Месть и немного любви (джен)

«Венское волшебство», 12 августа 2007 г.

Инцидент на вчерашней пресс-конференции в Амстердаме угрожает международным скандалом. Британский режим позволяет себе нагло вмешиваться в дела европейских стран. До недавнего речь шла о возмутительных действиях спецслужб. Теперь речь идет о политических группировках, использующих террористические методы и устраняющих недовольных. Люди, пришедшие к власти в Лондоне в 1998 году, считают возможным нарушение суверенитета других стран.

«Голландия вправе отозвать посла из Британии, — заявил в интервью нашей газете граф Рудольф фон Эстерхази. — Народы континента должны выразить решительный протест режиму, поддерживающему террористов и подавляющему инакомыслие. Уверен, наша страна всегда охотно предоставит политическое убежище людям, выступающим против подобной политики».

«Бернер магикал цайтунг», 12 августа 2007 г.

Последствия политики британских властей дают о себе знать. Эксперимент по провозглашению равенства магов и магглорожденных волшебников закономерно привел к росту экстремизма. Мы имеем дело с людьми, готовыми брать заложников и убивать только потому, что мать одного из их руководителей их бывших повстанцев оказалась малолетней проституткой. Такая политики поощрения экстремизма не приведет ни к чему хорошему нынешний британский режим.

«Магия моря» (Амстердам), 12 августа 2007 г.

«Терроризму — нет!» — говорит сегодня вся магическая Голландия. Мы зажгли поминальные свечи в Амстердаме, Лейдене, Дордрехте и Дельфзейле по сэру Ланселоту Бернзу — отважному человеку, осмелившемуся выступить в защиту свободы. Ведь вся проблема заключалась в том, что мать одного из бойцов десятилетней давности (в Британии в то время шла очередная магическая междоусобица) была глубоко развращенной малолеткой. Голландия — свободная страна: нам и в голову не пришло бы убивать или брать заложников за публикации дневников школьной проститутки. В магической Британии сейчас, видимо, иные порядки. Там руководствуются принципом: «Нам можно все потому, что мы прогрессивны».

Бессмысленно призывать действующий британский режим к проведению независимого расследования. Но террористы просчитались! Ослепленные ненавистью, они не поняли, что доказали всему миру подлинность «Дневников Лили Эванс». Отняв их, террористы доказали, что дневники опасны для них. Взяв ради них заложников, террористы подтвердили, что эти дневники в самом писала мать одного из их с позволения сказать «героя». (Довольно странно, что британский режим держит на задворках столь дорогого ему «героя»). Убив мистера Лэнса Бернза, террористы продемонстрировали, что дневники их проститутки подлинны.

В Лондоне сомневаются, подлинны ли дневники. Спросим «озабоченных господ»: стоило ли брать заложников или проливать кровь Лэнса Бернза, если записки вашей малолетней шлюхи — фальшивка?

* * *

Послеполуденная жара спала, и легкий ветерок заиграл в кронах Бельведерского парка. Августовский вечер, несмотря на показное тепло, напоминает о неумолимо приближающейся осени. Внешне август вроде бы похож на май свежестью вечерней прохлады после полуденной жары. Но легкая присыпка из желтых листьев и шишек, жухлая трава и дымка в воздухе лучше любых слов говорят, что лето близится к закату. Даже мраморный дворец в античном стиле и фонтан с группой белых греческих фигур словно смирились с происходящем и начали готовиться к будущим дня, когда Вена оденется в так идущие ей золотые и пурпурные одежды. «Летом нимфы бегут ранним утром, а осенью — под вечер», — отчего-то подумал Оймен Трэверс, глядя на резные ступеньки дворца.

Венцы гуляют в Бельведере дважды. До шести вечера он принадлежит магглам и сквибам, охотно рассматривающим дворец и парк. После шести, когда парк закрывается, на прогулку выходят волшебники, для которых действует свой волшебный невидимый для магглов Бельведер. Вход него осуществляется через Белую беседку, которая на той стороне выходит в Китайский павильон с движущимися драконами и гравюрами. Именно за ним начинается тот настоящий волшебный Бельведерский парк: место прогулок и бесед знатных волшебников. Каждые три дня в Люксембургском павильоне проходит вечерний прием, где в зеркальном зале подают напитки и мороженое карлики-цвери. По негласному кодексу эксперименты и демонстрации волшебства в Бельведере не поощряются — для этого у магов есть чащи Венского леса или свои особняки.

Оймен прищурился на разбившиеся по глади пруда предзакатные лучи. Он пока не переходил на ту сторону, оставшись после закрытия в магической части парка. Иногда он осторожно осматривал парк, раскинувшийся вокруг фонтана с группой мраморных скульптур, словно ожидая кого-то. За минувшие годы он окончательно поседел, а карие глаза приобрели из прежнего жесткого чуть более устало-грустный вид. От сильного варикоза он мог передвигаться только с помощью трости, а потому присел на небольшом белом стуле прямо напротив пруда: благо, магглы не могли его заметить. Наконец, Оймен увидел, как со стороны дворцовой лестнице к ему приближается поджарая смуглая фигура, настороженно оглядывающая по сторонам.

— Возвращение рыцаря из Святой земли? — чуть насмешливо кивнул Оймен, помахав человеку рукой. В его монотонном голосе чувствовались, однако, нотки тепла.

— Вот, полюбуйтесь, — Фрэнсис, подбежав, на лету протянул пергаментный пакет. Сейчас на его лице было видно что-то похожее на улыбку. Он начал разговор без всяких церемониальных приветствий: словно они расстались только вчера.

— На что именно? — Трэверс рассеянно посмотрел на застывшее зеркало пруда. Затем осторожно вскрыл конверт, словно в нем лежало что-то опасное.

— На коллекцию драгоценностей, — усмехнулся собеседник, когда из конверта выпали три маггловские тетради — те самые, что лежали на столе во время пресс-конференции. Поскольку рядом не было стула он быстро наколдовал его взмахом тонкой черной палочки.

— Чисто сработано, — кивнул с легким восхищением Трэверс. — А, главное, никакого риска. Освальд был прав: теперь «подлинник» дневников канул в лету, а мир убедился в их подлинности! Не читая их… — лукаво добавил он.

— Ох и напишут теперь борзописцы книжек о поисках подлинной рукописи дневников, — съязвил его собеседник, оглядываясь вокруг.

— А мы, между прочим, подогреем интерес, — охотно подтвердил Трэверс, прикрыв морщинистые веки, словно усталая черепаха на берегу пруда. — То там напали на следы рукописей, то здесь… Надо будет еще достать подлинные письма или записки рыжей… Через годик-другой в Англии или в Неаполе будет найден фрагмент подлинной и, возможно, уже уничтоженной англичанами рукописи.

— Да я уже почитал за обедом. Дневник рыжей шлюхи чуть не стал саsus belli, — фыркнул Фрэнсис, достав сигарету. — Вы не против немного пройтись? Не люблю, разговаривая, торчать на месте…

— Чего не сделаешь ради героя… — развел руками Трэверс. — Сразу к нам, — указал он на беседку, — к японскому пруду?

— Лучше здесь. Есть что обсудить, — быстро вскочил Фрэнсис и протянул руку пожилому приятелю в смокинге. Тот, крякнув, не спеша поднялся, опираясь на трость.

— Вы бы поговорили с доктором Груббером, — в голосе молодого мужчины появилась нотка заботы. — Сиотрите, как он поднял меня: готов снова стать ловцом Слизерина! — рассмеялся он.

— Старость и Азкабан так просто не проходят, Фрэнсис, — кашлянул Трэверс, достав платок. — Вы молоды, и страдания только укрепляют силу. Темный Лорд, вернувшись, наградит по заслугам и вас, и кузину, — задумчиво посмотрел он на опустевший пустой сад. — Я все думаю: есть ли здесь нимфы и фавны…

— Что дальше? — жестко спросил Фрэнсис, хотя, судя по движению век, он явно был польщен. — Обвиняем Поттера в срыве пресс-конференции?

Трэверс не ответил. Достав из карману серебряную табакерку с рубинами, он осторожно раскрыл морщинистыми пальцами крышку. Затем не спеша достал табак и поднес его к носу.

— Ни в коем случае, друг мой. Сейчас в наших интересах немного сгладить шум вокруг этого дела. Поттер залез немного дальше, чем хотелось бы, — на его безымянном пальце свернула серебряная печатка со странным узором. Наши друзья, — поднес он платок к чуть заслезившимся глазам, — немного поубавят его ретивость. Но в целом…

— Зачем же тогда мы старались? — потрясенно спросил Френсис. — Я рисковал хорошими ребятами, Оймен!

— Ради Темного Лорда, — закрыл табакерку Трэверс. — Я хочу, чтобы Вы, наконец, поняли наш план, который мы разработали с вашей очаровательной кузиной, — тихо сказал он. — Будем откровенны, Фрэнсис: будущая армия Темного Лорда, наша надежда, сейчас ходит под стол. Да-да, вы не ослышались, друг мой: еще даже не собирается в Хогварст, а ходит под стол и счастливо трясет погремушками. Это для них мы доказали пролитой кровью подлинность дневников Лили Эванс. Их поколение должно расти на подобных книгах. Наши герои — жертвующие собой узники Азкабана, Барти и Мортимер. Герои их государства — садист-дегенерат и шлюха, обожавшая большие мужские члены. Ах, да, еще их кретин сыночек, поднимающий руку на женщин за дневники своей распутной мамаши. Освальд прав: нашими героями школьники должны восхищаться; на их героев — онанировать.

— Скоро они начнут запрещать наши книги, — нахмурился Фрэнсис и начал от нетерпения крутить в руках волшебную палочку. Гладь воды шевельнулась от легкого ветерка, так кстати пригнавшего легкий бриз.

— Тем лучше! — выдохнул Трэверс. — Тем лучше, Фрэнсис. Запретный плод всегда сладок. На уроках им будут рассказывать про героев Джеймса и Лили Поттеров. А вечером они, хихикая, будут украдкой читать о том, как юная Лили текла при виде каждого мужика, а ее будущий муженек развлекался тем, что мучил других — даже не для собственной забавы, а чтобы рыжая нимфоманка кончала ночью еще сильнее. Причем, читая, они будут чувствовать себя инакомыслящими и борцами с системой. Посудите сами: подростки даже не будут ненавидеть их героев — они будут сильно смеяться над ними, как над похотливыми животными!

— Остроумно. Но этим войну не выиграешь… — покачал головой Фрэнсис. Прищурив левый глаз, он начал осматривать белые камни дворца.

— О, разумеется! — кивнул Трэверс. — Это лишь часть комбинации. Первый гол они уже пропустили — мы сделали все для обожествления покойного профессора Снейпа, поддерживая его превращение в самого главного героя войны. Кое-кто их наших друзей не поскупился на оплату авторам, — усмехнулся он.

— Для них этот подонок таковым и был, — фыркнул Фрэнсис, примяв ботинком былинку. Его коричневые штиблеты явно нуждались в глянце, в отличие от безупречных черных туфель собеседника.

— Наверное, — устало поморщился седой. — Но обожествляя его одного, — поднял палец Трэверс, — мы добились того, что всех остальных их героев оценивают по отношению к нему и только к нему. И ведь вот какая забавная штука получилась: Мародеры и Эванс — мрази, Поттер и Лонгботтом — идиоты и недоумки, Дамблдор — циничный манипулятор, — усмехнулся он. — Войну с Темным Лордом выиграл слизеринец, над которым глумились и измывались тупые и шлюховатые гриффиндорцы. Эти кретины хоть сами поняли, — бросил Трэверс ироничный взгляд на спутника, — что вся эта история — бомба против их идеологии? Если, конечно, — усмехнулся он, — правильно ее развернуть. А уж мы развернем, Фрэнсис! Мы создадим атмосферу, когда сказать что-то хорошее о других героях войны станет невозможно.

Фрэнсис посмотрел с интересом на товарища. Сейчас вечно невозмутимое лицо Трэверса светилось болезненной исступленностью. Глаза сияли, словно в лихорадке; белые скулы шевелились, словно жевали.

— Мы даже бросили косточку любителям Ордена. Пусть хвалят Люпина и Блэка в меру — на их фоне папаша и мамаша их «Избранного» должны казаться полными животными. И это был второй наш гол в их ворота. Дневники шлюхи Эванс — третий гол.

— Что же будет четверым? — поинтересовался его спутник.

— Следом настанет очередь Дамблдора. Ваша кузина тысячу раз права, — поднял он палец, — мы пока не будем воспевать Темного Лорда! Мы докажем в десятках книг и статей, что Дамблдор и Темный Лорд — одно и тоже. Разве Дамблдор не дружил с Темным магом Гриндевальдом и не внушил ему свои идеи? Разве он не мечтал в юности поработить магглов? И разве не он был учителем Темного Лорда? Не он ли привил ему презрение к магглам? И кто величайший темный маг и манипулятор — очень знаете ли спорный вопрос…

— Вы сравниваете Темного Лорда с этой…? — лицо Фрэнсиса побледнело от ярости.

— Пусть так думают подростки этак в две тысячи двенадцатом году! — весело посмотрел на него Трэверс. — Еще мы объясним им, что папа Дамблдора — магглоненавистник и убийца, а его сестра — вырожденка. Что вся война была задумана старым маразматиком, чтобы держать в руках министерство! В ответ на вопросы о нашем терроре никто не будет нас ни хвалить, ни ругать. Единственным и немедленным ответом при слове «Пожиратели Смерти» станет встречный вопрос: «А Дамблдор?»

— А дальше? — с интересом спросил его собеседник, которого, казалось, тоже захватила эта игра.

— Следующая мишень — Крауч и Багнольд, — удовлетворенно проурчал Трэверс, словно забил шар в бильярдную лунку. — Разве они не творили террор? Не узаконили пытки? Не устраивали процессы с дементорами? — глумливо передразнил он кого-то. — Не доставляли заключенных в цепях? Чем это отличается от того, что они приписали нам? — хмыкнул Трэверс. — Нет разницы между государством Дамблдора и Крауча и между государством Темного Лорда — это мы будем объяснять в каждой книге и каждой сплетне. «Вы шило сменили на мыло», — вот что мы охотно поведаем под большим секретом детям.

Трэверс замолчал. Мимо по дорожке весело прыгала разноцветная сойка, поклевывая что-то в траве. Иногда она опускала головку, то ли выискавшая червяков, то ли находя какие-то былинки.

— Конечно, каждую из этих книг они могут опровергнуть, конфисковать, уничтожить. Но все вместе они будут неодолимы, — посмотрел Трэверс на маленькую шишку, а затем на совсем зеленую ель.

— Да Мерлин с ним, мылом. В хозяйстве пригодится, — фыркнул Фрэнсис. — Они прижмут нас по части террора магглорожденных… — задумчиво взглянул он на птицу.

— Ба! — развел руками Трэверс. — А разве в их государстве эльфы, великаны и кентавры не находятся в приниженном положении? Разве их государство не делится по расовому признаку? Нам не надо доказывать, Фрэнсис, что дважды два это пять. Нам достаточно посеять сомнения в том, что дважды четыре. И как только какой-то подросток усомнился в аксиоме, как только на вопрос «сколько будет дважды два?», мальчик или девочка ответит «не знаю» или «дискуссионно» — знайте, вот там нас ждут, там мы желанные гости и туда мы уже спешим.

Маленький куст туи качнулся от ветра. Возле него запрыгали две небольшие птички с черной и розовой грудкой. Одна из них, застрекотав, стала клевать длинную шишку.

— Разумеется, лет через десять министерство забьет тревогу, — спокойно продолжал Трэверс, когда они подошли к беседке. — Но что власти смогут сделать? Ничего. Ровным счетом ничего. Назвать Пожирателей Смерти в тысячный раз негодяями? А кому это интересно? Все устало зевнут, ибо согласно их пропаганде, никаких Пожирателей давно нет. Написать ходульные картонные книжки о своих героях? А кто те книжки будет читать и кто им будет верить после наших, подпольных или полуподпольных книжек? Запретить наши книжки? Чем больше они их запретят, тем больше появится желающих их прочитать. Юность хочет бунта, Фрэнсис! Юность отвергает официоз, пусть власть и права. И мы дадим им и сомнения, и бунт!

— И вы уверены, что это сработает? — покачал головой его собеседник.

— Надо бить там, где не ждут, — кивнул Трэверс. — Они боятся, что мы будем убивать Поттера и грязнокровку Грейнджер. А мы им вместо убийства — книгу школьникам, как Поттер на четвертом курсе имел сестричек Делакур, — глумливо хмыкнул он. — Подробно опишем, кто был сверху, а кто снизу. Или, например, обеих сразу в теплой уютной постельке. Теперь представьте какая получается забавная штука: Поттер как герой, приезжает в Хогвартс пообщаться с молодежью на очередное второе мая. А детки из-под полы перед этим почитали подпольные книжки о его настоящих подвигах с сестричками Делакур, шипят, улюлюкают… Его защитника, буде таковой отыщется, сами подростки обзовут прихвостнем министерства, а что страшнее для подростка? Что нам и требуется, — весело заключил он.

— Неужели сами? — с ноткой недоверия спросил смуглый.

— Ну, где не сами, там поможем мы с вами. Мы объявим защитников их героев, особенно агрессивных, хамами, дураками, карьеристами и просто узко мыслящими идиотами. Работы непочатый край, мой друг, и Темный Лорд ждет наших успехов. Имена их героев должны вызывать гадливость и омерзение, но так, что об этом нельзя сказать открыто вслух.

— Ярость будет нарастать. Но какой итог? — снова закурил Фрэнсис, набив полный рот табачного дыма.

— Вот после всего этого мы расскажем им о Темном Лорде, — почтительно склонил голову Трэверс. — О мальчике, росшем в приюте, жаждавшем знаний, овладевший тайнами волшебства и мечтавшим о счастье для волшебников… И наши дети сравнят… Ваша кузина снова права: сначала мы завоюем умы, а потом они сами подарят нам власть! Вам сколько лет будет через двадцать лет, в двадцать седьмом или тридцатом году? — прищурился Оймен.

— За пятьдесят, — потупился Фрэнсис и досадливо дернул губами.

— А, счастливчик! Юность политика… Вам с кузиной строить будущее с новой армией Пожирателей Смерти. А мне будет уже за восемьдесят… Хочется покоя, а не безумных баталий, сидеть у пруда и любоваться на проплывающих зеркальных карпов… Но эти двадцать лет мы будем осторожно наносить удар за ударом. Мы незаметно вырастим поколение, ненавидящее нынешнюю власть и восхищающееся Темным Лордом.

Фрэнсис не ответил. Налетевший ветер пригнул траву, и желтый листок, оторвавшись от земли, потрепался в воздухе.

— Разумеется, с помощью наших английских друзей, — весело заключил Трэверс.

— В том, что Вы говорите, много верного, — вдруг резко развернулся его собеседник. — Но я человек дела, Оймен. Я ловец, а не шахматист. Мне хочется дела, а не слов!

— Пора битв еще не настала, Фрэнсис… — покровительственно положил руку ему на плечо Трэверс. — Пришла пора создания армии. Ковать мечи не менее увлекательно, чем сражаться, поверьте. Между Бонапартом и Бисмарком в Европе было тихо. Но все как-то забывают, что в этом время жил Клаузевиц, возглавлявший военную школу в Берлине, — улыбнулся он. — Кстати, был сквибом, бедняга. Так вот, Клаузевиц писал книжки и обучал по ним армию на свой манер: даром что сам Бонапарт его опасался. Французы и русские не заметили чудака, за что потом заплатили сполна: одни Седаном, а другие отошли до Москвы. Да и нам пришлось заплатить разомбленными городами и, чтобы победить, смиренно пойти на выучку к Клаузевицу.

— Я понимаю, что это верно, но я так не могу, Оймен! — неожиданно воскликнул Фрэнсис. — Слышите, не могу! У меня перед глазами Лора… Нас преследовали эти твари, — вцепился он в рукав собеседника. — Мы уходили через подземный ход. Ей было двенадцать, слышите, Оймен, двенадцать, и у нее болела кровь. Она упала, плача, и поранила коленку! — смуглое лицо исказила ярость.

— Мы все сочувствуем вам, — вздохнул Трэверс. — Но, друг мой, нельзя ускорить историю, — меланхолично улыбнулся он на солнце. — Вы расплатитесь и расплатитесь сполна.

Откуда-то издалека зазвучал чарующий вальс «Летучей мыши», словно приглашая всех забыть проблемы и, надев бальные наряды, начать кружение в мраморных залах Бельведера. Трэверс ностальгически улыбнулся, словно вспомнив о чем-то очень хорошим.

— Мне мало глумления над ними! — снова воскликнул Фрэнсис. — Я хочу видеть, как все эти герои мучительно сдохнут! Я хочу увидеть, как запекут заживо их «Избранного»! Как погаснет свет в глазах много ставящей из себя зазнайки-грязнокровки! А рыжих — рыжих мы отшвырнем в навоз, одним движением палочки.

— Неплохая мысль… в навоз… — задумчиво посмотрел Оймен на солнечный луч, осветивший серебряный набалдашник его трости в виде головы дракона, и поводил рукой в такт вальса. — Семейка Уизли работала при Темном Лорде в министерстве и училась в Хогвартсе. Чем не коллаборационисты? — снова достал он табакерку. — Отменный сюжет для прессы и для пьесы! — съязвил он.

— Мне плевать, Оймен. Я хочу мести, — снова исказилось лицо Фрэнсиса.

Трэверс снова поднес платок к морщинистому лицу. Его лицо не выражало никаких эмоций кроме легкого шевеления век. Фрэнсис с мольбой смотрел ему в глаза. Сойка подняла головку, и расправив крылья, полетела к туе.

— Она любила соек, — прошептал, побелев, Фрэнсис. — Она называла их райскими птичками, не зная, как их называть. Мама и няня играли с ней так: не говорили название, а называли ее «заморской птичкой». И она бежала к ним, пытаясь поймать сойку… Дайте мне в награду хотя бы чокнутую! Желательно с муженьком-звероловом и двумя их выблядками! скривился он.

С невысокой пихты посыпались темно-зеленые иголки. Старик, посмотрев на него, леко кашлянул.

— Я сообщу о вашей просьбе Совету, — кивнул он и пошел в беседку. Фрэнсис посмотрел ему вслед, а затем медленно отошел к пруду, словно решив остаться на этой стороне.

* * *

Гарри с тревогой посмотрел в окно, пытаясь хоть как-то осмыслить события последних двух дней. Пока они представляли собой набор бессвязных событий, словно ребенок беспорядочно разбросал кубики на ковре. Найти Луну не удалось. В пабе приняли враждебно, и только бармен сказал, что белокурая девушка в темных очках убежала в неизвестном направлении. («Словно испугалась чего-то», — добавил он, пристально глядя на Поттера). Поиски в закоулках возле паба также не дали ничего. Да оно и понятно: кому хотелось бродить в сильный ливень? Не задумываясь, Гарри прибег к последнему средству — аппарировал в Ньюкасл по адресу Скамандеров. Однако и здесь его постигло разочарование: дом был пуст и заколочен.

— Нету их там, нету… — замотала головой старушка, когда Гарри обходил дом. — Уехали месяца три назад…

— Куда? — встрепенулся Поттер.

— А знать бы куда.. — вздохнула женщина. — В тропики куда-то вроде… Там теперь сам черт не разберет.

«Искать морщерогих кизляков», — улыбнулся про себя Поттер, только вот заколоченный деревянный дом не слишком располагал к веселью.

— А дети? — снова попытался пристать он к огороднице.

— Деток к тетке отправили. В Ярмут вроде, — грустно вздохнула она, поправив съехавший на затылок картуз.

— Спасибо, буду знать, — добродушно улыбнулся Гарри.

Его взгляд упал на выгребную яму, из которой торчал огромный металлический прут. Поттер осторожно отошел от забора и с недоверием осмотрел его. Кое-где валялись разбитые черепки чайного сервиза. Не били ли их этим прутом? Недоверчиво прищурившись, Гари наколдовал перчатки, осторожно достал прут из ямы и упрятал в соответствующий футляр. «Пусть посмотрят в Отделе», — подумал он.

Следующим днем прошли похороны. Гарри добрался до траурного зала заранее, хотя держался особняком: почти никто из присутствующих не был ему знаком. Ровно в одиннадцать служащий запустил присутствующих в серое здание. Петунья лежала в гробу, облаченная в длинное серое платье. Лицо напоминало восковую куклу, которую старательно приготовили для процессии. «Ей нет и пятидесяти», — подумал Гарри. Священник сотворил молитву, и все, перекрестившись, зажгли маленькие свечи в белых банках. Гарри понимал, что это было ужасно, но глядя на тело тетки не ощущал почти ничего. Разве что горечь, что ему ни разу не удалось поговорить с теткой по душам и просто обняться, как родным людям. Дядя Вернон, Дадли и его жена стояли у изголовья гроба из дорогого полированного дерева, причем Вернон Дурсль не скрывал слез.

— Хотели похоронить в Коукворте, но потом решили здесь, в Лондоне, — прошептала укутанная в черный плащ женщина: по возрасту явно знакомая или подруга Петуньи Эванс.

— Вернон не хочет, — ответила другая, грузная и угрюмая, женщина в темно-сером платье. — Говорит, место для меня. Как бы не наложил на себя руки.

— Еще молодой. Может и женится снова, поди, — ответила первая. Гарри показалось, что у нее был болезненно-белый цвет лица и удивительно щуплое тело.

— Простите, пожалуйста… Вы сказали в Коукворте? — обернулся он к дамам, поправив манжету угольно-черного пиджака.

— Да… — дама с водянистыми глазами посмотрела на него. — Они ведь с сестрой оттуда, из Коукворта обе были. Сами-то Вы кем будете? — посмотрела она.

— Племянник, — ответил Гарри и на всякий случай отошел в сторонку. Подумать только, он даже не знал, откуда была родом его мать…

Нести гроб его не пригласили, и на предложение Гарри его кузен беспомощно замахал руками. «Боится, как бы чего не случилось», — подумал он. Всю дорогу до кладбище, сидя в катафалке, он думал не об усопшей, а о странном открытии, которое довелось ему узнать. Какая-то мысль словно не давала ему покоя, хотя оформить ее во что-то конкретное, у него не получалось.

Озарение пришло на кладбище, находящемся в маленьком сосновом лесу. Было промозгло, и ветер уже теребил черные ленты на венке, установленном на свежевыросшем холмике. Только сейчас, глядя на неровный темно-серый песок, Гарри вспомнил начало дневников, где его мать возбудилась в музее на древнеегипетское изображение победителя бога Гора, грубо обладавшего Нефтидой — женой побежденного и оскопленного им бога Сета. «Египетский музей? В Коукворте?» — с недоверием подумал Гарри. Конечно, родители могли свозить сестер Эванс в античный музей в Лондоне. Но вряд ли походы в музей были такими регулярными. «Не наведаться ли в тот Коукворт?» — подумал было Гарри, но тотчас осекся. Все же сейчас были важнее поиски Луны.

— Приветствую шеф, — отвлек его от мыслей вошедший Кларенс. — У меня для тебя кое-что есть! — весело постучал он по пергаментному свитку.

— Опять про пресс-конференцию? — поморщился Поттер. — Вся эта история после похорон казалась ему глупым и несуразным спектаклем. «Хотят загнать мерзость за большие деньги», — подумал Гарри. После повести о матери Луны он не сомневался, что дневники были фальшивкой.

— Нет, дружище, про прут! — плюхнулся Донан на стул. — Экспертиза установила, что им недавно били мебель. И еще, — нахмурился он. — на нем есть капельки крови.

— Насколько свежая кровь? — дернулся Гарри, чувствуя неладное.

— А Мерлин знает… Лукс из второго утверждает, что ей где-то неделя или десять дней. Может, конечно, кто руку поранил, когда выкидывал прут…

— Может быть… — пробормотал Гарри, почуяв неладное. Приближался вечер, и следовало собираться домой. Благо, Джинни думала, что он в командировке и можно было еще провести ночь в «Дырявом котле».

— Знаешь, — откинулся Кларенс, — меня в твоем рассказе один момент заинтересовал: дервиш. Почему твоя подруга так испугалась, увидев его возле паба? — ткнул он по привычке пальцем в воздух.

— Ну мало ли… — замялся Поттер, подергав чернильницу. — Увидел бы ты их дервишей — тоже дернулся бы, поди. Зловещая кукла, скажу я тебе.

— Да, если бы она увидела его впервые, — подтвердил Кларенс. — Но ведь она уже знала, что это дервиш! Причем не откуда-то с Востока, а из Ирана. Чего она так испугалась, если видела его не первый раз?

Гарри пожал плечами, не зная, что ответить. Его товарищ, похоже, был настроен предаться любимому делу: поразмышлять вслух. Подумав с минуту, он протянул Поттеру пергамент. Тот недоверчиво посмотрел на нарисованный черный квадрат, от которого в разные стороны вели три стрелки, завершавшиеся новыми квадратами.

— Это три наши ниточки, — пояснил Донан. — Вот смотри: первая — Луна Скамандер, — показал он на первый квадрат с надписью «LS». Найти ее важно, потому что кто там был с тобой — дело темное. Может, и она, но под «Империо», — кивнул он приятелю. — Вторая — история про ее мать. Видишь, — указал он на второй, — написано «PC», «Пандора Касл». Надо будет узнать, что там произошло подробнее. Как Резник узнала все это, сидя то ли в Зальцбурге, то ли в Ницце? Ну, а третья…

Он не договорил. В ту же минуту вспыхнул камин. Гарри и Донан как по команде повернулись к покрасневшим углям, в которых появилось лицо Уитворта.

— Поттер, у меня для вас неважные новости. Сверху пришло указание отстранить вас от этого дела… — хмуро добавил он.

— Основания? — воскликнул Кларенс. Гарри хмуро смотрел на решетку, словно все еще не понимая, что произошло.

— Пресс-конференция взывала международный скандал, а вы — сын, слишком заинтересованное лицо. И этот дурацкий скандал с марихуаной, в который вы умудрились вляпаться. Бред собачий, понимаю, но таково решение начальства. Ладно, не грустите. Кларенсу дам в помощь стажера, а вас оставлю консультантом дела. Передайте дела Донану.

Закусив губу, Гарри ударил кулаком по столу. Он сам точно не мог объяснить, что происходит, но его охватила ярость — невиданное желание взять палочку и крушить кабинет и проклятый камин, шаг за шагом. Крушить медленно, методично, разнося каждую частицу мебели. Донан бросил на друга внимательный взгляд; затем встал и, подойдя, положил большую ладонь на его плечо.