В начале пути (джен)

Тишина.

Впервые за много дней — тишина. Тишина, которая больше не разлетится осколками взрывов и хрустким крошевом перестрелки.

Стоя на бруствере окопа, итто хэй Окадзима Рокуро курил, наблюдая за покидающими траншеи солдатами, и пытался осознать новости…

Японская армия уходила из Китая. Не отступала — уходила. Война окончена, и победители расщедрились на мелкие милости побеждённым — просто чтобы не возиться с толпами пленных. Скоро придёт черёд Первого Токийского — сперва в Гонконг, а оттуда в Японию. Домой…

— Домой… — мечтательно протянул Такэда, одной рукой обнимая устроившуюся рядом Сакуру, а другой извлекая из кармана пачку сигарет. — Ками, мы всё-таки живы… Но мы проиграли.

— Мы проиграли не сегодня, — Рокуро выбросил опустевшую пачку и закурил. — К этому всё шло почти год, если ты помнишь, а возможно, и больше — с самого Харбина.

— Сэмпай, а вы там были? — неожиданно спросила Сакура, устраиваясь поудобнее — что было непросто сделать на жёсткой скамейке в кузове грузовика.

— Да.

— Там действительно было так плохо?..

Окадзима не ответил. Молча затянувшись, он прикрыл глаза, снова оказавшись под пасмурным небом осенней Манчжурии.

Ночь, крики, конское ржание, выстрелы и лязг стали. Пронизывающий ветер, всполохи лагерных костров, проблески тусклого света убывающей луны в облаках. Пыль…

— Там было ещё хуже.

— Простите, сэмпай…

Выбросив окурок, Рокуро проводил его взглядом и негромко спросил:

— Что ты собираешься делать дальше, кохай?

— Сам толком не знаю, — отозвался Такэда. — Понятно, что женюсь на Сакуре, но всё остальное… Отца нет, старший брат потерял ступню и его комиссовали, у второго из-за войны проблемы с бизнесом — в общем, плакало наше влияние, пусть и не всё. А учитывая, что война проиграна, и флот нас заставят сократить… Похоже, что светит нам остаться с одними мечами да честью самураев. Ладно, как-нибудь да справимся. А вы, сэмпай?

Некоторое время Окадзима молча смотрел на уносящуюся назад дорогу. В самом деле, что ему делать в Японии? Семьи у него больше нет — по их собственной вине, любимая мертва… По сути дела, ему некуда возвращаться. «Асахи»? Как знать, примут ли его обратно. Учёба? Перейти на очное обучение не хватит денег, и профессор тут не поможет…

— Не знаю, кохай, — ответил он, наконец, — Просто не знаю. Сначала надо вернуться…

Только когда Гонконг скрылся за горизонтом, молодой японец позволил себе моргнуть. Вряд ли он когда-нибудь снова увидит этот город… Впрочем — всё может быть. Он совсем не так представлял возвращение домой… Нет, не домой — дома у него больше нет. Его родители больше не писали ему, а он — им, и прощать их он не собирался. Если семейка так хочет, чтобы он не позорил своего брата — что ж, он и не будет. Он вообще не появится на пороге дома, который когда-то считал своим. Ну а если кто-то ждёт, что он приползёт, умоляя о прощении… Пусть остаются в мире иллюзий — вряд ли у них останется что-то ещё. А он уж как-нибудь выкарабкается — в конце концов, у него есть немного денег и карабин, который ему оставили вместе с формой и прочим имуществом. У него осталось место в «Асахи» и переписка с профессором, который наверняка сможет дать дельный совет… Ну а в крайнем случае всегда можно будет стать наёмником — Контрактные Роты по-прежнему не остаются без работы…

Четыре дня — и «Токио-мару» вернётся в Нагасаки, где Первый Токийский сойдёт на берег… и перестанет существовать. Как и многие другие — горе побеждённым… Мирный договор ещё не подписан, но его условия известны — и Японии больше не быть великой державой. Армию и флот сократят, корабли поновее заберут себе победители, наложены ограничения на авиацию, а венцом всему — огромная контрибуция. Впрочем, может быть, это и к лучшему — не получится снова закрыться от всего мира…

— О чём задумались, сэмпай? — негромко спросил подошедший Такэда.

— О политике, — ответил Окадзима. — И о тебе, кохай. О тебе и о Сакуре…

— Сэмпай… — еще тише заговорил Такэда. — Она из Сеульского ополчения, и скорее всего — единственная, оставшаяся в живых. Вы были правы тогда, назвав их самоубийцами — они потеряли всё, осталась только их связь… А теперь нет и её. Я вытащил её, и теперь, кроме меня, у неё нет никого и ничего, она бы просто умерла без меня… И я боюсь, что это всё ещё возможно. Она не может оставить меня, а я… Я сам привязался к ней, сэмпай, так что отныне дорога у нас одна. И знаете… Я не хочу вас оскорбить, ни в коем случае, но всё-таки у моей семьи остались кое-какие знакомства, и я могу порекомендовать вас, если понадобится…

— Спасибо, кохай, — усмехнулся Рокуро, доставая сигарету, — но не утруждай себя. Твои связи понадобятся тебе самому, так что не стоит тратить их на меня. У тебя семья, тебе понадобится всё до последней капли, чтобы удержаться на плаву… А я одиночка — как-нибудь да выкручусь. Но обещаю, что если мне понадобится помощь — я приду к тебе. И если узнаю, что могу помочь тебе — тем более.

— Спасибо, сэмпай, — отозвался Такэда. — Спасибо за всё.

«Токио-мару» замер у причала. Забросив за спину вещмешок, Окадзима стоял у борта, смотрел на порт и сравнивал с тем, что запомнилось ему в день отплытия — сравнение явно было не в пользу дня сегодняшнего.

Пустые причалы, застывшие краны, замерший в тупике паровоз узкоколейки… И «международные наблюдатели» — официальные мародёры. Представители стран-победительниц следили, чтобы с их добычей ничего не случилось, разгуливая с хозяйским видом по порту, провожая взглядами грузы, заглядывая через плечо клеркам… Только русские на этом фоне выделялись, держась с таким видом, словно хотели сказать: «Ничего личного, превратности военной судьбы»…

Горе побеждённым.

Спустившись по трапу, Окадзима отметился у писаря, получил бумаги, вышел за ворота и остановился, бездумно глядя в небо.

Он больше не солдат. Шесть лет — а кажется, будто целая жизнь. Впрочем, почему «будто»? Целая жизнь, без всяких оговорок… Шесть лет непрерывного танца со смертью, бега по лезвию клинка, шесть лет боли и потерь — и всё это зря. Они проиграли, и Япония ещё легко отделалась — не то, что стёртые с карты Турция и Австро-Венгрия…

Шесть лет слишком сильно изменили его, да и всех остальных тоже. И как знать — сможет ли новый Окадзима найти место в новом мире?..

— Сэмпай! — отвлёк его от размышлений оклик Такэда. — Вы куда сейчас?

— На вокзал.

— Составите нам компанию?

— Почему бы и нет? — пожал плечами Окадзима.

Вокзал тоже изменился за шесть лет не в лучшую сторону. Обшарпанные здания, полупустой зал ожидания, жидкая очередь к кассам…

— Ого, наш поезд отправляется через час! — радостно воскликнул Такэда. — А ваш — через полтора, вы же в Токио, сэмпай?

— Да, — кивнул Окадзима. — Что ж, кохай, удачи тебе, и будь счастлив.

— Спасибо, сэмпай, — Такэда коротко поклонился, взял за руку Сакуру и вышел на перрон.

Проводив однополчан взглядом, Окадзима прошёлся по залу, купил газету и устроился на скамейке поближе к выходу, поглядывая на часы и изучая новости.

Новости не радовали. Победители рвали империю по живому, ломая связи, лишая заводы сырья, а людей — пропитания. Сотням тысяч японских колонистов пришлось оставить дома и бежать в метрополию — победители не слишком стеснялись в средствах, только русские на Сахалине предлагали всем желающим сменить подданство, а у нежелающих выкупали недвижимость. Хорошо, если за полцены, конечно, но всё же — ведь китайцы на Тайване просто вышвыривали людей из домов…

Разорялись работавшие на армию и флот компании, и даже монстрам приходилась затягивать пояса, пытаясь хоть как-то удержаться на плаву — даже переход на гражданскую продукцию слабо помогал. У людей просто не было денег — йена изрядно обесценилась, и дела обещали стать только хуже, да и беженцы их никак не улучшат…

Снова взглянув на часы, Окадзима свернул недочитанную газету. Забросил за спину мешок и карабин и отправился к поезду — объявили посадку, и времени оставалось немного… А надежд — и того меньше.

Токио выглядел менее потрёпанным, чем Нагасаки, но столь же мрачным. И столь же запустевшим — шесть лет назад толпы на улицах были куда больше…

Взглянув на часы, Окадзима несколько секунд поколебался, но всё же решил, что сегодня идти в «Асахи» уже поздно и отправился на поиски какой-нибудь недорогой гостиницы. Долго искать не пришлось — старый отель в квартале от вокзала вполне удовлетворял его требованиям… Которых и было-то всего ничего — только крыша над головой, да и всё. Остальное необязательно.

Крыша имелась, но ей отель не ограничивался. За совершенно смехотворную по нынешним временам цену Окадзима получил маленькую, но чистую комнату, душ — и неважно, что общий — и более чем пристойную кормёжку. На войне бывало куда хуже…

Оставив вещи в комнате, Окадзима вышел на крыльцо и закурил, наблюдая за улицей. Ничего на первый взгляд не изменилось, но…

Тёмные окна, пустые витрины, злая усталость на лицах прохожих — немногочисленных для субботнего вечера, обшарпанный трамвай на перекрёстке — на второй взгляд перемены были заметными и страшными. Шесть лет не прошли бы даром, даже если бы война окончилась победой — но победы не было. И если в прошлой войне с Россией Японии всего лишь пришлось отказаться от претензий на север Сахалина, Курилы и Манчжурию, сведя всё практически к ничьей, то сейчас… Сейчас они потеряли почти всё. И это «почти» уцелело исключительно благодаря России — новое правительство выдвинуло весьма умеренные требования и очень внимательно следило, чтобы остальные союзники не прихватили лишнего. Зачем им это было надо — Окадзима не знал, да и не слишком желал знать. Во многом знании — многая печаль, а у него и так было не слишком много поводов радоваться…

Затянувшись в последний раз, он выбросил окурок в урну, постоял с минуту на крыльце и ушёл к себе — завтрашний день обещал быть непростым, и стоило как следует отдохнуть…

Окадзима привычно проснулся на рассвете — и не сразу осознал, что ему не нужно, наспех проглотив вчерашний холодный рис и запив его тепловатой водой, бежать на пост. Война закончилась — но он всё ещё не вернулся к мирной жизни… Как и сотни тысяч других — таких же ребят, подхваченных цунами мировой войны и выброшенных на ставший чужим берег. Вчерашние дети, за шесть лет научившиеся только убивать — удастся ли им найти своё место в мирной жизни? Окадзима мог говорить только за себя — и был не уверен в том, что сможет. Что уж говорить о тех, кого со школьной скамьи бросили в самое пекло?..

Выйдя на крыльцо, Окадзима закурил, наблюдая за пробуждающимся городом. Несмотря ни на что, жизнь продолжалась, и Токио оставался столицей — спешили на работу клерки, дребезжал трамвай, неслись по улице мальчишки-газетчики, неторопливо прошествовал по своим делам старый самурай… Страна Восходящего Солнца была тяжело ранена, но жива, и рано или поздно она оправится от ран. Рано или поздно, но сейчас — горе побеждённым.

Докурив, Окадзима взглянул на часы и вернулся в гостиницу — повар уже готовил завтрак, а времени у него было не слишком много, тем более, пока что было неясно, как дела с транспортом…

С транспортом в Токио дела обстояли неплохо, хотя и похуже, чем до войны — но это вряд ли было самой серьёзной проблемой. Гораздо больше Окадзима опасался того, что ждёт его в «Асахи» — совсем не факт, что его вообще примут обратно. Если газеты врали не больше, чем обычно, дела у «Асахи» обстояли плохо, компании пришлось уволить довольно много сотрудников, и совсем не факт, что он не оказался в их числе. Нет, план был и на этот случай, но становиться наёмником не слишком хотелось…

За подобными размышлениями он почти не заметил дороги, но, выйдя на остановке, выбросил их из головы — как всегда перед атакой. Вряд ли то, что ему предстоит, будет сильно проще.

И угадал — Кавагути больше не возглавлял его отдел, а на его место назначили Кагеяму. Его Окадзима практически не знал, и чего ожидать — не представлял, а потому, поднимаясь на шестой этаж, решил не ждать ничего. Чему суждено, то и случится…

С этой мыслью он подошел к кабинету, постучался и вошёл.

— Здравствуйте, Кагеяма-сан. Вас должны были предупредить…

— Да-да, — кивнул Кагеяма, — я в курсе. Присаживайтесь, Окадзима-сан, я сейчас закончу, и займемся вашим вопросом, буквально через минуту.

И действительно, спустя минуту-другую Кагеяма подписал документ, отложил его, и заговорил, глядя на Окадзиму и задумчиво постукивая пальцем по столу:

— Окадзима-сан, я вынужден вас разочаровать — принять вас на прежнюю должность мы не можем. Мы понесли серьёзный ущерб, вынуждены были прибегнуть к сокращениям… Словом, это невозможно. Но поскольку мы обязаны предоставить вам работу, я рассмотрел все возможные вакансии, и вынужден констатировать, что могу предложить вам только должность специального курьера. Если вы примете это предложение, в ваши обязанности будет входить доставка особо важных документов, в том числе и международная. Даже до войны это не было безопасной работой, а вы, насколько мне известно, обладаете весьма обширным боевым опытом… Конечно, возможно, это выглядит, как понижение в должности, но…

Слушая нового начальника, Окадзима взвешивал все «за» и «против» предложения — и первых было заметно больше. В конце концов, вряд ли он смог бы просиживать целыми днями в офисе… Только не после этих шести лет. И уж во всяком случае, это куда лучше, чем неверная судьба наёмника…

— Итак, Окадзима-сан?

— Я согласен, Кагеяма-сан, — ответил он. — Если вы не возражаете, я хотел бы уладить все формальности без промедления.