Жди меня, зелёненький! (гет)

Перед самым их уходом Сплитер отозвал Рафаэля, чтобы поговорить. Кана сначала хотела проигнорировать это и подождать своего черепашку снаружи, благо выглядела она как нормальный житель Нью-Йорка, но что-то её остановило. Она с тяжелым вздохом развернулась почти на десять градусов и прислонилась к косяку, принявшись подслушивать. В руке она сжимала карту, выпавшую во время утреннего гадания…

— …Она не совсем то, что необходимо тебе, сын мой.

— Но, Учитель... Отец… — растерянный и какой-то грустный, потерявшийся голос Рафа наводил на нехорошие мысли.

Сплинтер вещал так, будто разговаривал с душевнобольным.

— Я понимаю твоё смятение. Первая искренняя любовь — она не всегда счастливая и удачная, не всегда взаимная. Я уже рассказывал тебе о том, как я любил в первый — и в последний — раз, и пойми, Рафаэль, что так хоть и не всегда бывает, но для нас, таких, любовь под запретом…

— Нет! Она не такая, отец! — Рафаэль говорил почти с болью в голосе. Кана стояла, оперевшись плечом на косяк, и слушала разговор старого крысюка с Рафаэлем.

Зелёный гигант был таким… таким... У Альбероны не находилось слов, чтобы описать, что она думала и чувствовала к Рафаэлю. Он был большим и тёплым, его сильные руки обнимали так нежно и крепко, что сердце выпрыгивало из груди. Он был достаточно умным, но умел признавать свои ошибки и неправоту. Он не подавлял авторитетом и не стелился перед ней, он был Личностью — с большой буквы, и это было в нём, наверное, наиболее ценно. Ну и что, что зелёный? Ну и что, что панцирь потрескался и порой кровоточил, причиняя невыносимые страдания? Она видела, как он плакал. Она видела, как он дрался. Она знала, как он смеялся, и как басовито отдавался его мягкий смех в его груди, если обнять огромного ниндзя-черепашку и приложить ухо к груди, где панцирь, как по волшебству, сразу становился тоньше и как-то мягче… Она прекрасно знала, что желанна, что он хочет её — не только ходить с ней за ручку, показывая подземный мир, не только катать её на себе, прыгая с вершины огромного стеклянного Эмпайр-Стейт-Билдингс, не только тайком показывать романтику ночного Нью-Йорка и защищать от хулиганов… Она прекрасно знала, что Рафаэль хочет её как женщину, жаждет обладать ею физически — но ни разу за всё то время, что они пробыли тут, он не сделал даже намёка на это! А потому слова крысюка больно били не только по Рафаэлю, который опустил голову в красной бандане к полу и сжимал кулаки, но и по ней самой, раня в самое сердце.

— …Она — человек, тем более, из другого мира. А ты — не только ниндзя, у которого не должно быть слабостей, но и мутант... Её интерес наверняка одноразовый; она исчезнет, вернётся в свой мир, а ты останешься тут с разбитым сердцем… — вещал Сплинтер.

У Каны сдали нервы.

— Слышь ты, крысюк подпаленный! — громко воскликнула она, пинком выбивая хлипкую дверцу одного из переходов наружу и входя в небольшое помещение, где разговаривали Раф и Сплинтер. — Ты что, мастер Макаров или Полюшка, чтоб учить меня, кого хотеть и кого нет? Ты вообще обо мне хоть что-то знаешь, животное ты облезлое?! — Кана упёрла руки в бока, и вокруг неё легонько дул ветерок, напоминая небольшой сквозняк. — Не охренел ли ты, «Уч-читель», решать за нас, какими будут наши отношения?

— Поймите, мисс Альберона...

— Да не пойму, — фыркнула Кана и крепче сжала выпавшую сегодня карту Таро. «Любовник».

— Кана, я не знаю, кому верить... Ты... и Учитель… Я разрываюсь, — покаялся Раф.

Добряк гигант сидел сейчас перед ней и Сплинтером на бетонном холодном полу, поджав под себя ноги, и лицо его было пасмурным. Кана подошла к нему, и он уткнулся головой ей в живот, обнимая обеими руками и вдыхая её запах. Горячее дыхание щекотало кожу, и большие трёхпалые руки ощущались, как защитный кокон.

— А ты верь своему сердцу, — Кана улыбнулась и, присев на колени, взяла лицо черепашки в свои ладони. На большом лице Рафа это смотрелось почти что игрушечно, но Кане было наплевать. Она поцеловала Рафа, впервые с момента их знакомства — намеренно и осознанно — и вложила в этот почти что целомудренный поцелуй всё, что у неё было на сердце. Любовь и нежность, уважение и признание, страх потерять и невероятную надежду на светлое будущее. Раф удивленно открыл глаза, всматриваясь в лицо той, что покорила его сердце.

— Свали, крысюк, — отбрила Сплинтера Кана, удобнее устраиваясь в объятиях Рафа и кладя ему голову на плечо, поглаживая кончиками пальцев расходящийся и утончающийся узор панциря. — И без тебя разберемся.

Сплинтер, раньше и не подозревавший, что у Рафа всё взаимно, только улыбнулся себе в усы. Рафаэль был достоин лучшего, и уж если это лучшее — иномирная девушка с волшебными картами, то так тому и быть. Все его сыновья заслуживали счастья, и Раф — не исключение…

— Нам пора, да? — грустно вздохнула Кана, проводя кончиками пальцев по лицу теперь уже точно — любимого.

— Да, нам пора, — он в последний раз сжал её в объятиях и слабо улыбнулся.

Она поцеловала его снова, смело и отчаянно, передавая все свои чувства, и первая направилась к двери. Несколькими мгновениями позже Раф догнал её уже снаружи, но на лице его сияла ничем не прикрытая улыбка счастья, которую он даже не думал прятать. Братья, посмотрев на него, только улыбнулись, тут же вновь нахмурившись. В отличие от счастливчиков Майки и Рафа, у них… У них взаимности не наблюдалось, и даже каких-то подвижек к большему не было! А сейчас это и вовсе перестало быть важным.

Их ждало небо, разваливающееся пополам.