Антро львиная проза: Священная Стрела (джен)

— Уже приехали? Где мы?

Это Мауна уснула, прямо в маске. Сняв её, она глядела на мир теплокрови: река Влея, галька у берега, красивая заводь.

— Приехали, конечно. Видишь: ждут, выстроились. Особенно Палатная Гвардия, гляди, — показал Арзис на три гнилых пенька.

— В самом деле? — удивлённо, доверчиво и так меланхолично молвила Мауна, рассматривая пенёчки.

Арзис ещё что хотел добавить, но засмеялся:

— Да я тебе уши издеваю. Соня.

— Все мы сони, Ремесло такое, — пожала она плечами, и неловко спрыгнула с повозки. — Ай… — затрясла лапой.

— Та не, Маун, ты — не все, — осматривался на новом месте Арзис.

— Ты тоже, — держалась за повозку, и дальше пытаясь унять боль в лапе. Прыгать надо лучше, а не абы как.

Львица-переводчица, видимо, в своей жизни уже допрыгалась, и очень осторожно слезала с повозки, а когда пошла, то сильно захромала. Ещё вполне ничего, самый возраст силы, но пользовалась палкой.

— Мы здесь надолго? — выяснял Арзис у неё.

— Чуть погодя поедем, Верин рядом, — спокойно ответила переводчица. — Коням попить, дхаары хотят посидеть. Делайте, что хотите.

— Есть, старшая, — отдал ей легатную честь Арзис, и продолжил умываться в воде. Думал: раздеваться, не? Очень хотелось залезть в реку, но боялся, что-де сейчас же появится Гвардия и тут их порубит на колбасы. С иной стороны, а что он сделает, если те явятся — хоть голый, хоть одетый?

— Мы очень грязные, на нас скоро будут вши, и мы заболеем, — обвинила Мауна, словно это Арзис бросил их в болото, завалил вшами и насылал болезни.

Арзис картинно показал на воду, обоими руками, как на сокровище и решение.

— Вот, пожалуйста.

— А мы тут не будем, мы стесняемся, — требовала условий Мауна. Маска забавно топорщилась ушами на загривке, она её сдвинула.

Не вопрос. Показал на заводь, вон там, справа. Скрывайтесь и развлекайтесь.

— Идём, Тоя, — тяжело вздохнула Мауна, делая ему чрезвычайное одолжение, немыслимые уступки. Термы ей тут подавай, что ли?

Итак, подойти поближе к ним, тоже направо, поскидывать шмотьё с себя, поскладывать в кустах. Арзис проверил, видно ли его с дороги? Вроде не очень. Пояс с мечом (от того юнца-погранца), сумкой (от того юнца-погранца), очень неплохие и лёгкие наплечники, грязный гамбезон (как же в нём жарко), тунику, мешок вот тут кинуть, ещё один (поменьше), наручи, перчатки с пояса, фляга (надо тут воды набрать), туника, кнемиды, нагривник; копьё не стал ложить в кусты, неуютно без него, а положил рядом, у берега, на камнях; больше всего ему нравится повязка на шею, шерстяная такая, толковая, в ней и не жарко и не холодно, можно на уши натянуть, и вообще.

Сел в воду — холодная. Лёг в воду у бережка, на камни — чуть не унесло. Снова сел, растянув лапы, опираясь на ладони. Помыть гриву можно так: засунул голову в воду, и начинаешь её там чесать. Всё.

— Вот бы пивка, — жмурясь, поглядел на высокое солнце.

Да скоро будет. Надо в этом Верине в гостдвор залезть, и там сидеть, делая вылазки в городишко, оценивая что где как; раз обещалось, что будет помощь и всё прочее, значит, пивко тоже будет.

Вылез и сел на тёплые камни, почесал грудь, лениво подтащил к себе ремень. В той сумке от погранца, в ней точно есть кремень, но и что-то ещё, чего Арзис ещё ни разу не вытаскивал, потому что или некогда или лень. Так… Засаленные бумажки, какие-то циферки, счетоводческие или фискальные, опись. О, графис, так наш погранец был грамотей. Кисет; а говорил, сука, что не курит (но трубки почему-то не оказалось). Хотя Арзису какая разница, он-то уж точно не курит, только может пожевать, за компанию. Соска однажды ему жевалку дал с какой-то хренью, Арзис словил яркий такой приход, было слишком весело, и он зарёкся у хустрианца чё-то брать. Ух ты, ничего себе, маленькие ножницы, и отличные такие, Арзис ими даже коготь подправил. Надо будет львицам показать, они сразу найдут им дело. Денег не оказалось. Бумажки чуть не унёс ветер, и Арзис нехотя приложил их галькой; они задирались, и заметилось, что на них не только циферки есть.

Взял посмотреть. Ничего себе: графисом нарисованы ряды повозок, приграничная башенка, частокол — художник рисовал то, что видел вокруг себя. Что погранец оказался художником, это Арзис тоже понял: врождённый талант, никак иначе; наверное, его даже кто-то учил. Как он вообще попал в приграничники? Дурак. С иной стороны, Арзис тоже убежал в Легату в шестнадцать — тоже дурак (ещё больший). На другой бумажке увидел бутылку в оплётке, кусок сыра, виноградинки; всё стоит на столе. Ну, красиво, как в жизни, но:

— Жрать, наверное, хотел, — сделал вывод Арзис. — Мяса надо было нарисовать, — он взял графис и абы как дорисовал кусок вяленой свиной ноги. Нет, вот что кому: всё-таки погранец оказался куда лучше.

Что хотел художник на третьей бумажке — Арзис не понял. Может, он ничего не хотел. Может, и хотел, но не что, а кого. Вот есть стол, а за ним стоят: лев (слева), львица, и ещё львица. Лев с копьём… Стой.

— Это я, что ли? — недоверчиво приглядывался Арзис, даже потрогал себя когтем.

Да, это он. Он глядит в сторону и ухмыляется. Львица посерёдке с ошейником (Тоя!), она глядит на Арзиса снизу-вверх; ошейник слишком большой, не такой, как в жизни, и колючий (на самом деле шипов на нём не было). А львица справа смотрит прямо на тебя; погранца совершенно точно захватил её взгляд, наверное, ради него всё и рисовалось, его не спутать ни с чем; Арзис прямо слышал, как нарисованная Мауна вот-вот скажет «не говори». Она может в тебя вцепиться, вывернуть как перчатку, она может.

Арзис смотрел так и эдак, даже перевернул бумагу; на обороте — снова таки фискальная проза жизни. Развёл руками, отставив искусство на камни.

— Ну а чё мне было делать?

Покачался на заднице вперёд-назад, бросил камень в речку.

— Не, ну а что мне было делать? Сказать: «Эй, служивый, мы пойдём себе, не это… не обессудь»? Или как? Надо было уебать тебя этим камнем, работа такая. Точнее, кругом. У меня хозяйка есть, понял? Её убить хотят. Вот она, вот! — постучал по нарисованной Мауне.

Отмахнулся, оскалившись:

— Да пошёл ты нахуй.

Порыв ветра, и картина полетела в реку, вместе с остальными бумагами. Арзис попытался всё поймать, даже забежал в речку, голый и резвый, но куда там — только поскользнулся на камнях и ещё больно поддел коготь на лапе.

Мауна и Тоя купались в заводи, убедившись, что вроде как никто ничего не видит; беззаботно поскидывали своё на берегу. Мауна плавала, Тоя больше по бережку, да ещё набрала воды в кувшин — пригодится; она боялась за него, обмотанного мешковиной. Тоя моется, моется, потом очень так критически себя осмотрит, с очень недовольной мордахой, и дальше моется. Тоя предложила омыть Мауну, всё правильно, хорошее предложение от служанки (дхаарки очень редко прислуживают лично Вестающей, хотя Мауна знает, что например, _амарах_ Сидны — не Вестающая, но тоже не абы кто — пользуется только дхаарками в прислужении, за что многие крутят пальцем у виска); и так и было: Мауна стоит, в воде, осматриваясь, руки в бока, иногда вытирая нос, чуть нахмуренная, серьёзная, а Тоя её моет, как хрустальный кувшин; подходящей ткани не было, мыла так, как есть. Тоя не избегала нигде и ничего, но здесь всё сошлось — в Андарии львицы любых страт очень непосредственны друг с дружкой, а Мауна — андарианка, всем известно. Вот что она не оставила, так это маску — на загривке, она даже с ней и плавала.

— Хозяйка, прошусь вопрос: а что это? — дотронулась Тоя к колесу солнца возле хвоста.

— Инсигния. Родознак.

— Это так-такая, как на шее?

— Такая.

— А я её не сотру водой? Можно-можно мыть?

— Можно. Шерсть чернеет от прожига. Это не краска, — утёрла нос Мауна, подставляя ветру, не глядя на мрамрийку.

— Это как, огнём жгут? — забеспокоилась Тоя.

— Нет.

Подумала Мауна. Ладно, отсутствие свидетелей — всё равно весь мир отвернулся.

— Давай, вставай, я тебя тоже помою.

— Фус, благодарна, нет-нет-нет, Хозяйка, я сама-сама, всё хорошо, — ещё больше, очень многословно забеспокоилась Тоя.

— Не говори, — запретила Мауна. — Встань хвостом.

Не только вымылась спина, но ещё и хвост, Мауна ещё им хлёстко побила о воду, а потом о ладонь и саму Тою, чтоб с конца сошла вода.

— Повернись.

Когда уделялось внимание загривку и шее, то мешался нашейный шнур; но сзади не увидишь хранимое на нём, но спереди всё открылось — треугольник Ахея и кольцо. Мауна, мокрые ладони, рассматривала его, с Тои стекала вода, да и с Мауны капли падали тоже; мрамрийка молчала, андарианка — тоже; она прочла «Не верю словам», но не вслух, а про себя; Мауна крутила его, круть-круть, и ей подумалось, что будет, если изо всей силы рвануть всё на себя — что тогда будет, всё порвётся или нет? Она даже постучала по бронзе кольца медью Ахея. Время, которое могло извинить заминку («запуталось», «надо снять», «мешает мыть» или «что это такое?»), безнадёжно ушло.

— Ты можешь мне что-то сказать, Тоя?

Именно так. Не «скажи мне», или даже полное упущение этой ненужности в общении Вестающей с дхааркой её Семьи; удивительный вопрос: она не просто может, она обязана говорить, и только правду, как иначе.

— Что, Хозяйка?

Превосходный вопрос. «Когда он тебе его дал?». Так Мауна знает — ещё до того дня, до всего. «Чьё это кольцо?». Ваал мой, это будет самый глупый вопрос в Империи. «Зачем он тебе его дал?». Ну да. Как всё напрасно, ведь эмпатия уже давным-давно доставила Весть Хозяйке. Насколько давно? А давно.

— Как полагали в Семье: это я убила Ваалу-Амаю?

Мрамрийка, отважная, она не стала избегать её взгляда. Закивала, мелко-мелко: да.

— Все?

Мауна подумала, что Тоя скажет «не знаю». Она уверена в этом, это разумно: откуда Семейным дхааркам-то знать, что говорят во всей Семье, на этажах, а не в подвале? Но: да.

— А ты как думаешь?

Нет.

Что ещё Тоя может сказать? Огнеясно, что она скажет «нет».

Всё напрасно, Амая: никто не увидел символа, не понял, зачем ты примотала свой яд к своей руке; символон вещей, он доступен немногим. Даже если заметили, то всё сочлось за ещё одно изощрение, даже более тонкое, чем требовалось. Ну и хорошо. Тем лучше. Пусть.

Мауна ухмыльнулась, не отпуская кольца.

— Знамо: втай так говоришь, потому что боишься. И верно: это я всему виной, всё — из-за меня.

— Нет, — сказала Тоя, и обняла Мауну; да, в точь как тогда, когда первый раз встретились, когда шли признания и рассыпались стрелы по ступеням; лишь тогда безвольно стояла дхаарка, а теперь — она. — Я всё знала ещё в первый раз, там, Хозяйка, когда Хозяйка стреляла-стреляла, я носила, я всё узнала тогда.

Мауна снова отстранилась первой, волящая; в объятиях тает твоя воля, и снегов гор севера у Мауны больше, чем льда погреба у Тои. Натянула маску.

— Идём к Арзису.

— Идём-идём. Куда нам ещё идти, как не к нему, Хозяйка. Правда?

Мауна не ответила.

Арзис бездумно тёр нагривник туникой, сидя на гамбезоне; он решил, что ни за что его не оденет, жаркий, падла. Одну кнемиду уже затянул, но вторую лень, так и сидел; конец копья уже блестел, прекрасные наконцы у этого кузнеца, вот же мастер был, вон даже его клеймо; и длина древка — идеальна. Он не знал, что львица в маске лисы сказала львице-дхаарке «Подкрадёмся к нему», и львицы успешно подкрались, ветер помог их замыслу. Вздрогнул, прикосновение — внезапное, и ладони чуть зарылись ему гриву, немножко по шее; он сразу признал, кто это. Ладони исчезли. Ещё посидев, подождав, отбросил нагривник (небрежный, Арзис любит всё раскидывать с дребезгом), обернулся.

— Неосторожный. Угадай, кто? — спросила лиса.

Арзис не знал, что у Мауны сегодня день глупых вопросов (и уж точно поступков); но знал всё остальное. Он сразу вот что: показал копьём (тыльником) на Мауну, но смотрел на Тою.

— С чего так решил? — ещё спросила лиса (игриво, или кажется?).

Теперь всё не сразу, теперь — помедлил. Весёлые клыки у лисы. Серьёзная Тоя; по-моему, даже слишком; интересно, что она ни на кого не смотрит, а в сторону и вниз.

— Тоя, она бы… — не договорил.

Дхаары и повозки, они далеко, шагов аж двести, не меньше. Арзис вообще не против, чтобы они уехали без них, и даже радовался, что его никто из них не беспокоил; его немного удивляло, чего они так долго тут торчат. Но тут он начинал догадываться — прискакали три фиррана, три наездника на их, прямо местный шик, дорогое удовольствие; у одного фиррана разрисована морда. Дхаары ничего не говорили об этой теме, об этой встрече, переводчица — тоже. Ясно, что это — местные деловые, берут с дхааров таксу; ну где это дхаарские торгаши будут просто так себе разъезжать? Но всё равно неожиданность. Снова неясности, будто их мало. Деловые беседовали с переводчицей, та стояла в сторонке от дхааров и пару раз показала на них, на Хозяйку и её Семью (что от неё осталось).

Вторая кнемида застегнулась, да и всё остальное напялилось без промедлений.

— Так, красивые, идём ещё покупаемся, — сказал, и тут же отказался от идеи: трое на фирранах направились к ним; точнее, два спешились, а третий поехал верхом. Переводчица осталась вдали, не стала сходить на каменный бережок, но и не уходила.

Посмотрел на позиции, кто где что: Тоя три шага от него, стоит к ним бочком, всё ещё мокрый подол платья, царапает коготь о коготь (и даже слышно: царап-царап, царап), тоже наблюдает за этими новыми львами; ощутила его взгляд, с готовностью посмотрела, мол, я не знаю, что делать, но всё что скажешь, Арзис. Мауна: в своей маске, лапы вширь, снова где-то выискала какой-то прут и держит перед собой в вытянутых руках, неправдоподобно ровная позитура. Ну право, глядит за лошадьми на заднем дворе своей обители.

— Маун, слушай, встань как львица.

— Извини? — посмотрела на него.

— Встань, как хаману из андарианского посёлка, — раздельно, медленно сказал ей, — и маску сними. — И быстрее добавил: — Мать твою, просто встань как Тоя. И не стой, как Ашаи.

Мауна послушалась наполовину: ветка бросилась на землю, маска не снялась, обняла-закрыла себя руками, будто замёрзла — честная попытка изобразить просто себе львицу.

— Не говорите ничего, говорю я.

Арзис всунул копьё в правую подмышку, направив острие назад — знак мирных намерений. Двое вдалеке слезли с фирранов, привязали их, не спеша пошли; третий подъехал так, верхом. Тоя в чрезвычайном ужасе от вида фиррана, да ещё с размалёванной мордой; Мауне хоть бы что, ломает свои комедии.

— Что, как чё? — спросил Арзиса.

— Всё как надо, старшой.

— Э… А ты скажи: как надо?

— Чтоб всем ровно было.

Хорошо.

— Ровно не выходит, бродяга, — придержав фиррана, старшой подкинул сирну Мауны (Амаи) в ножнах. — Скажи, где ты нас хочешь наебать.

— Вас? — изумился Арзис. Расслабленный жест: — Не-не-не, о вас не знал. Дхааров. Это — туфта, мы это обменяли на всякий хлам, — показал на сирну.

— Знаешь, о нас лучше знать.

— Дхаары не сказали, их дело, — спокойно пожал плечами Арзис.

Хорошо.

— Не местные, — утвердил лев.

— Не, — подтвердил Арзис, поглядел на Мауну, но та ничего не делает, дальше себя обнимает, только эта маска лисы, ну это просто какая-то полная непонятность; поглядел на Тою — та испугана и тревожна, подморгнул ей («всё будет хорошо, как всегда»). Наверное, то же самое о лисе думал и старшой, поглядывал на Мауну, но не придавал значения — лёгкий на характер, не брал дурное в голову. Фирран попринюхивался к ним, но большого интереса не проявлял, и Арзис определил, что он — молодой.

— Псорылы говорят: не только хлам, они ещё колёс отвесили за эту туфту.

Ложь. Денег дхаары не давали.

— Пиздят. Их дело. Раз брали колёса, то пусть отдают куда надо, — без проблем парировал Арзис, показывая сначала на повозки, затем на старшого.

— Э… Пиздят. Они это любят. Да, пёсорылая? — сказал Тое.

Тоя, конечно, ничего не ответила. Деловой постоял ещё, поразглядывал их; заодно подошли те, двое, встали по сторонам. Ещё раз посмотрел на сирну, обнажил. Он явно понял, что сирна если и туфта, то очень качественная туфта. Если эти три дурошлёпа обменяли такое на маску, то тем лучше: больше дураков — лучше делу.

— Ладно, удачи на дорогах, — распорядился. — Вы остаётесь тут, дхаары катятся.

— Нет проблем, старшой, — мгновенно согласился со всем Арзис.

— Люблю, когда все всё понимают, — ухмыльнулся старшой.

— Я тоже. Конечно, нам надо остаться. Вода. Я люблю воду. Все мы любим воду… Она и успокаивает, и уносит метанойю. И так для тебя лучше.

Это всё сказала Мауна. Арзис медленно перевёл взгляд на неё, лису.

— Да?

— А как иначе. Не по нраву мне всё это: все умирают, нет конца смертям. Так что лучше тебе пожить.

— Да? — не впечатлился тот.

— Да. Чтобы жить, сирну отдай, она не твоя, я дхаарам её продала. Делаешь мне заботы. Нам лучше порознь, иди, а то он тебя убьёт, — требовательно протянула руку за сирной.

— Вот дела. Кто сказал?

— Я. Ты что, не слышишь? Он, — открыто показала на Арзиса, — убил тайника копьём в живот, перевернув перед ним стол. Он убил гельсианского выгривка, который справлялся под деревом. Он убил гельсианского львину с грустными глазами, и копьё выбило ему зуб, вот так. Он убил приграничника в Тенескале, просто камнем. Он ограбил и убил супружескую пару, чтобы забрать кусок мяса, пару ножей и кувшин для воды. Он — прирождённый убийца, он — моё живое оружие.

«Пиздец», — подумал Арзис.

Старшой оценивал всю эту эскападу. Второй почесал нос. Третий не стал чесать ничего, а сделал несколько шагов в сторону, оказавшись левее. Ужасно, потому что там — Тоя.

— Слушай, твоя подхвостка совсем ёбнутая, — даже вполне серьёзно, с этаким состраданием сказал старшой Арзису.

— И за подхвостку он тоже убьёт — он меня любит. Но полно, я так не хочу смертей. Они вразрознь с моим _гегемониконом_ и Самой Яркой Звездой, — снова властно протянула руку за сирной.

Второй засмеялся, третий не смеялся, а ожидал, что там сделает старшой. Тот смотрел на Арзиса, который никак не двигался, не менял положения копья и нёс настолько страдальческое выражение, что старшой лишь повёл фиррана назад (тот, молодой, не понял хозяина, и развернулся боком), плюнул и неспешно, шагом, уехал. Второй без особой мысли тоже утопал на своих двоих, третий пятился некоторое время, и вроде… вроде всё.

Арзис смотрел вослед отступающей опасности. По нему прошла тёплая, нервная волна, ушла в лапы, шерсть на загривке перестала колоться. Он неистово потёр морду, нос, плотно закрыв глаза. Тоя не дышала. Он медленно поглядел на Мауну.

— Слушай, ты хочешь до этого Верина добраться целой, или по кускам? Слушай, если мы из-за тебя умрём, я сам тебя убью.

— Лучше никак, чем подхвосткой. Или, — Мауна поглядела на Тою, — пёсорылой.

— Я не обиделась, это ничего, Хозяйка, ничего-ничего, мне всё равно… — заумоляла Тоя.

— Я, — показала на неё снова поднятым прутом, — приказываю тебе обидеться. Ты должна. Обижайся, Тоя, — поглядела на опасность, что снова приближалась, даровав лишь такую крохотную передышку, — и поскорее. Времени нет.

Опасность возвращалась назад; всё то же — один фирран, три льва.

— Так, это, я не понял. Ты уже одуплился, чем платить за эту сучку? Или тебя размять, а их выебать? — сказал старшой, подумав по дороге и разозлившись по дороге.

— Дорого обойдётся, — снова засмеялся второй.

— Убей его!

У Сунгов есть много всяких легенд-сказок о том, как Ашаи-Китрах помогают воинам придти в ярость и амок, а самое главное — полное бесстрашие, сколько хочешь, хоть тачками вози, как то самое золото за ту самую Вестающую, такое львятам можно рассказывать на ночь или там в дороге. Может, когда-то так и было: какая-нибудь, страшно разрисованная, где-то впереди, на коне или — ещё лучше — на фирране. Но Арзис знал и по себе, и по другим, что всё не так и всё ложь: Ашаи в Легате сидят или фортах, или в лагерном лазарете, или при самом главном хвосте в лагере, жгут там чашки или варят в тяжеленных чанах всякое (полезное и не очень; а если праздник, то весёлое, тогда мы их любим), с обозами катаются, корчат из себя, или вообще ничего не делают; а большинство своего Восточного прошлого Арзис просидел в маленьком фортике на сто голов, и никаких Ашаи там не было, а был караул, игра во флис или в палки, и всякий безнадёжный быт.

Такие дела. «Кругом чепуха и враньё», — отрешённо думал Арзис, скидывая копьё себе в руку с мирного положения, разворачивая его (куча времени, между прочим). Только победки и самоотверженность подавай им, сделай им и то и другое, ну потому что вот так. Мол, так надо. Бесстрастно отметил, что старшой тоже с копьём, правша, а Арзис у него с левой стороны, вот те на, а копьё у старшого куценькое, ростовое, потому что с длинным и неудобно, и уметь надо верхом. У старшого, наверное, болят плечи или он просто не привычен, и ему следовало провести своё оружие над ушами фиррана, а он с перепугу-неопытности взял и вмазал своему же фиррану по морде, и с копьём ему так не заладилось — всё застряло. Ему бы вообще лучше всего поддеть фиррану по бокам, тот бы прыгнул вперёд, и делов, можно разбирать этих дураков.

Дурак-Арзис вогнал ему в бедро, или куда-то туда, в то самое, ну где открыто было. Не разберёшь.

Ну ладно, чуть повезло, спокойно отметил Арзис, с кем не бывает. По идее, фирран, обозлившись на столь наглющую и бесстыдную атаку, должен броситься на него-на неё-на всех; но, наверно, как всегда, внешний шик подвёл, и обнажились такие вещи: фирран молод; фирран не обучен толком; фирран получил острой палкой по морде от хозяина, а потом этот самый хозяин начал валиться с седла налево, потому что больно очень. Это всё Арзис отметил, буднично. Старшому, что тяжело свалился (интересно почему, мог бы и усидеть, подумал Арзис) можно добавить, вот Арзис и добавил. Правда, недолго, лишь один выпад, ибо фирран крутанулся на месте, пытаясь сбросить уже волочащегося хозяина (застряла в стремени-то лапа), а потом — удачно сбросив обузу — убежал себе, откуда пришёл. По дороге — вот дела — сбил с лап второго, который честно хотел помочь старшому, и так увлёкся, что не успел отскочить в сторону. Арзис, между прочим, отметил, что Мауна что-то там бросилась к старшому (ну пускай, пусть повеселится, а то всё серьёзничает). Копьё длиннее меча, а особо если ты валяешься на земле с этим самым мечом, и Арзис успел раза эдак четыре попротыкать второму лапы, очень осторожно, вообще собой не рискуя; раз тот уже распластался на камнях, ну так вот, прошу. Второй, после такого, подняться не мог и отползал; сидел вот на хвосте и отползал, одна лапа ещё ничего, а вторую надо волочить. Он ещё опасный и держит перед собой меч; копий не носит, а вот лук у него был. Почему был? Потому что отбросил его в сторону, сняв со спины, а колчан ему рассыпался по камням, стрелы валялись во все стороны мира.

Ну и снова ладно. А что третий, полюбопытствовал Арзис. А, третий, он решил погоняться за Тоей. Вообще, львиц интересно догонять и ловить, Арзисом это проверено ещё во львячестве, одно из самых приятных занятий; он, в этом своём львячестве, заметил вот что: предложи львёне сыграть в догонялки, под любым предлогом; гоняйся за ней, потом ловишь, и — тонкий момент — у тебя будет несколько мгновений, чтобы делать с ней что хочешь, вся твоя. Будут сопротивления, возмущения, смех и даже когти по морде (было, было), но это всё чуть-чуть потом, с обязательной задержкой. Лови момент, ну и лови львиц. То же самое, наверное, знал и этот третий, потому что гонялся за Тоей, но безуспешно — Тоя действительно очень-очень хотела от него убежать, в отличие от львён львячества и юности. Арзис, как и Мауна, упустил некоторое важные исходные начала погони: Тоя кинула в третьего камнем, никакого вреда, просто в грудь в кожнике попала; она кинула в него мешком ещё; Тоя побежала от них всех, а не к Арзису или там к Хозяйке.

Что Мауна, поинтересовался он. Мауна таки львица действия, известное дело, и уже вовсю кромсала шею старшого, не боясь, усевшись прямо на нём; львицы, если бьют ножом (а здесь не просто нож, здесь сирна Ваалу-Амаи, что выпала старшому из руки), то не щадят, просто кромсают, они очень жестоки, если решились.

Тоя, сделав большой такой круг вместе со своим преследователем, возвратилась в Арзису, и ей чуть не подрубил лапы тот, второй, мимо которого она опрометчиво решила пробежаться; он попытался! Третий нагонял, но пылу ему поубавилось, и остановился, ибо ситуация рисовалась не очень.

Мауна оставила экзекуцию старшого, и, руки в крови, по-хозяйски подобрала лук. Снова сдвинула себе маску-лису на загривок (только теперь), обнажила свою мордаху львицы, а вот сирну себе убрала на пояс. Взяла ещё себе стрелу, вторую, третью, зажав их меж пальцев. Лук оказался что надо, между прочим, длинный и толковый, ростом в саму Мауну, тисовый, даже с кожаной рукояточкой. Второй, наверное, для антуража его возил, либо решил сегодня пострелять по яблокам — с фиррана из такого стрелять не то, не очень выйдет. Без особых предисловий встала ровненько и выстрелила в третьего, который не знал: тащить за собой второго? сражаться с Арзисом? убегать? уладить дело разговором? Попала! Стрела застряла ему в кожанке. Ну, не беда, ещё раз, бац, снова попала в кожанку.

Третий решил не испытывать судьбу в третий раз. Лучницу не возьмёшь, рехнувшуюся суко-львицу-лису, у неё есть пехота в виде Арзиса, который не делает ничего, только ощетинился палкой со сталью на конце; а добыча, Тоя, за которой он так опрометчиво гонялся (и зачем?), скрылась за их хвостами и превратилась в тыл. Он просто начал убегать, разумное решение, и Мауна пустила ему стрелу вдогонку, но — увы — не попала.

Ну, не беда. Мауна насобирала себе ещё стрел с рассыпавшегося колчана, а потом и вообще взяла себе весь колчан и без всякой спешки сложила стрелы ровненько в него, и закинула за спину. Арзис, чтоб время не терять, ещё попытался второму лапы попротыкать, попробовать его так и сяк, пригибаясь низко к земле и делая выпады, но тот неожиданно резво отбивал всё кнемидой. Нет, ну не совсем неудачно, пару раз тыкнул в мягкое, тот рычал и ругался.

Арзис только теперь заметил, что он, второй, что-то говорит, может даже просится. И вообще, наверное, были всякие слова, но он ничего не слышал; угасающее эхо ещё жило в ушах (без которого нет пространства и нету любви) — убей его, убей его, убей его. Он вдруг вспомнил, что, вообще-то, должно быть яростно и страшно, или просто страшно; а до этого как-то забыл.

Пока он всё там себе вспоминал и развеивал эхо Хозяйки в сознании, Мауна шпиговала стрелами второго, простенькую цель, распластанную по речным камням — методично, без всяких лишних. Тот, живее всех живых, даже и не думал умирать, и обломал пару из них. Уже четвёртая, пятая. Она не подходила к нему, а просто прохаживалось кругом. Шестая изменила многое, потому что попала в челюсть, и он — доселе ещё ничего — перестал сопротивляться. Живой ещё, но уже всё.

Сделав дело, Мауна вдруг побежала к дороге, резвой трусцой, с луком.

— Куда-куда, Хозяйка? — голос Тои совсем вернул Арзиса.

Все нужные и ненужные переживания, ярости, злобы и страхи враз свалились на Арзиса; они возмущённо ждали, загнанные в угол. Он так и побежал за Мауной, тяжело, и задыхаясь от всего нахлынувшего из этого угла. И Тоя, безусловно, побежала за ним.

Вон оно что. Дхаары, издалека увидев все дела, естественно, укатили прочь настоль быстро, сколь могли. Но они кое-кого оставили — львицу-переводчицу. То ли потому, что у них есть какие-то свои счёты и разногласия; то ли потому, что та — хромая, и просто не успела вскочить; непонятно.

— Стой! — требовала от неё Мауна.

Львица пыталась куда-то уйти, но безнадёжно. Остановилась, развернулась. Что увидела: львица, ну та самая, что вроде как спокойная-полоумная, и распевать любит, с маской на загривке, ей прижались уши от маски, ладони у неё в крови, лук и стрела в другой руке, просто ужас, пугать детей и не только их.

— Ты рассказала им о сирне? — показала на неё стрелой; переводчица отметила этот жест — такой властный, будто та каждый день показывает стрелами на такую мелюзгу, как она, Мирьянфа, или просто Мирь для своих, или же — как прозвали местные круговые — Лизка (потому что «лизать», потому что «язык», потому что переводчица, а им с этого всё смешно, хоть им же ведь польза).

— Кому? О чём? — попробовать поломать глупыху, что ли.

— Это ты, — кивнула львица, уложив стрелу на тетиву. — Приговариваю тебя.

Дело дрянь: такая может приговорить только к одному. И не убежишь ведь.

— За что?

Вопрос львицу явно озадачил, она думала над причиной.

— Дхаары честно обменялись, а ты нечестно доложила, — так решила.

Какая ж несправедливость.

— Я с ними работаю, — показала на них, которые, если ещё живые, то ненадолго. — Здесь многие с ними работают. И все… и все дхаарские торговцы. Сложно представить, что теперь будет…

Это точно. Эта, вот эти, они расправились с так-то серьёзными гривами. Попробуй теперь объяснись, выпутайся, о, к ней будут вопросы, если эта безумица не нашпигует стрелами, а их ещё осталось три.

— Дхаары не могут торговать оружием, — добавила Мирь очевидное. — Они всё равно бы к ним пришли.

— Хозяенька, не надо, — мрамрийка, добрая, юная, заобмнимала безумицу, повисла той на шее, прямо закрыла собой Мирь.

— Вставай на колени. Умоляй прощения у Вестающей, Сунга, — сказала львица-лиса, еле устояв от мирной атаки мрамрийки.

Ну что тут скажешь.

— Я не могу, лапа не даст, — честно ответила Мирь.

Прибежал их главный. Хорош, в крови не вымазан, но выглядит похуже безумной. Этот разговоры разводить не станет, сейчас прибьёт и не почешется. Но, кажется, прибить он решил для начала не её: мрамрийка отпихнулась, а лиса взялась за ворот и затряслась:

— Ты довыёбываешься, Мауна!

Он потряс её ещё, хорошо так.

— Я — говорю! Ты — молчишь! Я — говорю! Тоя — молчит. Вот она, она, — показал на мрамрийку, — она понимает такие простые вещи. А ты, вроде сестра понимания — ни-ху-я.

Львица с луком не сопротивлялась, а показала на мрамрийку стрелой:

— Познакомься: пёсорылая, — а теперь показала на себя: — Будем знакомы: ёбнутая подхвостка.

— Знаешь, почему ты такая дурная? — стучал ей пальцем по груди.

— Скажи, — спокойно спросила лиса.

— Потому что ни разу не получала по морде! За тебя всегда получал кто-то другой!

— Так дай мне.

Лев замахнулся.

«Вот и врежь ей», — злорадно подумала Мирь, сжав кулаки. — «Вмажь».

Мрамрийка вроде как не выпускала из виду наказание лисы, но не вмешивалась; кажется, ей плохо, она согнулась, ладони на бёдрах. _ Всё будет хорошо, всё будет хорошо, всё будет…_, — сказала так разок, на родном языке.

К большому сожалению, не вмазал. Взял её за морду и начал водить, мучить, но уже ясно, что не вмажет и даже не задушит. Безумная не сопротивлялась вообще, ей повисли руки, лук безвольно болтался и стрела вот-вот выпадет из ладони, и Мирь, львица, всё поняла. Мрамрийка, тоже львица, наблюдала за этой игрой, очень серьёзная, и — кажись, устремлённая, устремлённый взгляд; Мирь заметила, как под платьем у неё метнулся хвост. И, как раз когда он схватил лису за настоящие уши (уши львицы), в этот точный момент она и вмешалась, и повисла на льве:

— Арзис! Перестань! Не делай ничего Хозяйке! Нельзя! Пожалуйста Арзис, перестаньте все, прошу-прошу…

Мирь ухмыльнулась. Молодая-рисковая, так-то за такое тебя кой-кто расстреляет, дорогуша, не меня; а если б лапы получше, так можно было бы и исчезнуть — о ней-то, бедной переводчице, тут все уж забыли, со всеми этими страстями. Но увы.

— Будешь слушаться? — спросил лев, тряханув лису за уши львицы.

— Да. Что ты хочешь? — спросила лиса.

— Вот для начала, — Арзис показал на переводчицу, — используй эту львицу, чтобы к Верину добраться без проблем, а не делай ей ещё дырок. Сдаётся мне, она понимает, что тут как.

— Как скажешь, Арзис. Что ещё ты хочешь?

— Мне и этого хватит.

«Как он их под лапу подобрал», — даже зауважала Мирь.

— А вдруг она нас сдаст и предаст? — освобождённая львица посмотрела на переводчицу.

— Ну вкляни её, тогда не предаст, — развёл тот руками; шутил, наверно.

«Чего это меня проклинать?», — подумала Мирь.

— Хорошо, — согласилась львица, послушная, как и обещано, и подошла. — Пожалуйста, сними накидку.

— Не хочу, — заупрямилась Мирьянфа, но это не просто так.

Лев не стал ходить вокруг да около, сам подошёл, сам снял, а затем встал ко всем хвостом, скрестив руки да ещё плюнул. Не заметил, но Тоя с Мауной увидели: у той вместо ушей — половинчатые обрубки.

— Я — Вестающая, Ваалу-Мауна. Знаешь, кто такие Вестающие?

— Да, — недоверчиво ответила Мирь.

— Ты можешь принести мне Вклятву преданности, пока кровь твоя не остынет. Принесёшь — станешь служить, будешь в моей Семье.

— А выбор у меня есть?

— Есть. Если не хочешь — можешь идти. Предполагаю, что из-за этого недоразумения, — Вестающая так всё и назвала, «это недоразумение», — у тебя будут неприятности.

— Скорее, ковылять. И неприятности будут.

— Будешь мне служить — неприятности не страшны.

Да уж.

— Значит, ты — Вестающая? — оперлась на палку получше Мирь, ибо лапа уже ныла от стояния.

— Да.

— Что-то я не уверена. Сомнительные обстоятельства, смею заметить.

— Она — Вестающая, госпожа, пусть госпожа верит, — уверяла Тоя.

— Ну ты посмотри на неё, — не оборачиваясь, сказал Арзис. Сложно сказать, что имел в виду.

Но Мирьянфа последовала совету, и разглядела Мауну. Всё понятно. Особенно на окровавленные ладони, которыми та уже измазала лук. О да.

— Мне кажется, ты не очень рассудительна для Вестающей, — рассудительно отметила Мирь. Добавила на мрамрийском: — _Не завидую, Таамлианна: угораздило с двумя безумцами ходить. Кто они?_

— Хозяйка очень хорошая, госпожа, — нахваливала Хозяйку Тоя, как товар; ремарку о безумии пропустила меж ушей.

— Не верю, — подытожила Мирь.

— Хозяйка у нас что надо, — не оборачивался Арзис. — У неё бывает такое, ну, не с той лапы встала, вспылить может, распереживается. И случаются недоразумения.

Мауна не говорила ничего, даже инсигнии не показывала с кольцом.

— Пусть Мауна покажет сирну, — надумала себе Мирь. Вон же она, у лисы на поясе.

Удивительно, но Мауна не обиделась и снова не възярилась, а показала. Та внимательно осмотрела.

— На ней написано «Ваалу-Амая». А Вестающую зовут Ваалу-Мауна? Слушайте, я себе пойду, если не убьёте. Простите, ради Ваала, если что не так, я не хотела вам чего плохого, и вообще всем.

— Да какая те разница? Если ненастоящая Вестающая, то Вклятва будет нерабочая, и скроешься в своём Верине. А так хоть до него по-тихому доведи. Этот третий, падла, он сбежал, может дружков привести. Тебе достанется, — тыкнул ей когтем чуть не в нос, — и нам новые неприятности.

Ну, хоть так.

— Ну идёмте, по Влее полями вас поведу.

— Мы тебя на фиррана посадим, если я его зацыкаю, — пообещал Арзис.

— Сначала Вклятва. Если нет — иди себе, — приказала Мауна.

— Ну уж нет, компанию наведёт. Только с нами, — не согласился Арзис.

— Не говори, — Мауна уже переставала слушаться, хватило её на чуть-чуть. — Или так, или иди прочь.

Подумав, Мирь сказала:

— Хорошо. Что делать-то?

— Тебя как зовут? — спросила Мауна.

— Мирьянфа. Мирь.

Не без трудностей, многих выяснений, некоторый объяснений и пары дурных шуток от Арзиса, Мирь вклялась Мауне, думая об одном: дойти (или доехать на фирране) до Верина, и там в нём исчезнуть, это ж её родное место.