Мультифандомный драбблосборник (гет)

В Тринадцатом много времени для самоанализа, хочет она этого или нет. Обрывочные сведения, военный распорядок, скудные ресурсы — много слов и никаких действий. Она даже не может охотиться: не разрешают. И Китнисс думает, слишком много вспоминает, размышляет, препарирует себя, как лягушку.

Когда она превращается в Сойку-пересмешницу? Когда на Жатве называют имя Прим? Когда вызывается добровольцем? Когда попадает на Арену? Иногда ей кажется, все началось в день смерти отца. С тех пор она не была просто дочерью и сестрой: Китнисс стала главой семьи. Если бы не это… Эффи все равно вытянула бы имя Прим. Жребию неважен статус, материальный достаток или количество членов семьи. Случайность, совпадение… судьба? Но если изменить цепь событий, и остальное может стать другим, ведь так? Бесчисленные вопросы путаются в голове, сталкиваются, один продолжение другого, а ответ на предыдущий противоречит следующему.

Колыбельная для Руты гасит последнюю надежду даже на подобие нормальной жизни. Китнисс хоронит Прим и вместе с ней — прежнюю себя. Ни в чем не виноватый ребенок, спасший ей жизнь. Это она должна была умереть, а не светлая, чистая Рута. Еще одна случайная, но неизбежная смерть. Вот только взрыв в шахте не зависел от нее, а вонзившееся в грудь Руты копье предназначалось именно ей. Это ее вина, вина Китнисс. Если бы она была чуть трусливее, сейчас у кого-то на руках умирала бы Прим. Наверное, в этот момент она впервые четко осознает: дороги назад больше нет.

После избиения Цинны на ее глазах, Китнисс признает, что пора с этим что-то делать. Сколько еще Сноу будет диктовать, как ей себя вести и что говорить? Так не может продолжаться и дальше. Она решает выжить, несмотря ни на что. Встретиться со Сноу и отомстить за каждую слезу — ее и близких, — заглушить боль мрачным удовлетворением. Покорность не решает проблем, своенравность ставит под удар родных, но они и так под угрозой, что бы ни происходило вокруг. Ярость клокочет в каждой клетке тела. Она стискивает зубы, не отпускает взглядом обратный отсчет и с последним ударом гонга ныряет в воду.

Похищение Питта — последняя капля. Она упорно продолжает называть это так, потому что тогда хоть немного снимает бремя вины, которой и так слишком много. Разрушенный Двенадцатый, Рута, Цинна — и это только самое дорогое. Мама наконец оживает, Прим расцветает, а внутри Китнисс — выжженная пустыня. Она спит, ест, ходит, отвечает невпопад и думает о Питте. Постоянно. Только рядом с Гейлом забывается. Эгоистично, но она любит обоих. По-разному, но одинаково сильно. Питт напоминает о становлении Сойки, Гейл верит в символ революции, но знает лучше всех. Она забивается в темный угол в катакомбах, обнимает колени и раскачивается из стороны в сторону. Китнисс обязана спасти Питта, не имеет права снова бросить Гейла. Китнисс или Сойка, Сойка или Китнисс?

— Коэн отправила отряд для спасения Питта в Капитолий. Все добровольцы. Угадай, кто вызвался первым? — Хеймитч, как всегда, сама деликатность. Только по делу, но с примесью горечи.

— Гейл, — выдыхает она. Ей не нужен ответ, она и так знает.

Он пытается соответствовать Сойке-пересмешнице. Бросается в пекло и выполняет невозможное, так похоже на нее, но иначе. У Китнисс не было выбора, Гейл делает его сам, хотя кого она обманывает? Она шла за Прим, он — за ней. У всех свои мотивы.

Лишь бы вернулись. Оба. Остальное она сможет исправить.