Омен IV: Возбуждение (джен)

Когда я очнулся, я не понимал, где нахожусь. Мир казался отстранённым, как в густом тумане, и неясные образы в голове не складывались в целую картину. Всё, что я знал, это что я был жив — и это было главным чудом.

— Ты в больнице, — сказала медсестра.

Её голос был спокойным, но я едва его воспринял, так как был ещё в каком-то полусонном состоянии. Я поднял глаза и увидел её. Сначала мне показалось, что я что-то путаю, что моя память, наконец, сыграла со мной злую шутку.

Передо мной стояла девушка, чьи черты лица были почти точной копией лица моей умершей жены, когда ей было 22 года. Чёрные волосы, точная форма губ, даже те самые глаза... я в растерянности застыл, не в силах вымолвить ни слова.

Медсестра заметила моё молчание и мягко, но уверенно, продолжила:

— Всё в порядке. Мы тебя спасли. Ты в городской больнице Ванкувера. Через несколько недель после того, как тебя нашли на озере, тебе удалось прийти в сознание.

Мне стало тяжело дышать. В голове пронеслось множество мыслей. Озеро. Вода. Роберт. Я пытался сосредоточиться, но воспоминания рушились, будто старые здания. Мозг словно не хотел сотрудничать.

— Ты не переживай, — продолжала она, заметив моё беспокойство. — Саперы, которые объезжали северный берег озера на моторных лодках, обнаружили тебя два дня спустя после катастрофы. Полураздетого, без сознания. Тебя вытащили из воды.

Катастрофа... Роберт... Я замер. Где он? Почему его не нашли? Где он был? Я попытался спросить, но голос не вышел. Моё горло было как сухая тряпка, и я был слишком слаб, чтобы говорить.

— Всё будет хорошо, — сказала медсестра, понимая мой взгляд. — Мы сделали всё возможное, чтобы ты пришёл в себя. Но твои раны и травмы были серьёзными. Вся та ситуация... Катастрофа... Мы не нашли следов другого человека.

Роберт. Где он? Я снова попытался что-то сказать, но слова не шли. Глаза этой девушки... она была так похожа на мою жену, так похожа, что я почувствовал, как комок подступает к горлу.

— Кто-то ещё был с тобой? — медсестра спросила спокойно, но с лёгким беспокойством в голосе. — Может быть, тот, кто был рядом, когда тебя нашли? Мы не нашли следов другого человека, только твои.

Я замолчал. Ответ был прост: Роберт исчез. Он пропал в этой катастрофе, так же как и те чудовищные события, которые привели меня сюда. Я не знал, что произошло с ним. Словно он растворился в этой ужасной реальности.

Я закрывал глаза, пытаясь вспомнить всё, что было до этого — момент, когда я был с ним, когда мы бежали, когда мы боролись с теми невообразимыми силами. Но всё исчезло. Он исчез.

Как же я был один? Почему он не выжил? Почему только я оказался в этом месте, с этим лицом медсестры, похожей на мою жену, которая теперь даже не была рядом? Сколько я ещё мог пережить? И главное — почему всё это казалось не настоящим?

Слёзы катились по моим щекам, горячие и горькие, как и воспоминания, которые они приносили. Роберт... моя Джульетта... Всё это было как безумный сон, который не хотел заканчиваться. Я сидел на кровати, как вкопанный, потерянный, один, и не знал, что мне делать с собой. Врачебные лампы под потолком слегка пульсировали своим холодным светом, словно этот мир пытался выдавить меня, выкинуть.

Я не понимал, что происходило. Где Роберт? Где он был? Почему я оказался в этой больнице, а он исчез? Он был там, в нашем мире, в тех странных событиях, но теперь... теперь его не было.

И вдруг она подошла. Та медсестра, чьи глаза были так похожи на глаза моей жены, той, что я потерял много лет назад. Она села рядом, и я почувствовал, как её взгляд полон сострадания — но что-то было не так. Может, я ошибался, но мне показалось, что в её движениях была странная настороженность. Она всё ещё внимательно смотрела на меня, с лёгким удивлением на лице, как будто изучала меня, пытаясь понять, что происходит внутри.

Я вытер глаза и попытался взять себя в руки, но не смог. Боль была слишком сильной, и все воспоминания как-то вспыхивали и исчезали в одну минуту.

— Тебе не нужно переживать, — сказала она тихо, её голос был мягким, но в нём чувствовалась какая-то неуверенность. — Ты пережил много. Просто расслабься.

Я закрыл глаза и попытался перевести дыхание. Но её слова звучали в моей голове, как странный эхо: «Пережили много...» Да, но почему я чувствую себя таким пустым? Почему я до сих пор не могу найти Роберта?

Я снова открыл глаза и посмотрел на её лицо. Это был её взгляд. Это была та самая непередаваемая смесь боли и нежности, которую я когда-то видел в глазах моей жены. Она была так похожа на неё... и что-то в её присутствии заставляло меня ощущать, что я теряю что-то ещё, что-то важное.

— Ты... ты кажешься очень одиноким, — сказала медсестра, как будто она чутко уловила мои мысли. — Я могу помочь тебе. Я... я ведь здесь, чтобы помогать таким, как ты...

Я сразу почувствовал, как в груди зреет новый поток боли. Я не мог не заметить её внимание. Эта женщина, эта медсестра, которая была так похожа на мою жену... Вдруг, в момент слабости, в момент этой невыносимой тоски, я ощутил, что она, может быть, и вправду хочет помочь мне. Но что-то во мне противилось этому.

— Может быть, я ошибаюсь, может быть, она действительно просто хочет быть доброй, помочь мне, — думал я, — но не могу я принять это. Я не могу....

В этот момент её взгляд стал более настороженным. Она сжала руки на груди, а в её глазах промелькнула странная, неясная тревога. Что-то в её поведении изменилось, и я понял: она заметила, как я на неё смотрю. И теперь, возможно, она чувствовала это.

— Ты что, втюрилась в меня, дурочка? — мрак комка в груди вдруг выплеснулся в мой голос.

Я даже сам не понял, что сказал, но как только слова сорвались с губ, почувствовал, что хочу заткнуться.

Она будто замерла. Молчала. Только её глаза стали глубже, и на миг показалось, что в них была какая-то тень.

— Прости, — прошептала она.

Я посмотрел на неё, ощущая, как мрак снова поглощает меня. Да, я был один. Но разве это имело значение? В конце концов, как могла она меня понять? Как могла кто-то понять того, кто потерял всё, что ему было дорого?

Тишина вокруг нас стала ещё гуще. Словно сам воздух сгущался, словно я был окружён какой-то невыразимой тяжестью.

— Как тебя зовут?! — крикнул я, когда ко мне подошёл санитар, но она уже уходила, не обернувшись даже.

Мои слова эхом пронеслись по пустой больничной палате, но она, казалось, не услышала. Она двигалась так быстро, будто не было времени остановиться, хоть я и знал, что мне нужно было задать этот вопрос. Это был единственный вопрос, который я мог задать, чтобы понять, что происходит. Единственный, который давал хоть какое-то объяснение.

Я смотрел на её спину, на её волосы, которые колыхались в воздухе, и будто ощущал, как моя душа пытается вырваться из тела. Я был в панике, не в силах поверить в то, что произошло. Страх сжимал меня, а неясное чувство тревоги не отпускало.

— Азия... её зовут Азия, я в ином мире... я мёртв...

Эта мысль всё сильнее укоренялась в моей голове. Я пытался вспомнить её лицо, её черты, как она двигалась, как она говорила... Все воспоминания сливались в одно сплошное смутное пятно. Всё, что я помнил — это её лицо, незначительные подробности, и что она была такой же, как моя жена в возрасте 22 лет, когда я её даже не встретил ещё (ведь увидел в живую я её уже в 42).

Сейчас, когда я подумал об этом, меня охватил холод. Если её действительно звали Азия, если это была она, тогда я не был жив. Я был в ином мире, в каком-то переходном состоянии, в котором не было больше будущего. И если это так, то зачем мне вообще бороться за жизнь? Что делать, если всё уже кончено?

Я снова посмотрел на санитара. Он стоял и ничего не говорил. Его лицо было беспристрастным, и я понял, что он даже не пытался понять, что происходит в моей голове.

— Вы что-то хотите? — наконец спросил он, как будто я ему не был интересен.

Но мне было всё равно. Я не мог думать о нём, когда в моей голове продолжали биться эти безумные мысли.

— Если её зовут Азия, я в ином мире, и всё, что мне осталось, это просто смириться с этим. Если нет — то может быть, есть шанс, что я действительно жив, что я вернулся... из того мира...

Я не знал, что думать. Каждый из этих вариантов был страшен по-своему. Внезапно мне захотелось крикнуть, что-то сказать, но я не знал, что именно. Это было беспомощное чувство, как если бы я был в какой-то ловушке, заперт в пустом мире, где не было никакого выхода.

И вот, когда я снова взглянул на дверь, через которую исчезла медсестра, мой взгляд затормозился. Я увидел, как в проёме показалась фигура человека, которого я никак не ожидал увидеть. Это был профессор Гедшилл, известный канадский психолог, чьи работы давно считались классикой в своей области. Его репутация была безупречной, и теперь вот он сидел прямо передо мной.

Пододвинув к моей койке старинное тростниковое креслице, он сел и без лишних слов посмотрел на меня. Его глаза были холодными и внимательными, и в них я не мог найти ни малейшей теплоты, только строгость профессионала.

— Хочешь услышать моё мнение? — произнёс он, наконец, с лёгкой усмешкой, будто эта ситуация для него была совершенно обыденной. — Тогда, прежде чем я начну говорить, ты должен сказать, что ты сам об этом думаешь. Итак, что ты думаешь обо всём, что с тобой произошло?

Я остался молчаливым на несколько секунд. Мы оба знали, что этот вопрос был не просто формальностью. Профессор Гедшилл хотел услышать не просто мою реакцию, а понять, где я нахожусь в своём разуме, что со мной происходит, как я воспринимаю это безумие.

Я тяжело вздохнул. Вопрос был не из лёгких. Он касался не только того, что случилось, но и того, как я сам воспринимал реальность в этом странном месте. Я задумался, а потом, словно вслух, произнёс:

— Я... не знаю. Я чувствую, что нахожусь в каком-то кошмаре, в каком-то параллельном мире. Я думал, что это может быть сон, но всё слишком реально, слишком ярко. А что если... если я действительно мёртв? Что если это всё, что осталось после меня?

Профессор Гедшилл слушал меня молча, но его глаза не изменяли выражения. Он сделал заметку в блокноте и снова посмотрел на меня, как бы оценивая мои слова.

— Это классический случай когнитивного диссонанса, — наконец произнёс он, покачивая головой. — Ты пытаешься примирить то, что происходит, с тем, что ты привык воспринимать как реальность. Ты даже не осознаёшь, что уже сделал шаг в сторону другого восприятия. Ты пережил что-то чрезвычайно травматичное, и твой разум пытается найти объяснение происходящему.

Я замолчал, пытаясь понять его слова. Он продолжил, не давая мне времени на размышления.

— Это твоя защита, — продолжал Гедшилл, — твоя попытка смириться с тем, что ты пережил. Ты ищешь объяснение, потому что не можешь принять случившееся. Ты хочешь вернуть всё как было, хочешь вернуться в тот мир, где всё было понятно и просто. Но ты уже в другом месте, и теперь твоя задача — научиться жить с этим.

— А если я не могу? — тихо спросил я.

Профессор вздохнул и, наконец, ответил:

— Вряд ли кто-то может сразу. Но это не значит, что ты не сможешь научиться. Всё, что ты переживаешь, — это нормальная реакция на стресс. Тебе нужно время, чтобы разобраться, что с тобой происходит, и принять это. Да, тебе будет тяжело. Да, это может быть невыносимо. Но ты здесь, ты жив, и это уже что-то.

Я посмотрел на него, пытаясь понять, помогает ли его спокойная уверенность или наоборот, это лишь ещё одно напоминание о том, что я теряю контроль над реальностью.

— И что мне делать теперь? — спросил я.

Профессор Гедшилл взглянул на меня и небрежно отложил блокнот.

— Всё будет зависеть от тебя. Твой разум, твои эмоции — это твои инструменты, и ты сам решаешь, как ими пользоваться. Ты уже сделал первый шаг — признал, что не всё понятно. Но если ты хочешь двигаться вперёд, ты должен принять этот хаос. И в этом хаосе начнёшь находить ответы.

Он встал, собираясь уйти, и ещё раз повернулся ко мне:

— Помни, ты не один в своём восприятии. Каждый человек сталкивается с такими моментами, даже если они не так очевидны. Не пытайся бегать от того, что не понимаешь. Иногда лучший способ — это просто принять и идти дальше.

Профессор сделал паузу, словно давая своим словам время закрепиться в моем сознании, прежде чем продолжить. Я сидел на больничной койке, его слова звучали как отголоски из другого мира, не совпадающего с тем, что происходило вокруг. Словно он не говорил о том, что происходило в моей жизни, а о чем-то гораздо более важном, чем простая реальность. Я должен был понять, что в этой ситуации я не был один, что сам факт моего непонимания был частью чего-то более масштабного.

Как-то уж очень хитро улыбался профессор, сидевший у моей койки в больнице, когда речь пошла о Роберте. В его глазах светился тот взгляд, который я ещё никогда не видел в людях, да и сам не ожидал увидеть. Он, кажется, был почти счастлив, что я не мог понять, что происходит вокруг меня. Его взгляд был смешан с каким-то странным облегчением, как будто он знал, что я ещё не готов ко всем ответам, но уже шагал по этому пути.

— Роберт... — прошептал я, пытаясь найти в его выражении хоть какую-то зацепку. — Что с ним?

Профессор не сразу ответил. Его улыбка не исчезала, и это только усиливало тревогу внутри меня. Он как бы поигрывал с моими мыслями, знал, что я все еще не могу развернуть картину целиком.

— Ты не можешь понять всё сразу, Антон, — произнес он, словно это было очевидно. — Это невозможно. Ты слишком поглощён тем, что видишь, а не тем, что скрывается.

Я продолжал смотреть на него, не в силах выразить всё, что происходило внутри меня. Я был на грани между тем, что я знал, и тем, что мог бы узнать, если бы позволил себе сделать следующий шаг. Всё, что я слышал, и каждое его слово, не хватало мне, чтобы понять всю картину. Но эта улыбка профессора, его странное молчание, казались ключом, который мог открыть ответ, но я боялся его поворота.

— Почему вы так смеетесь? — спросил я, не в силах понять его поведение.

Профессор только слегка покачал головой, его губы всё ещё хранили ту улыбку, которая не сулила ничего хорошего. Его взгляд был полон какой-то тайной, которую он не спешил раскрывать. Я чувствовал, что вся эта ситуация, вся эта игра с его словами — лишь начало чего-то куда более страшного, чем я мог себе представить.

— Я понимаю твоё беспокойство, Антон, — сказал он, медленно произнося моё имя, как будто каждый слог был какой-то загадкой. — Но пойми, ты не единственный, кто попал в такую ситуацию. Это своего рода... признак времени, если хочешь. Но с каждым новым вопросом ты приближаешься к истине, хотя и не осознаёшь этого.

Я пытался сфокусировать взгляд на его словах, но мои мысли путались, как запутанные провода. Я был уверен, что что-то здесь не так. Роберт, мои воспоминания, вся эта ситуация — все эти куски пазла не совпадали, и чем больше я думал, тем больше их изображение расползалось.

— Где Роберт? — резко спросил я. — Где он, профессор?

Его улыбка исчезла, и его взгляд стал более серьёзным. Он как будто не ожидал моего вопроса.

— Роберт... ты действительно хочешь знать? — сказал он, скрещивая руки на груди. — Ты уверен, что хочешь услышать это?

Я кивнул, хотя внутри меня всё кричало, чтобы я остановился, чтобы не задавал этот вопрос, но было слишком поздно.

Профессор вздохнул, его лицо слегка исказилось, и он продолжил:

— Роберт был тем, кто завёл тебя в этот мир. Он всегда был твоим путеводителем, и, как бы ты не пытался это отрицать, он был с тобой, даже когда ты его не видел. Всё, что происходило с вами, было частью его планов. И вот теперь ты начинаешь осознавать, что Роберт — это не просто человек, не просто друг. Он был... частью того, что ты не мог понять, и теперь, когда ты в поиске ответов, ты будешь вынужден столкнуться с тем, что скрывается в его тени.

Я почувствовал, как холодок пробежал по спине. Всё это казалось нелепым, невозможным. Это была не реальность, не мир, в котором я жил раньше. Я думал, что потерял рассудок, что я схожу с ума, но теперь, сидя перед этим странным человеком в больничной палате, я вдруг понял, что всё может быть гораздо хуже.

— Но где Роберт? — повторил я, стиснув зубы.

Профессор снова усмехнулся, но его улыбка была теперь полной какой-то туманной печали. Уже стоя в дверях, он обернулся ко мне и прошептал одними губами:

— Затянутый полужидким болотом, там, в глубине вод, в толще ила, под пластами гниющих растений, покоится новый Дориан Грей...