Пламя (гет)

К обеду следующего дня Исенгриму снова стало хуже, и на этот раз настолько, что Нелл всерьез перепугалась, что он уже не придет в себя. Сколько она ни трясла его за плечи и ни прикладывала холодное тряпье к его раскаленному лбу, эльф не открывал глаза и не откликался на ее зов, только временами начинал неразборчиво бормотать что-то на своем языке. Прошло несколько долгих страшных часов, за которые девушка так вымоталась, словно еще раз проскакала на коне от отцовского замка до моста через Эпону. Она перебрала все лекарства, все вещи в седельных сумках, но ничего нового не обнаружила и в который раз начала беспокойно ходить из угла в угол, хотя через каждые три шага приходилось поворачивать назад. Наконец больной очнулся и хриплым голосом попросил пить. От горького отвара он наотрез отказался, сказав, что толку от этой гадости все равно не будет.

— Чем еще можно вам помочь? — поинтересовалась Нелл, отставляя кружку с отваром к очагу. Он криво усмехнулся.

— Ничем. Разве что ты владеешь магией и можешь перенести нас в Западный край к моему лекарю. Или свари мне мухоморов и отрави, чтоб зря не мучился.

— Вряд ли это понравится вашему сыну, — немного подумав, ответила она. Эльф усмехнулся, закрыл глаза и вскоре снова впал в забытье.

Нелл задумалась. Магия? Если б она владела магией… Многие проблемы решились бы тогда сами собой. Как замечательно было бы стать не обыкновенной девчонкой, беспомощной и растерянной, а могущественной волшебницей, которой подвластны силы природы и ведомы тайны мироздания! Тут в памяти Нелл всплыл рассказ Эримена о магических растениях, обладавших опасными и полезными свойствами, который она была вынуждена выслушать на одном из их первых тайных свиданий, когда перепутала подорожник с какой-то еще невзрачной былинкой. Эльф долго рассказывал об ацеласе — королевской траве, которую смертные использовали как салат, а бессмертные — как чудодейственное средство от всех болезней, потому что она оказывала необычайно сильное благотворное действие на тела Aen Seidhe, и никто не знал, в чем корень этой магии. Салат, салат… Крестьяне постоянно жуют всякую траву, смешанную в различных пропорциях. А у леса приютилось несколько крестьянских домов, и точно были огородишки и небольшие возделанные поля. Нелл продолжала лихорадочно размышлять, кружа по хижине и проклиная скрипучий пол. Теперь, конечно, уже поздняя осень, но ацелас неплохо переносит холода и, вполне возможно, остался у кого-нибудь в огороде, если его еще не съели или не высушили на зиму. Почему им с Эрименом не пришла в головы эта идея, пока он еще был в лесу? Видимо, беспокойство за отца помешало ему думать о чем-то еще, кроме лавок лекарей в ближайшем замке. Нелл остановилась и тревожно взглянула на пошевелившегося во сне эльфа. Можно пойти к домам… И что дальше? Ее закроют в погребе или убьют, приняв за воровку, а Исенгрим умрет в хижине в гордом одиночестве. Нет, обращаться к людям за помощью не вариант, теперь она не графская дочка, а всего лишь полукровка-бродяга, как и все ее соплеменники. Впрочем, можно было попытаться незаметно пробраться к домам, выйдя со стороны леса. Но там ведь в любом случае собаки, возможно, без привязи… Нет, слишком опасно, решила девушка и снова уселась у очага.

Однако после следующего приступа бреда раненого, который вызывал у нее беспросветный ужас, Нелл решилась на попытку поискать ацелас. Неизвестно, когда вернется Эримен, а сидеть в хижине с полумертвым бредящим эльфом, которого, в дополнение ко всему прочему, боишься до нервной дрожи — слишком тяжкое испытание. Убедившись, что он снова затих, Нелл бесшумно накинула плащ и побежала вверх по течению ручья, пугаясь каждого шороха и вздрагивая от любого дуновения ветра. Все вокруг казалось полным опасностей, каждое раскидистое дерево — скрывающим дикого зверя или более ужасное живое существо — зверя двуногого. К своему несчастью, она была еще и суеверна, и теперь воображение услужливо рисовало ей призраков и вервольфов, тем более что этот лес слыл проклятым из-за пары сотен закопанных где-то здесь еще в начале войны людей и эльфов. Солнце стало клониться к закату, и полукровка тысячу раз пожалела, что ушла. Что, если обратно к хижине придется пробираться в темноте, или ее поймают и путь назад она уже никогда не пройдет… Дальше Нелл испугалась задумываться. Когда она окончательно выбилась из сил, показался просвет между деревьями, уже окутанный вечерним полумраком. Нелл, надвинув на лицо капюшон, прокралась поближе к краю леса и присмотрелась.

Семь-восемь бедных дряхлых домишек нахохлились между лесом и берегом Эпоны, шумно катившей свои грязные воды на восток. Мост еще было видно — это радовало. Отпущенных собак она нигде не заметила. Три крайних огорода приближались к лесу и были отделены от него низкими изгородями, которые можно легко перешагнуть. Нелл легла на холодную отсыревшую траву и подползла поближе, задыхаясь от запаха какой-то дряни, превшей в кучах возле поломанных заборов. Дворы были пусты, видимо, время ее вылазки удачно совпало с часом вечерней трапезы. В первом огороде ничего, похожего на ацелас, не обнаружилось, как Нелл ни присматривалась, с трудом поднимая голову на нужную высоту. Во втором было несколько чахлых кустиков, но они росли слишком близко к дому. А вот в третьем огороде кустиков оказалось много, и все сидели в земле недалеко от изгороди. Но едва девушка приподнялась с земли и коснулась колючих прутьев, как из будки у дома с лаем выскочила огромная лохматая псина , натянув хлипкую цепь. Нелл, чертыхнувшись, поползла назад к лесу, уже не обращая внимания на попадавшиеся грязные лужицы, вонявшие болотом. Из дома высыпали люди и шумно заговорили на искаженном всеобщем.

-Там что, кто-то есть? Отпусти собаку, — расслышала она, уже скрывшись под спасительной сенью деревьев и брезгливо вытирая ладони о высокую траву.

— Да кому там быть в такой час? Нечего ей бегать, неровен час опять курицу у Эпейров задушит, или, чего доброго, поросенка загрызет, — скептически ответил другой голос.

— Недавно же были конские следы — верно, опять шлялись не то остроухие, не то их выродки, — настаивал первый.

Нелл невесело усмехнулась и пошла обратно, держась ручья. Теперь крестьяне насторожатся, и не видать ей ацеласа, как своих ушей. Когда деревья снова сгустились вокруг темным строем, она остановилась отдышаться и со страхом поняла, что солнце почти село. Ветер усилился. В небе сгущались облака, так что оно словно распухало, тяжелым пологом нависая над засыпавшей землей. Устало прислонившись к толстому стволу старой сосны, Нелл в очередной раз задумалась о том, как плохо закончилась затея с побегом. Вместо того, чтобы строить планы на счастливое будущее, сидя у костра рядом с Эрименом, она бродила по угрюмому лесу, соображая, как раздобыть ацелас для абсолютно чужого ей эльфа, который с удовольствием сжил бы ее со свету. Ко всему прочему, вот-вот польет дождь, после которого река, наверное, совсем скроет мост и отрежет их с Эрименом друг от друга. Окончательно потеряв самообладание, полукровка опустилась на тихо зашелестевшую хвою и заплакала, закрыв разгоряченное лицо руками, провонявшими болотной жижей. Между тем из туч над ее головой полетели первые тяжелые капли, и вскоре начался настоящий ливень. В такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит. Собаку… Решение было принято мгновенно, и Нелл, то и дело поскальзываясь и падая, побежала назад. Что, если они все же отпустили пса? При этой мысли колени у нее подогнулись от страха, но делать было нечего: она продолжила путь. В конце Нелл сбилась и проплутала полчаса, показавшиеся ей вечностью, однако, уже отчаявшись, натолкнулась на путеводный ручей и все же вышла из лесу к огородам.

Вот и все, пан или пропал. С колотящимся сердцем она перескочила через изгородь. Собака заворочалась было, но, к счастью для незадачливой воровки, осталась лежать в будке. Нелл кое-как нащупала в темноте колючие листья ацеласа. Она вырывала их вместе с корнями из жирной рыхлой земли, ломая ногти и обдирая пальцы, и совала один за другим в подол. Сердце ее билось где-то в горле, а пульс страшно стучал в висках. Наконец, последний кустик был выдран. Нелл вскочила на ноги, неуклюже перебралась через изгородь и побежала к лесу, сломя голову. Прочь от людей, собак, черных домов, в лес, в хижину, где ее, наверное, давно уже ждет недовольный Исенгрим. Лишь бы не догнали, лишь бы не заблудиться, только бы добежать...

А что, если лист не поможет эльфу? От этой мысли Нелл, повеселевшая было, снова пришла в отчаяние, но ненадолго: потоки воды, лившиеся с неба и насквозь промочившие ее волосы и одежду, не давали отвлекаться на посторонние мысли. Она с трудом пробиралась вдоль излучин потока, который был почти незаметен в окружающем мраке. Замучившись терять его из виду и снова находить, девушка прыгнула в ручей и остаток пути бежала то по каменистому дну, то по берегу, набрав полные сапоги воды. Она и не заметила, как выскочила на поляну, и испуганно замерла, часто и неровно дыша, когда ее усталый взгляд уперся в черную бревенчатую стену с алым глазом окошка. Толкнув дверь, Нелл без сил повалилась на пол, едва не задев Исенгрима, лежавшего на здоровом боку у гаснущего очага. Видимо, пытался подбросить дров, но не смог. Кое-как повернувшись к ней, он неодобрительно оглядел ее и хрипло рассмеялся, отчего перерезанные шрамом мышцы жутковато стянули ровную бледную кожу.

— Решила вернуться? А я уж думал, помирать мне здесь в одиночестве и без огня. Может, еще часок погуляешь под дождем? Можешь не торопиться, я потерплю.

Нелл неприятно поразила его замедлившаяся речь с долгими перерывами между словами, контрастировавшая с частым, сбивчивым дыханием. Она скинула мокрый плащ, аккуратно выложила растения из подола в пустую сумку и вышла, чтобы вымыть руки в ручье и принести воды для ацеласа. Потом, отпихнув эльфа в сторону, подбросила в очаг дров. Как хорошо, что Эримен успел их заготовить.

— Где ты шлялась, полукровка? — пробормотал эльф, не глядя на нее. — От тебя крестьянами несет.

— Не твое дело, — сердито прошипела Нелл, обжегшись о язычок пламени, пока вешала на крюк котелок с водой.

— И вправду, не мое, — насмешливо согласился Исенгрим. — Но, может быть, будешь милосердна и разведешь мне лекарство от боли? Или ты вернулась посмотреть, как я буду подыхать в муках, а?

Нелл, как во сне, побрела к седельным сумкам и трясущимися руками приготовила лекарство, молясь, чтобы оно не просыпалось на грязный пол. Одежда, противно прилипшая к телу, в прогревавшемся воздухе хижины холодила еще сильнее. С трудом пройдя три шага, отделявшие ее от Исенгрима, успевшего перевернуться на спину и с изумлением оглядывавшего залитую водой хижину, Нелл отдала ему чашку и села у стены. Все вокруг словно затянуло белой пеленой тумана, только очаг полыхал ярким оранжевым пятном. К горлу подкатила тошнота, а ноги налились странной дрожащей тяжестью, словно в них перекатывалась пара сотен маленьких свинцовых шариков. Несколько минут прошло в напряженном молчании, потом она, как сквозь подушку, услышала охрипший голос Исенгрима:

— Где бы тебя ни носило, тебе надо снять мокрую одежду, и поскорее.

Нелл болезненно сморщилась — голос эльфа искажался в ее голове, то превращаясь в шепот, то внезапно становясь невыносимо громким, — и безуспешно попыталась распутать затянувшиеся завязки на вороте платья.

— Поди сюда, Нелл, я помогу, — сказал он, и девушка кое-как подползла к нему. Совместными усилиями они справились с завязками. Нелл, с отвращением стащив с себя тяжелые холодные тряпки, натянула последнее платье, что у нее осталось из сухой и чистой одежды. По телу пробегали волны озноба, заставлявшие ее сворачиваться в комок, крепко обхватывая руками исцарапанные колени, и наклоняться к очагу в поисках тепла так, что кожу на лице начинало жечь от опасной близости пламени. Через несколько минут Нелл снова начала различать очертания предметов в хижине и, наконец, смогла вздохнуть полной грудью, перестав содрогаться от холода. Теперь наступила очередь ее добычи. Она с трудом подтащила седельную сумку ближе к эльфу, который изумленно поднял красивые темные брови, увидев ацелас. Лекарство помогло: он уже не кривил губы от боли и дышал гораздо ровнее, да и цветом лица перестал напоминать призраков из сказок.

— Я нашла это. Это может помочь?

— Да, попробовать можно, — задумчиво пробормотал Исенгрим. — Нарежь листья помельче и сделай отвар также, как варила кору. Как тебе взбрело в голову ограбить крестьянский огород, расскажешь позже. Ты соображаешь, что они сделали бы с тобой, попадись ты им в руки?

— Простого «спасибо» было бы достаточно, господин, — прошипела Нелл.

— Ну уж нет. Пусть тебя благодарит мой сын — ты ведь перед ним хотела выслужиться, а не обо мне беспокоилась, — заявил эльф, и девушка, отвернувшись, усмехнулась — тут она была совершенно с ним согласна. Все это только ради Эримена. И ради того, чтоб побыстрее убраться вместе с ним в один из многоцветных южных городов, оставив в прошлом воспоминания о его невыносимом отце.

Через час отвар из начавших увядать, но еще сочных растений, остро пахнущий хвоей и супом, был готов. Они промыли зеленоватой мутной жидкостью воспаленную рану и перевязали, пропитав ею бинты. Оставшееся варево Исенгрим кое-как выпил, недовольно прошептав, что эта дрянь в три раза более омерзительна на вкус, чем кора. Нелл, пропустив мимо ушей его недовольную реплику, снова села погреться у очага, закрыв глаза и положив голову на подтянутые колени. Ей не верилось, что она и вправду вернулась в хижину — казалось, подними сейчас веки, и вокруг снова зашумят столетние ели, заливаемые бесконечными шуршащими потоками ледяного дождя. Эльф несколько минут задумчиво наблюдал, как она клюет носом, потом неожиданно позвал:

— Поди сюда и ложись рядом со мной. Тебе надо согреться, иначе сама подхватишь какую-нибудь местную заразу.

Увидев недоверие, вспыхнувшее в ее усталом взгляде, он добавил:

— Не бойся, не съем. Тем более, поднялся северный ветер, и угол, в котором ты спишь, насквозь продувает.

Нелл, сперва несколько опешившая от столь щедрого и совершенно не заманчивого предложения, поразмыслив, решила все же его принять: из угла и вправду потянуло холодной сыростью, а пыльная паутина заколебалась от сквозняка. Пара капель, упавших с прохудившейся крыши на высохшие доски пола, подкрепила ее уверенность. Девушка заползла под край плаща эльфа, укрывшись сверху походным одеялом, и почти сразу провалилась в тяжелый сон. Впрочем, долго поспать не удалось — под утро Исенгрим толкнул ее в спину локтем и заставил приготовить еще порцию отвара. Безмолвно послав проклятье ему самому и всем его предкам до десятого колена, Нелл, непрестанно вздрагивая от холода, который не мог растопить даже ярко полыхавший огонь в очаге, снова нарезала негнущимися и опухшими пальцами твердые стебли и бросила их в котелок. Мельком взглянув на эльфа, она хотела было справиться о его самочувствии, но раздумала — по крайней мере, в здравом уме и не бредит, а остальное ее не касается. Перелив в кружку кипящий отвар, Нелл снова забралась под плащ и попыталась уснуть, не заботясь о том, как Исенгрим станет его пить и станет ли вообще. Однако сон не шел. Эльф уже давно осушил свою кружку, вполголоса бормоча ругательства, и затих, а Нелл тщетно пыталась уснуть, предвкушая очередной долгий трудный день. Ее разум, слишком утомленный непривычным физическим и душевным напряжением и встревоженный резким пробуждением, болезненно сосредоточился на деталях окружающей обстановки и малоприятных телесных ощущениях.

Сама того не желая, Нелл внимательно рассматривала древесный рисунок на серых половицах, изучала расположение хвоинок на еловых лапах, высовывавшихся из-под плаща, наблюдала за бесконечным танцем огненных языков на разваливавшихся ярко-красных углях. Потом ее мысли перекочевали к мучительно ноющим ногам. Она чувствовала каждую косточку в ступнях и вывернутых щиколотках, которые болтались в слишком широких голенищах сапог и страдали от резких приземлений в бесчисленные ямы. Да уж, этот лес будет помниться ей до конца жизни — болью во всем теле, тяжелой усталостью и облегающим вездесущим страхом. Страх… Напрасно Нелл вспомнила о страхе. На первый план в ее размышлениях и обострившемся восприятии тут же выступили звуки, доносившиеся из-за стен хижины, такой беззащитной и маленькой в огромном бесприютном мире. В очаге яркой вспышкой рассыпалось догорающее полено. От неожиданности Нелл резко отвернулась, зажмурив глаза, в которых танцевали огненные всполохи, и замерла, расслышав совсем близко размеренное сонное дыхание эльфа. Несколько минут она пролежала неподвижно, боясь шевельнуться. В памяти всплыли все жуткие перешептывания о нем, которые Нелл слышала с самого детства, сколько себя помнила. Корабль ее разума, совершенно потерявший управление, затопили волны суеверного ужаса. На миг ей показалось, что рядом с ней не живое существо, а нечто из иного мира — холодное, мрачное, безжалостное, способное на любую жестокость.

Однако Исенгрим не двигался и по-прежнему крепко спал. Мало-помалу Нелл успокоилась и, к своему удивлению, поняла, что его близость перестала казаться ей неприятной. В конце концов, был ли смысл чего-то бояться, когда она пыталась уснуть под боком у самого жуткого монстра в королевстве? Эта мысль позабавила ее и окончательно отогнала призрак страха перед темнотой, неизвестностью и живущими в них опасностями. По отяжелевшему телу мягкими волнами разлилось приятное тепло, а разум наполнило незнакомое чувство — глубокое, ничем не омрачаемое спокойствие, стирающее все мысли и тревоги. Нелл в полусне пыталась сосредоточиться и понять, откуда пришла эта волна спасительного покоя, но ничего не получалось, и она бездумно купалась в ощущении внутренней тишины и защищенности. Словно ее опоили волшебным зельем, избавляющим от всех забот и переносящим в мир сладких грез.

Когда за стенами хижины пронесся очередной порыв холодного ветра, Нелл неосознанно придвинулась еще ближе к Исенгриму и оказалась слишком близко — настолько, что почувствовала очертания его плеча и руки. Вглядевшись в спокойное лицо спящего, она снова задумалась о том, насколько совершенна его красота. Даже глубокий неровный шрам не умалял привлекательности эльфа, а словно подчеркивал правильность каждой линии на прекрасном мужественном лице. Красноватый отсвет пламени скрывал его болезненную бледность и ненавязчиво подчеркивал длину темных ресниц, оттенял точеные линии скул и подбородка, придавал розовый оттенок строго, но чувственно очерченным губам. Волны тепла, окутавшие тело Нелл, отозвались приятной тяжестью внизу живота, а по позвоночнику пробежала дрожь, словно легкое покалывание. Шокированная собственным бесстыдством, она отодвинулась подальше от запретного плода и сердито выругалась про себя — вот еще чего не хватало. Это же Исенгрим Фаоильтиарна, эльфийский бандит, негодяй, каких надо поискать, и главное препятствие на ее пути к счастью с Эрименом… Отец Эримена.

Но, как Нелл ни пыталась сопротивляться, наваждение никуда не исчезло. Вскоре она окончательно перестала понимать, что с ней творится, и прекратила бороться, измученная неведомым колдовством до предела. Словно завороженная, она снова и снова вглядывалась в черты лица эльфа и жадно вдыхала тонкий, дразнящий аромат его волос и тела. Желание прикоснуться к нему, почувствовать тепло его гладкой кожи мучило, сводило с ума, выворачивая наизнанку душу и разум. Наконец пытка стала выше ее слабых сил. Нелл, приподнявшись на локте, — моментально снова заныли старые шрамы, словно к ним приложили раскаленный металл — потянулась к лицу спящего и тихонько коснулась губами уголка его рта, тут же замерев от ужаса. Медленно, мучительно медленно приподнялись длинные ресницы, и она испуганно встретила спокойный взгляд его глаз, казавшихся совсем темными при таком освещении. Нелл ожидала чего угодно — насмешки, брани, пощечины, но Исенгрим, к ее удивлению, снова закрыл глаза и слегка повернул к ней голову.

Девушка воспользовалась молчаливым одобрением эльфа. Прикосновения к теплой, идеально ровной коже отзывались волнами приятной дрожи в губах и руках, голова кружилась, а сердце колотилось так, что было трудно дышать. Никто и никогда еще не вызывал в ней такой вспышки страсти, даже Эримен. Она сердито отогнала некстати всплывшее воспоминание о женихе и заботилась теперь только о том, чтобы не причинить боли тому, кто лежал в ее объятьях.

Исенгрим сдержанно отвечал на горячие поцелуи девушки, нежно касаясь губами ее губ, поглаживая по спине, скользя ладонью по плавному изгибу бедра. Он пребывал в полной растерянности. Не каждый день на него набрасывались с поцелуями малознакомые девицы, да еще собиравшиеся пару суток назад замуж за его единственного сына. Тем более, она была полукровкой, и ее прикосновения вызывали в нем отвращение и брезгливость на уровне инстинкта. Однако с этими малоприятными чувствами необъяснимо смешались удовольствие от неожиданной ласки и странное ощущение тепла, волнами распространявшегося по телу и отвлекавшего от противной ноющей боли в боку. Нечто похожее — словно бледный отсвет того, что он испытывал теперь — коснулось кончиков его пальцев, когда он схватил Нелл за руку во время ссоры с Эрименом. Тогда Исенгрим не нашел разумного объяснения этому явлению и вскоре выбросил мысли о нем из головы, списав его на искажение восприятия, вызванное разгоравшейся болезнью. А сейчас мягкие, нежные, физически ощущавшиеся потоки тепла заполняли собой все пространство между их телами, и эльф, растерянный и словно зачарованный, погружался в них все глубже и глубже, хотя в голове тревожно вспыхивала мысль, призывавшая оттолкнуть девчонку и отвесить ей пару оплеух, чтобы вспомнила о приличиях и о женихе.

К облегчению совершенно сбитого с толку эльфа, Нелл вскоре затихла, уткнувшись носом в ложбинку между его шеей и плечом, и неожиданно заснула. Он же продолжал сосредоточенно изучать терявшийся в ночной темноте потолок, вслушиваясь в ее дыхание и гадая, что за колдовство только что заставило его целовать полукровку, да еще и принадлежавшую другому мужчине. Может, негодная ведьма и его, и сына околдовала? В голове Исенгрима пронеслись размытые образы ее вероятного совместного времяпрепровождения с Эрименом. Он брезгливо поморщился, в то же время почувствовав что-то похожее на укол ревности — он не привык ни с кем делиться тем, что попадало в его руки. Но ведь полукровка ему не принадлежала и не будет принадлежать — подобное ему даже в кошмарах никогда не снилось. И все-таки что за странные флюиды перетекали от Нелл к нему, окружая их теплым облаком? Исенгрим все еще ощущал отзвуки этих импульсов, которые словно стирали неприятные проявления лихорадки, заглушали боль и превращали тошнотворную слабость в приятную усталость. Он вспоминал все, что знал о магии, но не мог найти ничего похожего, да ему и не верилось, что в крови совершенно заурядной на вид девицы была хоть капля волшебства. Тем более, Исенгрим, хотя и сам происходил из старого рода, владевшего тайными силами, всю сознательную жизнь был вынужден защищать себя с оружием в руках, а потому презирал магию и тех, кто ей пользовался. Ему не верилось, что какое-то там колдовство может так одурманить его разум.

Неясные догадки и подозрения мало-помалу стали складываться в предположения. А что, если Нелл совсем не та, за кого себя выдает? Тем более, ее предполагаемые родители — люди без всяких признаков эльфийского происхождения. Все это выглядело как неизвестно чей заговор с неясной пока целью. Но если задачей девчонки было, например, завлечь их с Эрименом в ловушку, на кой она тогда бегала за ацеласом под дождем в такую даль? Если она, конечно, бегала, а не торчала у костра со своими сообщниками, помогая им пытать Эримена. Нет, снова несостыковка: тогда чего ждут гипотетические заговорщики? Могли бы давно отправить на тот свет и отца, и сына или потребовать за них выкуп. Или выпытать что-нибудь у Исенгрима. Больного эльфа разговорить было бы в разы легче, чем здорового.

Или вся интрига заключалась в отказе дать сыну разрешение на позорный брак? Исенгрим задумался, рассеянно перебирая пальцами волосы спящей Нелл. Ну конечно! После побега ее честь безвозвратно запятнана и о перспективе найти другого жениха можно забыть, то есть Эримен обязан жениться по обычаям dhoine, на которые Aen Seidhe плевать хотели. Не будет свадьбы, граф вроде как папаша полукровки либо начнет войну с эльфами, что ему невыгодно, либо обратится за судом к королю, который сможет диктовать Западному краю условия, на которых Брандон согласится простить нанесенное оскорбление. Какие угодно условия… И болезнь Исенгрима тут пришлась весьма кстати для предполагаемых заговорщиков. Девица, как образцовая невестка, благородно ухаживает за болящим родителем возлюбленного, и в то же время совершает поступок, который решительно перечеркивает всякую надежду получить его благословение. Интересно, какая роль в вырисовывавшейся пьесе могла быть отведена Эримену?

К утру в голове Исенгрима созрело остроумное, на его взгляд, решение всех проблем: он даст свое согласие на свадьбу — но только через год. И этот год непослушный сынок проведет в северном королевстве, где сохранился анклав эльфов, в почетном плену, то есть в составе посольства, а яблоко раздора — полукровка будет под надзором в замке самого Исенгрима. И уж он сделает все, что от него зависит, чтобы она с ужасом вспоминала эти двенадцать месяцев всю оставшуюся ей жалкую жизнь.