Антро львиная проза: Священная Стрела (джен)

Арзис утёр грязный нос, сплюнул и поглядел на солнце. Подбросил копьё в руке (то самое, то самое, от убитого кузнеца).

— Как вы там? — обернулся.

— Хорошо, — не пожаловалась Мауна.

— Ещё чуть, и отдыхаем, — определил он.

Слез со сломанного колеса телеги на обочине, и продолжили идти.

Шли по приятной лесной дороге, но лес кончился неожиданно быстро и началось поле. Арзис видел вдали развилку и ещё спасительные леса. И ничего иного, ни домов, ни львинорода. И ястребы в небе.

Он боялся Гвардии, да и вообще всего остального (Арзис боится уймы вещей, потому и такой, какой есть; в первую очередь — живой), раздумывал о том, почему тогда сбежала лошадь кузнеца и как вообще так могло случиться. Тоя несла на спине большой глиняный кувшин (вода), и не роптала; Мауна тащила большую и лёгкую скатку на палке, и тоже не ныла. Арзис обвешал себя всем, что — по чутью — мог бы тащить целый день. Чутьё у него неплохое — в легатные дни он натаскался на себе всякого.

Он несколько раз пытался уточнить путь у встречных, но без толку — ни торговый караван, ни Имперская посыльная служба ничего ему не ответили; у ещё одних Арзис решил ничего не уточнять — слишком уж разбойный вид был у тех трёх львов, и слишком внимательно-глумливо они глядели.

Мауна пришла на помощь:

— Послушай, сходу рычать на незнакомцев «куда на Верин?» — не лучшая затея. Они тебя… — Мауна не договорила. — Позволь мне.

Наездник на фирране обгонял их, грызя солёные куриные ноги и выкидывая кости прочь.

— Сильного дня! — ласково обратилась Мауна, мягкий андарианский акцент. — Добрый Сунг простит мне, туда ли город Верин-на…

— Туда, — равнодушно перебил наездник.

— Никуда не сворачивать?

— Не, — ещё равнодушнее сказал он, покачиваясь.

— Благодарим.

Ещё Арзис развлекался тем, что слушал их болтовню. Да, Мауна и Тоя болтали, причём много. Это было странно. И единственное, о чём они говорили — Семья. Какой есть Атрисса, какова хаману Мэринэ; причём всё говорилось так, словно все живы-здоровы. Мауна, с ремарками Тои, обсуждала в подробностях, кто слёг в форте от (теперь уже очень подозрительной) боли в животе, а кто поехал в тот злосчастный день с нею. Её память на имена, целые списки имён, уже не просто удивляла, а просто заставляла оборачиваться — не читает ли тайком с какой-то бумажки? Но нет, всё честно: Мауна просто составляла список в голове, а Тоя просто с этим помогала.

Сначала Арзис подумал, что развилка впереди — не проблема. Как бы не так. Развилка есть, и даже знак на ней есть. Но он весь почернел — кто-то его недавно поджёг, чтоб ему.

— Ну дела, — подытожил Арзис, остановившись. Он тронул знак копьём, и он жалко сбросил пепел на ярко-стальной наконечник.

Дорога налево вроде как пошире.

— Тот хвост, на фирране, не говорил куда сворачивать?

— Говорил никуда не сворачивать, — ответила Мауна.

— Ему было плевать, что ответить. Ну, на фирране я и сам такой.

— Ты умеешь ездить на фирранах?

— Та немного.

— Ты ж на лошади не умеешь, — насмехалась Мауна.

Он не обратил внимания на её приставания, и определил:

— Идём налево.

— Хвастун! — махнула Мауна веткой и указала на него; ветку она держала ещё из лесу.

Солнце не прощало, ветер не хотел помогать, потому шли недолго; они, отяжелев, разлеглись под одиноким деревом у края дороги. Дерево давало приют львинороду так часто, что трава вокруг вытоптана, а на коре — неровные дорожки когтей, выцарапанное сердце и свежие следы лап в болотце у придорожного ровца.

— Ты смотри, и кто-то решился по такой дороге простолапо пойти, — хмыкнула Мауна, показывая.

— Чего только не бывает, — Арзис с тяжёлыми вздохами потрошил их нехитрое и худое добро, небрежно разбрасывая вещи кругом. — Значит, не мы одни такие, подозрительные, на своих двух. Все остальные, кого мы встречали, были на лошадях, или на фирранах, или на колёсах, — завистливо стукнул по земле.

— Арзис, мы все отдыхаем немного? — аккуратно вмешалась Тоя, привлекая внимание жестами.

— Да, день спадёт, пойдём дальше.

Обняв колени руками, сидела Мауна, расслабившись о поцарапанное дерево с неровным, вырезанным на коре сердцем, прямо у её уха; подбородок повыше, глядит свысока; растянула левую лапу, рука покоится на колене правой; хвост, как всегда, где-то спрятан, как это всегда у андарианок. Арзис валялся, сбросив кнемиды, шевелил когтями лап, и бесконечно жевал настроганное поутру Тоей мясо. А Тоя мгновенно уснула на расстеленном плаще, подложив ладони под мордаху.

— Не выспалась, — усталым жестом показала на свою служанку Мауна, и вернула руку обратно, на колено. — Ты спать не хочешь?

— Не знаю. Сначала пожру, потом увидим.

— Ваал мой, Арзис, да не «пожру», а «поем». Скажи: что ты думаешь об этом? — тут же спросила Мауна, обводя окружающий мир пальцем.

— О чём? — перестал он жевать.

— О всём. О всём, что с нами происходит.

Он посмотрел на всё, что с ними происходит: на неё, на Тою, на себя.

— Я не знаю, Маун. Я не особо думаю о вещах. Я люблю продумать там, одно, второе, третье…

Тему не развил. Лучше о важном:

— Ещё чуть, и будем, где надо. Я тут подумал… — продолжил жевать. — Хозяйка, знаешь, Тайная Служба и Палата вряд ли обрадуются, что ты жива.

— Не желала б оказаться на их месте.

Он хмыкнул, посмеялся.

— Никогда бы не подумал, что встряну в такие дела.

— Жалеешь, что согласился? Тогда?

— Неа, — ответил сразу. — Я бы сдох. Не было бы меня.

— Не будь тебя — то меня тоже. Я была бы не здесь. Я бы спала в Нахейме, целыми днями, если там есть дни.

— Почему именно спала? Как насчёт чего повеселее? — толкнул он её в лапу.

— Та… Вестающие мечтают только об одном: просто поспать.

— Все? — поглядел на неё, назад-вверх.

— Все. Рано или поздно, но все.

— Вам хоть можно отдыхать от вестания?

— По традиции: два раза в год — девять дней.

— Скудновато. Ну и работёнка, — отмахнулся он, и дальше глядя в поле.

— Долго нельзя, навык теряешь, — поучала Мауна.

— Так, значит, — жевал он, — давай определим, сколько у нас врагов.

— Думаю, Тайная Служба, — подлезла она к нему, ближе. Теперь вот, она, между ними — спящая Тоя. — Палата точно, по крайней мере, её часть. Эм… я даже не знаю. Кто ещё? Я не знаю, Арзис.

— Кто бы это ни был, им очень не на руку, что ты жива.

— Сёстры позаботятся. Как только я встречусь с любой из Вестающих — мы в безопасности. Они постараются, они всё уже знают. Все, кто идёт против сестринства, рано или поздно проигрывают, — надменно сказала, вот так.

— Среди ваших могут быть двухвостки, — показал два пальца, ей так показал, выразительно. — Мало ли, может кто связан с Тайной Службой, как эта твоя подружка.

— Какая моя подружка? — очень уж недобро спросила Мауна.

— Ну та, любовника которого мы завалили. Ну, Вестающая.

— Дурак, — тронула ему гриву. — Она не была связана с Тайной Службой. Она просто глупа.

— Что сразу «дурак»?… — не обиделся он, а снова стукнул её, но уже не по лапе, а по животу — бам в пояс.

— Вестающих очень мало, — проследила за тем, как он её лупит-обижает. — Нас сейчас только шестьдесят шесть. Ты не можешь скрыться средь нас: слишком часто мы смотрим другу другу в глаза. Да и второтела.

— Второтела? — нахмурился он, разглядывая кусок строганины.

— Второтело, второе тело. Душа, если хочешь, тебе так будет легче понять. Можешь ещё сказать метанойя; скажешь Вестающей «метанойя» или даже «нойя» — поймёт, что ты служишь нам. Хотя нойя и второе тело чуть разные штуки, — выставила две руки перед собой, смотрела на них. — Штучки… Нет, открытые предательницы у нас… это трудно, Арзис, и не имеет смысла. Слишком часто у нас происходит Беседа, — ухмыльнулась, — сестросвязь, слишком много у нас фетишей, портретов, — ухмыльнулась, — это тесный мирок. Слишком близки сёстры, особо в одном менгире.

— Менгир? Эт что такое?

— Камень, — взяла мелкий камешек и поставила прямо на Арзиса, тот скатился. — Он стоит себе в пустоте между мирами, кругом него мы и собираемся. Но есть и здесь, в мире тёплокрови, настоящий такой. Всякая Вестающая надлежит к менгиру, одному из шести. В моём менгире — девять сестёр.

— Слушай, а что, другие миры, они прям действительно существуют? — задумался он, посмотрел на неё. Чтобы задобриться и выудить ответ, дал и ей поесть.

— Благодарна… Да, много. Но туда Вестающие не ходят, нам некогда. Дел куча.

Хм.

— Слушай. Это ж серьёзная тема. Чего тогда никто об этом не говорит, и в вере ничего об этом нет, Ашаи об этом молчат, в школе об этом ничего? — возмущался он. — Не то что бы я в школу ходил много. Кажется, год. Или два. Хер его знает, не помню…

Мауна поглядела на него. Он и так уже так много всего знает. А знание, оно такое, оно — опасно.

— Ваал, втай эта строганина такая вкусная, кто-то знает толк.

Теперь Арзис поглядел на неё. Ну ясно. Наверное, в школу надо было ходить не год или два, а три года. Да. Хорошо хоть прекрасно читает, пишет и считает — и то слава Ваалу.

Мауна пригладила Тою, поправила ей плащ. Промолчала.

— Давай всё сначала. Чего Тайная Служба ненавидит вас? Тебя? Что за дела?

— Если брать в целом… Это старая вражда, что вдруг переросла в маленькую войну. И они дураки, и мы дуры. Они лезут по службе; а моим сёстрам просто скучно.

— Зачем мы убили того, этого, как его?…

— Какого того? Ты многих убил.

— Да знаешь, как тебя узнал, так пришлось во славу поработать. Того хвоста, льва твоей подружки, как её там, ну, что тоже Вестающая…

— А, того. Каррис ему имя. Он был плохой лев.

Арзис закивал, ага, ну да, ясно. Убиваем плохих львов — привносим доброе, милое.

— Он хотел её попользовать, потом умер. Ему однажды повезло, поверил в себя. Как хустрианская шлюха, что решила принять сразу десять клиентов: «Я верю в себя, уииии! Ррррр».

— Бггг, Мауна, осваиваешься, разбойница, круговая, — похвалил Арзис.

— Охотница, — спокойно сказала она.

— Пусть так.

Он подумал о том, была ли когда-либо Мауна на настоящей охоте.

— Что ты о ней думаешь? — вдруг спросила Мауна, показав на Тою.

— Она… — поглядел он на спящую Тою; та спала, открыв рот. Думал, что сказать, залез ещё в мешок за строганиной. Что бы такого сказать?

— Она мне тоже нравится. Она будет моей Встречающей. Для этого её надо сделать Сунгой, — села Мауна над Тоей, как охотница, что придерживает рукой павшую добычу.

Итак, Мауна сидит над Тоей. Между Мауной и Тоей издавна установился протекторат; но так-то здесь он шёл прямо к доминату. Она выжидающе глядела на Арзиса, и ощутил вот что: Ты. Мне. Нравишься. Арзис. Давай. Мы.

«Ой, блять», — испугался он.

— И как это сделать?

— Не составит труда попросить об этом любой Круг Семи. Вестающей не откажут, тем более — мне, — показала на себя большим пальцем, потом когтем — на Тою.

— Круг Семи может делать кого-то Сунгом?

— Да. Кодекс, Родовой Закон. Может.

— Ещё она может выйти замуж, — предложил вот такое.

Мауна перелезла через Тою, села прям у его лап, расправила свиру. И возьми и поставь ему обе ладони на лапы:

— Такие. Сложности. Ни к чему, — и глядит на него, суггестия.

И начала лезть по нему вверх, приятное давление её ладоней. Это было и забавно, и неприкрыто, немного неуклюже, и ему стало так себе, не по себе. Странная она. Что-то выдавало в ней неопытность, незнание, как подкрасться ко льву; инстинкт говорил ей, как это делается, но нужен ведь праксис; а где Вестающей взять вот такой праксис?

Арзис подумал, что ему сделать с ней. Не связываться, не промахнуться — это само собой. Львицы обожают всё делать сложным, запутывать всё до невозможности — и Мауна именно это и делала.

Он спасён от решения: всё увереннее в их реальность кралось ещё и то, что кто-то едет по дороге, справа. Наконец, Арзис поглядел; его примеру последовала Мауна. И, как ни странно, реальность разбудила и Тою (доселе она её не волновала, а там много всего происходило): зашевелила ушами, поднялась, сонно поглядела на Хозяйку, что почему-то приложила ладонь к Арзисовой груди, пригладила маленькие усы (с которыми никогда ничего не делала и не думала делать), очень чисто взглянула на Арзиса (влажные глаза); Мауна отпрянула от Арзиса и снова поставила руку на её бедро, словно опасаясь, что Тоя — павшая добыча — сбежит; затем юн-дхаари взглянула на дорогу.

Она очень прислушивалась несколько мгновений, внимающие уши.

— Это мрамри, — радостно сообщила. Запросилась: — Я могу спросить у них дорогу, можно-можно?

Ей явно очень хотелось поговорить с ними.

— Давай, Тоюль. Нужно, — разрешил Арзис.

— Хозяйка, позволится мне… — Тоя освободилась от плена руки Хозяйки, легко перепрыгнула через канавку, легколапая, и встала у края дороги.

Она замахала путешественникам рукой, и Арзис не очень долго глядел, кто там едет (стало ясно, что какие-то торговцы: две повозки, четыре лошади), потому что засмотрелся на Тою. Он уже отдохнул и поел, ему вернулась жизнь, погода — сплошное солнце, светлый воздух, синее небо. Засмотрелся, потому что как-то лишь теперь соединились все части простой загадки, нарисовалась вся картина после многих дней: Тоя легка, цветуща и естественно красива; её юность, её приятная обходительность в жестах, словах и походке, её приятность, невозможность представить её в чём-либо дурном: непонятной хандре или беспричинной злобе; её простое платье, чуть даже великоватое, мрамрийский пояс, дхаарские кольца и ничего лишнего; даже эти маленькие полевые цветы на фоне, немного ветра, тёплая истома поля — всё играло вместе с нею.

Она остановила повозки, и это было очень просто, потому что Арзис сам бы остановился для такой львицы: выслушать, насмотреться, помочь чем угодно, без проблем, такой поможешь сам, это очень легко. Такой помогаешь, а потом забираешь себе, выручив из небольшой беды, потому что в большие беды такие аккуратные и скромные, верноверные, осторожные с собою и другими, житейские львицы не попадают. «Мастерица жизни!», так подумал Арзис, но потом вспомнил сразу, что мастерицы жизни это повитухи, что ещё и (вдобавок ко всему) являются Ашаи-Китрах, и он сразу поправил себя: «Мастерица хорошей жизни». Или же «простой» или «приятной» или «вечной», никак не смог определиться.

«Тоюля», — подумал он. И заревновал, глядя, как она весело и удачно ведет разговор с мрамрийцами, а это действительно были дхаары-мрамри, и жестит, показывая то на восток, то на запад; в какой-то момент она показывает на них, на Арзиса и на Мауну (отдельно), и от Арзиса не скрылось, что ему она улыбнулась, а для Мауны — смесь кивка и лёгкого поклона. Он её заревновал ещё больше, вообще ко всему, готовый уничтожить любое посягательство на неё, алчно ждущий малейшую провокацию, и подумалось, что…

— Мы не туда свернули, не туда нам. Нам назад надо, — безмятежно сообщила своим Тоя, даже радостно.

Оказалось, что она легко и просто убедила этих мрамрийцев взять их с собой. Вот в чём штука: свернули они налево, надо было направо, но вся эта компания как раз едет во Верин-на-Влее, и им по пути. Места хватит, денег вроде не надо (Арзис сам предложил, хоть их там кот наплакал); в общем, забросили вещи, забрались в повозку и поехали.

Тоя села подле двух львов-дхааров-мрамри; безусловно, её ограждал от них мешок, на котором она покоила руку; Мауна села рядом с Тоей. Арзису досталось сидеть на мешке, напротив, потому что скамья оказалась наполовину сломана. Расположение оказалось неудачным, определил Арзис: ему не нравилось, что Тоя и Мауна не рядом с ним (справа-слева) или за ним, но лучшего не предполагалось: Мауну на мешок не посадишь; рядом с дхаарами — тоже; Тою на мешок не посадишь — все знают, что самкам «плохо сидеть плохо», да он и сам так не хотел, а то вышло бы — он с Мауной на лавке, а Тоя на каком-то мешке, одинокая.

А вот целую часть скамьи, справа от него, занимала какая-то львица.

И эту львицу тоже с неё не сбросишь, или там с повозки — всё-таки львиц нужно беречь.

Всё началось с того, что Тоя — то ли взволнованная, то ли растерянная, то ли в нетерпении — что-то спросила у Мауны, приватно, на ухо. Молча выслушав, Хозяйка согласилась. И понеслось: Тоя начала болтать без умолку с двумя дхаарами, и дхааркой постарше, что безвылазно сидела в самом начале повозки.

Говорила она на мрамрийском. Нехорошо, подле Сунгов не разрешается говорить на своих языках, это все дхаары знают; с другой стороны, у себя дома они могут говорить при Сунгах на своём языке (если принять во внимание, что никакого «у себя дома» в Империи у них быть не может в истинном смысле, потому что им нельзя владеть недвижимостью, как и львицам, кроме некоторых прайдов, но только не Ашаи-Китрах, те могут владеть чем угодно, и кем угодно, вот как Хозяйка-Мауна), а поскольку дхаары в своей повозке, да ещё и взяли их в попутчики, то… Разговор шёл оживлённый, со смехом; Тоя жестила, как и львы; те чему-то очень удивились однажды, и явно переспрашивали, а Тоя подтверждала, «да-да-да», то бишь «_йан-йан-йан_».

Арзис совершенно тщетно пытался понять, о чём идёт речь. Его языковое бессилие сочеталось с тем, что он пристально наблюдал за двумя молодыми самцами, пытаясь уличить их в любом посягательстве или невежливости к Тое, или — о счастье, повод! — в любом движении к ней, в касании. Арзис решил, что наверняка убьёт их, если подарят повод. Может, и не убьёт, но они это запомнят. Но нет. Эти двое были до тошноты аккуратны. Вполне возможно, они хвостом чувствовали опасное присутствие Арзиса; они категорически избегали смотреть ему в глаза, даже в его сторону; тем не менее, несмотря на это, продолжали с Тоей болтать. Иногда в разговор встревала дхаарка.

У дхааров острижены гривы, как и положено. Много где дхаарским львам разрешается очень короткая грива, короткостриж, особо если дхаары более-менее приличные и хорошей породы, и у них — именно это. На некоторых дхаарах он смотрится непростительно хорошо, придавая лихость. Именно тот случай! Оружия у них тоже нет, как и положено, только палицы.

Арзис подумал, что надо Тое запретить с ними говорить. Потом засомневался, стоит ли так вот всё портить. Потом начал думать, что это всё неимоверно глупые мысли, и надо расслабиться и просто ехать.

— Тебе там не плохо-плохо? — позаботилась Тоя.

— Да не. Вроде хорошо, — ответил Арзис.

— А хочешь поесть, попить?

— Всё путём, не волнуйся.

Мауна, как всегда, не выглядела нормальной львицей. Она, наверное, может выглядеть как угодно, но только не обычно. Нет чтобы возиться с какими-то поделками, завести разговор с попутчицей, дремать, туго скрестив руки и поджав лапы; она просто сидела себе спокойно, иногда подолгу глядя на Арзиса, непристойно серьёзная; потом просто закрыла глаза, но явно не спала. Аумлан, огнеясное дело.

И вдруг Арзиса, что терзаясь, наблюдал за всем этим миром, вывели из транса мыслей:

— Заберёт лев это, мне в лапу бьёт.

К нему обращалась львица-попутчица, справа, низким голосом. Единственное, что о ней можно сказать, так это что она Сунга (из северных, посевернее) и что она с головой обмоталась длинной хинастрой, как обычно делают старухи.

— Что? Чего тебе?

— Копьё забери, болтается по полу, раздражает.

— Некуда его поставить. Не мешай, я разговор слушаю.

Она ему сказала что-то на ином языке. Явно вопрос. Вроде мрамрийский — Арзисовы упражнения не пропали даром, и он уже улавливал тон, звуки и слова.

— Что? — переспросил он.

— Как ты разговор слушаешь, если мрамрийского не понимаешь?

— Будто ты понимаешь. Ты вроде на Сунгу похожа.

— Ну и? Всё так, Сунга я, — кратко ответила она.

— И ты как, этот мрамрийский знаешь? — повернулся он к ней.

— Мрамрийский: говорю низкой, высокой формой, приморным говором, фидой. Гельсианский. Кое-что на кафнских диалектах. Северный, но плохое произношение, за свою там не прокачу.

— Ого. Дела. Я знал одного хвоста, который умел по-драагски говорить, и… Но чтобы львица, и столько всего знала…

— Я — переводчица.

Арзиса, видимо, обрёл дурацкий вид.

— Навожу мосты, ремесло такое. Чего уставился?

Арзис таки забрал своё легендарное копьё, и воткнул его высоко за мешок, как флагшток; наконечник заблестел на солнце. Дхаары покосились.

— Ничего. Нормально. Интересно даже.

Он засуетился, ему пришла в голову идея.

— Слушай, а о чём у них беседа?

— Они много всего говорили. Я всё не слушала.

— Ну вот… Ну вот вначале. Что она сказала?

— Она представилась. Тоамлиана, дочь Толорвура. Мать: Ири, жена Толорвура. Когда мрамрийцы представляются, то всегда упоминают мать и отца. Не все, правда, а только…

— Тоамлиана. Дочь Толорвура. Ири… Слушай, ладно, а вот сейчас что они говорят?

— Так, — взмахнула та. — Работаю под залог, пять империалов. Полдня: десятка. Целый: двадцатка. Меньше сегодня брать не буду.

Арзис, не думая, протянул ей десять империалов, такие деньги ещё есть. Мауна, вроде как в аумлане, вроде как закрытые глаза — услышала это, поглядела на него; он не обратил внимания.

— На.

Она склонилась, спрятавшись за его плечом, словно разглядывая поле. Арзис не просил этого, этой скрытности, но сразу оценил.

— Дхаары удивляются. Почтение. Она говорит на высоком мрамрийском, так говорят в домах вождей. Для простых мрамрийцев это слишком выспренне, и звучит тут необычно. Она не полностью, но понимает низкие формы, потому им иногда приходится несколько раз повторять.

Ожидание.

— Тоамлиана спрашивает, есть ли у них вода или виносок. Ответ: есть всё. Она говорит, что её жениху и его сестре, возможно, надо будет немного попить, и…

О да, она знала своё дело. Она переводила сразу, без заминки, одновременно.

— Её жениху? Его сестре?

— Угум. Это ты. А юн-хаману рядом с ней — твоя сестра. Так она сказала.

— А… Ну да, да.

— Да, — поддакнула львица.

— Слушай, а что значит… значит, выходит, она — из мрамрийского патрицианского рода?

— У них нет патрициев. Есть вожди, и около них. Верхи. Она из них.

— Точно?

— Точно. У неё говор, который даже урождённые мрамрийцы не могут толком повторить. Показать?

— Давай, — живо кивнул Арзис.

— _Таамлианна, майна-майна: врай силья измильда._

— _Вриай сильа исмильда,_ — удивлённо повторила Тоя.

— _Измильда…_ Слышишь? Как, уши слышут? Теперь ты. Ну, повтори.

— Измилда.

Переводчица искренне засмеялась, Тоя искренне улыбнулась.

— Хорошо. Спасибо.

— Как скажешь, жених.

Арзис хотел на неё разозлиться, потом усмехнулся, поглядел в сторону и махнул рукой; поглядел на Мауну — та грызла коготь. Подслушивала!

Тем временем у Тои разговор шёл дальше, и дхаары ей начали показывать, что они за товар везут, и даже — кажется — что-то хотели продать.

— Сир хотеть купить? — показали Арзису трубки.

— Не, не, — отмахнулся Арзис.

— Постойте, это что, маски? — оживилась Мауна.

— Маська, маська, — закивали дхаары, и обратились за помощью к переводчице.

— Да, там и маски есть, — подтвердила переводчица. — Они для праздника мрамрийского, Сунги их очень редко покупают.

— Покажите вот эту. Нет, нет. Вот эту. Дайте мне её! — потребовала Мауна.

— Говорят, она из тех, что подороже, — вставила переводчица.

— Не может быть… — взяла маску Мауна.

Тоя и Арзис переглянулись. Он смешливо хмыкнул.

Это была лиса. Необычная, бело-красная, красные острые уши торчком, остромордая. Мауна надела её и уселась себе, рассматривая всё вокруг словно в первый раз. Её глаза в прорезях виднелись, но скудно, намёком; красные плавные линии краски под ними; и эти уши — высоченные, настороженные, да ещё и чёрные на конце. Нос скрывался, подбородок — нет. Ну полулиса-полульвица, да и только!

Тут-то старая дхаарка совершила целую цепочку преступлений. Первое: она захлопала в ладоши, одобряя вид. Второе: вытащила бронзовое зеркало в ткани, передала своим львам, а те удержали, чтоб Мауна оценила. Прошли мгновения, во время которых повозка качалась, все молчали, а Мауна смотрелась. И смотрелась. И смотрелась. Дхаары было начали убирать зеркало, но она цепко придержала его рукой. И огласила, бережно сняв маску:

— Мы должны купить её. Арзис, купи мне её.

Да, вот так просто, взяла и назвала его по имени. Остатки скрытности — под хвост.

— Тоя, скажи им, что мы покупаем.

— Эм… — замешкалась та, глядя на Арзиса.

— Тоя! — приказывала Мауна.

Юная мрамри обратилась к своим сопородичам.

— Эй, серьёзно, с деньгами негусто… — разумно обратился к Мауне Арзис.

— Купи. Купи, купи, — затребовала Мауна.

— Девять десятков империалов, — огласила Тоя.

Не-не-не. Арзис запретил всё это:

— У нас столько нет, слушай, забудь.

— Той, у тебя деньги есть? — теперь Мауна затормошила Тою.

— Нет-нет.

— Продай что-нибудь, — сказала Мауна Арзису, всё так же тормоша Тою.

— У нас ничё нет! — развёл руками он.

— Как это? Что значит нет? Как это может быть — нет денег? Они всегда есть. Грабитель. Меч продай.

Арзис на такую глупость только промолчал.

Мауна надела маску обратно. Спереди огласили, что до Верина всего ничего, ещё льенов пять, да и река Влея, вон, уже справа; все это Арзис и Мауна услышали в немедленном переводе от львицы-мастерицы-переводчицы.

— Дхаарам нельзя торговать оружием, — нашёлся.

— Вот зануда, — сказала она необычным, иным голосом; игривым. Такого тона Арзис от Мауны не слышал никогда. — Ты знаешь: есть дхаары куда лучше многих Сунгов. Правда, Той?

— Гм… — сказала Тоя с виноватой улыбкой, прижав уши, постеснявшись.

— То-то же.

И Мауна-лиса протянула двум дхаарам что-то продолговатое, замотанное в ткань. Движения у неё другие; не более резкие, не более плавные, сложно даже описать — просто другие.

— Есть Сунги, что лучше всех. И смелее всех, и добрее, — Тоя положила обе руки на лапу Мауне. — Которые такие… такие… такие как…

Не договорила, потому что дхаары издали возглас удивления, один из них присвистнул: сирна, полученная от Ваалу-Мауны, взглянула на мир тёплой крови. Мрамрийцы крутили её, так и сяк, трогали гарду, водили когтями по золотой гравировке «С. с. Ваалу-Амая, Ашаи Вестания, во Славу и Кровь», стукали по лучшей норрамаркской стали. Старая дхаарка забрала у них, и тоже начала рассматривать.

Арзис наблюдал за всем этим и думал только одно: зачем Мауна соврала ему, что у неё нету сирны? Она ж оставила её в дилижансе!

— Я хочу маску, и даю вам ножик, — просто огласила Мауна-лиса. — Скажи им, — попросила Тою.

— В смысле? — развёл руками Арзис, склонившись вперёд.

Переводчица внимательно наблюдала за вообще всем.

— Не люблю, когда ты серьёзный. Я люблю, когда ты весёлый и кромсаешь всё подряд.

— Она же… она же стоит до-хе-ра, — не понимал он. — И ты же знаешь, что она…

— Говорил, что ничего у нас нет. Обманщик, ты меня обманул.

— Они не смогут столько заплатить, ты что?

— Всё тебе деньги и деньги, фу. Зачем мне ещё, их полно, и будет ещё больше, что мне с ними делать? Мне нужна, — показала на себя, остромордую, — она.

Он только почесал гриву, подёргал себя за косу, которую ему сегодня заплела Тоя. Ах да, вот и она: Тоя торопливо огласила Арзису:

— Они спрашивают разрешения у тебя: одобряешь ли ты?

— Я? Да я… Я… — аж растерялся он.

Растерялся? Не то что бы растерялся. Нет. Его попробуй растеряй. Все эти новые самочьи дурости оказались столь в новинку, что он ещё не придумал, как их исправить или наказать или игнорировать или вразумить или что-то ещё.

— Арзис-Арзис, я буду хорошей, честно-честно, — так обещала Мауна.

Он уже ничего не понимал. Теперь она спрашивает разрешения у него продать свою сирну за маску для представлений перед львятами. Если ничего не понимаешь, что делается с самками, то: будь ироничным, равнодушным, игривым и ленивым.

Чтоб их всех!

— Ты этого очень-очень хочешь? — откинулся он.

— Мне сейчас конец придёт, так очень-очень. У меня аж мокрый нос.

— Тоюсь, ты веришь её «очень-очень»?

— Я очень в неё верю, — серьёзнейше ответила Тоя.

— Валяй. Давайте нам маску за ножик, — сдался Арзис.

— Эта янидз… эта хаману говорит, что денег у них почти нет, — поторопилась сообщить Тоя.

— А и не надо, у нас ведь денег целый тазик, даже тачка, так ведь, Муня-лисуня? — с издевкой сказал Арзис.

— Муня-лисуня? Ты сказал, Муня-лисуня?

Арзис посмотрел в сторону. Вот скажи львице что-то не так, и начнётся.

Дхаары всё ещё советовались, тихо. Они, конечно, знали, что где-то здесь подвох, но не знали где. Вдруг львица-переводчица сказала им что-то очень уверенное, они согласно закивали, да и старая дхаарка согласилась, и они спрятали сирну; тем самым сделка завершилась.

— Вам ведь во Верин надо, правда? — быстро уточнила переводчица, свободно и не стесняясь трогая Арзиса за руку.

— Да, — подтвердил Арзис. — А что?

Она посмотрела на него, смерила взглядом, он на неё; та повела ушами под хинастрой, аж заметно.

— Ничего.

— Я Муня-лисуня, я Муня-лисуня… — нараспев повторяла Вестающая, плевать хотевшая на сирны и сделки.

Освободив хвост из-под платья, лапа за лапу, кончик между лапами, Мауна в маске наслаждалась поездкой, и напевала приятный мотив под нос (без слов), и Арзис отметил, что у неё плавный голос, и, возможно, она даже умеет петь, хоть этого он никогда за нею не наблюдал и никогда не слышал; никто её не прерывал, как не прерывают никого, кто делает всякие хорошие штуки в превосходном состоянии духа, ибо это так невежливо уничтожать чужое удовольствие. Он наблюдал за нею со странной смесью насмешки и интереса, потому что новый вид ей вполне очень шёл, очень даже. Ему особо нравились острые, высокие, торчащие уши. Полезли в сознание интересные мысли. Это испугало: с Мауной нельзя интересных мыслей. А то промахнёшься.

Тоя наблюдала за Арзисом. Он улавливал её мимолётные, дневные, будничные взгляды, и теперь, и прежде, много раз. В большинстве, эти встречи кончались прятками: Тоя обычно отводила взгляд, притворяясь, что она не смотрела, или же это было случайно, или это была не она; иногда была еле заметная улыбка и стеснение. Теперь же, скрестив лапы внизу, руки держатся за лавку, она не только выдержала встречу взглядов, но и пошла игра, вполне себе игра: Тоя поглядит долу, потом на него, потом снова вниз, потом снова на него, словно приглашая Арзиса: «идём, пошли, веди, вниз-вниз-вниз-вниз...».