По другую сторону ночи (гет)

— Что всё это значит? — кипятился Иван. — Кто дал ему оружие? Йорген, мне не нравится твоё молчание! Ты обещал за всем следить и контролировать происходящее у меня за спиной! Он мог сбежать...

— Ему была дана подобная возможность... и он ею воспользовался.

— Это серьёзное дело, а не повод для слагания притч! В моём лагере, в темнице моей крепости — сумасшедший убийца... с кинжалом в руке... и с перерезанным горлом — и слава Драконам, что только он один!

Пустота в прорезях неподвижной маски оставалась отрешённо-непроницаемой. Под этим взглядом пыл Грифона остывал, обдаваемый ледяным холодом глубинного трепета: на краю тёмной бездны не очень-то хотелось бить землю ногой и слепо метаться. Да и было уже поздно.

— Мы поклялись, что не предадим твоё доверие. Но никто не говорил о твоих ожиданиях, — пронеслось сквозь его сознание.

— ...Верно. Видят боги, я и так был чересчур взволнован в последнее время, — ответил Иван, взяв себя в руки. — Прости, что сомневался в тебе. Твоя помощь, как всегда, оказалась незаменимой. А все ошибки — мои. Мне придётся постараться стать лучшим правителем, чем тот, чьи пленники заканчивают жизнь самоубийством ещё до суда.

— Не приноси извинений, сын Илата. Затем мы и здесь, чтобы тебе и другим было в чём сомневаться... и оставаться уверенными в остальном — в том, в чём необходимо.

Когда спорил с орком-воеводой, в такие моменты герцог обычно оказывался от души сдавленным в медвежьих объятиях примирения, после которых кости ныли добрые сутки. Он искренне понадеялся, что порождение подземелий эту часть пропустит.

— Например, в чём? — спросил он, преодолевая паузу.

— В себе.

— Я слышу это часто, но от Безликого — впервые. Тем более, настолько прямолинейно. Это на тебя непохоже.

— Мы знаем, о чём говорим. Величайшая роскошь — быть тем, кем хочется, и самому выбирать свой путь. И это совсем не то же самое, что надевать маски и плести небылицы...

— Беру свои слова назад: ещё как похоже, потому что я уже не понимаю ничего из сказанного, — вздохнул Иван. — Будь добр, поясни.

— Мы видели, как сменяют друг друга эпохи, зарождаются и вымирают династии, расцветают и рушатся империи. Остаются в истории только личные выборы, и именно они поворачивают её русло, а не законы и армии.

— Хм... Теперь вижу, к чему ты клонишь. Но меня это не утешает. Скорее, наоборот. Ведь в решении можно ошибиться, а ответственность всё равно будет на мне... и моей совести... и судьбе.

— Зато та будет твоей собственной. Если ты хочешь быть собой, а не тем, кем тебя пытаются выставить недруги, придётся в любых обстоятельствах, даже самых спорных, поступать так, как поступил бы Иван Грифон.

"Кажется, у меня начинается мигрень. Чёртова бессонница," — подумал тот.

— Я подумаю над твоими словами, Йорген. Спасибо.

Герцог направился к выходу, всё ещё чувствуя спиной пристальный взгляд. На пороге в него, полного растерянности, снова чуть не влетела Нолвенн.

— Он не принимает посетителей в ближайшие дни, — предупредил Иван, загораживая собой дверной проём. — Он... э-э... слишком устал.

— Но я уже заходила сегодня. Только отошла принести кое-что, — возразила девушка, прижимая к груди стопку книг. — Пропусти, пожалуйста. Он меня ждёт.

— И что, тебе удалось найти с ним общий язык? — вздохнул второй. — Не представляю, как...

Глаза Нолвенн загорелись:

— О, мы начали обсуждать общую историю Грифонов и Оленей. В частности, леди Кейт, которая всегда меня интересовала... В Империи о ней предпочитают не говорить, а он столько всего знает и помнит!

Едва договорив, она нетерпеливо юркнула за дверь. Иван, оставшись снаружи в одиночестве, рассеянно оглянулся и пошёл, сам не зная, куда.

Кейт. Дэйдра Олень. Дальняя родственница Нолвенн и его — прямая. А ведь Вячеславу тоже пришлось выбирать между двумя женщинами — ею и Элизабет...

Но он не хотел быть ни Вячеславом, ни кем-либо ещё. Он желал быть собой. Как всегда, Йорген был обезоруживающе проницателен.

Проходя мимо комнат, он услышал голос Танис. Та давала какие-то указания своим приближённым. Заглянув, Иван увидел её, собирающуюся в путь.

— Ты... уезжаешь? — спросил он.

Отвлёкшись, прекрасная чародейка посмотрела на него.

— Отчего ты так решил, мой лорд?

— Я уже убедился, что от моих советников можно ожидать чего угодно. Но я думал, что ты хотя бы оповестишь... Хотя бы попрощаешься... Я чем-то обидел тебя?

Она с почти незаметной улыбкой покачала головой.

— Нет, я всего лишь заранее готовлюсь к продолжению похода. Дорога предстоит тяжёлая. Я останусь с тобой до конца — если не невестой, то верной соратницей… ведь ею я быть не перестала.

В распахнутые настежь окна её покоев щедро вливалась послегрозовая свежесть. Иван сделал глубокий вдох; утренняя прохлада проясняла мысли, запутанные бессонницей, переживаниями и философией в неповоротливый клубок. На небе, окрашенном первым проблеском рассвета, не осталось и следа полночного шторма. "Вечерняя и ранняя заря — это кровь, пролитая в войнах между детьми Малассы и Эльрата — тьмы и света, ночи и дня," — говорили поэты. Но герцогу закат и восход напоминали об огненноволосой Нолвенн и Танис в её полупрозрачных золотистых вуалях. Ненависть или любовь — каждому своё... Всё равно ни то, и другое никогда не было простым и однозначным. И, наверное, к лучшему.