Вернуться в сказку (джен)

Ты славить его не проси меня,

Днём от свечи не станет светлей.

А что слава? Лишь ржа на имени,

Слушай, что я скажу о моём короле:

О том, как щедр он на дружбу был,

О том, как он смеяться умел,

О том, как он веселье любил,

А пел — да что там твой менестрель!

О том, как он слово умел держать,

О том, как за грех он чужой платил,

О том, какой он был преданный брат,

О том, как он братом предан был...

О том, как мы шли в ледяной ночи...

И мечами могилы рубили во льдах...

О том, как к рукам прикепали мечи...

А слёзы замерзали в глазах...

Как изорванный шёлк наших гордых знамён

Осенял спокойствие мёртвых лиц.

Как проклятья в устах замерзали льдом,

А в сердцах умирали слова молитв...

Из ладоней распоротых, как из чаш,

Мы на тризнах пили кровь, как вино.

С нами плакал и пил повелитель наш.

Он всегда и во всём с нами был заодно.

Пусть о победах другой поёт.

А я о бедах тебе спою,

Он видел, как гибнет его народ,

И проклял горькую клятву свою.

Мы утратили всё, нам осталась лишь честь.

Да слава бесполезных боёв.

Да пышных сказаний мишурная лесть.

Да песен хвалебных пустое враньё.

Мы всё потеряли во славу богов.

Нам стало наградой проклятие их.

Нам стали наградой потери да боль.

Забвение мёртвых, изгнание живых...

А когда он в последний бой уходил.

Я понял, что он не вернётся назад...

Он сказал, что за всё отомстит один.

Я не мог ему посмотреть в глаза...

Я лишь видел, как к северу нёс его конь,

Как лазурный плащ летел за спиной,

Как бился волос золотых огонь,

Да прощально пел его рог боевой...

Пусть другой наврёт про количество ран.

Пусть другой наврёт про каждый удар.

Пусть наврёт, что могуч, как скала, был враг,

И что слаб перед ним был мой государь...

Я скажу одно: меня не было там....

Я скажу: мне себя теперь не простить...

Я скажу... Да что я могу сказать?

Ты славить его меня не проси...*

Гораций ворвался в кабинет Хоффмана, когда тот работал над очередным проектом. Граф возмущённо посмотрел на друга. Ну, сколько можно прибегать к нему вот так, посреди рабочего дня, когда осталось ещё столько работы, которую нужно доделать, да и так свободно, даже нисколько не побаиваясь его, как, нужно заметить, делали его подчинённые. И хоть Бейнот не был его подчинённым, его это не оправдывало. Ну правда! Даже Делюжан, прежде чем войти, спрашивал разрешение, а это чудо природы... Впрочем, это "чудо природы" графу приходилось терпеть всегда, начиная со своего первого дня в школе, когда, впрочем, он начал ходить в школу, а не только заниматься на дому, и заканчивая сегодняшним. И молодой военный был единственным человеком, который знал настоящее имя Хоффмана. Точнее, единственным, кто знал его оба имени...

— Георг! Представляешь, сегодня...

Договорить молодому человеку не дали. Георг Хоффман так посмотрел на него, что пропала вся охота говорить. Графу даже стыдно стало за это. Впрочем, у графа было ещё столько работы... Столько работы! Георг вскочил: он ничего не успевал. На часах было уже семь часов вечера, а он почти ничего не успел! Не завтра же ему доделывать это всё! В конце концов, завтра у графа будет куча новых дел, ещё более неотложных и, пожалуй, непростых.

— Ну, Георг! Да отвлекись ты от своих бумажек, наконец! Тебя что, жаба душит? Подумаешь, не прочитаешь один листочек! Тебе же ничего за это не будет! Лучше сходи, воздухом подыши... Погода сегодня хорошая... Помнишь, мы с тобой, когда маленькие были, по деревьям лазали... Ну... Когда тебя отец не забирал.

Хоффман усмехнулся. Конечно, он помнил. Не раз он обдирал коленки, так развлекаясь с Бейнотом. Не раз он вместе с ним прогуливал занятия. И не раз их ловили. Но сейчас ему некогда. Но если этого порой не понимал даже Делюжан, который, по идее, был его начальником, но вместо того, чтобы делать свою работу, сваливал её на подчинённых и сбегал в бордель, чтобы поразвлечься с очередной шлюхой. Георга передёрнуло. Слова "шлюха" и "бордель" всегда ассоциировались для него со словом "зараза", и то, что первый министр шлялся по подобным заведениям, было не слишком-то приятно. Да и куда проще было подмигнуть какой-нибудь из тех леди, что часто присутствовали на балах... Но если не понимал даже Делюжан, Бейнот не поймёт тем более. Даже несмотря на то, что он лучший друг. Именно из-за этого и не поймёт.

— Георг! Всё! Пошли уже!

Граф зло посмотрел на него, но из-за стола не встал. Тогда Горацию пришло в голову, что из тех бумажек, что лежат на столе у графа, должны получиться очень симпатичные кораблики и самолётики, за что военный и получил по рукам.

— Ай! Больно же! Георг! Ты мне друг или нет?!

Хоффман тяжело вздохнул. Ну, как же это надоедало... Вот так было каждый раз! Сначала все дружно сваливали на него всю работу, а потом все так же дружно кричали ему, что ему нужно развеяться и отдохнуть. И Георг Хоффман с удовольствием отдохнул бы от этих документов, если бы все они не представляли огромной важности.

— Этими документами больше некому заниматься. Гораций, я тебя по-хорошему прошу, оставь меня в покое на несколько... — Георг оглядел стол, пытаясь понять, сколько работы ему ещё предстоит сделать, — часов или дней... Слушай, у тебя же есть ключи от моего дома? — дождавшись утвердительного кивка, мужчина продолжил: — Так вот, сходи к Юте и скажи, что я до завтрашнего вечера вряд ли появлюсь. И заставь её поесть. Служанки говорили, что она не хочет есть без меня.

Гораций кивнул, пожал плечами и вышел. Кому лучше него знать, что в такие моменты Хоффмана просто невозможно переспорить. Выйдя из кабинета, Бейнот тяжело вздохнул и поплёлся туда, куда его и попросили. Нужно было ещё накормить Юту. Всё-таки Георг вовсе не такой сухарь, каким пытается казаться! Вот и девочку взял к себе на воспитание...

Хоффман с облегчением вздыхает, когда его друг покидает кабинет. Тому пока не следует знать всего. Он слишком впечатлителен. И хоть Георг абсолютно уверен в том, что друг не предаст его, ему не хочется торопить события. Он едва ли сам понимает, почему сказал Алесии всё раньше, нежели Горацию. Она не была для него кем-то, кого он бы боялся потерять. Она была тем человеком, к которому Георг всегда относился с привязанностью, но привязанность эта была больше связана с привычкой, нежели с какими-то чувствами.

Мужчина встаёт и подходит к окну. Погода сегодня была просто ужасная. Солнце пекло, на небе ни облачка... Хоффман ненавидел такие дни. Обычно именно в такое время его голова болела больше всего. Голова будто бы разрывалась, думать о чём-либо, кроме этого, мужчина сейчас не мог. Виски пронзало раскалённым металлическим жезлом. Георг с ужасом начинал думать о том, что, наверное, его сестра так же мучилась перед самой её смертью. Он всё ещё не мог себе простить, что его не было рядом. Кто знает, может, всё было бы по-другому?

Исчезало всё. И жизнь, и свет, и боль, и радость. Всё стиралось за серостью дней и ночей. Алесия не могла находиться больше во дворце своего отца. Там было так скучно... Не происходило ничего нового, всё было точно так же, как и всегда. Девушка не знала, чем бы ей заняться теперь. Все дела были переделаны. Да и все эти самые дела день ото дня полностью повторялись. Алесии было ужасно скучно. Она не знала, что именно ей теперь начать делать, чтобы избежать этого досадного ощущения.

Она шла по улице. Даже не шла, почти бежала. Было уже темно, в такое время мало кто осмеливается выходить из дома, а Алесия шла без охраны. Зачем нужен ей был этот дурак Крис, постоянно следующий за ней тенью? От этого придурка не было никакой пользы! Он только постоянно лепетал что-то невразумительное. Зачем Алесии был нужен такой телохранитель?

Кто-то подошёл к ней из-за спины. Девушка от испуга вздрогнула. Незнакомец резко развернул её к себе лицом. Алесия не помнила, что произошло с ней дальше. Казалось, она потеряла сознание... Или нет. Но, в любом случае, племянница короля Алана не помнила, что происходило с ней в последующие часа два. Очнулась она уже в тёплой, но довольно тёмной комнате. Тут горела только настольная лампа, да и то, слишком тускло. Алесия лежала на диване. В том же самом тёмно-синем платье, в котором она выходила из особняка герцога Ленделя. Девушка попробовала присесть и осмотреться. Обстановка не была бедной. Что же... Но тогда, получается, похитили её не из-за денег...

Дверь заскрипела, и Алесия вздрогнула. Человек, который вошёл сюда, был незнаком ей. Или знаком? Ей казалось, что она вполне могла видеть его. Он был выше того же Криса или даже Горация Бейнота, недавнего знакомого. Правда, он был слишком худ для человека своего роста и поэтому казался несколько нескладным. Впрочем, Алесия прекрасно помнила, что тот же Керофф был человеком гораздо более сильным, чем тот же Крис, хотя казался всем хилым и слабым.

— Кто вы, милорд? — спросила девушка, поднимаясь.

Мужчина ухмыльнулся. Он подошёл ближе к Алесии, и той удалось заметить, что оружия при нём сейчас не было. Впрочем, если подумать, он вполне мог и задушить её. Девушка была более чем уверена в этом.

— Меня зовут Георг Хоффман. Я казначей, если вы не помните меня, Ваше Высочество, — совершенно спокойно проговорил незнакомец. — Вам не следовало идти по улице в такой час без охраны. Кто знает, что могло прийти в голову тому человеку, что напал на вас, если бы я не подоспел вовремя?

Алесия заставила себя улыбнуться. Улыбка получилась слишком неискренней и слабой. Девушка всё ещё не могла заставить себя прекратить показывать этому человеку свой страх, свою слабость.

— Вы будете чай или кофе, миледи? — также спокойно поинтересовался мистер Хоффман.

Алесия пожала плечами. Отец обязательно одёрнул бы её за такой жест. "Особа королевской крови должна быть гордой", не так ли? Мисс Хайнтс ненавидела свою родню. Ни один из стольких людей, связанных с ней кровным родством не был ей близок... Она ненавидела каждого из них. Ненавидела всем сердцем, всей душой, если, конечно, у неё ещё остались сердце и душа. Порой хотелось просто побыть одной, наедине со своими мыслями, эмоциями, мечтами... О, да! Даже у неё, этакой девицы лёгкого поведения, всё ещё оставались мечты! Граф улыбнулся ей так, как никогда не улыбался никто из её знакомых. Так, без той приторной, поднадоевшей вежливости...

Алесия пила остывший кофе из треснувшей фарфоровой чашки. Сидя сейчас тут, в мягком кресле, накрывшись пледом, в сером потрёпанном платьешке, она ощущала себя куда более нужной, чем на всех этих балах и приёмах, одетая в лучшие платья, в окружении огромного количества людей. Это был её дом. Только её. Георг помог ей с покупкой два года назад, и теперь девушке было совсем необязательно выслушивать недовольные слова отца о том, как ей следует себя вести, как следует... Её контролировали во всём тогда, и сейчас Алесии впервые удалось почувствовать себя свободной. По-настоящему свободной.

Можно было сидеть сейчас тут. Просто так. Сидеть и думать. Неважно, о чём именно. Совсем неважно. Куда важнее было то, что можно было расслабиться, не думать о том, что тебя обязательно кто-то видит в этот момент. Просто сидеть и наслаждаться мгновением. Это и была свобода...

Воздух этой свободы одурманивал, манил за собой... Едва ли мисс Хайнтс могла сопротивляться этому. Теперь, после стольких лет, когда под запретом было всё, племянница короля, наконец, могла дышать полной грудью... Теперь ей никто не мог что-либо запретить... Она была свободна. Девушка готова кричать об этом на каждом углу. Она вырвалась из золотой клетки.

— Миледи, ваш экипаж готов, — пробормотал юноша, вошедший в комнату.

Бесполезный мальчишка! Как же Алесия была недовольна его работой! И почему только Хоффман выбрал именно его из всех возможных претендентов? Как казалось мисс Хайнтс, это существо было более чем просто бесполезно. Этот несносный мальчишка смел пытаться выказать своё недовольство тем, что леди нередко поздно приезжает домой. Таким же ужасным любопытством и тягой лезть в личную жизнь Алесии обладал только Крис. Покойный Крис. Этот дурак бросил графу Хоффману вызов. Что же... Тогда девушка смогла убедиться в том, что Георг Хоффман действительно, как и говорили многие, неплохо стреляет.

— Что же... — сказала Алесия, вставая. — Скажи кучеру, что я только переоденусь и спущусь к нему.

Юноша кивнул и поспешил покинуть комнату. Как его звали? Льюис? Уилл? Ганс? Впрочем, леди Хайнтс не привыкла запоминать такие мелочи. Разве ей было дело до того, как зовут какого-то мальчишку? Тем более такого бесполезного... Не её это забота. Не её. Она не обязана знать этого. Тогда почему леди сейчас думалось о том, что она неправа?

Она стояла на крыльце и с удовольствием наблюдала за тем, как Крис, её глупый телохранитель, орал на графа Хоффмана, человека, ставшего частным гостем в доме Хайнтсов. По мнению Алесии, кричать на графа было просто глупостью. Несмотря на то, что человек этот являлся спасителем девушки, она чувствовала, что от него исходит что-то тёмное, что-то неизведанное. И это было причиной, по которой Алесию неудержимо тянуло к нему. Крис кричал. Крис негодовал. Её глупый телохранитель Крис... Как же она ненавидела его в этот момент. За всё. За те ужасные дни, когда он находился рядом с ней, за те ночи, в которые он приходил к ней, дабы получить желаемое, за те часы, когда он говорил её отцу про то, чего на самом деле Алесия не делала.

Крис бросил вызов графу Хоффману. Что же... Конечно, Алесии не хотелось терять такого неплохого знакомого, как граф, но... Что оставалось ей делать? Троих ухажёров мисс Хайнтс Крис застрелил. Она боялась, что Хоффман теперь будет причислен к этим людям. Она была готова убить Криса. Сама. Голыми руками. Придушить. Граф не был ухажёром мисс Хайнтс. Она принимала его за своего друга. Первого настоящего друга за всю свою жизнь. Разве могла она позволить Крису убить его? Но и помешать она тоже не могла...

— Прошу вас, будьте осторожны... — шепчет племянница короля, провожая графа до калитки.

Тот улыбается. Так же, как иногда улыбается при разговорах с ней. Будто бы она говорит что-то слишком глупое, слишком очевидное, слишком... Сейчас Алесию раздражает это. Слишком раздражает. Она готова ударить этого странного самоуверенного человека, ставшего ей таким близким. Она не надеется ни на что. Она прекрасно понимает, что они слишком разные и одновременно слишком похожие, чтобы быть друзьями. Но Алесия надеется на то, что когда-нибудь она сможет честно назвать Хоффмана другом. И было бы куда приятнее, если это произойдет при его жизни.

— Я всегда осторожен, миледи, — совершенно спокойно, без каких-либо эмоций произносит Георг и наклоняется, чтобы поцеловать её, Алесии, руку. — Вы же знаете об этом, миледи, не так ли?

Алесия Хайнтс кивает. Ей хочется броситься ему на шею. Сказать ещё что-нибудь. Просто не молчать. Говорить что угодно. Говорить как угодно. Она же не может позволить себе такого, не так ли? Георг Хоффман стоит. Не уходит сразу, как это происходит обычно. Мужчина смотрит куда-то вдаль. И девушке кажется, что она просто обязана что-то сказать сейчас. Она не может рисковать так, проводя этот вечер в молчании. Кто знает, что случится завтра? Может быть, Хоффмана завтра уже не будет, и ей, Алесии, придётся снова проводить эти скучные вечера в компании столь же скучных и обычных гостей...

Алесии кажется, что она просто не имеет права молчать сейчас. Не в этот раз. Сейчас она должна говорить. Хоть что... Пусть это будет очередной глупостью. Она переживёт это. Но отпустить сейчас, не сказав ничего...

— И зачем вы поддались на провокацию Криса? Я не смогу спокойно спать этой ночью, зная...

Алесия замолкает. Сказанное ей было лишним. Действительно лишним. Георгу совсем необязательно знать то, что она не сможет заснуть теперь, что она не сможет теперь есть, находиться в обществе Криса вовсе. Она и так не слишком любила его. Теперь же его присутствие будет невыносимым. Хоффман серьёзно смотрит на неё. Просто серьёзно. Как смотрит учитель на свою ученицу. Спокойно, будто бы, тяжело вздыхая, думает о том, что такой непутёвой девчонке будет трудно объяснить что-либо... Он всегда смотрит на неё так. И порой она начинает забывать, что человек этот старше её лишь на каких-то три года, а не на целую вечность.

— Зачем же вы не будете спать? — спрашивает мужчина. — Если уж и я, и тот ваш телохранитель совершенно спокойно уснём этой ночью. Зачем же вы не будете спать?

Алесия едва ли не краснеет. Дурак! Так хочется обозвать ей сейчас улыбающегося графа, который снова целует её руку и уходит. Точнее, убегает. Как ни в чём не бывало. Как будто сейчас не произошло ничего. Или действительно не произошло, и Алесии только кажется всё это? Её поражает серьёзность графа, когда тот говорит. Её поражает то, как быстро он убегает. Как мальчишка. Ей-богу, как мальчишка. Её поражает то, с какой быстротой сменяется выражение мудрости, скорби, серьёзности в его глазах на выражение безудержной радости.

Человек, неудержимый и в радости, и в горе, и на войне. Алесия уверена, что сама не является такой. Но ей хочется быть такой. И ей кажется, что, быть может, когда-нибудь ей удастся это. Удастся отпустить себя. Дать волю своим чувствам, эмоциям, мыслям...

Роза не понимает, где находится. Она бежит по какому-то узкому тёмному коридору. Света от небольших узких ламп, закреплённых каждые два метра на стенах, почти нет. Двигаться приходится на ощупь. И Роза боится. Боится... Мария боялась бы меньше. Казалось бы, чего бояться сейчас Розе? Она не делает ничего плохого. Она просто пытается отыскать свою комнату, хочет лечь на кровать и забыть всё. Она не в силах бороться со всем этим. Девочка готова почти проклинать старшую сестру за то, что та до сих пор не пришла за ней, не спасла её. Сколько прошло с того момента, как тот страшный человек похитил её? Роза слишком боится его, чтобы как-то сопротивляться...

Видя чуть приоткрытую дверь, девочка проскальзывает в щель, думая, что это и есть её комната. Дверь захлопывается сразу, как Роза оказывается в комнате. Тут темно. Совсем темно. Роза осторожно присаживается на корточки и ждёт. Чего? И зачем? Сколько проходит времени с того момента, как она зашла сюда? Девочка не знает этого. Только чей-то испуганный крик заставляет её вскочить на ноги и почувствовать, что она не спит, что всё, происходящее сейчас, реально. Кричит та девочка, Юта. Отчего? Роза пытается открыть дверь. Та по-прежнему заперта. Только через несколько минут до девочки доходит, почему кричала Юта: чувствуется запах гари.

Неужели пожар? Пожар здесь, в этом подземелье, где произошло так много всего ужасного за то время, которое Роза была здесь... Юта зовёт на помощь. Пинает дверь, не эту, а, видимо, соседней комнаты. Пожар происходит там. Отчего же Роза чувствует какой-то жар здесь, где сидит она? Сил что-либо предпринимать нет. Юта кричит. Зовёт Хоффмана. Как будто, этот человек решит прийти... Роза знает, Мария кричала и звала бы так же. Так же её сестра попыталась бы выломать дверь, как-то спастись, сделать хоть что-нибудь... Но то Мария... Разве Роза сможет когда-нибудь быть такой же сильной и смелой?

Девочка задыхается. Но не делает ничего. Отчего же она ничего не делает? В соседней комнате кричит Юта. Кричит, Розе кажется, что она бьёт по чему-то металлическому. Похожему на сейф, какие стоят практически в каждой комнате этого подземелья. Один удар, второй, третий, десятый. Вряд ли какому-то сейфу хоть что-нибудь будет.

Роза чувствует, что хочет просто заснуть. Во сне умереть намного легче, не так ли? Тогда не будет боли. Не будет страдания. Не будет ничего. Будет только лишь сон. И Розе совершенно безразлично, будет ли он хорошим или плохим. Хотя, наверное, хотелось бы, чтобы хорошим...

Юта кричит, пытается вырваться из этого ада, пытается бороться. А Роза просто боится. В этом их основное отличие. И именно поэтому Роза сейчас не делает ничего. Их всё равно никто не услышит. Тогда зачем стараться? Всё равно гибель неизбежна. Роза чувствует, что задыхается. Дышать здесь уже почти невозможно. Воздуха катастрофически не хватает. Постоянно обдаёт жаром. Пока Роза ещё не обожглась, но чувствует, что, может быть, такое будет уже совсем скоро. Если, конечно, девочка не задохнётся раньше.

Зрение будто бы отключается. Роза не знает, отчего ей так кажется. В комнате и до этого было темно, но теперь что-то подсказывает девочке, что она больше не может видеть. Юта кричит громко. Она надрывается, она, Роза слышит это, пока ещё слышит, иногда вскрикивает как будто бы от ожога, отскакивает, пытается делать что-то. Роза не понимает смысла. Бороться с огнём бесполезно. Какой-то щелчок. Ещё один. Потом ещё. Потом слышится хлопок от закрытия такой же металлической тяжёлой двери, которая захлопнулась и за ней, за Розой.

— Ох, Юта! — шумный вздох какого-то мужчины. — Ты жива...

Голос незнаком Розе. Хотя ей кажется, что это мог бы сказать Хоффман. Но это не его голос. Не его холодный голос с каким-то стальным оттенком. Не его. Этот человек действительно перепуган за чью-то судьбу. За судьбу Юты. Розе вдруг кажется, что этот человек мог бы помочь и ей. Она пытается закричать, но голос не слушается её. Она не может произнести ни слова. Лишь беззвучно шевелит губами, не в силах что-либо сказать. Силы покидают её. В ушах появляется какой-то шум, которого не было раньше, дышать становится уже и вовсе невозможно. Слёз нет. Нет ничего. Лишь пустота.

Примечания:

* Айрэ и Саруман "Ты славить его не проси меня"

P.s. Небольшая попытка поздравить моих читателей с моим днём рождения.