Орнейские хроники -2 (гет)

Таласса

Дом на окраине Талассы вновь звучал голосами: в гостиной разыгрывалась сцена с участием тех же действующих лиц, что и прошедшей зимой. Все так же двое в капюшонах сидели за столом, а третий, молодой мужчина со стянутым в хвост светлыми волосами, стоял перед ними. Разве что длинный вечер месяца Вереска все никак не хотел перетекать в ночь, и посему в свече не было необходимости.

— Пришло время, Хин, — глухо произнес пожилой.

Хин, застывший, напряженный как струна, видел только двигающиеся губы в обрамлении седых усов и бородки и до сих пор не знал, с кем имеет дело. И знать не хотел.

...Семь лет назад его, солдата городской стражи в северном Валансе, повязали за то, что прикончил теньента, изводящего его бесконечными придирками. Тогда, понятно, у него было другое имя. Однако к нынешнему он настолько привык, что даже в мыслях себя называл Хином. Так вот, болтаться бы ему на виселице, с чем он даже и смирился, да только молокосос оказался из побочной ветви одной родовитой семьи. Дальние родичи невесть почему взялись рьяно настаивать на древнем законе, времен эпохи Тьмы.

«Ударивший командира в спину подлежит особой казни, называемой Трилистник».

Умирать осужденному предстояло три раза: сначала не до конца задохнуться в петле, дрыгая ногами на потеху народу, затем со вспоротым брюхом любоваться на свои потроха, и лишь после палач топором снес бы буйну голову. И добились же. Тогда к нему в камеру и пришел невзрачный человечек. Предложил избавление от казни. Влиятельным господам нужен был верный человек с воинскими умениями, кому отступать некуда и терять нечего. Хин согласился. Чего не согласиться-то? Казнили какого-то бедолагу, имевшего несчастье быть похожим на него. А его посадили в карету и привезли полюбоваться да послушать вопли. «Трилистник» собрал много людей. Невиданное же. Палач, желая угодить толпе, делал все долго. Так что Хину вполне удалось проникнуться моментом.

Его привезли сперва в Талассу, и он впервые встретился с нанимателями, которые внятно объяснили, чем он теперь будет заниматься. А затем — в уединенное и охраняемое загородное поместье. Где находилось — так и не скажешь, везли с повязкой на глазах, а стены высоки. В поместье были и другие «ученики». Всего около десятка. Но приятельствовать Хин ни с кем не собирался. Поначалу заставляли упражняться то в ножевом бое, то на кулаках или в стрельбе. Потом пошло иное — про яды, и как действуют, как разговорить пьяного, как запугать трезвого. Как выдать себя то за купца, то за жреца. Какие краски да бабские притирания годятся, чтобы из белокожего северянина в знойного южака превратиться. Или наоборот.

Он мотнул головой. Из всей этой заварухи он вынес ненависть к аристократам и небрезгливость. Разумеется, его наниматели тоже принадлежали к высшему сословию. Однако для Хина они были не людьми, а порождением Теней. Никогда он не видел их лиц, и так было проще. Ему говорили, что делать, он исполнял. И со всем тщанием. Ибо очень хорошо помнил, каково это — вслушиваться в шаги стражников, гадая, идут ли уже за ним или нет. Платили исправно, а утруждали не так, чтобы непосильно. И все его устраивало. Но прошлой осенью велели в Тайную стражу наняться, и Хин испугался: а ну как узнает его кто? Семь лет — немалый срок, так ведь и память у иных собачья. Или Товье справки наведет...

«Больно кому ты сдался» — хмыкнул тогда седобородый при виде его заминки. — «Ври складно, да в одно. Тебя и мать не признает сейчас».

Хин, поразмыслив, согласился: далеко он ушел от диковатого озлобленного парня из глухомани. А в «легенду», что ему состряпали, так почти и сам поверил.

Все прошло проще, чем ему представлялось; теперь же предстояло сучку благородную без визга и копоти выкрасть и доставить в этот дом, и вот это задание уже совсем не нравилось Хину. Он-то думал, что шпионить всего лишь представлен. А тут вон что. Его смущало не столько высокое положение сьеры Лары и охрана, а нечто, что исходило от нее, мелькало во взгляде. Непостижимое разумом, но весьма ощутимое, вздыбливающее волоски по всему телу...

— Ты заснул что ли? — недовольно спросил молодой, выставляя на стол флакон из зеленоватого стекла: — Вот снадобье. Его пары вызывают глубокий и долгий сон. Смотри, сам не надышись. И помни, сьера Лара не должна закричать, если не хочешь, чтобы за тобой погналась половина Талассы.

— В поездках сьеру Лару постоянно сопровождают драгуны, нападать на улице — дураком быть, — угрюмо ответил Хин. — И дом охраняют. Единственно, когда возможно добраться до нее — на выходе из госпиталя Сестер. Каждый второй и четвертый день седмицы она бывает там с полудня и до часа вола. Карета во двор не заезжает, я тоже жду у ворот. И солдаты к часу вола начинают скучать. Есть там привратник, блаженный старец, с ним никаких хлопот. Кого охранять-то? Калек?

— Молодец, — одобрительно заметил пожилой. — Действовать будешь не в одиночку. Солдаты — не твоя забота. Значит, через два дня. К часу вола к госпиталю подъедет возок. Возницу опознаешь по... трилистнику, приколотому к шляпе, — тонкие губы иронично скривились.

«Дери тебя Тварь Запредельная» — мысленно ругнулся Хин.

— Солдатами займутся. Это будет знаком, — продолжал пожилой. — От тебя требуется быстро прижать к лицу сьеры Лары тряпицу, смоченную снадобьем. И затащить ее в возок.

— В Альби мне потом оставаться нельзя, — буркнул Хин. — А может — и во всем Орнее.

— Здесь вас встретят. Тебя проводят до безопасного места.

«Или прикопают в саду...»

— Плата тебя не огорчит, — вставил молодой. — Если все пройдет, как надо, получишь сотню золотом. Ты нам нужен, Хин. Хорошо себя проявил — такими людьми не разбрасываются. Орней велик. Советую отсидеться в Ветанге. Иди в Кап-Феррет. Наш человек тебя найдет.

— А если не удастся?

— Ты уж постарайся. Иначе пеняй на себя. Если схватят или предать надумаешь — «трилистник» за счастье покажется, — с угрозой сказал седобородый. — Уж поверь, способ найдется тебя достать.

* * *

Записку от месьера Эрана доставили утром, когда Лара заканчивала завтракать.

Речь в ней шла о содействии в одном деликатном деле «с целью постичь истину», для чего Ларе предлагалось прибыть во Дворец Справедливости, что на площади Вздохов. Начальник Тайной стражи Товье должен был посвятить ее в остальные детали.

Впрочем, Лара уже знала, в чем заключается ее участие, и говоря по правде, никакой радости не испытывала. Днем ранее она получила непривычно длинное письмо Раймона, в котором тот излагал события прошлого лета, когда галейцы попытались завладеть Звездой. И в том числе он писал о предательстве одного из солдат, являющегося племянником арестованного. О последствиях своего пребывания в плену муж упомянул парой фраз, однако Лара вытянула из Каролины подробности, в том числе — о роли Уно в освобождении Раймона. Ей стала яснее подавляемая неприязнь парнишки, больше похожая на ревность. Ну что же, с этим она разберется чуть позже, тем более, что в этот раз муж оставил Уно в Талассе. Тот зимний вечер положил начало начало второму лунному месяцу. Улыбнувшись, она накрыла ладонью низ живота, где переливался лазоревым и сиреневым цветок зародившейся жизни. Однако улыбка сразу же погасла: предстояло скрытно присуствовать при допросе хозяина харчевни и попытаться определить, насколько он искренен в ответах, а если получится — посмотреть его глазами. Внутри всколыхнулось несогласие, неприятие. Она уже научилась ставить барьер от переживаний и чувств других людей. И старалась особенно сдерживать свои способности в отношении близкого окружения. Подло вторгаться в чужую душу! После полудня ее ждут в госпитале, что, если она напрасно истратит силу на участие в допросе?

Лара сжала губы. Но затем подумала про неровный рубец на виске Раймона, и другой, на плече, — странного, синюшного цвета. Ей и раньше казалось, что с той раной было что-то не так, а по словам Каролины выходило, что метательный нож был смазан ядом, и только чудом Раймон выжил. Когда он вернется, ей надо поработать с его плечом...

«Откуда сомнения? — спросила она себя. — Мой муж был на волосок от смерти. И от рук тех, с кем может быть связан Гастон Пеан, погибли другие. И погибнут еще, если не удастся выявить предателей».

Носительнице дара не должно роптать. Недавно часы отбили час Ласточек, ей хватит времени, чтобы восстановить силы.

Кивнув своим мыслям, Лара сказала горничной:

— Вивьен, перо и бумагу. Потом помоги мне одеться.

Она написала несколько строк, извещая о своем прибытии и велела послать выбрала нераспашное строгое платье из темно-серого атласа с узкими рукавами и белой кружевной пелериной, закрывающей грудь и плечи. Затем взяла футляр со Звездой и опустила его в потайной карман, скрытый в складках юбки. Когда она вышла во двор, карета уже стояла напротив крыльца и солдаты сопровождения сидели в седлах. Подойдя к карете, Лара встретилась взглядом с телохранителем, приставленным к ней Товье, и остановилась. Хинардин Блесуа или Хин, всегда держался с почтением и без навязчивости, однако Лара ощутила волну напряжения и смутной, почти неуловимой неприязни. Что это могло означать?

Хин, поклонившись, открыл перед ней дверцу. Лара, устраиваясь на сидении и расправляя складки платья, еще на миг задержала на нем взгляд. Ни один мускул не дрогнул на невозмутимом, не лишенном хищной привлекательности лице телохранителя. Аккуратно прикрыв дверцу, он занял свое обычное место на запятках. Пожав плечами, Лара выкинула из мыслей странности настроения Хина и сосредоточилась на предстоящем деле. До сих пор не не приходилось проникать в память другого человека. Одно дело — заглядывать в ауру страждущих, ища затаившуюся болезнь, и другое — копаться в разуме допрашиваемого. Оставалось надеятся, что Звезда подскажет верный путь. Ее занимал и другой вопрос — насколько начальник Тайной стражи осведомлен об ее даре, ведь месьер Эрнан и жрецы не стремились расширять круг посвященных.

Карета выехала на площадь Вздохов и Лара невольно напряглась. Площадь снискала себе печальную известность во всем принчипате как место публичных казней. В центре возвышался каменный эшафот. Однако он был пуст, а горожане, не замедляя шага, шли по своим делам. Вершения правосудия, судя по всему, сегодня не предусматривалось. Лара лишь ощутила слабые отголоски давнего страха, страдания и злорадного любопытства, ошметками тумана плавающими над площадью.

С северной стороны нависал овеянный мрачными легендами Кастель-Тристец. Крепость-тюрьма из серых гранитных блоков, с четырьмя мощными угловыми башнями и зубчатыми стенами. Ее окружал глубокий ров, наполненный водой; с площадью соединял подъемный мост, охраняемый двумя часовыми. На противоположной стороне находился трехэтажный Дворец Справедливости, сложенный из бежевого камня. Слева к прямоугольному зданию примыкала часовая башня, и Лара из окна кареты залюбовалась на искусно сработанный циферблат. На темно-синем фоне сверкали позолоченные фигурки, символизирующие каждый час: серпик луны и упрямо нагнувший голову бык, изящная ласточка и напружиненный перед прыжком волк, многолучевой солнечный диск, и человечек с увенчанным колпачком шестом, который гасил огонь в высоком треножнике.

Карета проехала вдоль чугунной ограды, сочетавшей в своем узоре весы, меч правосудия и розу — символ Альби, и остановилась возле ворот, где расхаживал невысокий и юркий человек одетый по традициям законников в темное. На высокий ранг указывали бархат, а не сукно камзола, и золотая фибула с изображением вписанного в треугольник глаза.

Едва Лара сошла на мостовую, мужчина коротко, по военному, поклонился и заговорил, топорща пышные усы:

— Начальник Тайной стражи Товье. Мое почтение, сьера Оденар. Благодарю, что вы так быстро откликнулись.

— Милость Странника с вами, господин Товье. Буду рада помочь. Если сумею.

Мгновение Товье остро и цепко смотрел ей в лицо темными глазами, затем, спохватившись, опустил взгляд:

— Пройдемте, арестованного уже доставили. Я расскажу вам суть.

Они вошли в просторный вестибюль и поднялись на третий этаж. Если Лара думала обнаружить тягостную или даже зловещую обстановку, то она ошибалась. Внутри Дворец отличался от обычного магистрата разве что наличием часовых на входе и публикой. И возможно, меньшей суетой. Деловито сновали чиновники и писари, степенно шествовали судейские в мантиях, мелькали зеленые мундиры вестовых. Однако никаких влачащих тяжелые оковы узников под дулами мушкетов ей не встретилось.

— Полагаю, в общих чертах вам известно, в чем обвиняется Пеан, — полуутвердительно проговорил Товье.

Лара кивнула:

— Мой супруг написал мне о предательстве среди солдат и о подозрении, что этот человек связан с галейцами.

— Замечательно, — Остановившись возле скромной двери, Товье отпер ее. — Прошу вас.

Войдя внутрь, Лара огляделась: небольшая комнатка, погруженная в полумрак, затененные тяжелыми портьерами окна, у стены, на возвышении — кресло, рядом свисает витой шнур.

Товье зашел следом и сказал, понизив голос:

— Сьер Эрнан уведомил меня, что вы способны не только определить, лжет ли арестованный, но и... большее. Отсюда вы услышите и увидите все, а ваше присуствие останется незамеченным.

«Так значит, его светлость рассказал о моих способностях. К лучшему, теперь не придется лгать мне».

Товье поднялся на возвышение и сдвинул рычажок. На уровне глаз сидящего человека в стене открылось небольшое круглое отверстие. В комнату проник рассеянный свет, донеслись неясные голоса.

— Я вас оставлю, сьера Оденар, — совсем тихо сказал Товье. — Приду после окончания допроса. Если что-то потребуется — потяните за шнур. Да поможет вам Странник.

— Да поможет, — отозвалась Лара, садясь в кресло.

Дверь за начальником Тайной стражи закрылась. Лара достала футляр со Звездой и положила на колени, затем прильнула к глазку. За стеной обнаружилась довольно просторная комната. У дальней стены — массивный стол и три стула с высокими спинками. Два из них пустовали, на третьем сидел совершенно лысый мужчина в чиновничьем кафтане, и делал пометки в пухлой тетради.

Перед столом ерзал на табурете еще один мужчина — в потрепанной одежде, худощавый, со всклокоченными волосами. Скрипнула дверь, в допросную быстрым шагом вошел Товье. Чиновник вскочил на ноги и поклонился.

— Начинай, Антуан, — приказал Товье, усаживаясь на центральный стул.

Лара открыла футляр, взяла камень в руки и вновь посмотрела в глазок, мысленно устремляясь к арестованному. Звуки приблизились, она услышала неровное дыхание Пеана и сосредоточилась, чтобы поймать поток.

— Итак, ты Гастон Пеан, владелец харчевни в Карде под названием «Три медяка»? — гнусаво спросил Антуан.

— Дак известно же вам сие, добрые сьеры, — пробормотал харчевник. — Уж по десятому разу вопрошаете...

— Сколько нужно, столько и спросим. А ты отвечай, — оборвал его чиновник.

— Все верно... я и есть.

— Ален Бестье, твой племянник, бывал у тебя с друзьями?

— Бывал...

— Не припомнил кого из друзей? Может, говорил с кем подолгу или часто встречался?

— Н-не припомнил... Р-разные люди были, — Пеан принялся нервно озираться по сторонам.

— Не вертись, шею сломаешь, — вдруг сказал Товье и харчевник притих и сжался.

Лару замутило от отвращения, смешанного с жалостью. В ауре Пеана сплетались едко-желтые цвета страха и бурый — глухая, неодолимая ненависть к допрашивающим, а еще горькое недоумение: за что? Его-то за что?! Глубоко вздохнув, она усилила напор.Будто продираясь сквозь плотный, оплетенный паутиной кустарник. Пеан издал невнятный горловой звук. А допросная вдруг искривилась, поплыла. Нахлынули досада и злость, и Лара осознала, что это — чужие, не ее чувства. Она откинулась на спинку кресла, и опустила веки, пытаясь удержать поток.

Ален, дери его Тьма, должен три кроны. Обещался с жалования отдаст, так только месяц уже миновал. А ведь есть деньги, точно есть! И хмырь этррурский опять приперся... У него бы и одалживал. Сразу видно — не перебивается с хлеба на воду!

Чужими глазами она смотрит на столик в углу, где здоровенный русоволосый парень в расстегнутом бордовом мундире с сержантскими нашивками о чем-то тихо говорит с одетым по этрурской моде мужчиной постарше. У того из-под широкополой шляпы на белый отложной воротник падают вьющиеся пряди черных волос. Лицо остается в тени. Что-то знакомое есть в этррури. Знакомое и... неправильное. Приходит знание, что он не тот, за кого себя выдает. Столик приближается, и Лара видит, как мужчина протягивает сержанту свернутый в трубочку и перевязанный нитью листок бумаги. Еще один шаг. Она хочет заглянуть под шляпу...

— Прекратите, умоляю! Какая Тьма тут творится?! Не знаю я ничего, не зна-а-ю! Странником клянусь! Руку суну в Священный Огонь!

В уши ввинтился вопль Пеана, и видение рассыпалось. Лара зажмурилась, выдираясь из потока, нашарила футляр и убрала внутрь Звезду.

В допросной заговорили, затопали, потом все стихло. А через несколько мгновений дверь приоткрылась.

— Сьера Оденар, вам нехорошо? — прозвучал встревоженный голос Товье. — Послать за лекарем? Или воды желаете?

— Ничего не нужно, — она открыла глаза. Головокружение в самом деле быстро проходило. Гораздо быстрее, чем после видения Квилиана. Ее дар набирает силу?

— Этот безумец вдруг завопил и задергался. Пришлось вызвать стражу и отправить его в Кастель-Тристец. Он испугал вас?

— Гастон Пеан не виновен в том, в чем его подозревают, — твердо сказала она. — Однако попросите его вспомнить этрурри, который тоже наведывался в харчевню. Когда он придет в себя, конечно же. Пусть как можно подробнее опишет его. Это все, чем я могу помочь. Не очень много, правда?

— Вы помогли, сьера Оденар. Благодарю вас. Я все-таки пошлю за лекарем.

— Не нужно, — Лара поднялась на ноги.

— Позвольте, я провожу вас до кареты.

Товье смотрел на нее с плохо скрываемым и почти суеверным восхищением, а Лара все никак не могла избавиться от ощущения паутины, прилипшей к лицу.