Вернуться в сказку (джен)

Души нет давно у того злого мага,

Души нет давно, он привык уж к тому,

Но каждый, кто в бездну хотя бы заглянет,

Всегда слышит стоны иль крики творца.

Волшебник — творец, он способен к созданию,

Способен любовь создавать, красоту.

Волшебник — хранитель запретнейших знаний,

Которые редко нужны ли кому.

Волшебник смеялся, когда шёл по краю,

Волшебник смеялся, когда вдруг упал,

Давно, правда, видели злую ухмылку,

Которая всем помогала узнать.

Души нет давно у того злого мага...

А зол ли он так, как о нём говорят?

Давно он ослеп и давно чёрство сердце,

Давно проклял всех, кто мешали ему...

Волшебник вполне может счастье разрушить,

Волшебник вполне может счастье создать,

Но в сердце одних он всегда разрушитель,

А в сердце других он навечно творец.

Его колдовство — только горя творение,

Его колдовство — лишь усердия плоды.

Давно всё разрушилось в танце стихии,

А магия всё же жива в колдуне.

Души нет давно у того злого мага,

Души нет давно, может, он и привык.

Когда-то смеялся над бездной и счастьем,

Теперь уповает на милость творцов.

Других. Молодых. И жестоких не меньше.

Сильнейших и гордых. Но всё же иных.

Смерть стала подругой им очень давно,

Но несколько лет стали новой ступенью,

А маг тот живёт, еле дышит уже.

Души давно нет у того злого мага.

Души нет давно, он привык уж к тому,

Но всё же порою виденья есть в бездне,

Которые стали ему, как глаза.

Как сердце, как старое гордое сердце,

Как сила, которой лишился в беде.

Души нет давно. И не может быть больше.

Он душу свою потерял там. В пути...

Мердоф с огромным интересом наблюдал за операцией. Хоффман редко приглашал его на такие важные мероприятия, и паренёк был рад, что в этот раз он смог увидеть это своими глазами, а не на видеоплёнке. На операционном столе лежала девочка лет одиннадцати или двенадцати. Юноша прекрасно помнил, что операцию над ней не показывали всем желающим, как всегда. Мердоф точно знал это. Он старался не пропускать ни одного такого показа.

Вэлэриу Грацеда смотрел за происходящим в операционной с таким видом, будто готов был убить молодого графа, но не смел делать этого. Юноша видит это и про себя замечает, что должен будет, если что-то пойдёт не по плану, убить и герцога вампиров. Хоть это, бесспорно, не будет не иметь последствий для него. Мердоф залезает рукой в карман, нащупывает пистолет, всё это время не сводя со старого вампира взгляда. Грацеда в какой-то момент замечает это и начинает сам смотреть пареньку в глаза. Смотреть вампиру прямо в глаза равно смерти. Но отвести взгляд очень трудно. Почти невозможно. И Мердоф не настолько силён магически, чтобы что-то предпринять сейчас. И кажется, Хоффман чувствует что-то, хоть и не видит ни герцога, ни своего помощника. Георг резко разворачивается, оставляя на некоторое время Розу на операционном столе без должного внимания. Он быстро встаёт между герцогом Грацеда и Мердофом. Парень, наконец, чувствует, что всё в полном порядке. Девочка истекает кровью, но никто не подходит к ней пока. Когда Хоффман замечает что-то неладное и снова возвращается к эксперименту, Роза отчего-то вздрагивает.

— Грацеда, подайте мне пузырёк с той зелёной жидкостью. Скорее! — почти кричит граф, и герцог дрожащими руками протягивает этот препарат.

Мердоф сглатывает. Если его начальник решился применить это, значит, дело очень плохо. Неужели он, Мердоф Айстеч, послужил помехой для действий графа?! Георг Хоффман никогда не простит его, если это так. Девочка на операционном столе открывает глаза. Она смотрит на Айстеча с такой болью, с таким ужасом, с такой надеждой, что тот невольно усмехается. Когда он сам лежал на операционном столе, ему было пять лет, никто не помог ему, такому же несчастному ребёнку, а может быть, ещё более несчастному. Почему же эта девчонка смеет надеяться на то, что ей кто-то поможет?

— Я могу как-то помочь вам, граф? — спрашивает юноша, когда видит, что Хоффман смог справиться с самым сложным. Никогда нельзя отвлекать этого человека, если ситуация была критической.

Граф качает головой. Проходит меньше минуты до того момента, как операция объявляется законченной, Георг выходит из комнаты, а Роза остаётся лежать на столе. Грацеда подбегает к девочке сразу же, как Хоффман покидает операционную. Мердоф покидает помещение, как только вспоминает, что Георг Хоффман просил его зайти в свой кабинет сразу после окончания эксперимента.

Парень спешит выполнить это указание. Граф уже ждёт его там. Мердоф еле успевает войти в кабинет, как мужчина подскакивает к нему, захлопывает дверь и запирает её на замок, молча протягивая помощнику в руки какой-то листок бумаги. Юноша только через несколько минут понимает, что на нём написано.

— Вы хотите сказать, что я...

Хоффман кивает, не давая молодому человеку договорить. Мужчина смотрит на помощника несколько зло, взбудоражено. Нет, беспокойства во взгляде графа нет. Тот никогда не беспокоился ни о чём. И Мердоф всегда думал, что у этого человека стальные нервы.

— Твой брат мешается у меня под ногами! — холодно и зло сплёвывает Хоффман.

Нет, не разозлёно. Именно зло. В голосе этого человека не было никаких эмоций, кроме презрения. Мердоф прекрасно чувствует это. Ему уже давно не становится не по себе только от звуков этого голоса. Парень долго работал на Хоффмана и уже давно знает, как и на что нужно реагировать.

— Но мне нужно знать все его планы. Так что его убийство откладывается на тот срок, пока ты не вызнаешь всё. Понял меня?

Юноша кивает. Столько времени он ждал этого времени... Разве может он не понять того, что хочет от него граф? Узнать всё про планы Рогда... И тогда Мердоф получит, наконец, разрешение убить своего ненавистного братца! Что же тут могло быть непонятного? Парень откланивается и выходит из кабинета Георга Хоффмана. На его лице появляется та улыбка, которую вряд ли кто захотел бы видеть на чьём-нибудь лице. Мердоф с нетерпением ждёт возможности убить самого ненавидимого им человека. И он чувствует, что до этого момента осталось совсем немного времени. Глупый брат сам совершил такую непростительную ошибку: пошёл против начальника Мердофа. Что же... Будет ещё один повод убить его.

Маленькая девочка лет пяти-шести сидела на самой толстой ветке старого дуба, что находился совсем рядом с детской площадкой. Она сидела на ветке дуба и что-то чиркала в своём блокноте, что месяца два назад подарила ей мама. Девочка иногда задумчиво смотрела куда-то в сторону, потом снова принималась что-то писать. Волосы этого ребёнка были светлыми, сама девочка казалась бы ангелочком, если возможно было бы не обращать внимание на разбитые коленки и порванную, запачканную одежду. Мальчик, подошедший к девочке через несколько минут, был очень похож на нее внешне, разве что был немного худее. Короткие светлые спутанные волосы, заинтересованный взгляд синих глаз, бледная кожа, ссадины, синяки... Мальчик быстро забрался на ту же ветку и стал внимательно наблюдать за тем, что пишет девочка.

— Привет, Ал! — буркнула девочка, не отвлекаясь от своего блокнота.

Мальчик поприветствовал её в ответ и вдруг спросил, про что именно она пишет. Девочка на секунду перестала писать, задумалась и начала сбивчиво рассказывать об этом...

— Мария! Ты не можешь стать солдатом, ты девчонка! — важно произнёс Альфонс.

Девочка разозлёно посмотрела на него. Потом ударила по голове своим блокнотом и слезла с ветки, успев при этом ободрать ещё и свой локоть. Ранка стала кровоточить, но Марии, казалось, было не до этого. Она направилась к своим любимым качелям. Согнав какого-то незнакомого мальчика с них, Мария уселась и снова стала что-то писать. Ал пошёл за ней. Он уже давно привык к такому поведению подруги. Они познакомились давно, как им казалось, и могли спокойно называться старыми друзьями.

— Мария! — окликнул он её. — Ты же прекрасно понимаешь, что этого никогда не будет!

Девочка сердито посмотрела на него. Потом хотела снова ударить его своим блокнотом, но, немного подумав, решила, что не стоит портить ни в чём не виноватую вещь. Поэтому Мария ещё раз сердито посмотрела на друга и просто показала тому язык.

— Почему ты считаешь, что этого не может быть?! — зло буркнула девочка, решив, что нужно всё-таки узнать это у Ала.

Мальчик пожал плечами. Он не знал, как объяснить простую вещь такой вредной девчонке, какой была Мария. Если говорить честно, Альфонсу хотелось даже просто сказать: "Потому что я так хочу", — но, понимая, что к такому объяснению Мария вряд ли прислушается, да ещё и влетит ему от неё за такие слова, мальчик не стал произносить этого.

— Потому что так не бывает! Девочки не служат в армии!

Мария фыркнула и снова показала другу язык. Вновь прокрутив голове слова Ала, девочка нахмурилась. Логика мальчика ей совсем не нравилась. Разве то, что она родилась девочкой, а не мальчиком, что-то меняет? Она всё равно останется таким же человеком с таким же характером...

— Как я хочу, так и будет! — крикнула она, слезая с качелей и направляясь к дому. — И никто не может мне этого запретить!

Ал покачал головой, но всё же побежал за подругой. Никогда нельзя было оставлять её одну. Тем более тогда, когда у той было плохое настроение. Тем более если он сам отчасти был виновником этого плохого настроения.

Мария не могла заснуть. Какую уже ночь подряд она не смогла сомкнуть глаз? Что-то не давало сделать ей этого. И дело было вовсе не в том, что спать приходилось прямо на земле, подложив под себя плотный плащ. Дело было вовсе не в этом. Холодно почти не было. Когда Мария и Ал ходили в походы вдвоём, они тоже спали на земле, так как им обоим было лень тащить палатки. Но она всегда хорошо спала. Что же беспокоило её всю эту неделю?

Девушка задумалась. Наверное, её всё-таки мучила совесть. Эта она наорала на мать в тот самый день... В тот самый день, когда принцессы Кассандры не стало... Совесть мучила Марию. И она ничего не могла поделать с этим. В голове всё всплывали картинки той ссоры. Принцесса зажмурилась, пытаясь прогнать гложущие воспоминания.

— Ты не спишь, Дик? — шёпотом поинтересовался новый знакомый девушки, Джон.

Мария привстала. Джон был чем-то обеспокоен. Она чувствовала это. Этот парень был одним из тех, кто не умел скрывать свои чувства. И принцесса была даже немного рада этому.

— Что случилось, Джон? — несколько недовольно спросила она.

Паренёк, казалось, немного приуныл. Мария села и, закутавшись в свой плащ, жестом показала, что она слушает. Джон задумался. Принцесса не знала, что сказать ещё, чтобы это чудо было хоть чуть-чуть более серьёзным. Если говорить честно, даже её немного раздражало поведение этого парня. Что же говорить об остальных?

Какой-то шум отвлёк девушку от её мыслей. Она подскочила на ноги и, стараясь не шуметь, осторожно стала подбираться к часовому. Он должен был слышать что-то или видеть. Джон, увидев, что друг как-то странно ведёт себя, последовал за ним.

Часового, Нэлга, девушка на месте не обнаружила. Это было странно. Нэлг не был тем человеком, который бы покинул свой пост просто так. Мария знала его не слишком хорошо, но всё равно могла утверждать это.

— Джон... Сегодня ведь Нэлг должен был стоять тут, не так ли? — тихо спросила принцесса.

Паренёк кивнул и удивлённо посмотрел на "Дика". Мария вздрогнула. Плохое предчувствие не давало ей сейчас оставаться спокойной, хоть девушка прекрасно понимала, что в данной ситуации паника — совсем не выход. Альфонс обязательно придумал бы что-нибудь. Но Ала тут не было. Нужно как-то справляться самой. В конечном счёте, она ведь, возможно, единственная надежда этого мира, что, конечно, было маловероятно. Как она сможет помочь этому миру, если сама не может даже успокоиться?

— Напомни, с кем мы воюем, Джон... — прошептала девушка.

Парень вздрогнул. Он явно не ожидал этого вопроса. Мария не знает, почему ей в какую-то минуту становится настолько страшно, что она чувствует, что не может пошевелиться. И в голове сразу же возникает совет, данный ей Хоффманом...

Самый страшный враг тот, кто стоит у тебя за спиной и кому ты доверяешь...

— Так против кого мы воюем, Джон? — повторяет свой вопрос Мария. — Или как мне лучше обращаться к тебе?

Девушка вдруг будто приходит в себя. Перед ней теперь стоит вовсе не тот паренёк. Джон лежит совсем недалеко от неё. С глубокой кровоточащей раной... Мария не совсем видит, где именно находится эта рана. И она не видит, дышит ли её друг. Рядом лежит Нэлг с подобной раной. Как же она не поняла сразу, что перед ней стоит совсем не Джон?! Разве имела она право на такую ошибку?

Существо, возникшее перед ней, чем-то напоминает ей монстра из некоторых фильмов ужасов, которые она смотрела вместе с Алом когда-то. Смотреть в глаза этому существу нельзя. Мария прекрасно знает это. Это ей объяснили в первый же день её пребывания в отряде. И нельзя драться с ним в рукопашную. Слишком опасно. Что там говорил ей Паул, когда пытался обучить её некоторым основным заклинаниям?

— Beir níos dlúithe... — шепчет девушка, и существо проносится в сторону реки и падает в воду.

Это был не совсем тот эффект, которого ожидала принцесса, но это тоже неплохо. Паула, например, отшвырнуло к стене, когда она впервые произнесла это заклинание. Надо было всё-таки узнать, что оно обозначает. И почему Паул решил показать первым именно его.

Существо до сих пор в воде. Это вампир, понимает Мария. Эльф бы давно выбрался из воды, это их стихия. А вампира что-то удерживает в ней. Нужен кто-то, чтобы помог ему выбраться. Впрочем, через какое-то время он и сам сможет прийти сюда. Мария подбегает к Джону. Тот ещё дышит. Но рана на его животе слишком глубокая. Девушка не знает, как помочь ему. Она слишком плохо соображает в медицине. А то лечащее заклинание, что показал ей Паул, использовать она боится, всё ещё вспоминая, как вместо того, чтобы вылечить небольшую царапину на руке Ала, чуть ли не вспорола этим заклинанием его руку. Паул еле сумел вылечить парня. И она теперь боится использовать какое-либо заклинание для лечения Джона.

Единственное, что сейчас приходит в голову девушки — разбудить кого-нибудь из своих товарищей. Может, хоть кто-нибудь из них знает, как можно помочь Джону и Нэлгу? Может, хоть как-нибудь возможно помочь этим двоим? Мария не знает, что будет делать, если эти двое погибнут... За то время, что она провела здесь, эти двое стали её друзьями...

Мердоф не помнит, как добирается до столицы. Ноги почти не слушаются его. Щиколотка прострелена. Было слишком больно идти. Транспорта, разумеется, ему никто не выдал, и теперь он не понимал, что делать дальше. Был приказ: застрелить некого графа Хоффмана. Мердоф не знал, что это за человек. Он знал только расположение его кабинета в его дворце. И это было всё, что парнишка знал об этом человеке. Если это был просто граф, застрелить его не будет слишком сложно. В любом случае, винтовку для этого дела он где-нибудь достанет...

— Эй, парень! — позвал кто-то Мердофа Айстеча.

И это был первый случай, когда парень порадовался, что винтовки у него сейчас не было. Человек был похож на полицейского, и Мердофу совсем не хотелось попадаться сейчас кому-нибудь из этих людей. Впрочем, отправить его в отделение могли и просто так. За то, что пришёл сюда без документов. Ему было всего лишь двенадцать, и придраться могли к многому.

Незнакомец оглядел Мердофа с головы до ног и, схватив за руку, куда-то повёл. Паренёк очень надеялся, что не туда, о чём он сейчас думал. Доктор Леманн не станет снова доставать его из рук полиции. И если что-то случится сейчас, Мердоф Айстеч никогда не сможет реабилитироваться в глазах этого человека. Зайдя в какое-то здание, незнакомец ещё раз посмотрел на юношу.

— Стрелять умеешь... — произнёс незнакомец задумчиво.

Он не спрашивал это у парня. Он утверждал это. И Мердоф понял, что ему сейчас лучше отвечать этому человеку на все вопросы предельно честно. Незнакомец, казалось, был из тех людей, что видят правду насквозь. И вряд ли он обрадуется, если ему будут в лицо врать.

— Как тебя зовут, а? — усмехнулся мужчина. — Киллер-недоучка...

Мердоф покраснел. Слова эти были слишком обидными для него. Доктор Леманн посылал его убивать многих людей, и он всегда справлялся. Почему же этот человек смеет называть его недоучкой?! Что он вообще знает?!

— Ты бы хоть листок с фамилией того, кого тебе убить нужно, подальше спрятал, а? — уже смеётся этот человек.

Мердоф чуть ли не задыхается от обиды и унижения. Незнакомец же уже просто хохочет. Нагло, без всякого стыда, не испытывая никаких неудобств... И мальчик чувствует, что готов разреветься от переполняющих его эмоций. Он не хочет выглядеть посмешищем. Он не посмешище. Он убьёт того, кого ему приказали убить. Убьёт.

— Так как тебя зовут-то? — усмехается мужчина.

Мальчик обиженно бурчит своё имя. Ему совсем не хочется говорить сейчас. Он куда больше хочет спрятаться куда-нибудь, забиться в угол, сидеть там до той поры, пока этот человек не уйдёт куда-нибудь подальше. Но, вспоминая то, что ему твердили год за годом, ребёнок на всякий случай спрашивает имя незнакомца.

— А меня зовут Георг Хоффман, Мердоф! — смеётся незнакомец.

Мальчик вздрагивает от возмущения и почти кричит, что необязательно так издеваться над ним, называя совсем другое имя. Он выбегает, впрочем, "выбегает" — это сказано слишком громко, из того здания. Мердоф Айстеч не хочет терпеть такое со стороны кого-либо. Ему вполне хватает родителей и Рогда, что всегда посмеиваются над ним, когда ему что-то не удаётся.

Джон не просыпается долго. Мария сидит у его постели в том монастыре уже четвёртый день. Её оставили сидеть с этим пареньком. Она отстала от своего отряда. Она должна будет присоединиться к следующему, что пройдёт около монастыря первым. Джона, скорее всего, придётся на время оставить здесь одного...

Джон просыпается и не понимает, где он находится. Мария еле-еле успокаивает его. Монастырь не нравится и ей самой. Это два или три здания, объединённые каменными арками и ограждённые крепостной стеной. Тут жутко холодно и сыро. Половина, если не больше, из людей, что находятся здесь, не произнесли ни слова. Марии не нравится это место. Тут слишком непривычно. За все четыре дня своего пребывания здесь для того, чтобы помочь Джону, приходило около двадцати или тридцати монахинь. Принцесса плохо запоминала их лица. И только одна из них начала разговор с Марией...

— Приятного пробуждения... — бурчит девушка.

Парень слабо улыбается... Мария чувствует, что ей становится намного лучше, чем было всё это время. Она рада тому, что хотя бы Джон сейчас рядом с ней. Она рада тому, что она сейчас не одна. В одиночестве было бы куда труднее пережить смерть её матери и разлуку с Розой. Мария чувствует, что не выдержала бы.

— Слушай, ты мне не объяснишь, что у вас за монастыри, а?

Джон приподнимается на кровати и удивлённо смотрит на девушку. Мария уже сама почти жалеет, что спросила у друга об этом. Он сильно побледнел сразу же после того, как слова принцессы были поняты им. Девушка не понимает, в чём же дело. Она ни разу не видела Джона в таком состоянии. Она вообще ни разу не видела какого-либо человека в состоянии такого ужаса. Роза всегда пряталась за Марию, когда возникала какая-то трудная ситуация. Их мать, Кассандра, почти не появлялась дома, и девушка почти никогда не видела её. Альфонса напугать было довольно трудно.

— Монастыри? Мы в монастыре, да?

Мария кивает. Ей самой сейчас становится слишком страшно. Она просто не понимает, чего ей нужно ожидать. Мысли в голове появлялись и пробегали с бешеной скоростью. И каждая из них была страшнее другой. Девушка с интересом смотрит на парня. Ей хочется побыстрее понять, что же случилось с её другом на самом деле.

— Ты веришь в богов Белого Солнца? — спрашивает Джон.

Мария качает головой. В голову ей приходит мысль, что она даже не знает, кто такие боги Белого Солнца. Она никогда не слышала о них. Как она могла верить в их существование?

— Еретиков убивают... — бормочет паренёк.

Мария задумывается. Это всё слишком похоже на средневековье какое-то, а вовсе не на милый мир из сказок, о котором говорил ей Седрик при первой встрече. Впрочем, она уже давно поняла, что будущий лорд Траонт слишком мало знает о своём же мире. Убивают еретиков... Интересно, как? Сжигают на кострах, как на Земле? Или каким-то другим способом? И убивают ли? Даже если действительно убивают, почему нельзя соврать, сказать, будто ты веришь в существование этих существ? В любом случае, это было бы не слишком трудно. О чём она и говорит своему другу.

— Они понимают, когда врёшь. Они всегда понимают это. Дик, нам надо бежать! Пожалуйста!

Мария не знает, что сказать. Джон слишком слаб для того, чтобы бежать куда-то. Ей умирать пока не хочется. Но и оставить друга здесь одного, что значит обречь его на гибель, она тоже не может. Джон пытается приподняться. Оставив это в какой-то момент, парень начинает рассказывать девушке о том, кто же такие жрецы богов Белого Солнца.

Костры пылают ярко и горячо, когда служители богов Белого Солнца принимаются за свою работу. Они сжигают всех, кто не верит в их богов. Служители начинают работать меньше лишь зимой. Это время считается у них проклятым. В это время нельзя работать. Так говорят их боги. Так говорили их пророки. Монастыри, посвящённые богам, которых в народе прозвали "кровавыми", всегда похожи на крепости. Крестьяне, что работают на эти монастыри, всегда плохо одеты и истощены. Все хотят сбежать из таких мест. Даже Древнюю магию так называемого древнего божества боятся куда меньше. Белые боги куда более жестоки. Они не позволяют отрекаться от них. Они делают людей слабее. Почти никто из монахов или монахинь не говорит. Большинство служителей теперь вовсе не может говорить. Многим из них при посвящении отрезают языки. Это странная и страшная традиция всех орденов, посвящённых богам Белого Солнца.

Служители богов казнят любого, кто осмелился не верить в их богов. Но они — единственные, кто ещё знает, как можно вылечить кого-либо. Правда, редкий вылеченный выходит из монастыря живым. Многие из больных никогда не верили в этих жестоких богов. Служители редко называют себя жрецами. Жрец — понятие Древней магии, оно не признаётся сторонниками белых богов.

— Какую магию они используют, чтобы распознавать правду и ложь? — спрашивает Мария.

Паренёк пожимает плечами. Он и сам не знает, понимает Мария. Что же говорить о ней? Она провела в этом мире едва ли два или три месяца. И сейчас ей нужно найти Розу. Какой бы не была цена, она просто обязана найти сестру. Никто не сможет помочь этой маленькой девочке, если не поможет она, Мария. Разве может она предать доверие своей сестрёнки?

— Встать сможешь? — спрашивает девушка.

Джон пожимает плечами и пытается подняться с постели. Принцесса, не выдержав, помогает ему, почти ставит его на ноги. Опираясь на неё, он, кажется, вполне может стоять и идти. И Мария очень рада этому. Нужно только сбежать теперь из этого проклятого места. Даже если всё совсем не так страшно, проверять это сейчас принцессе совсем не хочется. Она ещё должна пожить. Хотя бы недолго.

— Пошли? — спрашивает Мария.

Джон кивает. С большим трудом и с помощью девушки он делает несколько шагов. Добраться они успевают лишь до двери. Прошло около минуты, а они смогли пройти только до выхода из этой комнатушки. Что же... Мария не знает, удастся ли сбежать, если Джон будет идти так медленно, но и торопить его она не может, так как понимает, что вынести его на руках она не сможет физически. Когда, наконец, этим двоим удаётся спрятаться в одной из ниш, принцесса слышит возмущённый голос той монахини, что что-то говорила ей, когда ухаживала за Джоном. И Мария понимает, что друг её был прав. И их действительно теперь могут убить.