Фальшивая л... (гет)

Я вернулась домой пешком, несмотря на предложение Эдварда. Мне хотелось побыть одной и подумать. Люди оглядывались на меня, а я не обращала никакого внимания, ведь никто из них мне не поможет, никто не захочет окунуться в омут лжи и предательства. Такой пожар в моей душе погасить невозможно.

Начиная еще со школьных лет, я бегала за Дареном, самым красивым мальчиком в нашем классе, который не был занудой или зазнайкой, он просто был нормальным. Он всегда был готов прийти мне на помощь, поддержать меня или поболеть на выступлениях в школе искусств. Однажды, в преддверии Нового года, наш класс заставили украшать концертный зал, но большая часть учеников сбежала, чтобы вести легкую и беззаботную жизнь вне школьных стен. Нас осталось всего несколько человек, совесть которых всё еще жила и иногда напоминала о себе. Я наводила порядок за сценой, потому что все блестки и мишура летели именно туда. Раздраженная и уставшая, я уже в сотый раз выметала мелкие части украшений, но тут меня попросили закрепить надпись на ширме. Для этого мне нужно было взять высокую лестницу, подставить её, залезть наверх и прикрепить пожелание к темно-синей материи. Всё показалось простым, но, когда я принесла лестницу, мои ноги затряслись, словно Пенелопа сказала мне, что знает о моем плане. Чтобы не упасть, я должна была не смотреть вниз, и это тоже кажется легким, пока ты сам не поставишь ногу на седьмую ступень и не увидишь, что прыгать будет высоко. Я продела булавку в картон и ткань, закрыла её и уже хотела было спускаться, как почувствовала, что лестница падает в бок. Я закричала, что было силы, закрыла глаза, приготовившись очнуться в больнице. Но вместо того я оказалась в руках Дарена. Я открыла глаза и увидела его мелкие веснушки. Рядом охали одноклассники, на полу лежала злополучная лестница, а я была спасена. Я не помню, о чем он говорил потом, но я была бесконечно благодарна ему.

Да, память — странная вещь. Иногда ты что-то забываешь и вспоминаешь это в самый неподходящий момент. Я ясно чувствовала, что Дарен — мой суженный. Но с появлением Эдварда я засомневалась.

Статный, великолепный, благородный (как мне тогда казалось), богатый Эдвард, друг Дарена. Про таких людей обычно говорят «породистые», хотя я точно не знаю, что это значит. Все девушки университета вешались ему на шею, ведь каждая знала, что дано ему в наследство и какое будущее его ожидает. Но я хотела быть с Дареном, спасшим меня и подарившем мне счастье.

А сейчас то же я чувствую с Эдвардом. Он заставил моё сердце трепетать, как делал это некогда Дарен. Я была готова петь и танцевать, едва увидев его рыжие волосы и светлую кожу. А теперь…я замираю, как только вижу небрежно уложенные локоны Эдварда, его вызывающе расстёгнутую рубашку. Как странно… может, я всю жизнь любила Эдварда, но только не хотела признаться себе в этом? Или я всю жизнь притворялась, что люблю Дарена? Или я вообще никого никогда не любила? Я не знаю...

Я пришла в холодную квартиру, где никто меня не ждал. Сквозь задернутые темные шторы не проникал свет, на втором этаже хлопало окно, с лестницы дул холодный воздух. Я села на ручку дивана, и моя спина скатилась на сидение. Волосы упали на лицо, я закрыла глаза, и горячие слезы потекли по щекам. Мне хотелось любить и быть любимой, хотелось, чтобы меня кто-нибудь обнимал при встрече, говорил ласковые слова и просто уделял мне внимание. Неужели мучения моей души никто не слышит?

Телефон зазвонил тихо, вибрируя.

— Эй, детка, — услышала я радостный голос Сабрины, — ты же помнишь о лучшем на планете дизайнере? Жду твою прекрасную статью! Я пошью тебе шикарное платье.

— Супер, спасибо, — ответила я, принимая более веселый голос.

Она отключила разговор. И снова теплые ручейки покатились к ушам. Я приложила ладонь ко лбу, смахнула волосы, стирая слёзы вместе с макияжем, поднялась, сбросила с себя куртку, туфли. Украшения я резко сорвала, бусины посыпались по полу, стучали и катились. Я заглянула в овальное зеркало, где увидела девушку с размазанными пятнами косметики по лицу и шее, растрепанными волосами и похоронным взглядом. Я взяла за полы платья, сняла его и снова посмотрела на себя. Горячая ладонь легла на гладкую поверхность деревянного столика, на котором стояли различные виды духов, косметики и бижутерии. В мгновении ока всё полетело на пол. Сильным рывком я сбросила всё — стеклянные корпуса разбились, духи расплескались, комната наполнилась резким запахом спирта, украшения ударились в стены, разбросались по ковру, румяна и тени раскрылись, высыпаясь на лету. Гостиная превратилась в хаос. Я оглянулась на зеркало. У моей ноги лежала помада, которую я подняла и нарисовала ей на зеркале красный поцелуй. Я долго смотрела на него, потом подняла ладонь и провела ею по нему, красный след протянулся до края зеркала.

Я, аккуратно шагая между осколками, прошла в ванную. Включила горячую воду, заткнула проход и вышла. Собирая части корпусов духов, я ступала по мокрому полу и улыбалась. В ту минуту я казалась себе сумасшедшей, безумной, опасной. Эта игра, это предложение, эта ложь сделали меня такой. Люди, окружающие меня, чего-то ждали от меня, чего-то требовали. А всё, что я хочу, было так близко и так далеко. И что меня тогда так дернуло уехать? И что тогда остановило меня сообщить всем о командировке? Я бродила по залу между кресел, слегка касаясь кожаной обивки. Голова склонилась на бок, волосы растрепались и прилипчиво прижались к щеке. Как призрак, я плыла повсюду и безучастно смотрела на обстановку квартиры. В горле застрял крик о помощи и боли. Я бы заорала на пустоту, но лишь бесшумно сглатывала и хлопала влажными ресницами.

Брошена. Брошена всеми. Потому что сама виновата. Потому что так жестоко поступила с ними. Теперь я в их глазах — пустое место. Я — ничтожество. Что с того, что в Милане я достигла журналистских высот, признания модных репортеров, получила похвалу итальянских модельеров и кутюрье? Что с того? Зачем мне всё это, если мои друзья считают меня убожеством? К чему, если все его взгляды устремлены не в мою сторону?

Я схватила огромный кухонный нож, пригодный для разрезки туши, и подошла к окну. Сначала думала вскрыться… Пусто смотрела на блестящее лезвие, касалась его, холодного. Думала, больно ли курице, когда её плоть знакомится с острием.

Темные шторы превратились в тканевые жалюзи, кривые полосы ползли до пола. Я отбросила нож, услышав шлепки, и вернулась в ванную. Огромные клубы пара поднимались до потолка, зеркало запотело, что я едва видела свое отражение. Я сгребла в кучу все принадлежности, стоящие по бокам ванной и на полочке над ней, всё полетело в кипяток. Вода вылилась на пол, и я обожглась. Закричала. Пытаясь выйти из комнаты, я оперлась о дверные косяки, но ноги поскользнулись… Больше ничего не помню.

Открыла глаза, когда почувствовала резкий противный запах. Надо мной стояли двое симпатичных мужчин, разглядывающих меня и мою квартиру.

— О, мисс, — начал один, убирая вату от моего носа, — как Вы?

— Что?

— Ваши соседи пожаловались на то, что Вы их топите. Вашу квартиру вскрыли и нашли Вас лежащей в горячей воде. Но мы успели всё предотвратить, и теперь всё в порядке.

Я приподнялась и почувствовала сильную боль во всем теле.

— Всё будет хорошо, у Вас небольшие ожоги, но скоро всё пройдет, — он открыл свою большую сумку, убрал в нее маленький флакон с жидкостью. — Мы уже позвонили Вашим знакомым, чтобы они навестили Вас и позаботились о…

— Кому Вы позвонили? — мой язык едва поворачивался, приходилось заставлять его работать и выдавать волнующее меня.

— На Ваш телефон поступил звонок от Эдварда, так он был записан в Вашем телефоне, — мужчина поправил подушку под моей головой. — Не волнуйтесь. И, пожалуйста, не включайте горячую воду так сильно.

Он взял свою сумку, дал знак второму доктору, и они вышли. Я поднялась, испытывая ужасные муки при движении. На полу уже не было лужи, воды в ванной тоже не оказалось, баночки с кремами и шампунями стояли на своих местах, но, конечно, в разном порядке. Я прислонилась к двери и отодвинулась, почувствовав резкую боль. Может, показалось? Я же была не в себе.

Входная дверь открылась, и на пороге появился Эдвард с большими от испуга глазами. Он медленно осмотрел кухню, а потом подошел к ванной и заметил меня.

— Что произошло? — едва не крича, спросил он меня. — Эй, Джесс, — он взял меня за плечи и заглянул в глаза. Я скривилась от боли, он аккуратно разжал пальцы.

— Ничего.

— Что? Ты рано уехала с вечеринки, я звонил тебе, чтобы удостовериться, что ты добралась до дома, а трубку поднимает какой-то мужчина, представляется доктором и говорит приезжать, потому что с тобой беда, — он всё сильнее и сильнее сжимал пальцы.

— Эд, я поскользнулась и потеряла сознание. Не волнуйся, — странно, что он вообще мог волноваться обо мне. У нас же ненастоящая любовь, верно?

— Так, что ты недоговариваешь? Я вижу: ты вся в синяках, — он оглядел меня. — Почему ты так одета? Что они с тобой делали? Джесс, ты слышишь меня?

— Я хотела помыться, но вода выплеснулась, и я упала.

Он недоверчиво посмотрел на меня, обернулся на диван, схватил покрывало и накинул его на меня.

— Хочешь, я останусь с тобой?

Я удивилась, услышав это. Он пристально глядел на меня, его рука обнимала меня, и я почувствовала спокойствие, которое я так долго ждала. Он довел меня до спальни, я легла на кровать и отвернулась к окну.

— Слушай, я здесь не потому, что я теперь твой муж, просто...

— Это неважно, — ответила я.

— Джесс, я… — начал он, но внезапно замолчал.

Я ощутила прикосновение его холодной руки к моей шее.

— Что ты делаешь?

— Подожди, — он убрал руку и заторопился: — Пенелопа сказала мне, что всё знает о нашей игре. Это правда: ты сказала ей обо всем?

— Нет, я похожа на дуру? — поворачиваясь к нему, воскликнула я.

— Прости, я не это имел в виду. Но ты пойми: если она в курсе, наш план не имеет значения, и мы не получим того, что хотим, — с жаром говорил он.

— Эдвард, я знаю, я знаю, — мягко проговорила я, касаясь его ладонью. — Пенелопа хитра, но мы должны предугадать её действия.

— О чем ты говоришь? — вспылил он, поднимаясь. — Она — монстр. Да, и мы против нее — ничто! — Эдвард подогнул под себя ногу и сел на кровать. — Она видит нас насквозь. Ей ничего не стоит рассказать Сабрине обо всем.

— Тогда что ты предлагаешь? — от волнения я забыла про адскую боль на спине и ногах и села выше. — Мы должны держать их друг от друга подальше.

— Подожди, нет, так нельзя. Тогда она догадается, что здесь что-то не то, и сразу расскажет всё Сабрине. Здесь нужно что-то другое… — он приложил к подбородку пальцы и задумался.

— Как думаешь, долго она будет нами манипулировать?

— Не долго, ей быстро надоедают эти игры.

— Хочешь сказать, она поступит с нами, как вещами: выбросит и не поморщится? — спросила я, поднимая на него глаза.

— Не оскорбляй мою сестру, — сурово сказал он.

— Может тогда ты ей всё сам расскажешь, а лучше пойди к Сабрине и ей скажи. Тогда Пенелопа просто посмеется над нами!

— Я не собираюсь слушать твоё мнение о ней! — повысил он голос.

— Да? Тогда зачем, к чему вся эта игра? Для чего мы тратили столько времени? — я была готова побить его, злость переполняла меня.

— Глупая! Разве ты не хочешь быть с Дареном? — вскрикнул он, приподнимаясь.

Его глаза сверкали от злости, он тоже готов был ударить меня.

— Я не знаю, глупая твоя голова!

— Тогда зачем ты вообще соглашалась? — оскалился он.

— Как «зачем»? Ты почти заставил меня пойти на это. Ты же сам настоял на продолжении игры, я отговаривала тебя, разве ты не помнишь?

— Что я должен помнить? Как ты страдаешь при виде Дарена и трясешься как козленок перед Пенелопой?

— При чем тут это? — удивилась я. Мы уже стояли на ногах, только он — на полу, а я на кровати.

— При том. Что если ты не знала, чего хотела, то не стоило вообще ничего затевать.

— Это ты все затеял! Это же твой «план Эдварда» мы воплощаем вот уже четыре дня!

— Мой план? Это мой план? А как же твой план? Ты же зачем-то соглашалась на все это?

— Действительно, зачем я соглашалась? Чтобы потешить твое эго? Чтобы помочь тебе самоутвердиться? Чтобы взлететь на пьедестал славы за счёт моего падения?

— О чем ты говоришь?.. — он уставился в пол. Вздохнул и взглянул на меня. — Так вот. Нам надо решить: играем мы дальше или это конец.

— Конец? А разве раньше мы не могли закончить? Когда я просила тебя?

— Потому что до этого Пенелопа ни о чем не догадывалась. А теперь нужно что-то предпринять. И тебе нужно наконец решить, чего ты хочешь.

— Я хочу свое! Я хочу Дарена! Но я не хочу его таким способом.

Эдвард смотрел на меня как на психически нездоровую.

— Ты дура, Милтон. Мне больше нечего сказать, — бросил он, разворачиваясь.

— А ты эгоистичный делец!

Мое восклицание, видимо, не сразу дошло до него. Он стоял на месте несколько секунд, медленно повернулся и столкнулся со мной взглядом. Злой, разъяренный, он встал на кровать и, схватив меня за талию, прижал к себе. Поцелуй его ненавидящих губ заставил меня подчиниться воле этого великолепного снаружи божества. Он касался меня, шептал на ухо какие-то странные слова, наверное, заколдовывал меня, целовал и всю ту мимолетную ночь любил…