Омен IV: Возбуждение (джен)

Я стоял, затопленный страхом и сомнениями, не зная, что делать. В моей палате под столом был вонючий труп. Труп Виталия Иволгинского, или того, что от него осталось. Все это стало слишком реальным, и я понял, что у меня не было ни малейшего объяснения, как это могло случиться. Вопрос «что я скажу санитарам и медсёстрам» стал самым важным и самым неразрешимым.

Я пытался представить, как это будет. Как я скажу, что под столом, прямо в моей палате, лежит тело какого-то маньяка, который якобы умер задолго до того, как я сюда попал. Что скажет мне санитар, когда он войдёт? Как он на это отреагирует? Он, наверное, будет думать, что я с ума сошел. И ведь я сам не знал, что с этим всем делать. На секунду мне показалось, что весь этот кошмар — лишь плод моего воображения. Но как тогда объяснить запах, ужасающее зрелище, которое я только что видел?

Я резко выдохнул, и в голове стали появляться сумбурные мысли. Я должен успокоиться. Придумать, что сказать. Но как это сделать? Я пытался найти хоть малейший выход из этой ситуации, но всё, что я мог себе предложить, было ложью. Я мог бы сказать, что это не я, что кто-то подкинул труп. Но все, что меня остановило, было одно — я не знал, как объяснить, что я вообще оказался здесь, в этом месте, с этим ужасом.

Я посмотрел на дверь, стоящую напротив, и вдруг в палату вошёл санитар. Я почувствовал, как адреналин снова прокачивает кровь в венах. Санитар был большим и сильным, с мускулами, которые видно даже через белую рубашку, настолько плотной была ткань. Я, стараясь не смотреть под стол, просто стоял, держа взгляд на его лице, не зная, что мне делать.

Он принюхался, явно настороженный от странного запаха в воздухе. Моя голова была полна невыразимых мыслей, и я молчал, но в голове уже выстраивались возможные сценарии. Он спросил, нахмурившись:

— Чем тут так воняет?

Я замер, пытаясь собраться с мыслями. Ответить правдиво было невозможно, и я, не зная, что делать, сказал, что воняет дерьмом. Эти слова вырвались, как будто мне их пришлось проглотить, и теперь они с болью выходили наружу. Я, возможно, сам не верил в то, что сказал, но это было единственное, что пришло в голову.

Он на мгновение замер, посмотрел на меня, а потом просто засмеялся. Такой глупый смех, будто я только что рассказал ему какой-то анекдот. Он ничего не понял, наверное, подумал, что я шучу или что-то не так сказал. Его лицо оставалось спокойным, а голос почти весёлым, когда он произнес:

— Ха, ты что, с ума сошел? Тут всё нормально, воняет, наверное, чем-то обычным. Ну, ладно, я позову уборщицу, пусть уберет «дерьмо». — И, не дождавшись ответа, он развернулся и, не взглянув в сторону стола, просто ушел.

Я оставался стоять в тишине. В ушах всё гудело, а в голове звучала одна мысль:

— Он не увидел. Он ничего не заметил. Всё это было только во мне.

Но страх всё равно не проходил. Я по-прежнему не мог забыть, что под столом было нечто, что не должно было быть там. И теперь, когда санитар ушел, эта жуткая пустота вокруг становилась всё более и более угрожающей.

Я не знал, что делать дальше. Уборщица, о которой говорил санитар, может быть, и прибежит, но что она скажет, когда увидит, что там? Когда она увидит, что осталось от того, что я недавно ударил ногами? Будет ли она кричать? Или она просто не поймет, что это? И кто вообще в этом виноват? Я? Этот псих Виталий Иволгинский, который оставил свою смерть в этом месте? Или же я сам, который оказался в этом адском месте?

В конце концов, я так и остался сидеть в тишине, и когда уборщица вошла в палату, я лишь лениво поднял на неё взгляд. Она была молодой, в тусклой униформе, с длинными светлыми волосами, собранными в небрежный хвост. На лице её не было ни страха, ни удивления — лишь выражение профессионального равнодушия. Она взглянула на меня, как будто ничего странного не происходило, и тут же направилась к столу.

Мои глаза застыли на ней, когда она начала работать. Она даже не посмотрела под стол, не заметила жуткой картины, которую я пытался скрыть в своей голове. И вот, без единого звука, она аккуратно наклонилась и, взяв длинным веником, начала выметать остатки… того, что лежало под столом. Я не мог поверить своим глазам. Она, не удивившись, с точностью профессионала прибрала ЭТО, точно зная, что нужно сделать. Все было так, будто это был просто обычный мусор, который можно легко убрать. Никаких эмоций на её лице, только механическая работа.

Она аккуратно сложила всё в мешок, не произнесла ни слова и даже не взглянула на меня. Затем, с тем же равнодушным лицом, подхватила мешок и безо всякого замедления пошла к двери.

— Что это за чертовщина? — подумал я, не веря своим глазам.

Как она могла так спокойно это сделать? Она, должно быть, видела, что там было, и всё равно продолжала, как будто ничего не случилось. И на её лице не было даже намёка на удивление. Притворяется, что ли? Я с трудом смог совладать с собой, чтобы не остановить её, не спросить, как она могла не заметить ужаса, который я видел.

Когда она ушла, оставив после себя лишь свежий запах дезинфектора, я почувствовал, как в груди завёлся ещё один страх. Слова, мысли и воспоминания, переполненные сумасшествием, снова начали вихриться в голове. Что это было? Почему она так спокойно поступила? Почему все они, санитар, медсестры, даже уборщица, будто не замечают того, что происходит вокруг?

Сердце билось быстрее, а мысли заполнили меня беспокойством и страхом, как будто я оказался в ловушке какого-то странного мира, где всё не так, как должно быть. Где люди делают вид, что ничего не происходит, и я остаюсь последним, кто ещё не потерял рассудок.

Я сидел, всё ещё не веря в происходящее, когда услышал шаги. Это был тот самый санитар, детина с мускулами, который только что заходил в палату. Я машинально вздрогнул, когда он подошел ко мне, и только тогда заметил, что всё это время я продолжал держать книгу в руках. Не просто книгу — ту самую книгу о Азии Виейре и Виталии Иволгинском, которую я почти что разорвал в порыве ярости.

Санитар, взглянув на меня с непониманием, скосил глаза на книгу, которую я всё ещё держал, и с усмешкой произнес:

— Что это у тебя? — его голос был спокойным, почти равнодушным.

Я, не думая, ответил:

— Туалетная бумага...

Слова сорвались с языка, как будто я сам пытался убедить себя в том, что это так и есть. Но санитар не стал задавать никаких лишних вопросов. Он просто посмеялся коротким, нервным смехом, который заставил меня ещё больше вздрогнуть.

Он шагнул вперёд, быстро вырвал книгу из моих рук, и прежде чем я успел что-то сказать или остановить его, бросил её в мусорную корзину. Книга сделала звук, словно тяжёлый предмет, упавший на дно пустого контейнера, и сразу исчезла из поля зрения. В её месте осталась лишь куча мусора и пустоты.

Я сидел, не зная, как реагировать. Чувствовал, как что-то внутри меня рушится, и одновременно осознавал, что это был просто ещё один момент, когда я утратил контроль над тем, что происходит вокруг. Как если бы всё, что я знал о реальности, исчезало под давлением его безразличия.

— Лучше тебе отдыхать, — сказал санитар, словно не заметив, насколько странным был этот поступок. Он повернулся, чтобы уйти, и лишь на мгновение задержал взгляд на меня, как будто не уверенный, стоит ли мне что-то ещё сказать.

Я остался один. В голове все смешалось — страх, недоумение, злоба. Всё это время я пытался понять, что на самом деле происходит, но теперь, когда книга исчезла, и я остался с пустыми руками, понимание только усилило страх. Что, если этот мир уже не был тем, что я знал? Что, если всё вокруг меня — лишь иллюзия?

Не зная, что делать, я продолжил сидеть на койке, пытаясь осмыслить происходящее.

Врач вошел молча, слегка приоткрыв дверь. Его шаги были уверенные, и я почувствовал, как напряжение в палате сразу же стало ощутимым. Он посмотрел на меня, но не сразу заговорил, как будто обдумывая, с чего начать.

— Что происходит? — вырвалось у меня. Голос был хриплым, почти срывающимся. Я не мог больше держать в себе этот страх, это ощущение, что мир вокруг меня рушится, что меня тянут куда-то, в какую-то бездну.

Врач приподнял брови, но не ответил сразу. Он прошел к своему столу, открыл папку с бумагами и принялся что-то записывать, как будто я был просто очередным пациентом, с которым он должен выполнить свою работу. Я заметил, что его движения были механическими, как у человека, который давно утратил способность воспринимать окружающее как нечто большее, чем просто часть своей рутины.

Наконец он поднял взгляд и посмотрел на меня, его глаза не выражали ничего, кроме привычной профессиональной вежливости.

— Что происходит? — я повторил свой вопрос, не в силах справиться с нарастающим беспокойством.

Он пожал плечами и слегка усмехнулся, но эта усмешка не была настоящей, а скорее была реакцией на мой нервный вопрос.

— Вы в больнице, — произнес он, как будто это должно было меня успокоить. — Здесь все нормально. Вам нужно просто немного отдохнуть, и все пройдет.

— Но... что происходит вокруг? Почему эта книга? Почему я оказался здесь? Почему я слышу, что мой разум сходит с ума, и все выглядит так странно?

Я не мог успокоиться. Мне нужно было узнать ответы, даже если они были неприятными или страшными. Но врач снова лишь покачал головой.

— Это не так, как вы думаете. Ваше состояние — это результат стресса и сильного нервного истощения. Врачи проводят лечение, чтобы помочь вам восстановиться. Всё, что вы переживаете, это последствия тех событий, которые произошли до того, как вы попали в больницу.

Я продолжал смотреть на него, но в его глазах не было ни сострадания, ни интереса. Только отстраненная профессиональная маска. Я ощущал, как его слова не достигали меня, как если бы между нами стояла невидимая стена. Всё, что он говорил, казалось фальшивым, и не могло ответить на мои мучительные вопросы.

— И эта книга? — спросил я, не в силах удержаться.

Врач снова пожал плечами, не обращая на меня особого внимания.

— Вы, вероятно, привязались к ней. Иногда пациенты создают свои собственные истории и реальности, чтобы выжить. Это вполне естественно в условиях стресса. Мы поможем вам справиться с этим. Просто нужно время.

Но я не мог принять его слова. Я не мог поверить в то, что всё, что я переживал, — просто плод моего воображения. Эта книга, эти картины, тот ужасный человек, Виталий Иволгинский, всё это было настолько реальным. Неужели это всё — лишь плод моего разума?

Я взглянул на врача, пытаясь найти в его словах хотя бы намек на правду, но его взгляд оставался холодным и равнодушным.

— Это не правда... — прошептал я, больше себе, чем ему. — Это не может быть правдой.

Но врач ничего не ответил. Он только помотал головой и, отвернувшись, направился к двери. Когда он вышел, я снова остался один. С мыслью, что всё вокруг — как сон, но я не мог проснуться.

Я сидел на больничной койке, глядя на свои руки, чувствуя, как холодный пот покрывает мою шею. Мысли закружились в голове, как вихрь. Все эти картины, люди, события... Это не могло быть правдой. Или могло?

Неужели я просто сошел с ума? Неужели всё, что я пережил — все эти письма, книги, картины, Виталий Иволгинский, все они были плодом моей больной фантазии? Но как же тогда объяснить запахи, ощущения, этот ужас, который я чувствовал, когда видел его, сидящего под столом? Как объяснить этот ужасный момент, когда я пинал его ногами, слыша его писк и запах? Всё это было слишком реальным.

Я вспомнил ту картинку с девочкой и бумажкой в руках, с её именем и надписью:

— Азия Виейра, я люблю тебя.

Я помнил, как я чувствовал, как меня жгло от ярости и страха. И вот теперь, сидя в этой палате, я задавался вопросом: было ли это настоящим или всё же какой-то кошмар, который не отпускал меня?

Медсестры и врачи говорили одно — я был на лечении, я нуждался в отдыхе и покое. Но в глубине души я чувствовал, что что-то не так. Может, они все просто замкнули меня в этом мире, где я был сам с собой, с моими мыслями, с моими страхами и воспоминаниями, и не могли позволить мне увидеть правду. Но какая правда? Какая из этих реальностей настоящая?

Я лежал в палате, в тишине, пытаясь разобраться в своей голове, но мысли путались, не давая покоя. Вопросы не прекращались. Азия Виейра. Она всегда была для меня загадкой, но теперь эта загадка становилась всё темнее. Неужели она могла быть связана с этим психопатом, с этим Виталием Иволгинским? Неужели всё, что я знал о ней, было ложью?

Моя жена… На её лице всегда была эта загадочная улыбка, но я думал, что это просто её индивидуальность, её неординарность. Однако теперь, после всего, что я пережил, это казалось пустыми оправданиями. Почему она не рассказала мне о своём прошлом, о том, что связано с этим сумасшедшим? Почему она не предупреждала меня, что за её спиной может скрываться что-то подобное? Почему я ничего не знал?

Или, может быть, я был настолько слеп, что не хотел видеть того, что было очевидно? Может, вся моя жизнь с Азией была построена на лжи и манипуляциях? Но как такое возможно? Как она могла быть связана с ним и не рассказать мне? Если бы я только знал...

Но что если всё это было частью какого-то более сложного плана, какого-то гнусного замысла? Почему книга, почему эти письма и картины? Почему анонимный человек решил мне раскрыть всё это, заставив прочитать такие ужасающие вещи? И кто он такой, этот аноним? Какова его цель?

Я снова думал о книге, о её страницах. Она была как проклятие. Каждая глава проникала глубже, вгрызаясь в меня. Когда я читал о Виталии Иволгинском, его безумии, его письмах и картинах, я чувствовал, как трещит мой разум, как он начинает распадаться. Но была ли это правда? И если да, то что с этим делать? Если всё, о чём я читал, было реальностью, что это значило для меня, для моей жизни с Азией?

Я снова подумал о ней, о её имени, о её прошлой жизни. Может быть, всё это было давно забыто ею, скрыто, чтобы не повредить нашему браку, чтобы не разрушить моё восприятие её. Но всё это терзало меня. Как можно жить с человеком, если ты не знаешь его настоящую историю? Если всё это было частью её жизни, частью её прошлого, неужели она действительно могла скрывать это от меня?

Моя голова кружилась. Каждый вопрос, который я себе задавал, приводил к ещё большему замешательству. Неужели я просто не знаю ничего о своей жизни? И что теперь делать с этой книгой? С тем, что я узнал? Разве я могу продолжать жить так, как будто ничего не произошло?

Я сидел в своей палате, в тишине, потихоньку приходя в себя после всех тех безумных событий. Но когда я повернул голову к стене, что-то неожиданное привлекло моё внимание. Я замер. На стене, прямо передо мной, будто выжженные огнём, горели буквы «avlivro».

Одно слово, которое словно пронзило моё сознание. Эти буквы были яркими, живыми, как если бы они горели изнутри стены. Я замер на месте, не зная, что с этим делать, что это значит. Почему это слово появилось прямо здесь, в этой больничной палате? Что оно означало?

В моём разуме мгновенно вспыхнула молния. Это слово. Это было не просто слово. Оно вызывало у меня странное чувство, как будто я знал его, но не мог вспомнить откуда. Всё в моей голове смешивалось: Виталий Иволгинский, Азия Виейра, книга, аноним, психоз, загадки, тайны… Я попытался дышать спокойно, но это слово, как будто оно из другого мира, выбивалось из всех рамок.

Я стал думать. «avlivro». Звучало как-то по-испански или португальски… Я напрягся, пытаясь понять, что оно может означать. Вспомнил, что «livro» — это слово для книги на португальском. Но что означала первая часть? «av»... Это было как разгадывание головоломки, как если бы сам этот термин был частью какого-то кошмара.

Не хватало слов, чтобы понять, что происходит. В голове сразу же появился вопрос:

— Что если это не просто случайность? Если это не просто разрыв между моими мыслями, а что-то, что указывает мне путь? Кто написал это слово? Почему оно тут?

Моё сердце стало биться быстрее. Я встал с кровати, приблизился к стене, но она была как прежде — гладкая и ровная, без следов от этих букв. Будто они были только в моём сознании. Но почему они так ярко горели? Что это за знак? И главное — кто послал его мне?

Как только я коснулся стены, передо мной промелькнула молния. Не физически, а в разуме. Вдруг я понял. Это не просто случайность. Это было послание. Возможно, это была очередная игра этого анонима, или может быть, какой-то высший замысел, который я ещё не осознавал.

Может быть, я слишком погрузился в свои размышления, в свою борьбу с неведомым, но эта надпись, это слово, заставили меня вновь задаться вопросом: что на самом деле происходит? Кто я, и почему я здесь? В поисках ответа на это простое слово я продолжал углубляться в неизвестное.

И вот в момент, когда я стоял перед стеной, в голове произошёл всплеск. Всё, что я чувствовал, всё, что происходило в последние дни, словно в одну секунду встало на свои места.

«avlivro» — это не просто слово. Это не просто случайные буквы. Я понял, что первая часть, «AV», — это Азия Виейра. Моя жена. Весь этот безумный кошмар был связан с ней. Почему же я раньше не догадался?

Паника охватила меня, но я продолжал рассматривать слово, пламя которого, как мне казалось, сжигало моё сознание. «AV» — Азия. И вот это «livro»… книга. Это слово означало книга на португальском. Я всегда знал, что она была связана с чем-то большим, чем просто моя жизнь. Но почему? Почему именно её имя теперь появляется на стене? Почему именно эта книга?

Я всё понял. Это было послание. А значит, книга... та самая книга, которую мне дали в больнице, могла быть ключом к разгадке. Эта книга была не просто набором страниц, а частью чего-то более зловещего, чего-то, что как будто было написано специально для меня.

Я снова подумал о том, что скрывается за этими буквами. Книга и Азия Виейра. Виталий Иволгинский, его безумие, письма, песни, картины, которые он оставил. Всё это было частью игры, которую кто-то вел, кто-то манипулировал всеми нами, и особенно мной. Я был пешкой в этой игре.

Теперь всё становилось ясным. Азия — это не просто моя жена. Это она, как я теперь понял, была тем, что связывало этот безумный мир с моим. Она была точкой пересечения, узлом, который соединял странные события, болезненные воспоминания и эти ужасные письма. Она, возможно, даже не осознавала, что её имя стояло в центре этой истории.

Но кто стоял за этим? Кто был настоящим архитектором этой игры? Кто создал Виталия Иволгинского, его письма и его картины, чтобы привести меня к этому моменту?

Моя голова кипела от мыслей. Я чувствовал, как этот кошмар расширяется, как будто я проваливаюсь в какую-то бездну, где все вопросы лишь порождают новые, а ответы скрыты где-то в темной и зыбкой тени.

Я продолжал смотреть на горящие буквы на стене, но теперь они уже не казались мне такими зловещими. Я понял, что вся эта игра, все эти тайны, все эти ужасающие события — они были созданы им. Он был не просто пациентом. Он был не просто психом. Он был автором всего этого кошмара. Виталий Иволгинский. И теперь я понял, что его безумие не ограничивалось лишь его письмами, песнями или картинами. Он создавал свою реальность, он писал её, как бы манипулируя окружающими, создавая мир, в котором ему не было места, но который он пытался заполнить своим присутствием.

Он был психологом… или, точнее, под видом психолога, скрывался сам. Всё это время я думал, что книга написана анонимом — человеком, который исследует его душевные недуги. Но нет. Он сам был этим анонимом, писал о себе, скрывая своё лицо под маской внешней истории, создав другой мир, в котором он не был просто жертвой. Он был автором, и всё происходящее — его замысел, его шаги, его решения.