Поцелуи взасос (гет)

5 декабря

Дом, будто верный пёс, принял меня в свои объятия, лизнул влажным языком нос, принёс в зубах тапочки из-под кровати и открыл двери. Традиционно, эпиграф: «Добро пожаловать. Снова».

Мама крепко обняла, от неё пахло молотым перцем и ванилином. Запах странный, но я к нему привык давным-давно. Мари, кажется, стала тоньше, бледнее, мрачнее; под глазами у неё залегли тёмные круги, руки мелко-мелко тряслись. Длинные кудрявые волосы собраны в неаккуратный хвост на затылке, хотя обычно она заморачивалась с причёской. Придётся, видимо, переговорить насчёт неё с матерью. Как-нибудь.

Комната, которая находится под крышей, вовсе не изменилась, ни одна вещь не передвинута со своего законного места, но нигде не видно и пылинки. Вот, за что люблю маму. На стенах висят плакаты с музыкальными группами и фотографии, сделанные стареньким полароидом. Закат на речке, зимний лес, мы с папой на рыбалке, я с другом школьных лет Майком… Ностальгия пробирает до костей, дергает за вены и артерии, и я будто погружаюсь в ту старенькую атмосферу, сквозь пропитанную эпохой две тысячи десятого года. Стол заставлен дисками с играми, ему я уделяю больше всего внимания. Рассматриваю каждый ящик. Диск с Дьябло, кажется, даже вибрирует, когда я беру его в руки.

Дорожную сумку бросил возле шкафа, а сам упал на кровать. Взору открылся потолок, идущий под откос. На потолке знаю каждую доску, трещинку, выбоину. Раньше там висела карта звёздного неба, но потом я посчитал это слишком инфантильным и снял.

Когда постучались в дверь, у меня не было даже и мысли, что это Мари. Но нет. Вот она, стоит и мнётся возле входа, избегая моего взгляда.

— Я могу тебе доверять?

Я опешил от такого вопроса. Подобное мне задавали давным-давно, когда Майк просил не говорить родителям о том, что курит. Брови поползли вверх, душа ушла в пятки.

— Наверное. Э-э, ну что ты там стоишь? Заходи.

Мари повернулась и плотно закрыла двери, затем медленными шажками приблизилась к кровати и села на самый край. Я не мог предположить, что она вообще может мне сказать, честное слово.

— Ради всего святого, — она скрестила пальцы на руках. — Не говори маме, пожалуйста. Это очень важно.

Я похолодел. Нет, она что, курит всё-таки?!

— Х-хорошо.

Нет. На самом деле нет.

Хотя.

Вроде и хочется быть тем братом, знаете, который прикрывает младших, прощает провинности и защищает перед родителями. Но?

— Я беременна, это сто процентов, — Мари быстро затараторила, так что мне пришлось сначала разобрать, что она сказала, а затем понять это.

— Мать твою, что?! — голос осип, мозги вспухли, руки автоматически сжались в кулаки.

Блядь, она, что? Беременна?

— Ты хочешь сказать, что уже не девственница?

Мари посмотрела на меня умоляющим взглядом. Руки у неё вспотели и она вытерла их о свои штаны.

— Не кричи, пожалуйста! Мама может услышать, Боже…

В голове не укладывалось, серьёзно. До меня не могло дойти то, что в мою сестру пихали член. И достаточно удачно. Просто блистательный результат.

— Ты уверена на сто процентов из ста возможных?

Она зажмурилась и коротко кивнула.

Главное дышать и попытаться не убить её. С первым я успешно справлялся пока что. Спрятал лицо в ладонях, вдохнул побольше воздуха и медленно выдохнул.

— Что ты от меня хочешь?

— Я думала, ты подскажешь, что делать дальше.

— Попробуй достать ребёнка из пизды. Говорят, помогает.

— Джон, — нет, только не это. Она всхлипнула. Это начало конца, — я же не смогу потом иметь детей, нет! А вдруг последствия? Вдруг что-то пойдёт не так?

И без того красные глаза Мари наполнились слезами, лицо же оставалось без единой кровинки.

— Да? — хочется убавить этот ужасный тон с кучей яда и ехидства, но не получается. — Интересно, ты об этом думала, когда ноги раздвигала?

Пусть сначала поблагодарит, что я об этом матери не скажу.

— Или у тебя есть другие варианты, м? Может, девять месяцев будешь ходить с пузом, надеясь на то, что мамочка не заметит? А потом ребёнка в мусоропровод? Восхитительно! Восхитительно, блядь! Какой срок? Как тебя угораздило? Ты ходила в женскую консультацию? Ты хотя бы знаешь, кто отец?

— Кто отец, я знаю. Джон, и я не какая-то там девка, чтобы со мной так разговаривать, — я еле удержался от того, чтобы не наорать на неё или не дёрнуть за плечи. — Это было всего раз. Срок две недели. В больнице была.

— Хотя бы до чего-то додумалась.

Какая ирония? Нет, Господь Бог, если ты, конечно, существуешь, ты издеваешься? Потому что других слов я подобрать не могу. Недавно я спрашивал про первый раз у Оливер, а сегодня оказывается, что моя сестрёнка залетела. Давай, скажи, что парня зовут Джошуа, а сношались вы в чулане! Скажи, и я отрежу себе уши, блядь.

— И чего ты ждёшь? Можешь идти, счастливого Рождества!

Она виновато на меня посмотрела и быстро выскользнула в коридор. Моя сестра носит ребёнка. Мир перевернулся вверх дном, показал мне свой зад прямо перед лицом. Матери я сказать не мог, она может убить Мари на месте. Как можно быть такой пустоголовой? Если она такая счастливица, что попала в те два процента, когда презерватив не спасает, то можно посоветовать только брать участие в лотерее.

Ёбаное провиденье в насмешку опять начало сыпать с дырявых облаков снег, покрывать гравий толстыми хлопьями и припечатывать меня к земле.

Добро пожаловать домой, сынок!

Самое адекватное, что можно сделать: позвонить Далтону. Уж у него-то должен быть опыт, с его-то количеством сестёр. Ведь не одна же моя так сильно лажает? Или это у нас просто семейное — вляпываться по уши в дерьмо?

Я прикрыл веки, усталость раздавила меня массой тысячью тонн.

Вот же блядь.

Что ни день, то пиздец.

Дневной сон сморил меня. По просыпанию бодрым я себя не чувствовал, скорее, с точностью до наоборот — мне пришлось минут пятнадцать пялиться в серый потолок для того, чтобы понять, где я нахожусь. Плеснув на себя холодной водой из крана, я спустился вниз. Даже до моей комнаты доносился аромат маминой индейки, с её специями, от которых во рту вырабатывалось немереное количество слюны. В гостиной, где всё сплошь было завешано мишурой, стояла духота. Ёлка возле камина, украшенная игрушками и конфетами, была пышной и высокой, впрочем, как обычно это бывает на Рождество. На верхушке веселился ангелок, своей уродливой мордой напоминавший скорее мини-люцифера.

— Я не хотела тебя будить, — отозвалась мама с кухни. Моя низенькая мама, в фартуке и рукавах для готовки была неизменной. Волосы собраны в строгий пучок, который буквально стягивал кожу на лице; милые домашние тапочки и стерильность в доме — спутники, которые не покидали её. На фотографиях, где она ещё юная студентка — настоящая красавица. Неудивительно, что отец голову от неё потерял. Или, по крайней мере, так он мне рассказывал, — Милый, поможешь мне с готовкой?

Такая помощь никогда ей не требовалась, она не любила, когда ей кто-либо мешал. Я насторожился, но виду не подал.

— Конечно, ма.

На кухне я помощник неважный: у меня всё валится с рук, ломти получаются толще, чем требуются, жидкость выплескивается из ёмкости. Маме, видимо, совсем нечем меня было занять, поэтому просто попросила поставить чайник. Она поджала губы, когда снимала перчатки для мытья посуды. Резиновые перчатки, неприятно чмякнув на прощание, полетели в раковину.

— Будешь чай? Или может, какао?

Я неопределённо повёл плечами. Мама выудила из полки жестяную банку с травами, положила две щепотки по чашкам и плеснула кипятком.

— Милый, я хотела поговорить с тобой о Мари.

Я догадывался, что именно о ней зайдёт речь. Или о папе. Я кивнул, мол, понимаю.

— Не знаю, что с ней творится, но я волнуюсь. Конечно, для девочки смерть отца это очень переломный момент, но я не думала, что она так увянет. Не думаю, что я могу как-то на неё повлиять, — в голосе я услышал непривычную для мамы отчуждённость на этой фразе. Видимо, она уже пыталась с ней поговорить. — Но ты, как старший брат… Может, поможешь как-то. Мари считается с твоим мнением.

Вообще-то, нет. Никогда не считалась. Мы с ней редко общаемся, никаких тёплых отношений.

Я всё равно кивнул.

— Поговори с ней. Я думаю, она поймёт, — мама грустно улыбнулась, и, оставив свою чашку нетронутой, нетвёрдым шагом пошла в гостиную.

Прекрасно!

Мать волнуется за Мари, которая, в свою очередь, раздавлена смертью отца и своей внеплановой беременностью. Хотя я не думаю, что отец особо повлиял на её состояние.

Сколько раз за день я мысленно скажу «прекрасно», не сосчитать.

Счастливого Рождества.

26 декабря

— Кстати, Пандора тоже приехала на Рождество, — как бы случайно оброняет за завтраком Мари. Я удивлённо поднимаю брови. Пандора была моей подругой в школе, с которой после одного не очень приятного случая я прервал контакты. Как раз перед уездом из дома.

— Здорово. Наверное.

Будто ничего эта Пандора для меня не значит, я продолжил поглощать тост с клубничным джемом. Но на самом деле я буквально трясусь в нервном ожидании. Ладони вспотели, и их пришлось вытирать о штаны. Пандора, чёрт возьми, здесь. Для того, чтобы описать Пандору мне нужно показать её вам. Сделать это сложно от того, что она ну очень часто меняет цвет и форму причёски, делает пирсинг постоянно в разных местах и разрисовывает руки хной. На самом деле это не значит, что она и сейчас такая. Всё ведь должно было измениться после того, как она повзрослела.

Я проглатываю завтрак, совершенно не чувствуя его вкуса, хватаю куртку и выбегаю на мороз. Щёки быстро замерзают, кончик носа становится красным, обкусанные губы неприятно стягивает. Ещё я забыл, из-за чего мы вообще поссорились.

Руки не хочется доставать из тёплых карманов, но я жму на дверной звонок. Бзз.

— Здравствуйте, мистер Терри! — отец Пандоры человек своеобразный. Я точно знаю, что он хранит в холодильнике дурь, выдавая её за петрушку; он позволяет Пандоре приходить пьяной вдрызг и никогда не пилит её по этому поводу; он свято верит в то, что его дочь отличница, точно не подделывающая оценки в электронном дневнике. Этой исчерпывающей характеристики хватит для мистера Терри.

— Джон, сынок, проходи! — сквозь кудлатую уже седеющую бороду я разглядел широкую улыбку, — Слышал о твоё отце, — он пропустил меня внутрь и закрыл дверь на множество цепочек и замков, — Жаль. Очень жаль. Хорошим мужиком был твой отец, а? Уверен, он сейчас вместе с Иисусом наслаждается тачдаунами, — мистер Терри хохотнул, —— И рождественской индюшатиной.

Да, мистер Терри был человеком своеобразным.

Он прочистил горло.

— Пандора! — крикнул и покачал головой, — Пандора, чёртова девка! — это он сказал уже тише, — Никогда не от неё не ничего не дождёшься…

Раздался топот пары ног, спускавшейся с лестницы. Нет, у Пандоры привычки остались прежними. Короткостриженые ядерно-зелёные волосы.

— Джон?! — она перепрыгнула через три ступеньки сразу, пробежала и кинулась мне на шею. От такой горячности я опешил. Меня принимали как вернувшегося блудного сына, — Ты так изменился! Я тебя еле узнала.

Я выдавил из себя подобие улыбки. Последний раз я помнил Пандору с выбритыми висками и волосами цвета жвачки. Но не узнать её было сложно — длинный тонкий нос, острые скулы, толстые, нарисованные карандашом тёмные брови.

— Погуляем?

Раньше мы брали с дома бутерброды и сок, бродили по городку и иногда даже за его пределами, ночевали на крыше школы в спальных мешках и считали звёзды. Звёзд было мало.

— Ага.

Она принялась зашнуровывать тяжёлые ботинки на толстой подошвой. Самое странное, что я редко думал о Пандоре как о девушке в своё время. Пандора — она на то и Пандора, своя в доску, нигилистка до мозга костей. В компанию вливается быстро, шутит на омерзительные темы и всякое такое.

— Куда поступила? — мы топали по скрипящему снегу.

— А? Да так, — говорила Пандора пренебрежительно, — В Академию Искусств.

— Ну да, ну да, — куда ещё она могла поступить? Почему-то я проникся уважением к девушкам в нашем колледже.

— Эй! — она пихнула меня локтём под рёбра, — Там здорово. Наверное.

Я не удержался и засмеялся. Искренне. Засмеялся из-за того, что раньше мы договаривали друг за друга фразы. Ностальгия… Боже, мы ведь были почти как Оливер и Рейчел. Ну, только в этом плане. Не приведи господь был похожими на них в чём-то другом.

— А ты, Джон? Не представляешь, у меня нет знакомых с этим именем! Я так давно его не говорила. Дж-жон. Джо-он.

В голове — сравнительная характеристика Меган и Пандоры. Да, Пандора на коне.

— В шараге учусь, удивительно, ага?

Ещё Пандора бы точно понравилась Далтону. Это просто сто блядских процентов.

Говорить нам стало не о чём, хотя раньше было сложно закрыть свой рот хотя бы на пять минут.

— У меня сестра беременная, — ляпнул вдруг я, — Внепланово.

Пандора не удивилась, не повела бровью. Она вообще ничего не сделала.

— Этого и следовала ожидать, — произнесла она.

— О чём это ты?

— Ну, у неё было пятьдесят процентов не залететь. И пятьдесят процентов залететь. Ты или рожаешь ребёнка, или нет. Вообще вся жизнь состоит из пятидесяти процентов. Или ты умираешь сегодня, или нет.

Мне было не до ёбанных философских размышлений. Вообще-то, я рассчитывал на поддержку с её стороны. Нужно было сказать, мол, что всё образуется, потому что я заебался так думать сам.

— Глубокомысленно.

— Зато правда, между прочим.

Окей, я понимал, что вокруг меня не вертелась вся земля, но чёрт! А как же сочувствие?

От продолжения неприятного разговора меня спас телефонный звонок. На экране высветилось имя Далтона и я просто знал, что он чёртов Иисусий сын.

— Счастливого Нового года и Рождества, шкет!

— Как тебе мой подарок?

— Хозяин подарил Добби носок! Теперь Добби свободен!

— Рад, что понравилось.

— Как вчера отпраздновал?

Наверное, от того, что я не хотел показаться Пандоре таким уж жалующимся на жизнь нытиком, я выпалил:

— Просто лучше не бывает! А ты?

— В семейном кругу, тихо-мирно, — я прямо представил, как он пожал плечами в этот момент, — Мать спрашивает, не хочешь ли ты приехать к нам на пару дней? Конечн, если ты не устал видеть меня.

— Не знаю, — я действительно не знал, — В любом случае, я сейчас немного занят. Созвонимся?

— Давай.

Пандора терпеливо ждала, пока я договорю, разглядывая носки ботинок.

— Столько времени прошло. Странно, да? — вдруг произнесла она.

— Что странно? — боже, что за ребусы?

— Не знаю, всё. Ну, мы так давно не виделись. А раньше я не могла представить мою поездку на море без тебя. И ты не мог. Теперь взяли и так просто…

— Да ладно, — я постарался, чтобы мой голос звучал действительно оптимистично, — Как будто это так уж и ненормально.

Честно признаться, я ненавижу не таких, как все, девушек. То есть, быть личностью и всякое такое — это окей, мне как бы плевать в этом плане на них, индивидуалистки чёртовы. Но когда кто-то говорит, типа: «О, представь себе, когда я была маленькой, я надевала мамины туфли и крутилась перед зеркалом. Это так странно, да?». Просто пиздец как странно.

И вот я чувствую себя не в своей тарелке. Потому что понимаю, что Пандора на самом деле и никакая не Пандора, а разрисованная пташка, пытающаяся привлечь к себе внимание умными речами.

Мне стало противно. В колледже я от такого отвык. Чем бы не грешила Оливер или там Рейчел, я не помнил случая, чтобы они хотели выделиться.

Нет-нет, только не мысли об Оливер, не-ет. Не сейчас.

— Э-э, а вообще? Как сам? Как жена? Как дети?

— Пока не родила. Не знаю, как обычно. Как вообще может быть.

— Понятно.

По-нят-но. Вся моя жизнь в одном слове.

Я не хотел спрашивать, как она, что с ней случилось.

Я никуда не хотел заходить, несмотря на то, что собственных пальцев на руках я уже не чувствовал. Мне не нужно, чтобы Пандора воспринимала что-то как приглашение. Мне было неуютно рядом с ней. Неправильно. Молчаливо. Скучно.

Я вообще ничего не хотел.

С Пандорой мы ещё немного походили и решили собираться домой. Я, видимо, не особо подходил на роль её теперешнего товарища — какой-то я обычный. А она слишком яркая для меня.

Мама была на работе — без неё там никуда. Мари свернулась калачиком на диване и спала под пледом. Огни на ёлке мельтешили перед глазами.

— Эй, Мари, — тихонько позвал я, при этом не намереваясь её разбудить. Она была умиротворённой и доброй в этот момент, я не хотел разрушать идиллию. Живот неожиданно бурчал, требуя еды. Я решил что-то разогреть себе в микроволновке и немного подумать. Для меня это непривычно.

Да, возможно, я вчера погорячился. Скорее всего, Мари меня поняла. Она и рассчитывала на такую реакцию. Но она доверилась мне, что, безусловно, тешило моё самолюбие. Я надёжный. По крайней мере, для младшей сестры.

Вариантов, честно говоря, придумалось негусто. Что ещё оставалось кроме аборта? Не вынашивать же. Тем более, мама действительно это ужасно воспримет, и это мягко говоря. Нет, она не должна узнать об этом. А если Мари в больнице увидят знакомые родителей?

Я не хотел рушить моей сестре жизнь.

— Мари, — я легонько потрепал её по плечу, — Проснись. Мари.

Она потянулась.

— Уже вечер? — спросила она, потягиваясь. Выглядела она лучше, чем вчера.

— Почти.

— Мама дома?

— Неа.

Я сделал то, что не делал практически никогда. Обнял Мари. Я сделал не потому, что так нужно, просто хотелось показать ей, что она для меня важна. Мне потребовалось немало времени, чтобы это понять. Пусть мы с ней никогда не сюсюкались, дразнили друг друга по пустякам и не делились мороженым, пусть так.

— Всё будет хорошо, да?

— Конечно.

Я впервые в это поверил.

27 декабря

Я поехал в больницу вместе с Мари. Маме сказали, что решили пойти на Звёздные Войны в кино, та одобрительно мне улыбнулась.

Ждать в коридоре, пока Мари обследовалась, оказалось просто невыносимо. Я практически сгрыз себе ногти до корней. Боже, как же я рад, что мы живём в мире современных технологий.

Врачом оказалась приятная женщина, которая ни словом, ни взглядом, не осуждала нас. Представляю, как мы смотрелись со стороны — двое малолеток в гинекологии. Самое противное, что остальные посетители могли подумать, что я отец ребёнка или типа того. Или парень Мари. Бр-р. Меня передёрнуло.

Ожидание длилось целую вечность, казалось мне. Я разглядывал женскую грудь на постере и положительные стороны грудного вскармливания, когда Мари наконец вышла.

— Ну что?

Она неуверенно пожала плечами.

— Всё нормально, э-э, скоро будем приступать к… Процедуре.

Я поёжился. Представлять эту картину не хотелось.

— Удачи. В этом нет ничего страшного. Расскажешь, как это — быть под наркозом.

Надеюсь, я её приободрил. Меня позвали в приёмную и сказали заполнять нужные документы.

— Все данные будут… Анонимными? — этого я действительно боялся. Вопрос прозвучал невнятно, но, я думаю, меня поняли.

— Угу, — безучастно сказала медсестра (предположительно), перелистывая журнал. Один камень с души минус.

Не люблю больницы, на самом деле. Они противно пахнут стерильностью и вызывают ассоциации со стоматологией, ну, и, всякое такое.

Мы вернулись в пустой дом до ужина. Мари пошла спать, я принялся смотреть футбольный матч по телеку, потому что занять себя было нечем. Всё прошло нормально. Мари нужно будет время от времени в течении полугода ходить на консультацию с врачом, ну, будут задавать всякие дежурные вопросы — как ты себя чувствуешь, правильно ли питаешься. Сейчас ей нужен отдых.

С Пандорой больше не пересекался.

Впервые за долгое время всё было хорошо.