Bon Voyage! (гет)

Воцарившаяся после слов Лаванды гробовая тишина стала давить на плечи тяжким грузом, однако никто из присутствующих даже не пытался ее нарушить. Все замерли, в неверии уставившись на колечко, поблескивающее в свете заходящего солнца на тонком пальчике Лаванды. Никто не проронил ни звука, прекрасно понимая, что на данный момент слова просто-напросто излишни.

Шокированные Драко, Блейз и Луна тупо переводили взгляды с руки Лаванды на покрасневшего Рональда и обратно, чтобы только проверить, а не шутка ли это. Казалось, что вот, прямо сейчас Рон подпрыгнет на месте и с криком «это был розыгрыш» засмеется над ними, а Лаванда поддержит его словами «ну, что, съели?!», однако чем дольше продолжалось молчание, тем яснее становилось, что это не очередной дурацкий трюк от семейства Уизли, а жестокая реальность, которая всех присутствующих, кроме сладкой парочки Бон-Бона и Лав-Лав, огрела по голове, словно обухом.

Никто даже не обратил внимания на то, что Гермиона, в форме морской звезды, растянулась на полу, хотя это ей было только на руку. Никто не увидит ее слез, никто не будет смотреть на нее с сожалением. Сейчас для девушки все отошло на второй план: ее немыслимое превращение, путешествие в компании Малфоя, женитьба Забини и Луны — все это в единый миг перестало играть для нее такую важную роль. Единственное, что для нее сейчас стало важным, так это обида, чувство, будто ее предали, нанесли удар в спину, с каждой секундой распространявшееся по телу абсолютной беспомощностью.

Она понимала, что была далека от идеала. Да, Рону всегда приходилось выражать чувства за них обоих, да, она редко говорила о любви, предпочитая обличать свои чувства в поступки, а не в слова, которые со временем прекращали иметь особое значение и попросту стирались из памяти за ненадобностью. Гермиона не могла и предположить, что у чувств Рона, оказывается, есть срок годности.

Пусть она сейчас не ощущала себя так, как, по идее, должна чувствовать себя обманутая женщина. Никакой злобы или жгучей ревности, застилающей глаза, просто обида, бившая по, и без того, уязвленному самолюбию, и что-то еще, что-то сродни облегчению, чему Гермиона сейчас не могла, да и не хотела давать определения.

Обида. Нет, не за то, что ее так вероломно предали и обманули, а за то, что такой привычный, теплый мирок рухнул. С самого окончания войны, они с Роном были неразлучны, все делали вместе и, буквально, через несколько недель после начала отношений стали жить вместе.

Как же долго она ждала, что он сделает ей предложение, ну, или хотя бы проявит какую-нибудь инициативу — подумает о совместном будущем, о детях, о том, о чем они всегда мечтали, или мечтала только она?

Гермиона даже не помнила, когда именно Рон стал вести себя с ней так холодно и ревниво, не упуская ни одной возможности, чтобы превратить спокойный день в цирковое представление. Его настроение, ставшее постоянно скакать от положительного к отрицательному, прямо как у женщины во время беременности, раздражало ее так сильно, что она с головой погрузилась в работу, стараясь задерживаться подольше, лишь бы избежать осточертевших ей за пару месяцев скандалов. Вот только она ошиблась, и очевидно, не в последний раз.

И без того сложная ситуация, только ухудшилась: практически каждый разговор с Роном неизменно заканчивался скандалом. И хотя чаще всего потом он просил прощения, за которым следовало бурное примирение, надолго его не хватало. Ссоры вспыхивали практически на ровной почве, как тогда в министерстве, после чего она и отправилась к Анжелине, чтобы напиться и хотя бы ненадолго впасть в забытье, сбежать от осточертевшей рутины.

Гермиона уже поняла, что Рон, ревнуя ее даже к фонарному столбу и срывая на ней злость, на самом деле злился на себя за постоянные измены, вот только оправдывало ли это его в ее глазах? Ответ — нет. Она никогда не допускала и мысли, что человек, которому она доверяла, нанесет ей такой удар, она даже представить себе не могла, что он так вероломно разрушит все, к чему она привыкла, причем, проделает все это за ее спиной, побоявшись посмотреть ей в глаза.

«Интересно, как он себе представлял разговор со мной? — подумала Гермиона. — Да, и представлял ли он себе вообще хоть что-нибудь, помимо того, как залезет в трусы к Браун? Он вообще хоть о чем-нибудь думал? Он думал обо мне?»

Горячие слезы подступили к глазам, вот только ни одна из них так и скатилась по виску и не затерялась в блестящих светлых волосах. Они, едва проступая, мгновенно высыхали, не даря никакого освобождения. Рыдать не хотелось, биться в истерике — тоже, хотелось просто тихо поплакать о том, что, теперь-то уж точно, ничего не будет как прежде, вот только не получалось. Слез на это не было. Их и так за всю ее жизнь было пролито слишком много, а тратить их на такой пустяк... Но разве это пустяк? Разве разрушенная спокойная жизнь, о которой она мечтала, за которую боролась, пустяк? Разве любовь, которую Рональд просто взял и растоптал, пустяк? Видимо, да, раз она не испытывает даже элементарного сожаления о несостоявшемся совместном будущем. Может, чувства, которые она принимала за любовь, были всего лишь гипертрофированным желанием примкнуть к тихой гавани?

«М-да, примкнула, ничего не скажешь,» — противно усмехнулся внутренний голос.

Спорить с этим не хотелось, да и разговор с самой собой на виду у пяти человек, которые сейчас представляли наглядную иллюстрацию к пособию «Офигеть, где и когда», явно не признак нормального психического состояния, хотя... кто говорит о нормальности, если ты прыгнула в койку к своему бывшему врагу и не помнишь этого?

Последняя мысль отрезвила Гермиону, и она, сделав глубокий вдох, стала медленно подниматься с пола. Ухватившись за стол и приняв-таки, наконец, вертикальное положение, она удивленно уставилась на пять фигур взирающих друг на друга.

Ей показалось, что прошло не меньше получаса, пока она рассуждала на тему «в шоке или не в шоке, люблю или не люблю», вот только, даже, если это и правда, никто так и не пошевелился с тех пор, как она, буквально, ушла под стол.

Забини с выпученными глазами, Луна с открытым ртом и Малфой, цвет лица которого медленно варьировал от нежно зеленого до трупной синевы, все также сидели, не шелохнувшись, и, кажется, даже не замечая, смен позиций Гермионы.

— Н-да, — через несколько минут уже надоевшей Грейнджер тишины наконец-то протянул постепенно отмирающий Забини. — Хорошая шутка.

— Это не шутка! — тут же воскликнули Лав-Лав и Бон-Бон, чем привели в чувство всех остальных.

— Мы, правда, скоро женимся, — продолжал уже один Уизли.

— А как же Гермиона, Рон? — нахмурилась Луна.

— Да, какая Гермиона, Лавгуд? — не дал Рону и рта открыть Малфой. — Разве ты не видишь? Пред тобой сейчас идеальная картина под названием «Тупой и еще тупее плюс один за бортом», как раз подходит к теме нашего путешествия.

— Ты забываешься, Хорек, — процедил Рон, поднимаясь со своего места.

— Да неужели? — хмыкнул Малфой. — Знаешь, Уизел, я-то думал, что тебя, несмотря на твою безграничную тупость флоббер-червя, отсутствие манер, потому что, когда находишься с тобой за одним столом кажется, что ты пришел жрать в свинарник, откровенно дерьмовый характер и кошмарную внешность, все же можно уважать за верность и надежность, вот только данная ситуация показывает, что уважать тебя все же не за что. Как ты был третьим лишним в дуэте Поттера и Грейнджер, таким и ты и остался — претендующим на то, что тебе не принадлежит.

— Хорек...

— Что заладил Хорек, да Хорек? — откровенно развеселился Малфой. — Что, другим словам Грейнджер тебя не обучила? Или они все были настолько заумными, что в обществе этого белобрысого бегемота с тонкой талией, — он кивнул на Лаванаду, — ты их все и позабыл?

— Драко, не надо, — попытался урезонить Малфоя Забини, видя, как Рон сжимает большие руки в кулаки.

— Я тебе сейчас врежу, — прошипел рыжий.

— О-па, — чуть ли не подпрыгнул Малфой от радости, — Уизлетта, да ты растешь в моих глазах! Раньше ты свои ручищи сразу распускал, а теперь предупреждаешь, — протянул он и засмеялся, хотя ничего смешного в сложившейся ситуации и не было. — Это прогресс!

— У тебя, по-моему, с башкой не все в порядке, — усмехнулся Рон, — видимо, еще после Волдеморта осталось.

Гермиона удивленно подняла брови, а Драко резко перестал смеяться и истинно малфоевским презрительным взглядом окинул Уизли.

— А я смотрю, что Орден Мерлина Первой Степени отлично повлиял на тебя, О святость всея Гриффиндора, хотя нет, подожди, это скорее подходит Поттеру. О, я знаю все на свете... — протянул Малфой, но тут же помотал головой, — нет, это про Грейнджер, — недобро ухмыльнулся он, — О жопа всея Золотого Трио... а вот это точно про тебя!

Под громкий писк Лаванды Рон с громким рыком бросился на Малфоя, но, так и не успев преодолеть разделяющее их мизерное расстояние, отлетел на соседний стол, который, не выдержав приземления такой тяжелой туши, мгновенно сложился пополам, проседая до самого пола. Рон охнул и попытался подняться, но ему этого не удалось.

Браун тут же подскочила к своему жениху, чтобы помочь, а Луна удержала за локоть шагнувшего было к Малфою Забини и только покачала головой, показывая тем самым, что им лучше не вмешиваться.

— Дерешься как истинный маггл, папочка, наверное, гордится тобой, — с отвращением прокомментировал Малфой, а потом мгновенно переменившись в лице практически ласково, прямо как акула улыбается своей жертве, улыбнулся Рону. — Никогда не затевай драку со слизеринцем, Уизел, особенно, если этот слизеринец — я.

И еще раз окинув своего врага уничижительным взглядом, развернулся к Забини.

— Это было потрясающе, Блейз, — усмехнулся он, похлопав того по плечу, — это чаепитие превзошло все мои ожидания, — и кивнув Луне, быстрым шагом преодолел расстояние до замершей Грейнджер и, схватив ее за локоть, потянул за собой на выход.

Куда они направлялись, Гермиона не знала, хотя на данный момент ей было откровенно все равно. Пребывая в твердой уверенности, что уже ничто не может сделать этот день еще хуже, она покорно следовала за Малфоем, ну не выбросит же он ее за борт, в самом деле! Или...?

Только она собралась начать вырываться изо всех сил, Малфой сам отпустил ее руку и молча остановился, вглядываясь куда-то за горизонт. Что он там хотел увидеть не ясно, но грустно усмехнувшись, он подошел к перилам и оперся на них, широко расставив руки.

Гермиона нахмурилась и, не зная зачем, последовала его примеру, облокотившись на полированную деревянную поверхность.

Солнце уже не слепило, и на него можно было смотреть не щурясь. Невероятно красивый вид раскинувшихся морских просторов, озаренных красными отблесками садящегося солнца, дарили свободу и успокоение, заставляя забыться. Плеск воды, рассекаемой лайнером, будто уносил с собой все печали, оставляя после себя безмятежность, смывая все плохие эмоции, как набегающая на берег волна.

Гермиона всегда любила море и мечтала отправиться в круиз, но у нее даже и в мыслях не было, что ее мечта осуществится именно так. Она никогда не представляла себя в компании Малфоя, уж тем более в роли сопровождающей его особы, но сейчас эта мысль уже не доводила ее до былой истерики, как и мысль о том, что она — сейчас вовсе не она, а блондинка Лиззи, так похожая на Хорька.

Девушка улыбнулась своим мыслям и покачала головой. Если бы ей еще пару лет назад кто-нибудь сказал, что она будет чуть ли не смеяться над тем, что совершенно случайно налакалась непонятной дряни, приняла облик другого человека и забыла несколько дней своей жизни, она бы этого шутника сама бы отправила в травматологическое отделение Св. Мунго, после чего попросила бы специалистов проверить его душевное здоровье, но сейчас... сейчас ей было хорошо.

Прохладный морской воздух остужал разгоряченную кожу, даря ощущение полета, намного более захватывающее, нежели последствия выпитого на голодный желудок шампанского, от которого, к ее удивлению, не осталось и следа, как впрочем, и от мучившей ее морской болезни, что, разумеется, не могло не радовать.

Гермиона повернула голову и пригляделась к своему спутнику. Малфой постарел — это первое, что бросилось в глаза. Именно постарел, а не вырос или просто изменился за то долгое время, что они не виделись. Усталый взгляд, сгорбленная спина, едва заметные, но уже проступившие морщины — все это выдавало то, что ему пришлось пережить, как и им всем.

Гермиона не любила говорить о войне и ее последствиях, зато Рон любил. Это была его еще одна излюбленная тема для разговоров, кроме квиддича, и когда он заводил свою шарманку, Гермиона просто отключалась. Нет, она не вставала и не уходила, она просто переставала слушать, только кивая и поддакивая в нужных местах. Она не понимала любви своего парня к этой болезненной для всех остальных теме, ведь его семье тоже досталось, как и многим другим, о чем она и высказалась однажды, надеясь, что это заставит Рона задуматься. Тогда он, к ее удивлению, и заявил, что именно поэтому и разговаривает о войне — ему так проще пережить все это. Ему...

Гермиона усмехнулась и отвернулась от Малфоя, вернувшись к созерцанию заката.

«Может, Рон был прав, ничего мне не говоря?» — подумала она. — «Может в этот раз он просто оказался умнее меня и понял, что наши чувства были основаны на почве посттравматического синдрома, когда каждый искал поддержку в ком-то или чем-то?»

«Ты самой-то себе веришь?» — противно усмехнулся внутренний голос.

Гермиона улыбнулась в ответ на эти слова и сделала глубокий вдох. Палуба, как ни странно была пуста, по крайней мере, на той стороне, где стояли они. Вероятно, волшебники решили, что им не помешает что-нибудь перекусить. Разумеется, ведь сегодня такой насыщенный представлениями день. Гермиона почему-то была уверена, что выходка Малфоя в зале ресторана тоже в скором времени станет достоянием общественности, во многом благодаря Лаванде. Грейнджер уже представила себе заголовки газет, где было подробно расписано, какая они замечательная пара — «мисс сильный кулак» и «мистер длинная палочка». Гермиона засмеялась, забыв о том, что не одна.

— Я настолько смешон? — спросил Малфой, даже не поворачивая головы.

— Вовсе нет, — тут же отвлекаясь от своих мыслей, покачала головой Гермиона, продолжая смеяться, — просто я представила заголовки газет, когда все сегодняшние приключения станут достоянием масс. Я имею в виду мой хук справа и твой, кажется, Левикорпус?

Малфой тоже усмехнулся и, развернувшись к собеседнице, стал внимательно ее разглядывать. Смех Гермионы стих, но она продолжала улыбаться, глядя прямо в глаза своего школьного врага.

Это было, по меньшей мере, странно, находиться здесь и пристально разглядывать человека, от которого раньше бы сбежала куда подальше. Вернее, сбежала бы она от его холодности, самовлюбленности, надменности и эгоцентричности, но сейчас, стоя здесь, она с интересом разглядывала Малфоя, отмечая, что лучи садящегося солнца делали его более... человечным? В нем не проглядывалось той надменности и презрения, которую она лицезрела все шесть лет в Хогвартсе. Не было и той усталости, которую она видела только что. Сейчас перед ней стоял обыкновенный парень, лет двадцати пяти. Короткие платиновые волосы, серые глаза, широкие плечи, узкие бедра — все в лучших традициях «мечты домохозяйки».

— Я настолько страшненькая? — усмехнулась Гермиона, пряча за своей усмешкой неловкость от долгого внимательного взгляда.

— Нет, — покачал он головой, — ты очень даже симпатичная, — усмехнулся он, — вот только я никогда не делал комплименты девушке, которая съездила мне по лицу. Это...

— Необычно? Странно? — подсказала Гермиона и улыбнулась в ответ.

— Да, — кивнул Малфой. — Так что произошло? — уже серьезно спросил он.

— Ты имеешь в виду, мою пощечину, затрещину, доставшуюся Лаванде Браун, мой смех или мое падение? — увидев, что на последнем Малфой вопросительно поднял брови, Гермиона поспешила добавить: — последнего ты не слышал, — и для убедительности покачала головой, чем вызвала еще одну усмешку блондина.

— Все сразу, наверное, — пожал он плечами и снова облокотился на перила, продолжая на нее смотреть.

— Не знаю, — просто пожала плечами Гермиона, внимательно следя за его действиями, — просто захотелось сбросить напряжение.

Малфой удивленно смотрел на нее пару минут, а затем... рассмеялся. Громко, искренне, так, как она уже давно не смеялась. На его глазах уже выступали слезы, щеки тронул румянец, а он продолжал хохотать, с каждым разом набирая громкость. Гермионе было так легко, что она не удержалась и засмеялась вместе с ним.

Почему-то ей не было страшно или жутко находиться рядом с ним, наоборот, это было странно приятно, но слишком необычно, чтобы чувствовать себя комфортно. Однако уже то, что Малфой не смотрел на нее с призрением и жгучей неприязнью, было неплохо.

— Знаешь, — отсмеявшись, сказал он, — я знал только одну девушку, которая так сбрасывает напряжение.

— Правда?

— Правда, — кивнул он, улыбнувшись, когда услышал неподдельный интерес в голосе собеседницы. — Ты ее не знаешь, но я учился вместе с ней. Однажды она залепила мне такую затрещину, что твоя, в сравнении с ее... хм, слабовата, — снова рассмеялся он, увидев ее удивление.

— Если хочешь, на тебе потренируюсь, — оскалившись, произнесла Гермиона, чем вызвала новый приступ смеха у Драко.

— Нет, спасибо, воздержусь, — все еще смеясь, покачал он головой.

«Не верится, что с ним так легко разговаривать,» — подумала Гермиона, даже не осознав, что сказала это вслух.

— Поверь, еще несколько лет назад, так не было, — вмиг став хмурым, ответил Малфой.

— Прости, я...

— Забудь, — буркнул он и отвернулся от Гермионы. Ее хорошее настроение улетучилось, как только подул прохладный ветер, а уже почти полностью севшее за горизонт солнце никак не грело. Девушка поежилась, а Малфой уловив это движение, взмахом палочки накинул на ее плечи легкую шаль.

— Спасибо, — Драко ничего не ответил, только кивнул и снова погрузился в свои мысли.

Гермиона временами жалела, что не обладала способностью Дамблдора читать людей, и это был один из таких моментов. Ей вдруг так сильно захотелось узнать, о чем думает Малфой, что именно его гложет, что удержаться от вопроса Гермиона не смогла.

— Не твое дело, — был дан ответ, и снова часть их палубы погрузилась в тишину.

— Прости, — снова произнесла Гермиона, даже не успев подумать, перед кем она извиняется.

Малфой снова молча кивнул.

— И за пощечину тоже, — тихо добавила она, отворачиваясь от замолчавшего собеседника.

— А может, попробуем? — через несколько минут нарушила молчание девушка.

— Что попробуем? — недоуменно посмотрел на нее Малфой.

— Познакомиться заново, — усмехнулась Гермиона и посмотрела на Хорька. — Хотя бы на время путешествия, мы же потом, все равно, вряд ли увидимся, — быстро добавила она.

— Это глупо, — пожал плечами Малфой, не выражая никакого интереса к предложению Гермионы.

— Может и так, — повторила она его жест, — а может, у нас обоих появится шанс выплеснуть свои переживания на того, кого мы больше никогда не увидим, — задумчиво продолжила она, — а если и увидим, то не подадим виду, что знакомы.

Гермиона сделала глубокий вдох и закрыла глаза, подставляя лицо потокам прохладного воздуха. Тишина ее больше не тяготила, зато тяготил вопрос: какого черта она только что предложила Малфою?

Погрузившись в размышления над этим вопросом, она не заметила пристального взгляда своего собеседника.

Драко внимательно смотрел на девушку рядом — она сумела его заинтересовать. Те несколько дней их близкого знакомства сопровождались, по большей части, только разговорами на отстраненные темы, которые, уж точно, не способствовали выплескиванию наболевшего. Отчего-то захотелось принять ее предложение, возможно, даже открыть пару тайн, а потом облегченно вздохнуть, произнести пару раз Обливейт и забыть об этом, двигаясь дальше по жизни и больше не вспоминая. Эта идея показалась ему настолько заманчивой, что согласился Драко почти сразу, сопротивляясь только для вида и поддержания репутации Малфоев, хотя, какая, к чертовой матери, репутация? Уж чего у него больше нет в магическом мире, того нет. Отец ему в этом здорово помог.

— Драко Малфой, — протянул ладонь для пожатия он, и в который раз усмехнулся увидев удивление на лице девушки.

Гермиона медлила.

«Что плохого может случиться, если я просто притворюсь другим человеком? — подумала она. — Что плохого в том, чтобы дать себе передышку? Это же не смертельно, в конце-то концов... только, если для гордости Малфоя...»

— Элизабет Ливьен, — широко улыбнувшись, пожала его руку Гермиона. — С чего начнем знакомство?

— Ты предложила, ты и думай, Лиззи, — рассмеялся Малфой, увидев, как ее передернуло от такого обращения.

— Тогда наверное с того, — протянула девушка и сделала вид что глубоко задумалась, — ЧТО ТЫ НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ НАЗОВЕШЬ МЕНЯ ЛИЗЗИ! — вспыхнула она, вызывая у Малфоя новый приступ хохота.

— Хорошо именно с этого и начнем, Лиззи, — выдавил он из себя и снова засмеялся.

— Ты неисправим, — покачала головой Гермиона и присоединилась к хохоучущему Малфою.

«Да, отдых обещает быть незабываемым! — подумала она. — Удачи тебе, Гермиона!»