Мир тщеславия и разочарований (гет)

Следующие несколько дней прошли в тягостном ожидании: суд над Тео должен был состояться уже буквально вот-вот. Я не только отчаянно мечтала, чтобы этот день поскорее настал, но и очень сильно его боялась…

Вечер накануне суда обещал быть ужасным из-за моей абсолютной неспособности справиться с волнением, но прошел гораздо лучше, чем мог бы. А всё потому, что случилось другое долгожданное событие — в гости заглянула Сьюзен, и благодаря ей я смогла хоть чуть-чуть отвлечься от тяжелых мыслей. Мы вместе с ней вышли в сад и устроились в тени пышного клена.

Сьюзен наконец выздоровела — ранение руки, полученное во время битвы, больше не беспокоило ее. Этим утром Сьюзен выписали из больницы, и она смогла сразу же отправиться в Министерство Магии и дать свидетельские показания по делу Тео. После этого мы с ней наконец смогли увидеться — впервые с момента окончания битвы. Я хотела навестить Сьюзен еще когда она лежала в больнице, но не вышло: больница была переполнена пострадавшими в войне, и, чтобы не создавать столпотворение в коридорах и палатах, навещать пациентов разрешили только родственникам. И хотя от меня в этой ситуации ничего не зависело, мне все равно было ужасно совестно.

— Прости, что не навестила. Мне сказали, что раз я не родственница, то нельзя…

— Всё в порядке, — заверила Сьюзен. — Кроме мамы никого не пускали.

— Спасибо, что на допросе ты говорила в защиту Тео, — переполненная признательностью, уже не в первый раз поблагодарила я. — Ты не представляешь, сколько для меня и для Тео это значит!

— О, Мерлин! Ханна, мы же уже договорились: я не сделала ничего особенного. Я просто сказала правду, — проворчала Сьюзен. — Прекращай уже.

— Ты сделала очень много. Ты сказала следователю, что ни в чем не винишь Тео. Именно за это я тебя благодарю, — прошептала я, глядя на Сьюзен.

Несколько секунд Сьюзен разглядывала свои руки, а потом подняла на меня взгляд и серьезно произнесла:

— Мы все совершаем ошибки. Во время битвы я сама чуть не оступилась. Чувство ненависти едва не довело меня до убийства другого человека. И хотя этим человеком был напавший на меня здоровенный Пожиратель смерти, который, стоило мне замешкаться, чуть не убил меня, я все равно не простила бы себя, лиши я кого-нибудь жизни... Так нельзя. Я хочу быть прежней Сьюзен, доброй, жизнерадостной и понимающей. И я уверена, что мой папа тоже этого хотел бы, — она помолчала, затем добавила: — Я простила Теодора Нотта. А тебя мне и вовсе не за что было прощать. Всё хорошо. Честно.

Набрав в легкие воздух, Сьюзен с шумом выдохнула, словно сбрасывая с себя тяжесть прошлого. Потом в глазах ее появилась мягкая задумчивость.

— Я долгое время не понимала, как ты можешь продолжать любить Нотта, и не верила, когда ты говорила, что он лучше, чем все о нем думают, — произнесла она, — но теперь я верю, потому что ради тебя он сражался на нашей стороне. Он ведь понимал, чем ему грозит этот поступок и какие ужасные наказания его ждут, если Тот-Кого-Нельзя-Называть вдруг победит, но все равно пошел на это. Теперь я официально могу сказать: твой Тео наконец заслужил тебя! — тепло усмехнувшись, объявила Сьюзен.

Когда дети мирятся, они держатся за мизинчики. Нам обеим было по восемнадцать, детство вроде как закончилось, но есть вещи, которые не хочется менять. Я протянула палец — Сьюзен не сдержалась и заулыбалась, берясь за него своим. От ее улыбки на душе посветлело. Я бы, кажется, воспарила от радости, если бы не груз предстоящего завтра суда, камнем лежащий на плечах.

* * *

Утром, застыв у зеркала, я дала себе обещание, что со всем справлюсь и всё выдержу. Тео обязательно оправдают, иначе быть не может.

Но стоило переступить порог судебного зала, как волнение уже не получалось унять. Просторный подземный зал освещали тусклые факелы, ряды скамей уходили вверх, образуя трибуны. К началу слушания свободных мест практически не осталось. Так много людей…

Коллегия Визенгамота заняла центральную ложу, на рядах слева и справа устроились все остальные: сотрудники Министерства Магии, пресса, зрители.

Сидя рядом с мамой, я в напряжении вцепилась пальцами в край скамьи и практически не сводила глаз со стоящего внизу кресла, предназначенного для подсудимых. Взгляд от него я оторвала только тогда, когда двери зала распахнулись, и под усилившийся шепот с трибун два мракоборца ввели в зал Тео. Темная челка свешивалась ему на глаза. Он был бледный и измотанный, но шел ровно, держа спину прямо. В этом и был весь Тео — как бы плохо ему не было, он всегда находил в себе силы не показывать этого людям.

Тео подвели к креслу, и когда он сел, его запястья тут же сковали выползшие из подлокотников цепи. Сердце мое замерло и застучало сильнее. Тео взглядом нашел меня среди толпы в зале и едва заметно кивнул. «Я с тобой», — одними губами прошептала я, уверенная, что он поймет. Ты же знаешь: я навсегда с тобой.

Потом главный судья Визенгамота ударил своим молотком, и суд начался…

Вначале судья сообщил присутствующим, что обвиняемый Теодор Нотт находится под действием сыворотки правды, после чего приступил к допросу. Я сидела, едва дыша от страха и беспокойства, а Тео методично отвечал на все вопросы, рассказывая о своей вынужденной службе. В зале периодически раздавался ропот, журналисты щелками фотокамерами. Понять, хорошо ли всё проходит или нет, было невозможно. Несмотря на то, что Тео, находясь под действием сыворотки, не давал повода усомниться в правдивости своих ответов, многие волшебники на трибунах все равно смотрели на него холодно и осуждающе…

Время как будто играло в странную игру — мне казалось, что заседание длится целую вечность, но когда главный судья объявил, что коллегия удаляется на пятнадцатиминутный перерыв для принятия решения, я взглянула на часы и выяснила, что с того момента, как Тео ввели в зал, прошло даже меньше часа. Перерыв, хотя и был кратким, также показался мучительно длинным. Пока секундная стрелка ползла по кругу, внутри все сжималось в ожидании.

— Мистер Теодор Нотт, встаньте, — объявил главный судья, когда заседание возобновилось. — Сейчас вам будет вынесен приговор.

Тео поднялся с кресла, цепи на его руках натянулись. Звуки зала стихли, а, быть может, я уже просто не слышала ничего, кроме голоса судьи, и не видела никого, кроме Тео, статуей застывшего у кресла.

— Вас обвиняют в трех преступлениях: применение пыток к ученикам школы Хогвартс, пособничество Тому-Кого-Нельзя-Называть, а также соучастие в убийстве мистера Эркюля Боунса, — перечислил судья. — В ходе расследования и допросов свидетелей и потерпевших было доподлинно установлено, что пыток к ученикам школы вы не применяли. Данное обвинение с вас снимается.

И хотя я знала, что именно это обвинение с Тео уж точно снимут, сердце все равно подпрыгнуло от секундной радости. Однако тревога и напряжение сразу же вернулись, потому что с оставшимися обвинениями всё было не так просто.

— Далее. Суд принял во внимание тот факт, что сегодня, находясь под действием сыворотки правды, вы подтвердили все сведения, которые сообщили во время расследования. Благодаря этому у суда имеется достаточно оснований согласиться с тем, что ваше вступление в организацию «Пожиратели смерти» было вынужденным и не соответствовало вашим убеждениям. На это указывают следующие факты. Первое — в ночь нападения на мистера Эркюля Боунса вы не применяли в отношении погибшего боевых заклинаний, а также не выдали Пожирателям смерти найденных вами в кладовке дома мисс Сьюзен Боунс и мисс Ханну Аббот, что подтвердили обе девушки. И второе — в решающий момент, во время битвы за Хогвартс, вы сражались против Того-Кого-Нельзя-Называть и помогли одержать победу над ним. Подытоживая всё вышесказанное, суд решил признать вас невиновным и вынести вам оправдательный приговор. Вас выпустят из Азкабана и вернут вам волшебную палочку. Однако в течение следующих трех лет к вам будут применяться меры дополнительного контроля: в течение этого срока вы не сможете покидать страну и будете обязаны пускать сотрудников Министерства Магии в ваше поместье для периодических обысков. Приговор суда вам ясен?

— Ясен, — кивнул Тео.

И тогда наконец прозвучали слова судьи, от которых мое сердце готово было выпрыгнуть из груди от счастья:

— Освободить в зале суда!

Трибуны зашумели, среди возгласов раздавались и недовольные, но я и не надеялась, что оправдательный приговор в отношении Тео будет встречен с единодушной радостью. Но всё это потом. Сейчас не это было главным, а совсем другое.

Цепи с рук Тео упали, звякнув о подлокотники. И не только эти цепи, а вообще все, которые когда-либо сковывали его. Тео наконец-то стал по-настоящему свободным!

Волшебники в зале начали вставать со своих мест и расходиться. Понимание, что всё плохое позади, накатило вдруг ощущением легкости, да такой сильной, что в глазах защипало от навернувшихся слез. Я побежала вниз, не вполне даже чувствуя поверхность ступенек под ногами, потому что не бежала, а практически летела, чтобы скорее обнять Тео.

Его руки, сомкнувшиеся за моей спиной, были самыми необходимыми. Я погладила его по щеке — чуть-чуть колючей. Родной мой… Такие круги под глазами…

— Всё, чего я сейчас хочу, — устало проговорил Тео, прижимая меня к себе, — это оказаться дома, и чтобы рядом не было никого, кроме тебя.

* * *

Отпуская меня с Тео, мама держала мои ладони и улыбалась растроганно и растерянно. «Я люблю его, мама. И больше ни одного мгновения не хочу провести вдали от него», — шептала я про себя, зная, что мама все прочитает в моих глазах…

…Огромное его поместье окружали распустившиеся деревья. Можно было гулять по саду и разговаривать, ведь так много нужно было сказать друг другу, но в первый вечер мы с Тео просто лежали в обнимку в его комнате. Битва за Хогвартс, сквозняки и сырость Азкабана, допросы и суд отобрали много сил, и Тео почти сразу провалился в беспокойный сон. Я смотрела, как он спит, осторожно касалась его лица, гладила по щеке, едва веря, что всё это наяву, что мы наконец всё преодолели, а потом уткнулась ему в плечо и, убаюканная бархатистым покоем и мятным запахом Тео, тоже уснула.

Когда наутро я открыла глаза, было еще очень рано, но Тео уже успел куда-то уйти. Я скинула одеяло, припоминая, что засыпала не укрывшись, и мимолетом улыбнулась, представляя, как Тео укрывал меня. Он знал, что к утру я точно замерзну в своей тонкой рубашке и юбке.

От внезапного одиночества мне стало неуютно. Не хотелось расставаться с Тео даже на минуту. Не теперь, когда мы наконец обрели возможность быть вместе. Я знала, что потом я обязательно перестану все время бояться его потерять, но для этого должно пройти время.

Где искать Тео, я не имела никакого представления. Всё в особняке было для меня неизвестным, но в коридоре мне очень удачно встретился домовой эльф по имени Лером. Он и отвел меня к нужным дверям. Перед тем, как войти, я осторожно постучала и только после этого толкнула дверь. Моему взору предстал рабочий кабинет, обставленный строгой, старинной мебелью. Общая мрачная атмосфера комнаты, а также мелкие детали, вроде семейной фотографии на письменном столе, сразу дали понять, что хозяин этого кабинета — отец Тео...

Тео сидел не за письменным столом, а чуть поодаль — на диване у стены, обложившись какими-то тетрадями в кожаных переплетах, и эти тетради валялись повсюду, некоторые даже на полу. Когда я вошла, Тео оторвался от чтения и поднял на меня взгляд... усталый и воспаленный.

— Тео?.. — в тревоге выдохнула я.

— Это отцовские дневники, — объяснил Тео, вставая на ноги и отбрасывая на диван тетрадь, которую до этого читал. — Здесь много о чистокровности, но кроме этого отец записал и много историй из обычной жизни: обо мне, о маме... О том времени, когда мы были семьей.

Тео тяжело вздохнул и запустил пальцы в волосы, привычным движением руки отбрасывая челку со лба. Потом он подошел к окну.

— Знаешь, когда я смотрел на свою метку и не верил, что этой гнусной службе придет конец, были моменты, когда я во всем винил отца. Я его практически ненавидел. А теперь он в тюрьме. И нет никаких шансов, что он выйдет оттуда так же легко, как я. — Тео сглотнул, словно его мучил комок в горле. — Отец небезгрешен. Он сделал много плохого, он хотел власти, когда пошел за Темным Лордом, а в результате превратился в слугу. Он практически утянул меня следом, подлил мне зелье, прекрасно понимая, каких дел я мог натворить с отключенными чувствами. Но несмотря на всё это, он все равно мой отец, и у меня нет сил его ненавидеть. После смерти мамы только он был моей семьей, — договорил Тео.

И почему только в собственном доме Тео всегда кажется мне таким одиноким? У меня сжалось сердце. А как было раньше? Я вдруг представила Тео маленьким, тихим мальчиком на руках у его красивой матери, которую однажды видела на фотографии. Они могли играть в саду, она могла читать ему книжки, а его отец, наверное, был где-то рядом, смотрел на свою семью и счастливо улыбался... Пораженная этой мыслью, я осознала, что впервые думаю об отце Тео не как о Пожирателе смерти, а как... о человеке. И вдруг мне открылось то, чего я раньше не понимала.

Он не желал Тео зла. Всё, что он делал, было ради сына.

Подойдя к Тео, я обняла его со спины.

— Тео, твой отец подлил тебе зелье, потому что думал, что этим защитит тебя, да?

— Да, — подтвердил Тео. — Он всё время боялся, что я откажусь служить Темному Лорду и пострадаю из-за этого.

Всё еще находясь в кольце моих рук, Тео развернулся ко мне лицом и привлек меня к себе. Я покрепче прижалась щекой к его груди:

— Думаю, твой отец очень тебя любит, просто не умеет это показать...

— В тюрьме мне позволили один раз с ним увидеться. Я не был уверен в том, что он скажет. Предполагал, что, возможно, он будет зол. Но отец сказал, что рад, что всё закончилось именно так. Сказал, что я сильнее, чем он, потому что смог сделать собственный выбор.

Желая поддержать Тео, я взглянула на него. Его отношения с отцом всегда были очень сложными. Тео никогда не любил поднимать эту тему. И зная это, зная характер Тео, я тихо попросила:

— Ты только больше не замыкайся в себе… Ты не должен выносить все проблемы в одиночку…

Он перевел на меня взгляд, и впервые за время этого разговора губы его тронула усмешка. Такая, как я люблю — теплая и искренняя. Выражение его лица стало мягким.

— Не буду, — заверил Тео, обнимая меня за талию. — Ты же со мной, а значит, я со всем справлюсь. Мы справимся.

Сердце затрепетало, охваченное нежностью и робким восторгом. Мы справимся. Этой короткой, невероятной фразой Тео только что сказал мне, что я ему нужна. Что у него есть я, а у меня есть он, а значит, мы никогда не будем одиноки в этом огромном, восхитительном мире, за который стоило бороться, чтобы в нем цвела наша любовь.

Быть необходимыми друг другу, знать, что между нами больше нет недомолвок, доверять, заботиться, быть искренними, любить и быть любимыми, быть друг с другом каждый час, каждый день и всегда — это и есть настоящее счастье!

* * *

Лучи раннего солнца играли золотом в ее пшеничных локонах. Стоя у распахнутого окна в его комнате, Ханна закрыла глаза и потянулась, подставляя лицо свежему ветру и солнечному теплу. Тео любовался ею, а потом подошел и обнял со спины.

— Тебе очень идет моя рубашка, — промурлыкал он ей на ухо.

Тео знал, что сейчас Ханна засмущается. Так и произошло. Он усмехнулся, а Ханна мгновенно вспыхнула и спрятала покрасневшее лицо у него на груди. Он так любил ее за это. Всё в ней, каждую мелочь. То, как она стеснялась, стоило ему пошутить. Как улыбалась, когда что-то радовало ее, смотрела на него своими распахнутыми, светящимися глазами. Как ходила по поместью, восхищаясь всему, что видела. Дом, ранее бывший для Тео лишь мрачной, холодной обителью, вдруг посветлел и преобразился. Ханна жила здесь всего пару дней, а Теодор вдруг с удивлением почувствовал, что он дома, чего с ним давно не случалось, когда он бывал в родном поместье.

— Я уже связалась с мамой и попросила ее собрать мне каких-нибудь вещей. Сегодня она отправит их вместе с Марти, — пробормотала Ханна, всё еще прячась у Тео на груди.

После суда, отправляясь в поместье, ни Тео, ни Ханна не подумали, что Ханне следовало бы сперва заскочить к себе домой и взять какой-нибудь сменной одежды, чтобы хватило на первое время. Они поняли это, когда во второй вечер Ханна не знала, в чем лечь спать — ни ночных сорочек, ни пижамы у нее не было. В первый вечер такой проблемы не возникло, потому что от усталости и пережитых потрясений они просто вырубились на кровати прямо в том, в чем были на суде. Тео принялся дразнить Ханну, полушутя предлагая свои рубашки (расцветок, правда, было мало — все сплошь белые и черные), и не мог сдержать улыбки, глядя на то, как Ханна жутко смущается от таких предложений. Впрочем, уже на следующее утро она все равно оказалась в его рубашке…

И Тео был совсем не против, чтобы она ходила так всегда. Мало того, что она выглядела соблазнительно милой в его рубашке, ведь та была ей сильно велика, но еще это создавало ощущение, будто он постоянно касается ее, отдавая свою защиту, которую Ханна принимает и в которой нуждается.

Мысленно Тео мечтал, чтобы Марти повременил с доставкой вещей Ханны, но Марти, пунктуальный как часы, прибыл в поместье ровно в назначенное время — сразу после завтрака. Он неуклюже выбрался из камина в гостиной, вытащив следом чемодан.

— Большое спасибо, Марти! И маме передай спасибо! — попросила Ханна, после того, как они поинтересовались друг у друга делами и оба ответили, что всё хорошо.

— Передам обязательно, — ответил Марти. Придвинув очки пальцем поближе к глазам, он начал с интересом оглядывать огромную, готическую гостиную. — Куда чемодан отнести? В какую комнату? — отвлеченный интерьером, машинально спросил он.

— В мою, — широко улыбнулся Тео. — Я поселил Ханну в своей. Теперь у нас общая комната.

Марти растерянно на него уставился. Потом до него дошел скрытый смысл сказанного. Уши Марти стремительно покраснели. Похоже, стесняться — это у них семейное.

— О, нет! Можно без пошлых подробностей? Это же личное! — заорал Марти, торопливо бросившись к камину, чтобы скорее спастись от неловкой ситуации. Он бросил в камин горсть летучего пороха и скрылся в лучах зеленого пламени.

— Ну вот зачем было? — смущенно проворчала Ханна.

Впрочем, уголки ее губ едва заметно ползли вверх — она сама готова была захихикать.

— Не знаю… Но было же забавно, согласись? — усмехнулся Тео. Потом он подошел к Ханне поближе и произнес, ласково касаясь ее волос: — Я очень тебя люблю. Извини, если иногда буду вести себя, как сумасшедший влюбленный мальчишка, готовый кричать всему миру, что ты моя.

Ханна привстала на цыпочки, радостно улыбаясь, и Тео потянулся к ее губам, вовлекая в поцелуй.

Вечером Тео вернулся из Министерства, куда отправился, чтобы уладить дела с имуществом — многое, чем владел отец, теперь нужно было переоформить на себя. Ханна заснула прямо на диване в гостиной — ждала его, но ее сморил сон. Тео присел рядом. Смотреть на нее спящую было, пожалуй, одним из самых лучших ощущений на свете. Он просидел так некоторое время, потом аккуратно взял Ханну на руки и понес наверх, чтобы она спала в удобной кровати, а не на жестком диване. Он вдруг вспомнил, как на шестом курсе Ханна потеряла сознание, и он нес ее в больничное крыло. Еще тогда он впервые почувствовал, что хочет заботиться о ней, только вот в тот раз едва ли готов был самому себе в этом признаться, ведь тогда он не верил в любовь.

И вот теперь Тео держал Ханну на своих руках, а его сердце сжималось при мысли, что еще совсем недавно он отталкивал ее, делал ей больно. Он так сильно привык противиться чувствам, считая их слабостью, он делал это много лет, он был замкнут, сердит на весь мир, одинок и жесток — в своей твердой броне было так удобно, но Ханне он позволил узнать себя другим. Он осмелился впустить ее в свою жизнь, и она помогла ему сделать правильный выбор. Она подхватила его у самого края, когда он уже почти вовлек себя во тьму. Тео полюбил Ханну всем сердцем, и свет внутри него не погас, а загорелся ярче.

С Ханной он узнал, что это вообще такое — по-настоящему чувствовать.

Во время войны она даровала ему силы поверить в то, что не всё предрешено, и выбрать сторону, ради которой действительно стоило бороться. Чтобы у них был этот мир. Чтобы Ханна улыбалась. Чтобы просыпаться рядом с ней по утрам и смотреть, как она спит. Ощущать, как всё, что порою грызет душу, отступает всё дальше и дальше, и остается только нежная, сонная, солнечная Ханна и огромное, не помещающееся в груди чувство любви к ней, чувство сумасшедшего счастья. Ради того, чтобы всегда быть с ней вместе. Ради этого стоило бороться.

* * *

Обмакнув кончик пера в чернила, я поднесла руку к пергаменту и остановилась. Надо было сосредоточиться и ответить на письмо, но у меня никак не получалось. В последнее время столько всего произошло, столько всего захватывающего, трогательного и греющего мне сердце, что уместить рассказ о моих делах в скромные пару абзацев было решительно невозможно.

Я могла бы написать о многом.

Вот уже три месяца как в магической Британии царит мир. Уже три месяца мы с Тео живем вместе в поместье. Целое лето. Столько всего пришлось вынести на пути к нашему счастью.

Порою мне вспоминаются ужасы войны и страшная битва, и в такие моменты становится страшно, что победы могло не случиться. Иногда я просыпаюсь в слезах, и тогда Тео сразу же обнимает меня, шепчет, что он рядом, — и все страхи отступают. Рядом с Тео ни у одного кошмара нет шансов напугать меня.

Как я его люблю. Как же я люблю моего Тео! Он потрясающий, самый лучший, самый заботливый и невероятный. Иногда мне кажется, что моя любовь к нему никогда не достигнет предела, ведь с каждым днем она становится только больше. И тот трепет, что заполняет меня, когда Тео касается меня, — это лучшее ощущение на свете.

Мне хотелось написать о том, как на седьмом курсе я злилась на Тео, думая, что он поддерживает Пожирателей смерти, а он в действительности никогда их не поддерживал. Как ему было трудно разрываться между долгом перед отцом и чувствами ко мне. Как он злился на меня, когда я вступила в Отряд Дамблдора — он хотел меня защитить, а я не понимала. Он все время защищал меня. Даже когда я думала, что он бросил меня, — даже тогда он защищал меня.

Мне хотелось написать, как я переживала, когда после битвы Тео поместили в тюрьму, как во время следствия я без конца твердила, что Тео спас меня и Сьюзен, не выдав нас Пожирателям смерти, а после суда, который, к великому счастью, завершился благополучно, Тео сказал мне:

— Мне не нравится, когда ты ставишь мне это в заслугу, будто я совершил что-то невероятное. Я имею в виду — я бы спас тебя любой ценой. Если бы понадобилось, я бы оглушил любого, кто посмел бы угрожать тебе. Ты же знаешь: я бы встал на пути у кого угодно.

— Знаю, — кивнула растроганная я. — Конечно, знаю.

Мне хотелось написать, как в начале лета мы с Тео ходили на мероприятие, посвященное месяцу со дня Битвы за Хогвартс. По распоряжению нового министра магии Кингсли Бруствера был открыт мемориал — большой памятник из темного мрамора с высеченными на нем именами жертв прошедшей войны. Мы стояли там, читая имена тех, с кем учились в школе, имена их родителей. Рядом стояла Сьюзен. Тео снова был замкнут и невесел. Но после мероприятия он попросил у Сьюзен прощения, сказав, что очень сожалеет о нападении на ее дом, и выдохнул только тогда, когда Сьюзен сказала, что простила его.

— Не ошибайся больше, Тео Нотт. И береги Ханну. Если бы не она, тебя бы не было сейчас здесь, — ухмыльнулась она.

Мне хотелось написать, как потом мы сидели с ней на лавке в тени деревьев, и она рассказала, что начала встречаться с Эрни Макмилланом.

— Мне кажется, он давно начал мне нравиться. Не знаю точно, когда это началось, но, наверное, еще в школе. Мама говорила, Эрни так забавно доказывал медсестре в больнице, что он мой парень, а его все равно не пустили меня навестить, — рассмеялась она. — Знаешь, что самое забавное? К тому моменту он еще не успел мне ни в чем признаться, а значит, медсестра и моя мама узнали, что он хочет со мной встречаться, раньше меня!

— О, Сьюзен, как я рада за вас! — завизжала я, ощущая, как на меня накатывает радость за подругу.

Мне хотелось написать, как неловко мне было повстречать Невилла Лонгботтома. Он подошел к нашей лавке, и Сьюзен оставила нас наедине, чтобы мы могли поговорить. Невилл кинул взгляд на Теодора, который стоял поодаль около мемориала.

— Э-э-э… Так значит, Теодор Нотт?.. — неловко почесал затылок Невилл.

— Еще с шестого курса, — робко улыбнулась я.

С моей души упал последний камень — Невилл не осудил меня за любовь к Тео.

Мне хотелось написать, как по возвращении домой Тео признался, что видел, как я разговаривала с Невиллом, и что это вызвало в нем ревность. А потом признался еще и в том, что на седьмом курсе ревновал меня к Невиллу постоянно. Я принялась уверять Тео, что никогда не испытывала к Невиллу ничего кроме дружбы. Тео остановил меня и сказал, что знает.

Тео знает, что он мой единственный. Мой слизеринец с серо-голубыми глазами. Туманные его глаза теперь всегда полны любви. Он больше не прячет ее во взгляде.

Мне хотелось написать, как много мы с Тео разговариваем. Он больше ничего от меня не скрывает. Сколько потрясающих и трогательных вещей он мне рассказывает! Он рассказал, что начал видеть фестралов еще в детстве. Его мама долго болела, и когда она умирала, он сидел у ее кровати.

Он признался, что однажды стер мне память. Он попросил довериться ему, я закрыла глаза, и после произнесенного Тео контрзаклинания перед внутренним взором ожила картинка из прошлого — на шестом курсе в совятне в день моего семнадцатилетия Тео впервые признался мне в любви. Тео волновался, как я отреагирую на воспоминание. На меня накатила позабытая грусть: тогда в совятне нам обоим было очень больно — это было время, когда мы находились в разлуке. Но гораздо сильнее грусти было другое чувство — восхитительное погружение в ту бесконечную, щемящую любовь между нами, которой был пронизан момент в совятне.

— Никогда больше тебя не оставлю, — прошептал мне Тео, обнимая и целуя. — Никогда больше не заставлю испытать такую боль.

Мне хотелось написать о том, как Тео исполнил данное полтора года назад обещание показать мне Лондон, и мы весь день гуляли по городу, до тех пор, пока не пошел дождь, и даже после того, как он пошел. Вместе мы забываем обо всем на свете, а гулять без зонта — это романтично, а не глупо.

Мне хотелось написать о том, как Тео обожает смешить меня. Я очень люблю его шутки. Некоторые из них очень милые, а другие приводят меня в ужасное смущение. Я пытаюсь хмуриться, но у меня никогда не выходит, и я все равно каждый раз смеюсь вместе с ним.

У нас в гостях часто бывают мама, отчим (которого теперь я называю просто по имени — Фероксус) и Марти с Ником. Мама считает Тео невероятно обаятельным, потому что он любит отвешивать ей комплименты. А это он умеет, ведь его с детства учили быть аристократом. Она отлично с ним ладит, и я часто прихожу в полный восторг, когда со стороны наблюдаю, как они вместе над чем-то смеются. Марти с Ником, кажется, тоже привыкли к Тео, и думаю, они смогут стать настоящими друзьями.

Мне хотелось написать о том, что порою Тео все равно бывает замкнут — это случается, когда он думает о своем отце, которого приговорили к длительному тюремному заключению. И хотя его отец счел собственное наказание искуплением за все совершенные ошибки, Тео все равно разозлился из-за суровости приговора. Я не люблю моменты, когда Тео зол или грустит, потому что сама страшно расстраиваюсь. Я знаю, что он сложный. Он не из тех открытых, беззаботных ребят, которые идут по жизни легко и ко всему относятся с юмором. Но видеть его грустным просто выше моих сил. И Тео знает это. Он до сих пор порою просит у меня прощения за то, что причинял мне боль, хотя мне не за что его прощать.

Но разве у кого-то бывает совсем без грустных моментов? Ни у кого.

Они есть в жизни каждой пары для того, чтобы еще сильнее ценить друг друга. Еще сильнее беречь друг друга. Знать, что есть тот, кто принимает тебя таким, какой ты есть, и всегда поддержит. Кто любит тебя целиком и полностью, беззаветно, бесконечно, всем сердцем.

В общем, это лето, наше первое с Тео лето — оно совершенно особенное.

— Ну, как? Придумала, что написать? — прервал череду моих мыслей Тео, выходя на балкон.

— Я могла бы написать очень многое, но боюсь, что если выплесну на папу сразу столько всего, то он испугается и подумает, что правильно делал, что не общался со мной столько лет, — улыбнулась я.

— Он твой отец, и он пишет, что очень хочет узнать тебя. Наверное, он обрадуется всему, что ты напишешь, — предположил Тео.

— Наверное, ты прав, — согласилась я. — Он добрый, просто когда-то спасовал перед трудностями, поэтому и оставил нас с мамой и уехал в Америку. Но прямо сейчас я не готова написать ему очень личное письмо. Думаю, нужно время, чтобы прийти к этому.

Пока я была вся погружена в свои чувства и мысли, кончик пера успел высохнуть. Я вновь обмакнула его в чернила и, наконец, принялась за письмо. Конечно же, я не написала всё то, о чем думала десять минут назад. И дело даже не в том, что за те годы, что мы не виделись, родной папа стал далеким и практически чужим. Просто многое из этого было настолько личным, что я не поделилась бы этим вообще ни с кем. Хотелось, чтобы эти мгновения принадлежали только нам с Тео.

Когда пару дней назад сова принесла мне письмо из Америки, я лишилась дара речи. В письме папа писал, что всё это время следил за новостями из Британии и очень переживал. Он сообщил, что в течение года отправлял письма моей маме, чтобы узнать, не пострадал ли кто из нас во время войны. Мне он писать не осмеливался, потому что не был уверен, прощу ли я его за то, что он оставил меня, и захочу ли общаться с таким отцом. В конце письма папа выражал надежду, что я всё-таки прощу его и захочу возобновить с ним общение.

Я ощутила, что никакой обиды внутри меня уже давно нет. Я вспомнила, как была привязана к нему в детстве, и решила, что обязательно дам ему шанс. Каждый, кто искренне хочет исправить свои ошибки, заслуживает шанса.

Когда я дописала письмо, Тео принес одну из почтовых сов, которые жили при поместье.

— Тео, а как она полетит через океан? — заволновалась я, вообразив, какого будет несчастной птице преодолевать такое расстояние.

— Она не будет лететь всю дорогу. Только до Министерства Магии. Международные письма доставляют с помощью порталов, — успокоил меня Тео.

Тео помог мне привязать конверт к лапке совы, и, подойдя к краю балкона, мы выпустили птицу. Тео обнял меня, и, стоя рядом, мы наблюдали, как сова, широко расправив крылья, взмыла в ясное небо, унося с собой послание моему папе.

* * *

Вскоре наступила осень — совершенно особенная, наша первая с Тео осень. И случилось то, из-за чего я полюбила эту пору года еще сильнее. В саду, полном золотистых деревьев, пропитанном едва уловимым пряным ароматом, у алтаря, украшенного белыми цветами, мы с Тео сказали друг другу «Да». Я смотрела Тео в глаза, он смотрел на меня, а ласковый ветер кружил в воздухе яркие листья.

Спустя год любовь превратилась в новую жизнь, и мы с Тео гуляли по этому саду уже втроем. Тео держал на руках нашу крошечную, светловолосую Хлою. Наше счастье, нашу дочку.

Теперь я знаю: даже если кажется, что жизнь состоит из одних разочарований, — так будет не всегда. Секрет прост. Нельзя сдаваться. Верьте в свои мечты, идите к ним, боритесь за них — и всё обязательно изменится к лучшему. Всё будет хорошо. Мы с Тео это доказали!