. Она долго думала, куда поставить овечку, как развернуть волхва, чтобы он смотрел на Младенца. Ее лицо было серьезным и сосредоточенным, в глазах горел тот самый тихий свет, который он заметил в самое первое воскресенье. Она не просто украшала — она проживала эту историю, эту тихую ночь, когда мир изменился навсегда.

Николай смотрел и чувствовал, как в его душе что-то сдвигается. Это была не просто симпатия к милой девушке. Это было восхищение перед глубиной ее души, перед той искренностью, с которой она относилась к самым простым вещам. В ней не было ни капли показухи, она не старалась произвести впечатление. Она просто была собой — тихой, внимательной, умеющей видеть красоту в мелочах.

Она закончила и отступила на шаг, критически оглядывая свою работу. Получилось живо, трогательно и очень по-домашнему. Свет от гирлянды, которую подключил Николай, мягко падал на фигурку Младенца в яслях, создавая атмосферу чуда.

И вот настал момент, когда основное было сделано. Елка сияла разноцветными огнями, гирлянды мерцали на окнах, даже кафедру украсили скромным венком. Они отступили на несколько шагов, чтобы оценить результат. Зал действительно преобразился. Из строгого и немного пустого помещения он превратился в место, готовое принять праздник.

Николай смотрел на их общее творение, и сердце его наполнялось теплом. Не только от предвкушения Рождества, но и от того, что он был частью этого, что он сделал это вместе с ней. Он смотрел на Лизу. Она стояла, слегка запрокинув голову, и смотрела на сияющую елку, и на ее лице была та самая редкая, сдержанная, но безмятежная улыбка. Она была прекрасна в этот миг. Прекрасна своей тихой радостью, своей погруженностью в момент.

И тогда это случилось. Словно само собой, поддавшись порыву восхищения, вырвалось у него: —Виват, Элизабет.

И тут же замолк, ощутив, как кровь бросилась в лицо. Что это было? Откуда эти глупые, напыщенные слова? Он посмотрел на Лизу, ожидая увидеть недоумение или насмешку.

Но она не рассмеялась. Она смотрела на него своими большими, светлыми глазами, и в них читалось не понимание слов, а понимание его смущения. Уголки её губ дрогнули в едва уловимой улыбке.

— Красиво получилось, — тихо сказала она, как будто не расслышав или сделав вид, что не расслышала. И добавила, уже глядя прямо на него: — Спасибо.

Он спустился со стремянки, чувствуя себя полным идиотом, но одновременно с этим — странно окрыленным. Она не отвернулась. Не посмеялась над ним.

Вечер подходил к концу. Основная работа была сделана. Зал преобразился: гирлянды мерцали теплым светом, вертеп стоял в углу, словно живой, венки украшали стены, наполняя воздух хвойным ароматом. Люди начали расходиться, уставшие, но довольные.

Николай помог Игорю сложить оставшиеся коробки в подсобке. Когда он вернулся в зал, то увидел, что Лиза одна подметает пол у входа, аккуратно сгоняя опавшие иголки и обрывки упаковки в кучку.

Он взял вторую метлу и молча принялся помогать ей. Они работали молча, двигаясь навстречу друг другу, пока не встретились в центре зала.

— Ну вот и всё, — сказала она, опираясь на метлу. — Теперь чисто.

— Да, — согласился он. — Красиво очень. Как в… — он запнулся, не решаясь снова сказать что-то пафосное.

— Как в сказке, — закончила она за него и улыбнулась своей сдержанной улыбкой. — Я всегда люблю этот момент. Когда всё готово, и можно просто постоять и посмотреть.

Они так и стояли несколько мгновений, оглядывая зал, залитый мягким светом гирлянд. Тишина между ними была спокойной, наполненная общим делом, общим чувством.

Они стали собирать свои вещи. Николай надевал куртку, а Лиза закутывалась в шарф. Он чувствовал себя невероятно легким и счастливым. Сквозь витражное окно на них падал свет уличного фонаря, преломляясь в мишуре и создавая вокруг причудливые блики.— До воскресенья, — сказала Лиза, закутываясь в шарф.

— До воскресенья, — кивнул он. Она сделала шаг, чтобы уйти, но он вдруг окликнул её. — Лиза?

Она обернулась. —Спасибо вам за сегодня. За помощь. И за чай.

Она посмотрела на него, и при свете уличного фонаря её глаза казались еще более глубокими. —Давай уже на «ты», — тихо сказала она. — Мы же в одной общине. Все друг друга на «ты» называют.

Слова прозвучали так тихо и просто, что сначала его сознание отказалось их обрабатывать. Они повисли в морозном воздухе, и его мозг, привыкший к сложным многоходовым интерпретациям, вдруг завис, как перегруженный компьютер.

Вся его тщательно выстроенная бутафорская крепость из вежливых «вы», которую он возводил неделями, чтобы скрыть за ней свой интерес, свои дрожащие руки и надежды, — всё это рухнуло в одно мгновение от одного её простого предложения.

Значит, всё это время она видела. Видела мои попытки держать дистанцию, эту дурацкую, неестественную формальность. И, наверное, думала, что я какой-то чопорный и занудный, раз не могу расслабиться. А я-то думал, что поступаю благородно, что показываю ей своё особенное, подчёркнутое уважение. Что таким образом оберегаю её от своего назойливого внимания. А вышло всё с точностью до наоборот. Я не защищал её — я строил стену. И теперь она первая попросила эту стену разрушить.

Он почувствовал прилив жгучего стыда. Его «уважительная» дистанция внезапно предстала перед ним не как рыцарский жест, а как проявление трусости и неискренности. Он прятался за «вы», как за щит, боясь быть собой, боясь показать, что он просто Николай — нервный, неуклюжий и уже сильно влюбленный.

Он замер, не в силах вымолвить ни слова. Потом кивнул, чувствуя, как внутри всё сжимается от счастья и страха. —Хорошо. Тогда… спасибо тебе.

— Не за что, — она улыбнулась снова, на этот раз чуть шире, и повернулась, чтобы идти. — До воскресенья, Коля.

Он смотрел, как ее фигура растворяется в зимней темноте, и не мог сдержать улыбки. В голове звучали обрывки рождественских гимнов, смешанные с биением его собственного сердца. Он повернулся и пошел в сторону своего дома, и каждый шаг отдавался в нем тихим, ликующим эхом.

Дома, зажигая ароматическую палочку с новым запахом, он думал не о своих обычных страхах и сомнениях, а о том, как свет гирлянд играл в ее волосах. Он тихо поблагодарил Бога за этот вечер, за эту возможность послужить, за эту маленькую, хрупкую и такую многообещающую надежду, что теплилась в его сердце.