Звезда на холме луны (гет)

Утром Блейз первым делом отправился в Министерство, чтобы пройти очередной тест. Никогда до этого он не был так взволнован перед проверкой. Ведь теперь ему было, что скрывать. Но утешением была мысль, что его не спросят, занимается ли он какой-либо незаконной деятельностью в паре с кем-то, скрывая это от Министерства. Обычно его спрашивали лишь о том, замышляет ли он правительственный переворот и хранит ли где-то планы по уничтожению кого-либо из министерских работников. На эти вопросы он с легкостью готов был ответить только правду, и никакая сыворотка не сможет проникнуть в его сознание, чтобы открыть всем, о чем он думает последние две недели.

Прошло около двух месяцев, но подобные мысли стали появляться совсем недавно. Блейз не знал, как реагировать, нравится ли ему об этом думать или нет, стоит ли кому-нибудь об этом рассказывать. В конце концов, он мог завуалировано посвятить в эту историю кого-либо из случайных знакомых из бара, не прибегая к излишним деталям. Сейчас ему был бы полезен любой совет. Но его не было. Блейз одиноко шагал в сторону кинотеатра, через который был проложен путь в Министерство.

* * *

Драко долго смотрит на новые подсвечники и ничего не говорит.

— Тебе не нравится? — Гермиона берет его за руку.

— Они очень похожи на те, что стояли в моем доме в детстве. Ты правда нашла их в магловском магазине?

— Да, мы зашли туда с Луной, чтобы купить краску, но они попались мне на глаза, и я не смогла не купить их. Но если они напоминают тебе о чем-то плохом, их можно убрать.

— Нет! — Драко сжимает её руку. — Не надо убирать, мне нравится, что они стоят именно так. Ты купила краску? Это намек на то, что сегодня мы не будем устраивать день безделья?

Гермиона смеется и вручает Драко большую кисть. Они вместе накрывают столик, диван и кресло старыми выпусками Пророка, снимают со стены единственную картину и приступают к покраске. Но через некоторое время Гермиона понимает, что одна бы справилась гораздо быстрее.

— Я весь в краске! — Драко смотрит на себя в зеркало.

— Это всё потому, что ты никогда не красил стены! — кричит из коридора Гермиона. — Хорошо, стену с окном я покрашу сама.

— Это потому, что мои руки созданы, чтобы обнимать тебя. А ты используешь их в своих целях!

Драко слышит смех в её голосе и отправляется в ванную. Во дворе раздается хлопок.

— Это, наверно, Блейз, — кричит Гермиона, но понимает, что Драко её уже не слышит, и идет открывать дверь.

— Грейнджер! — восклицает Блейз. — Что с тобой?

— Ремонт, Блейз. Стены крашу. Слышал когда-нибудь о таком? — Гермиона пропускает его в комнату.

— Да, слышал, но всегда думал, что это можно делать...

— Погоди минуту, я сейчас, — Гермиона скрывается в кухне.

Помыв руки, она видит, что Драко спускается в коридор.

— Грейнджер! — кричит Блейз. — Я бы не отказался от кофе.

Драко останавливается и прикладывает палец к губам. Гермиона непонимающе смотрит на него, пока он жестами пытается ей что-то объяснить. Однако по её лицу Драко понимает, что жестами ему не обойтись и произносит одними губами: «Не говори ему, что я здесь!» и зажимает шею руками, изображая виселицу.

— Грейнджер!

— Я слышу, Блейз! Кофе. Ты как всегда любезен со мной!

Драко тихо поднимается обратно в спальню, пока Гермиона заваривает кофе.

— Сегодня вроде как воскресенье, — Гермиона протягивает Блейзу чашку, потому что столик накрыт газетами.

— Знаю, но это первое в моей жизни скучное воскресенье, — хитро отвечает Блейз, явно чего-то ожидая. — Поэтому, гуляя по Лондону, я вспомнил, что есть замечательное место, — он ёрзает на месте, — где можно выпить кофе. И насладиться едким запахом краски.

— Ты можешь посидеть, пока я закончу вот эту стену.

Блейз залпом выпивает всё и чешет нос.

— Нет, раз уж ты так занята своим маггловским занятием, я лучше приду завтра ближе к обеду.

Гермиона открывает рот, чтобы сказать, что передаст Драко привет, но просто встает, чтобы проводить Забини до двери.

— Драко, — Гермиона снова берет в руку кисть, — что это было?

— Я должен был кое-что сделать сегодня, поэтому он и приходил...

— Но я тебя отвлекла, — виновато перебивает его Гермиона.

— Нет-нет! Я могу это сделать и завтра перед работой. Просто когда Блейз злится, он обычно переворачивает все, что видит перед собой. А я только вчера разложил все бумаги по алфавиту.

— Ты меняешься в лице, когда говоришь о вашей работе. Надеюсь, ваша тайна скоро перестанет быть тайной.

Гермионе кажется забавным, что Драко боится разочаровывать друга. Она наблюдает, как Драко неумело проводит кистью по стене, стараясь ей угодить. На его спине остался след от её кисти. Когда Гермиона пыталась дотянуться до потолка, Драко резко подхватил ее за талию и принялся кружить по комнате. С кисточки капала на пол краска, Гермиона визжала то ли от радости, то ли от боли в боках и шлепала Драко кистью по спине. Он поставил Гермиону на пол и крепко-крепко поцеловал.

— Я люблю тебя, — прошептала она.

Именно таких минут единения с Драко ей в последнее время так не хватало.

В отличие от Джинни, которая уже устала от чрезмерного внимания со стороны своего мужа, гостей, домовиков. Она закрылась в спальне, чтобы посидеть хотя бы несколько минут в тишине. Германия была ей совсем незнакома, поэтому выходить из замка одной совсем не хотелось. За окном открывался прекрасный вид на сад, а вдалеке виднелся город. Джинни вспоминала о Лондоне, но каждое воспоминание отдавалось болью в груди, и она приучала себя как можно меньше вспоминать о Норе, родителях и братьях.

— Хозяйка Джинни, — в комнате появился домовик.

— Во имя Мерлина, могу я хотя бы несколько минут побыть одна? — она вскакивает с кресла и замахивается газетой на домовика.

— Хозяйка Джинни, Вилли не хотел вас разозлить, Вилли хотел сказать, что хозяин ждет вас внизу. Сегодня хозяйка и хозяин отправляются в Англию.

— Уйди с глаз моих! — бросает Джинни, и домовик тут же испаряется.

Она совсем забыла, что именно сегодня они возвращаются в Лондон. Боль в груди отдавалась и в ушах, но Джинни отпила из графина с виски и постаралась скрыть боль за маской улыбки. Все равно родителей ей увидеть не удастся, останется только гулять по Косой Аллее в сопровождении туповатого телохранителя.

Каждую ночь Джинни задумывалась об ином исходе её судьбы. Если бы она не пожертвовала собой, если бы осталась с семьей. Они бы все жили под ближайшим деревом. Но ничего уже нельзя изменить, и последние полгода она была счастлива засыпать и просыпаться в Германии, вдалеке от её прошлой жизни. Хоть всевозможные приемы, встречи, званые обеды и надоедали, а лицо уже болело от улыбок, Джинни верила, что с годами придет смирение, а возможно, и любовь. Вот только последнее было невозможным. Невозможно было полюбить человека, отец которого доставил ей и её семье столько боли.

Может, он её и любил, а может, и нет. Они никогда не говорили о любви. Разговоры вообще были редкостью в их доме. Чаще всего она слышала от мужа только одно слово: «Империо». Он не знал, что даже без заклятия Джинни делала бы все возможное, чтобы угодить ему. В противном случае, её семья тут же лишилась бы дома. Джинни ненавидела деньги и людей, у которых их так много, что девать некуда. Обычно, чем больше денег, тем изощренней фантазии. Вот и отцу её мужа как-то взбрело купить землю, на которой стояла Нора и еще несколько нежилых коттеджей. Уизли стояли на краю пропасти, и Джинни, привыкшая принимать решения самостоятельно, спасла родных от той пропасти.

Джинни не любила людей, у которых много денег, но она уважала тех, кто чтит традиции своих семей. Поэтому теперь она с высоко поднятой головой спускалась в холл особняка, чтобы присоединиться к мужу и отправиться в Англию.

За короткое время она научилась кричать на домовиков, которых и так недолюбливала, ходить на высоких каблуках, медленно разговаривать и высоко задирать подбородок. Джинни не любила смотреть на себя такую в зеркало. Несмотря на смирение, она тосковала по простой одежде, туфлям без каблуков, обычной еде и непринужденных беседах с друзьями. Вся замужняя жизнь казалась ей искусственной.

Такой же искусственной, как и цветы, которые держала в руках Луна.

— Это же пластик! — возмущалась она. — Пластик приносит огромный негатив в дом.

— Луна, зато они не вянут, — Симус отходит назад, чтобы Луна не кинула в него букетом.

— Нет, это исключено, — она кладет искусственные розы на тумбочку, — нужно купить настоящие. Где ты вообще их взял? Не припомню, чтобы в Косой Аллее кто-то торговал пластиковыми цветами.

— Не важно, где я их взял, если они тебе так не нравятся, — буркнул Симус.

Луна завязала на шее шелковый шарф и посмотрела на часы.

— У нас еще есть десять минут, — вздохнула она, показывая свое нежелание обсуждать с Симусом её задание.

— Почему ты не доверяешь мне? — Симус снова подошел ближе.

— Потому что ты несерьезно относишься к нашей работе. И отказываешься, когда я предлагаю тебе почистить твою ауру.

— Давай без твоих штучек. Я знал, что работа с Трелони до добра не доведет.

— Моя работа довела нас до того, что никто не пострадал тогда.

Симус вздохнул.

— Знаешь, — он посмотрел на часы, — не думаю, что Невилл и Реджина обидятся, если мы придем на пару минут пораньше. Может, даже застанем малышей не спящими.

— Но у нас нет цветов, — Луна виновато прихлопнула в ладоши.

— Наколдуй. Наколдованные цветы тоже стоят дольше обычных, — Симус не собирался сдаваться, и Луна согласилась с ним.

Гермиона же не собиралась соглашаться с Драко и вешать картину на прежнее место.

— Совсем скоро мы купим новые занавески, и картину все равно придется перевесить, — в который раз уверяла она.

— Ну, вот когда купим, тогда и перевесим, — Драко развел руками.

— По-моему это бессмысленный спор, — вздохнула Гермиона, и поставила картину на пол.

— Споры никогда не бывают бессмысленными. Каждый из участников спора всегда выносит какой-либо урок даже из небольшого непонимания.

— И что ты вынес из него сейчас? — Гермиона скрестила руки на груди.

— То, что мне абсолютно неважно, где будет висеть картина. Я живу не с ней, а с тобой. И люблю я тебя. Порой мы становимся заложниками своих желаний, даже таких незначительных. Закрывшись в раковине, мы можем забыть, чего на самом деле стоит желать. Сейчас я желаю, чтобы ты была счастлива в нашем доме, и никакая картина не помешает мне забыть об этом.

Гермиона покраснела от таких откровений, взяла картину за раму и повесила на прежнее место. В первый раз она сдалась и проиграла в споре, но не чувствовала ни капли сожаления. Ведь они провели этот день вместе. Драко не умеючи красил, Гермиона поправляла неровности, которые оставляла кисть Драко. В школе они никогда не соперничали в учебе, но теперь Гермиона понимала, что если бы она исправляла все ошибки Драко в тестах по ЗОТИ, она навсегда потеряла бы свой титул самой умной ученицы Хогвартса своего времени. Диплом об окончании Хогвартса стоял в рамке на книжной полке.

Рамка с колдографией упала и разбилась. Блейз чертыхнулся и топнул ногой. Он взял эту колдографию несколько дней назад, надеясь, что пропажа останется незамеченной. Он аккуратно взял её, стараясь не порезаться об осколки. Края уже изрядно потрепались, поэтому рамка была необходима. Блейз положил колдографию в карман и отправился в Косую Аллею.

Приближался День Всех Святых, и на улице было не протолкнуться. Но он заметил темную фигуру, выделяющуюся из общего потока волшебников. Блейз проследовал в бар.

— Следишь за мной? — послышалось сзади, когда закрылась дверь.

— Забини, у тебя паранойя.

Панси повернулась к нему и заправила выбившуюся прядь волос за ухо. Она села за ближайший столик, жестом пригласив Блейза присоединиться.

— Я слишком часто вижу тебя там, где тебя быть не должно, — он придвинулся ближе, надеясь напугать бывшую подругу.

— Не знала, что ты стал моим личным биографом. И кто же за кем следит? — она манерно закинула ногу на ногу.

— Я слишком долго знаю тебя, твои уловки на меня не действуют.

— Жаль, на него всегда действуют. Даже сейчас, — она улыбнулась, и перед ней появился бокал с разноцветным коктейлем.

— Ты с ним видишься? — Блейз постарался скрыть удивление, но Панси знала его столько же, сколько и он её. Поэтому скрывать эмоции оказалось бесполезно.

— Скоро увижусь, — она сделала глоток. — А ты, как вижу, боишься его?

— Я никого не боюсь. Я пытаюсь понять, почему ты до сих пор не сдаешься.

Панси моментально изменилась в лице. Брови опустились, а губы напряглись. Блейз знал, что это значит. Он задел её за живое.

— Потому что я люблю бархат, расшитый золотой нитью, — прошептала она, едва двигая губами.

Блейз широко улыбнулся и откинулся на стуле.

— Ты пьешь какую-то гадость, — он указал на коктейль. — И пахнет это, как протухшая тыква. Надеюсь больше никогда не встретить тебя.

Уже в гостинице Блейз вспомнил, что так и не купил рамку. Но маленькая, хоть и неочевидная победа придала сил и хорошего настроения. Он решил тут же поделиться этой новостью и аппарировал, оставив колдографию на подушке.