Уроки Некромантии (гет)

Перед зимним солнцеворотом, когда ночи особенно беспросветны, геронтцы ставили на окна свечи, дабы хоть немного развеять тяжелую тьму. Всюду, от королевского замка до самой бедной лачуги, в каждом огне горел теплый свет. Скорее всего, в том были отголоски огнепоклонничества, но кто уж задумывался об этом? Свечи ставили не для богов — для людей.

Этой зимой все было так же — наперекор близкой войне, тревожным слухам, скорби о погибших. Кто-то ежевечерне ставил светильники на пепелищах, — ветер и мокрый снег гасили их, но люди разжигали снова, — случайные прохожие, вышедшие специально за этим соседи, — кто знает?

В преддверии нового года, под покровом зимы, город жил ожиданием чуда, тоской по солнцу. В обычае было дарить близким подарки, — главным образом съестное: свежий хлеб, корнеплоды, яблоки, — а кроме того, свечи, фонари, блестящие ленты, шерстяную одежду — все, что могло подарить свет и тепло. По традиции, заведенной еще Эриком Огненным, на рыночной площади дворянские дочери раздавали хлеб и мясо, разливали бесплатно горячий слабенький пунш — чтобы каждый мог обрести тепло хотя бы на время.

Город жил ожиданием солнца; перед рассветом тяжелые, грохочущие телеги мусорщиков проезжали по улицам, подбирая тела замерзших за ночь.

Длинными ночами перед солнцеворотом устраивали свои пирушки городские гильдии. Так было и в этом году. Восточный ветер нес сумбурные слухи с фронта, власти боялись возвращения драконов, — но сердце города билось, жизнь шла своим чередом.

Едва ли Марвин когда-либо мог предположить, каково быть предателем. Как выяснилось — куда проще, чем кажется со стороны. Той ночью он немного простыл, и еще неделю провел у камина, лечась горячим вином и читая книги по истории магии. Что до души... все было в порядке. Иногда, наткнувшись в книге на термины Старшей Речи, или же готовясь ко сну, юноша чувствовал странную пустоту, недостачу чего-то важного. Но это чувство быстро проходило, тем более, — а с каждым днем он все более уверялся в этом, — он поступил правильно. Учитель стал теплее относиться к нему, больше доверять, что ли, обсуждать прочитанное, рассказывать случаи из практики... Да и сам Марвин чувствовал, будто пересек какую-то черту, поднялся на еще одну ступень в своем ученичестве. В конце концов, он поступил так, как было должно.

Он много размышлял о долге в эти дни, о долге и чести, — и теперь это были не пустые слова. Думая о своем теперешнем положении, вспоминая строки Тайной Книги, Марвин ощущал, как крепнет в нем непоколебимая уверенность в истинности его пути, стальной каркас или надежная броня.

В тот день Марвин впервые с той ночи вышел из дому — купить гусиных перьев в лавке неподалеку. Под легким снежком он дошагал до площади Висельников, чуть помедлил, поглядел на рабочих, строящих новую ратушу. Кондиторию пана Скляжевского тоже уже начали отстраивать.

— Ох, молодой господин! Я уж не чаял вас найти, молодой господин!

Марвин не сразу понял, что обращаются к нему, но обернулся на очередной крик. Через площадь к нему бежал Вилли, конюх ор-Мехтеров. Ничуть не изменился, все такой же нескладный, борода клочьями, рябое лицо искажено от волнения.

Вилли остановился совсем рядом, раскинув руки, будто собирался его обнять и передумал в последний момент.

— Молодой господин! Радость-то какая!

— И ты здравствуй, Вилли, — Марвину стало неловко, что он так рвет глотку. Прохожие оборачивались на них. — Что ты тут делаешь? Тебя прислал отец?

Пожалуй, конюх был бы последним человеком, которого отец отправил бы за ним. Вилли вечно все забывал и путал, да и убедительности в нем не было ни на грош. Вознамерься отец его вернуть, он прислал бы Арнаульфа или Людвига... или же конюх сопровождает кого-то из них?

Вилли всплеснул руками.

— А вы ведь и не знаете, молодой господин... Аравет Заступница, да как мне сказать-то?!

— Говори, как есть, — посоветовал Марвин. — Я рад тебя видеть, но я тороплюсь, учитель ждет.

— Так помер-то ваш отец-то!

— Умер? — это звучало совершенно дико. — Когда? От чего?

— Ох, да вы ж и не знаете... Вот в ту же ночку, когда вы сбежали. Люди говорят, мол, руки на себя наложил. Ближе к вечеру хватились, в спальню заходят, а он в петле висит, синий весь, лужа на полу...

Вилли закашлялся, утер лицо засаленым рукавом полушубка. Марвин вновь ощутил хрупкую нереальность происходящего, ставшую такой привычной за последний месяц. Взял конюха за руку, пересек площадь, свернув налево, зашел в первый попавшийся трактир, заказал четыре стопки гномьей водки, расплатившись деньгами, предназначенными на перья. Они сели за первый попавшийся стол, выпили, не чокаясь.

— Теперь рассказывай дальше.

Конюх икнул, достал из котомки горбушку, зажевал корочкой. Марвин ждал. Он был спокоен, совершенно спокоен. Время переживать настанет позже — если вообще настанет. Но как странно — отец был не из тех, что кончают с собой. Не из тех, что вообще умирают...

— Как есть помер. Похоронили его, вот, сам могилку копал... Милсдарь Стругсон злой был, жуть, все ругался, — мол, барон-то помер, а наследничка и след простыл, что теперь будет-то? А я так говорю, нехорошо мертвого ругать, когда его еще и не закопали, от того он обозлиться может и назад полезть... опять же, нехорошо-то как помер, таких Отрин Милосердец не любит, говорю, может, его колом проткнуть, а милсдарь мне в харю, а ведь больно в харю-то!

Взглянув в лицо молодого барона, конюх вздрогнул и зачастил дальше:

— А милсдарь Фьяренца тоже жуть как кричал, кто-де дружине платить будет и приказы приказывать, мол, не лучше ли к ор-Меджиовани податься, пока он сам не пришел? А милсдарь Стругсон и его по харе, а у него рука-то тяжелая, растащили насилу... А я так говорю, нехорошо над мертвым телом дебош учинять, да еще история нехорошая-то какая...

— А дальше? — холодно, с чужой интонацией, спросил Марвин.

— А дальше-то что? Похоронили мессира, а потом жуть что началось, милсдари-то опять ругаться начали и по харе друг друга бить, а потом милсдарь Стругсон милсдаря Фьяренцу песьим выкормышем обозвал и предателем, а тот развернулся и неведомо куда умотал, и половину дружины с собой увел.

— К ор-Меджиовани, не иначе.

— Ну да, а то на вольные хлеба куда... А милсдарь Стругсон, кто остался, тех во дворе собрал и говорит — я-де вас не держу, кто хочет, пусть сейчас свалит, а то потом поздно будет, а я-де буду баронскую вотчину до последнего беречь и, если понадобится, всех вас до единого тут положу. А потом гонцов по всем баронским землям послал, предупредить-то и ополчение собирать... А еще говорят, будто и не сам мессир на себя руки наложил, а помогли ему. Помните, чай, в ту ночку еще гости завалились? Трое, и лошадки у них ладные такие, холеные, вороная и две гнедые, одна большая, из дейранцев, а вторая тоненькая, со звездочкой...

— Помню, — еще бы он не помнил. — И что?

— Да то...— Вилли замялся, потянул себя за бороду. Опрокинул вторую стопку и скороговоркой выпалил:

— Говорят, будто среди тех гостей орчиха была, еще молодого мессира ор-Люсилера в потешном бою побила. А потом с батюшкой-то вашим в его комнату поднялась, а на утро, как я встал, уже не было залетных лошадок в конюшне, гости того, свалили. Извините, мессир, да, как говорится, из песни слова не выкинешь. Она его и в петлю сунула, одна, или дружки подсобили. Милсдарь Стругсон так и сказал, а кто смеялся...

— ... тем хари набил.

— Истинно так, молодой господин, набил. Вот вы понимаете, — и совершенно неожиданно конюх вдруг залился слезами, по-детски всхлипывая и утирая глаза рукавом. — А я ведь вас искал! Дай, думаю, поеду в столицу, вдруг там молодой господин сыщется, а то ведь и не узнает про батюшку-то своего! А не найду, так хоть в войско к его величеству запишусь, все мир повидаю... Поедемте домой, мессир Марвин? Вас милсдарь Стругсон в обиду не даст, от любой напасти прикроет, пусть этот Меджиовани хоть пять тыщ приводит — мы-то помним, какому роду служим! Поедемте, а?

Марвин молча подвинул ему свою стопку. Вилли опрокинул и ее, зажевал хлебом. Он глядел на юношу с немым обожанием, и по рябому лицу его катились слезы. Марвин не чувствовал ровным счетом ничего.

Скажи ему кто два месяца назад, что кто-то будет смотреть на него так, что кто-то решится преодолеть полстраны, чтобы найти его... И что бы тогда? А теперь что? Долг сюзерена быть рядом со своими подданными... Служить бесполезным символом вроде орифламмы, прятаться за спину Арнаульфа Стругсона, пока тот будет устанавливать свои порядки? Существует еще долг ученика перед учителем, и эти узы скреплены кровью. Здесь он нужнее. Здесь он на своем месте.

— Нет, Вилли, я пока не могу вернуться, — покачал головой Марвин. — Я нужен моему учителю.

Вилли недоуменно моргнул, вцепившись пятерней в бороду.

— Так это правда, что ли, — выдавил он, — что вы к некромансеру в ученики подались? Мне Дик говорил, а я-то не поверил...

— Правда, и что?

— Ну вы даете, молодой господин, простите за дерзость... Ладно, с батюшкой не ладили, сбежали, — с кем не бывает? Но теперь-то что? А мы как же без вас-то? Нехорошо это...

Марвин пожал плечами. Встал — мэтр Ханубис, наверно, его уже заждался. Вилли сидел, с глупым видом катая по столу хлебную крошку.

— Пойдем, — сказал Марвин. — Надо тебя хоть покормить, денег каких-нибудь дать на дорогу. Только перьев сначала купим.

Ханубис выслушал рассказ ученика, похлопал его по плечу и распорядился накормить конюха супом.

— Долг барона перед подданными — не та вещь, от которой можно отказаться, — сказал он Марвину, когда они уединились в библиотеке. — На твоем месте я бы написал Стругсону письмо, в котором сообщил бы, что задерживаюсь, но обязательно вскоре приеду.

— Но...

Ханубис улыбнулся.

— Лично мне успела поднадоесть столичная суета. Если тебе надо вернуться, я мог бы поехать с тобой. Весной, скажем. Согласен?

Марвин не сдержал улыбки.

-Отлично, — кивнул учитель. — Напиши пока письмо, а я распоряжусь насчет припасов для твоего Вилли. И денег ему дам. Да, и еще — поторопись, сегодня будет пирушка городской гильдии магов, мы обязаны там появиться. И прими мои соболезнования. Мне правда очень жаль, Марвин.

Ханубис вышел, закрыл дверь.

Марвин заострил новое перо и взял пергамент, начал писать, мучительно подбирая слова. На руку упала теплая капля, и он понял, что плачет, хотя по-прежнему ровным счетом ничего не чувствовал.

* * *

Городская гильдия магов располагалась в большом круглом здании в квартале Писарей. Здание это по праву считалось одной из достопримечательностей столицы. Двести лет назад его построил сам креганский безумец Петерус Мартин, сбежавший в Геронт из застенков Ордена, приехавший, чтобы умереть, но проживший еще почти десять лет, — калека, державшийся на одной лишь Силе. Здание гильдии было его последним детищем, и как говорили, он вложил в него душу. Возможно, что так. Строгие тримгестские колонны окружали дом, глядящий узкими витражными бойницами, внешние лестницы спиралью уходили в никуда, соединяясь ажурными эльфийскими мостиками, с которых скалились черные горгульи, а астрономическая башня целилась в небо под головокружительным углом. Ни у кого не повернулся бы язык назвать этот дом красивым, но и забыть его однажды видевший уже не мог.

В последние годы здание гильдии использовалось лишь изредка — для традиционных пирушек и сборов. Лаборатории стояли в запустении — маги предпочитали заниматься в собственных апартаментах, — а в библиотеке покрывались паутиной незаметно редеющие книжные полки.

Впрочем, сегодня главная зала была натоплена и ярко освещена, оттуда доносились звон посуды и гомон голосов.

Деянира и Пафнутьев вышли из экипажа. Окинув сумеречную улицу взглядом, Дея направилась к терпеливо дожидавшемуся ее у входа Ханубису. Одета она была по-мужски, в куртку из кожи василиска и бриджи, будто в пику пышным туалетам других дам, уже собравшихся внутри. Она выглядела осунувшейся, а неестественно быстрые движения выдавали, что последние дни магичка злоупотребляла стимуляторами. Пафнутьев едва поспевал за ней. Церемонно поздоровавшись, маги прошли внутрь.

Пафнутьев повернулся к Марвину.

— Ну что, готов повеселиться? У нас, подмастерьев, сбор, как всегда, в 'Перьях и пламени'. Чудесное место, я тебе скажу, а уж какие девочки — закачаешься!

Тот кивнул, с потерянным видом глазея на резную дверь, за которой скрылся учитель. Пафнутьев, несколько обескураженный, присмотрелся к нему внимательней. Н-да, ну и лицо у парня... В последний год перед выпуском одного парнишку, Флетта, отправили на совершенно плевую акцию против лесных гномов. Не одного, конечно, в компании трех ребят курсом младше и под присмотром кого-то из приехавших в гости магов. А вернулся Флетт почти декаду спустя, один, со сломанной ногой и весь исцарапаный. Вот у него было точно такое же выражение лица — пока его к лекарю не оттащили. Да что ж эти некроманты такое на уроках делают? Проклятье, а ведь Винсент велела ввести его в компанию, присмотреть за ним... Вот и повеселился, нечего сказать!

Марвин запоздало улыбнулся ему — кривой, неубедительной улыбочкой.

— Готов, конечно, — сказал он. — Много народу собирается?

— Человек тридцать пять. Пойдем скорее, пока все места не заняли.

Вряд ли парень знает боевые заклятья, и то славно. Нет, едва ли он спятил окончательно... но, как бы то ни было, — держаться рядом, быть наготове, если что — удара под дых должно хватить.

Перейдя на другую сторону улицы, Пафнутьев остановился, старательно поправил перекосившиеся манжеты и воротничок. Жалко, куртку так и не пришлось купить — все, что было, ушло на взнос за спасение барда-недоумка. Ладно, внутри освещение плохое, а колет почти новый: если не приглядываться, так выжженные дырки почти не заметны. Поплевав на ладони, он пригладил волосы и глубоко вздохнул. Потом открыл дверь и шагнул в трактир.

Хвала богам, успели. Окинув взглядом зал — пока что собрались в основном целители и оружейники, — Пафнутьев сразу же нашел Целесту, восхитительную, как всегда, сидящую за самым хорошим столиком — напротив кухни, между камином и сценой. На ней было платье оттенка, названия которого Пафнутьев не знал, чудесно открывающее все ее прелести. Тонкими пальчиками с длинными цепкими ноготками она теребила золотую сережку и, рассеянно улыбаясь, слушала придворных индюков, что-то ей втирающих. Вот вечно они успевают первыми, что ж за напасть такая!

Повторяя в уме имена всех глав Гильдии, начиная с Тригония Юсты, — это отлично помогало расслабиться, — молодой маг устремился к свободному месту и, поцеловав нежную ручку, уселся напротив предмета своих чаяний. Запоздало вспомнил о Марвине — к счастью, тот шел следом и теперь оттирался за его спиной, явно не зная, что делать дальше.

— Да ты садись! — посоветовал Пафнутьев, для большей наглядности отодвигая стул. — Вот, — обратился он к придворным индюкам, как всегда, неубедительно изображающим приветливость, — позвольте представить вам Марвина, ученика мэтра Ханубиса. Знакомься, Марвин, — это Целеста, помощница мэтрессы Флавии, специализируется на косметической магии. А вот они — ужасно благородные мессиры ор-Хейер и ор-Брехтен, ученики мэтра Бертолуччо Ринальдини, придворного мага. Специализируются на чтении мыслей и навешивании лапши на уши.

— Какой милый мальчик, — проворковала Целеста. — Ужасно рада познакомиться!

— Как трогательно с вашей стороны, Пафнутьев, нас представить — хмыкнул ор-Брехтен, темноволосый и тонкокостный, похожий на птицу. — Признаюсь, я и не ожидал от вас таких познаний в этикете! Счастлив познакомиться, — кивнул он Марвину. — Боюсь, что за этим гамом я не расслышал ваше полное имя, не будете ли вы так любезны повторить его?

— Меня зовут Марвин ор-Мехтер, — четко проговорил тот.

Пафнутьев заметил, как индюки переглянулись, обратив затем на Марвина взгляды, исполненные куда более искреннего интереса.

— Где-то я уже слышал это имя, — пробормотал белобрысый ор-Хейер. — Не ваши ли родственники владеют городком Зальтцфлут?

— Да, это наш домен, — подтвердил Марвин.

Индюки переглянулись снова, потом заговорили одновременно. Целеста зевнула и повернулась к Пафнутьеву, но тут, к его величайшему сожалению, хозяйка вынесла поднос с пивными кружками и тарелочками с закуской, и разговор прервался.

— Эй, так нечестно! — заорали со стола оружейников. — Почему им все первым?

— Потому что мы благородные, бестолочь, — ослепительно улыбаясь, проворковала Целеста и впилась зубками в полоску сушеной рыбы. Оружейники ее не услышали, а вот сидевшие по соседству девочки-целительницы обернулись с явным возмущением. Дверь кабака опять распахнулась, впустив партию плечистых ребят, подмастерьев магов-строителей. Пока они шумно и долго рассаживались, Пафнутьев вспомнил о своих обязанностях и начал просвещать Марвина насчет имен и родов занятий присутствующих, краем глаза с умилением следя за утоляющей голод Целестой. Ему всегда нравились хорошо кушающие девушки.

Дверь ежесекундно хлопала, и все новые подмастерья входили внутрь — погодники в уставных плащах-дождевиках, чернокожие джамайцы, тетки, специализирующиеся на амулетах...

На сцену, покачиваясь, вылез Адар Йо Сефиус, пристроенный в 'Перья и пламя' лично Винсент, и начал настраивать гитару, следя за столпотворением мутным взглядом. Дверь распахнулась снова, и с потолка посыпались разноцветные звездочки.

— А вот и Амфелисия пришла, — обрадовался ор-Хейер. — Амфелисия, милочка, извольте к нам!

— Милочка тут не она, а Гелленболдус, — надув губки, сказала Целеста. — Она — совсем даже не милочка.

Распространяя вокруг удушливый запах духов, шурша шелком лилового платья и посылая по сторонам воздушные поцелуи, к столику протиснулась Амфелисия. За ней, в точности повторяя ее движения вплоть до покачивания бедрами, выступал Гелленболдус. Выглядел он как обычно — нежно-розовый колет с пышными рукавами, тщательно завитые волосы, подведенные глаза... Богема.

Пафнутьев надеялся, что появление театралов хоть на миг выведет Марвина из ступора, но тот и глазом не моргнул — даже когда Гелленболдус присел рядом с ним, извлек из рукава веер и начал обмахиваться.

Амфелисия изящно оперлась на руку и начала жаловаться на неизбывную усталость, переполняющую ее. Целеста помрачнела. На взгляд Пафнутьева театралка была старовата, да и намазана чересчур густо, но индюкам нравилось. И, верно сказать, грудь у нее была даже больше, чем у Целесты, да и вырез глубже.

Зал шумел, официантки сбивались с ног, разнося угощение — устав пирушек подмастерьев ограничивал наименования разрешенных напитков и блюд, но никак не количество. Йо начал что-то играть, но его никто не слышал. Пафнутьев допил первую кружку и заскучал над второй. Индюки увивались за девушками, ведущими какой-то непостижимо тонкий обмен шпильками, Марвин смотрел прямо перед собой. Гелленболдус вздыхал.

— Я не могу пить пиво, — с надрывом сообщил театральный маг. — Это так по-мужлански! Господа, нет ли у кого вина — утолить жажду истосковавшегося сердца?!

— У меня гномья водка есть, — отозвался Пафнутьев. — Могу в пиво долить, будет вкусно. Хочешь?

Театрал содрогнулся всем телом.

— Я хочу, — подал голос Марвин.

— И мне, — заулыбалась Целеста. — Не пить же мальчику в одиночестве, а?

Пафнутьев сделал большой глоток и долил водки в три кружки.

— Не думала, что вы так пьете, голубушка, — процедила Амфелисия.

— А вы сами-то все больше нюхаете? Результат налицо,— сощурилась ее собеседница.

Неужели так и будет весь вечер? Пафнутьев чуть не застонал, но тут, к счастью, дверь опять отворилась.

— Эй, Герлейв! — заорал он, — Сюда!

Хоть с кем-то можно будет по-человечески посидеть.

— Зачем нам здесь этот мужлан? — зашипел ор-Брехтен. — О, нет, только не это, взгляните, кто с ним!

Вглядевшись, Пафнутьев вынужден был признать его правоту. Вечер определенно не складывался. Следом за Герлейвом шла, покачиваясь и улыбаясь пустой улыбкой, Лута, ученица мэтрессы Клавдии, пророчицы.

Заседание магов, как всегда, началось с длинной и пафосной речи мэтра Бертолуччо Ринальдини, придворного мага и главы городской гильдии. Ханубис, зажатый меж пышных прелестей Флавии, косметички, слева, и Бенцелины, специалиста по гриму — справа, делал вид, что слушает, разглядывая сидящих напротив. С летнего пира с ними произошли вполне предсказуемые изменения — Рупрехт, главный мастер иллюзий королевского театра, еще больше осунулся, волосы поредели, глаз дергается, — а как же иначе при его образе жизни? Ушмян, торговец оберегами, напротив, подрастил брюхо, обзавелся новым подбородком и толстой золотой цепью. А вот мэтр Пердурабо, — кхмм, некромант, — ничуть не изменился. Ханубис чуть повернул голову, чтобы с большим комфортом полюбоваться им. Что-то во внешности Пердурабо сразу же выдавало в нем темного мага — то ли горящие на бледном лице пронзительные глаза, то ли черный плащ с высоким воротником, то ли дохлый нетопырь, с этого воротника свисающий. Сейчас некромант мрачно глядел на остывающее блюдо с печеным осетром, костистыми пальцами барабаня по столу. Ханубис широко улыбнулся. Он очень ценил своего конкурента: к тому шло большинство безденежных и бестолковых клиентов, да и любые колебания фона Санеги молва приписывала именно ему.

Придворный маг разглагольствовал о чести и общественном долге, голос его дрожал от волнения. А как же — если маги откажутся платить по новому тарифу, Эрик не погладит его по головке. Флавия шумно вздохнула, повела плечами, распространяя вокруг запахи мускуса и пудры. На дальнем конце стола слышалось перешептывание. Ханубис переменил позу. Есть хотелось все сильнее. Таковы уж эти пиры — долгие разговоры ни о чем в начале, змеиная возня в продолжении. Из двадцати с лишним городских магов он мог по пальцам одной руки пересчитать тех, кто заслуживал хотя бы симпатии.

Ринальдини закончил речь особо высокопарной сентенцией и сел. Собравшиеся оживились, загалдели, спеша наполнить тарелки разнообразными яствами, досель бесцельно прозябавшими на столе. Ханубис помог милейшей Флавии добраться до оленины в клюкве, потом галантно наполнил тарелку голубушки Бенцелины печеной морковью. Когда он разливал вино по бокалам соседок, его окликнула Сияна Белоконь, восседающая между Ринальдини и мэтром Эсмуром, терапевтом. Сияна была красива тем видом красоты, что свойственен эльфам — тонкая, светловолосая, почти подросток на вид, — по виду и не скажешь, что она лучший в городе хирург. Впрочем, насколько Ханубис мог судить, эльфьей крови в ней не было.

— Правда ли, что вы оплатили постройку нового лазарета? — спросила она напрямик.

— Да, разумеется, — кивнул некромант.

— Зачем вам это?

О, разумеется, мысленно усмехнулся Ханубис. Зачем бы ходячему олицетворению зла и тьмы заботиться о простых людях? Не из милосердия же... Сияна, по крайней мере, говорит то, что думает.

— Нужно же ученикам где-то практиковаться.

Сияна на миг закусила губку.

— Благодарю вас от всего сердца, — сказала она.

— Щедрый дар, — вступил и седобородый Эсмур. — Большое вам спасибо, мэтр. Инструментарий на нас.

— Не сомневался в этом.

— Вы так добры, мэтр Ханубис, — растроганно сказала Флавия, прижав ладонь к пухлой груди. В восстановлении лазарета она была заинтересована не меньше целителей — часть компонентов, используемых ею в практике, брала свое начало именно там, что, впрочем, не сообщалось клиентам.— Может быть, вы не откажетесь разрешить мои сомнения в одном вопросе? Ровно семь дней назад мне приснился ужасный сон...

Ханубис замешкался с ответом, потянувшись за фазаньей ножкой.

— Бывают сны, которые просто сны, — веско и брезгливо обронил мэтр Пердурабо. — Особенно у женщин — как у существ, более подверженных внутренним перепадам.

— Мне тоже что-то снилось, — сказал придворный маг. — Более того, — вздохнул он. — Проснувшись, я проверил фон, и что же я увидел? Разумеется, зашкаливающий коэффициент Санеги.

Собравшиеся заговорили все разом, обмениваясь впечатлениями, мнениями и догадками. Ханубис мило улыбнулся мэтру Бертолуччо, внимательно глядящему на него кошачье-зелеными глазами.

— Бездне ведомо многое, чего не пристало знать смертным, — надменно сообщил Пердурабо.

Ханубис сделал глоток вина.

— Любезнейшие коллеги, — сказал он. — Я хотел бы попросить прощения за неприятные минуты, доставленные вам. Боюсь, ответственность за них лежит на мне.

— Что же вы такое делали-то?! — возмутился театральный маг.

— Прошу прощения — Ханубис виновато улыбнулся Сияне Белоконь. — Дело в том, что я несколько увлекся. Понимаете ли, я как раз стоял над тушами убитых драконов, и задумался о заклинании, которое использовал при прискорбном инциденте, произошедшем ранее. И... попробовал его воспроизвести.

— И как, получилось? — поинтересовался сидящий по другую руку от Бенцелины мэтр Мбоноганга, чернокожий и красноглазый посол Джамайго в столице.

— Увы, нет, — вздохнул Ханубис. — Но нет худа без добра, — провалившееся заклинание позволило мне сделать пожертвование в пользу Аравет.

— Да и нервов горожанам сэкономило изрядно, — довольно громко пробурчала Деянира со своего почетного места по правую руку главы. Поверила или решила подыграть? Скорее первое, — видимо, эти дни и вправду были для нее тяжелыми.

— Ну, как сказать... Сработай все как надо, откат был бы намного меньше... — пожал плечами Ханубис.

— Зато крику было бы больше...

— Мэтр Ханубис, — сказал Ринальдини. — Вы просто поражаете меня...

— Как вы посмели использовать темную магию такой мощи в городской черте? — гневно возопил Ушмян. Изо рта у него полетели куски полупрожеванной пищи.

— И в третий раз прошу прощения. Причиной всему — моя рассеянность. Подобное больше не повторится.

— Возмутительно!

— Кошмар!

— Да ладно, случается, — вдруг скрипуче сказал с дальнего конца стола мэтр Ясь, за глаза, а зачастую и в глаза называемый 'Ясем Безумным'.— Задумался человек, со всяким случиться может. Вот я в свое время...

— .. собственно, почему этот трактир так и назвали, — увлеченно взмахнул руками Герлейв. — Стоит он в лавке, ждет, пока ему подушки завяжут. А он как раз о пиротехнических прибамбасах думал, ну и увлекся... и тут лавка как полыхнет! Так он и остался без подушки, а лавка сгорела вся. Подушку уже мне купить пришлось, и то... — он улыбнулся воспоминаниям, от чего его широкое, бандитское лицо вдруг стало совсем мальчишеским. — Насилу купил, продавать не хотели.

— Н-да, — вздохнул Пафнутьев. — Бывает. У меня так как-то постель загорелась. Я связки вспоминал, чтобы... ну... отвлечься... Отвлеклись, оба.

— А девушка что? — жадно спросила Целеста.

— Ну что... тушить помогала.

Гелленболдус томно вздохнул.

— Да, у меня был похожий случай, — взмахнул он ресницами, — однажды мы поднялись в номера с одним неземным созданием, дабы почитать друг другу сонеты Буцонни. Сначала все было прекрасно, мы, как певчие птахи, воспаряли на крыльях поэзии. Но вот когда, ощутив жажду, мы, тихо, как мышки, выбрались в коридор, оказалось, что все помещения засыпали... незабудки... Да чему вы смеетесь, пошляки?

— Мне однажды козлячья шерсть в приворотное зелье попала, — с отсутствующим видом произнесла Лута.

— А я как-то вздумала соседа приворожить — это еще до госпожи Флавии было, — вмешалась Целеста. — В вино ему капнула, а он стакан этот пить не стал, так жена его хлобыстнула. А у него жена такая страшная была, рожа — во, жопа — вот такущая, — и повадилась она, значит, за мной ходить...

— ... и так мой кузен приобрел свой меч, работы самого мэтра Семунда, — втолковывал раскрасневшийся ор-Хейер безмолвному Марвину. — Меч тот был хорош по всем качествам, кроме одного — он был трусом, и каждый раз на поле боя принимался стенать и жаловаться на превратности судьбы.

— Одну минутку, Людвиг, — вмешалась Целеста, — ты мальчика загрузил вконец, дай ему хоть рот открыть! Милый Марвин, — улыбнулась она, перегнувшись через стол так, что прелести ее стали еще более очевидны, и касаясь его руки. — Вы все молчите, а я ни за что не поверю, что вам нечего рассказать! Прошу вас, не мучайте меня, расскажите что-нибудь о себе!

— Что именно? — поднял на нее глаза Марвин.

— Что-нибудь профессиональное... — протянула она, улыбаясь. — Или что-нибудь пикантное... Да что-нибудь.

Боевой маг наблюдал за ними с некоторой досадой. С ней-то все понятно, но вот Марвин мог бы и не пялиться так.

Глядя в глаза Целесте, Марвин улыбнулся — шальной, неверной улыбкой.

— Прошу простить меня, — сказал он. — Я всецело поглощен учебой, а мой учитель говорит, что личные связи с клиентами есть признак непрофессионализма, — так что рассказать мне нечего.

От удивления Пафнутьев расхохотался, и Амфелисия, досель молчавшая над пивом, поддержала его глубоким, с хрипотцой, смехом. Разговоры за столом как-то резко стихли.

Целеста наморщила лобик, облизнула губы. Понимание медленно проступило на ее лице. Пробормотав что-то грубое, она отвернулась. Марвин снова уткнулся глазами в стол.

— Обожаю юных некромансеров! — объявила Амфелисия. — Есть в них эдакий инфернальный шик... Хотя натуры приземленные и не могут оценить его. Целеста, душенька, а помните милашку Кловиса? Что же он такое рассказал в ответ на эту вашу просьбу... что-то про оргию на кладбище, да?

Целеста ответила короткой орочьей идиомой. Театралка рассмеялась опять.

— Ой, только не стройте оскорбленную невинность, — а то я не знаю, из кого вы варите мыло с Флавией на пару?

Подмастерья старались избегать скользких вопросов профессионально-этического качества — не стоит отравлять собратьям редкую возможность напиться даром. Гелленболдус немедленно склонился к товарке, что-то зашептал на ушко. Ор-Брехтен сказал чрезмерно доброжелательным тоном:

— Кстати, ор-Мехтер, знаете, у нас есть обычай — когда в наши ряды вступает новый член, он должен выступить перед всеми, дабы представиться и подтвердить свою лояльность нашему братству. Мне кажется, подходящий момент как раз наступил, а вам как кажется?

— Да? — Марвин оторвался от созерцания столешницы, глянул окрест, будто не понимая, куда попал.

— Угу, точно, — быстро сказал Пафнутьев. Да что же за напасть такая? Совсем из головы вылетело... Пока это недоразумение ходячее тихо сидело за столом, все было вполне терпимо, а что он перед всеми отчебучит? Ну куда его — такого — тащить выступать? 'Позаботься, чтобы его хорошо приняли, — сказала Винсент, — и чтобы он почувствовал себя на своем месте'. Нет, ввести в компанию робкого желторотика — хорошее дело, но Винсент не говорила, что этот самый желторотик будет на грани обморока! Куда, к Духу, смотрит его учитель? Но как бы то ни было...

— Ор-Брехтен прав, Марвин. Пошли, скажешь ребятам пару слов, пока они еще под столы не попадали.

Схватив подопечного за руку, Пафнутьев попытался вытащить его из-за стола, но тот неожиданно уперся, явно пытаясь притвориться мебелью.

— Я не знаю, что им сказать, — пояснил Марвин без всякого выражения. Вытащив руку из хватки боевого мага, он потер запястье.

— Какая прелестная застенчивость! — растрогалась Амфелисия. — Правда ведь, Геллен?

— Ну, что... — протянул Пафнутьев. — Скажи, как ты рад всех видеть и гордишься знакомством, и хватит с них. Но сказать хоть что-то надо обязательно. Герлейв, пошли вместе, а?

К его облегчению, Герлейв согласно заворчал, вставая. Это хорошо. Человек, уже семь лет живущий с Ясем Безумным, совершенно точно справится и сейчас, какой бы оборот ни приняли события.

— Девушку лучше не представлять. И не подавитесь, Марвин, — потусторонним тоном сказала Лута. Пафнутьеву показалось, что она пытается проявить дружелюбие, но уверенности в том у него не было. Лута всегда так разговаривала, о чем бы ни шла речь, и либо несла полную околесицу, либо пророчествовала, — но отличить одно от другого было непросто. Какую еще девушку, во имя демонов Бездны? Онуфрий покосился на Марвина, но и тот, судя по его виду, ничего не понял в речах пророчицы. Но встал, по крайней мере.

Герлейв ласково потрепал Луту по белесым волосам.

— Сейчас вернемся, цветик.

Знакомство подмастерьев с Марвином прошло куда лучше, чем Пафнутьев мог надеяться. Его отмороженный подопечный без запинок повторил, как он рад и горд, ответил на десяток личных вопросов с разных концов зала, и даже бровью не повел, когда под его ногами вспыхнуло пламя, а сцену заволокли клубы густого дыма. Он-то не повел, а Пафнутьев от неожиданности чуть было не сшиб его со сцены. Головы бы иллюзионистам оторвать за такие шуточки...

Небольшой конфуз произошел лишь под конец, когда новичку преподнесли огромную кружку пива, которую, по традиции, он должен был осушить. Марвин подавился на третьем глотке, и долго кашлял, пока Онуфрий и Герлейв хлопали его по спине. Впрочем, откашлявшись, он все допил, и с кружкой в руках вернулся на свое место, — продолжать разговор со столешницей, судя по всему.

— А чего ты на взводе был, я не понял? — спросил Герлейв, когда официальная часть закончилась, а трактир снова наполнился разговорами и звоном посуды.

— Ты что, не заметил, в каком он состоянии? — поразился Пафнутьев.

— А что такого? — пожал широченными плечами приятель, направившись к стойке. — Ну, скучно ему здесь, — так и мне скучновато. Сейчас мяса добудем, еще выпьем — станет весело. А так — ну некромант, и все тут. Принято у них на зомби смахивать. Да и девушкам нравится.

— Да ну?

— Ну да. — Герлейв еще раз пожал плечами, приоткрыл дверь на кухню и, заглянув внутрь, начал выяснять, что еще съестного есть в ассортименте.

Пафнутьев остался у стойки. Может, Герлейв прав, и Марвин просто строит из себя романтического героя, преследуемого роком? Гильдиец привык думать, что хорошо разбирается в людях, но кто их разберет, этих некромансеров.... Может он себе белладонны в зрачки накапал, чтоб глаза выразительней казались, а молчит просто от того, что тупой как полено? А ты-то еще силы на него тратил вместо того, чтобы наслаждаться обществом любимой девушки! Может, его еще и до дому проводить потом?

Закусив ноготь, Пафнутьев некоторое время размышлял о дальнейших перспективах на эту ночь. Настроение у него совсем испортилось.

Целеста звонко смеялась, заслоненная от него спинами каких-то хмырей, кажется, строителей, — и Пафнутьев нисколько не сомневался, что они пялятся ей в вырез платья. За столом оружейников обсуждали войну и рост цен на заговоренное оружие, — а это навевало мрачные мысли о том, что денег нет и не будет. Причем из-за кого? Из-за придурка менестреля, бренькающего сейчас на сцене.

— Я к моей голубке милой

Подкачу с великой Силой.

Приходи ко мне в кровать

Судьбы мира изменять!

Дать бы ему в морду, да глупо как-то.

Винсент тоже... ну какое ей дело до некромантова ученичка, так похожего на зомби? Можно подумать ему, Онуфрию Пафнутьеву, магу Гильдии и правнуку самого Бреслава, больше заняться нечем, кроме как заботиться о разных недоумках?

Герлейв вернулся, довольно похохатывая, принес две кружки с пивом.

— Сейчас свининки принесут, столковался я с ними. Пошли, чего встал?

— Мимо Отринова храма

Я без шуток не хожу

То кирпич в окно закину,

То щебенки подложу!

— Момент...

Одним движением оказавшись у сцены, Пафнутьев навис над менестрелем.

— А вот богохульства не надо, Йо, понял меня? — зашипел он, с неудовольствием заметив, что в точности воспроизвел интонацию разъяренной Винсент.

Полуэльф испуганно вздрогнул, потом заулыбался, щурясь из-под надвинутой на брови шапочки.

— Миль пардон, милсдарь магик, увлекся! Щас ис-ик-правлюсь!

Рванув струны, менестрель поспешно заиграл что-то другое, и Пафнутьев отвернулся. Тьфу ты, одни идиоты кругом!

Пир магов шел своим чередом. Слуги уже дважды приносили вино, соседки Ханубиса раскраснелись и вытащили веера, а разговоры за столом постепенно становились все громче и бессвязней, впрочем, не выходя пока что за пределы допустимых в приличном обществе.

Говорили о многом, но все темы — вполне предсказуемо — сворачивали к войне. Вот и сейчас Ханубис кивал головой в такт монологу Флавии, клеймящей конкуренток, работающих без лицензии и не платящих взносы в городскую гильдию, одновременно прислушиваясь, как во главе стола обсуждают психологию эльфов, пытаясь найти причины, побудившие тех объявить войну. Если учесть, что все участники разговора старательно избегали замечаний, которые можно было бы истолковать как защиту врага, картинка получалась своеобразная.

Интересно, подумал Ханубис вскользь, они еще помнят, что за столом сидит мэтр Андреас, у которого четверть эльфьей крови? А тот — поймет ли хоть после этой ночи, что лучше всего бы ему собрать вещи и домочадцев и, не откладывая, уехать в Грааргу, чтобы сесть там на первый же корабль?

— ... и каждая деревенская ведьма мнит себя специалистом, — говорила Флавия, обмахиваясь веером так, что золотые бабочки на нем сливались в одно пятно. — И вы еще спрашиваете, почему мои услуги стоят дороже, чем у какой-нибудь Аграфены с улицы Травников. Да она что, какой-нибудь лопух заварит — и лосьон готов, а потом клиентки приходят ко мне и говорят 'Милая Флавия, у меня прыщи! У меня пигментные пятна! Морщины!' А они чего хотели-то? Вот вы знаете, сколько стоит унция жасмина серебристого? А алоэ...

— Коллеги, вы совсем сдурели? — раздался голос Деяниры, до того упорно молчавшей. — Эльфы не едят человеческих младенцев. А если бы и ели, — зачем бы им из-за этого начинать войну?

— Дорогая моя Деянира, — ласково отвечал Бертолуччо, — как вы можете с такой уверенностью это утверждать? Хорошо, у нас нет доказательств, что эльфы их едят, но есть ли доказательства — что они их не едят?

— Вы неправильно ставите вопрос, мэтр председатель! — донесся с противоположного конца стола крик мэтра Падиуса, старого зануды, зарабатывающего себе на хлеб содержанием городских архивов и книгохранилищ. — А как же презумпция невиновности?

— Какая может быть презумпция невиновности, если речь идет о враге? — вопросил Ринальдини. Многие согласно закивали.

— Ладно, Дух с вами, допустим, что едят, — сказала Деянира. — А какое отношение это имеет к боевым действиям? Или вы, мэтр Ушмян, имеете в виду, что эльфы начали войну для того, чтобы заполучить побольше младенцев? Глупо. Им было бы куда выгоднее поддерживать видимость мира, периодически совершая набеги на егерьские деревни. Как это делают те же орки. А вообще, зачем добиваться грубой силой того, что можно получить и так? Сколько детей каждый год выбрасывают на улицу в одной только столице, вы в курсе? Открыть за городом якобы приют...

Мэтр Пердурабо рассмеялся зловещим и безрадостным смехом.

Флавия замолчала, начала близоруко вглядываться в лица присутствующих, стараясь понять, что упустила. Вообще, за столом стало очень тихо.

— Да как у вас язык поворачивается такое говорить, мэтресса Винсент? — не выдержала Сияна. Подавшись вперед, она продолжала, постепенно повышая голос. — Такого неописуемого, невероятного цинизма я не ожидала даже от вас... Я знала, конечно, что маги Гильдии — беспринципные, холодные твари, но не до такой же степени...

— Сияна, — прервал ее Эсмур, — опомнись. Речь идет о сугубо гипотетической ситуации. И лично я не верю, что эльфы едят младенцев.

— Чья бы корова мычала... — в полголоса заметила Бенцелина. — Помнится, когда леди ор-Ахтан залетела без мужнего участия, она обратилась именно к мэтрессе Сияне. А между тем, животик у нее было видно уже и под парадным платьем, так что не травками исцелилась она от этой напасти, никак не травками. И надо же, не побоялись гнева Аравет Плодоносящей!

— Злые вы, женщины, — вздохнул мэтр Мбоноганга. Достав из нагрудного кармана самокрутку, он зажег ее щелчком пальцев. — Терпимее надо быть, — подытожил он, выпустив из ноздрей клуб дыма.

— Коллеги, да что же вы ссоритесь, когда война уже на пороге! — лучшим своим голосом воскликнул Ринальдини. Ханубис ощутил волну Силы, пробежавшую по залу. — Сейчас мы как никогда нуждаемся в сплоченности и солидарности, во имя нашей Родины и на общее благо! Перед лицом опасности, мы все как один должны примириться и забыть былые скло... — он закашлялся. — Мэтр Мбоноганга, я уже просил вас не зажигать эту гадость в помещении.

— Терпимее надо быть, — повторил джамаец, поднимаясь. — Кто со мной?

— Примириться? — переспросила Деянира негромко. — Охотно. Пусть мэтресса Белоконь извинится перед Гильдией, и я — ради нашего общего блага — забуду все, что она сказала лично обо мне.

Решив не дожидаться, пока атмосфера в зале минует точку кипения, Ханубис извинился перед соседками и, выбравшись из-за стола, последовал за Мбоногангой.

На улице было куда лучше, чем внутри. Мэтр Мбоноганга курил, присев на перила крыльца — кромешно черный на фоне белых колонн. Он повернул голову к открывшейся двери, и глаза его сверкнули алым, как и огонек на конце его самокрутки.

— Снежок идет, — сказал он своим глубоким голосом. — Присаживайтесь.

Ханубис сел рядом. С полминуты они молчали, наслаждаясь покоем. Из 'Перьев и пламени' донесся дружный смех, — подмастерья проводили время куда веселей, чем их учителя.

— Спорим, Сияна извинится? — заговорил джамаец, выпустив очередную порцию пахнущего жженым тряпьем дыма.

Ханубис покачал головой.

— Не буду. Я того же мнения. Ринальдини не рискнет испортить отношения Геронта с Гильдией из-за пустяковой ссоры. Мэтресса Сияна могла бы предвидеть это, обладай она хоть минимальными способностями к анализу.

— Все-то вы знаете. Потому вас и не любят, — философски заключил Мбоноганга. — Курить будете?

— Нет, спасибо. А любят меня или нет — мне довольно-таки безразлично.

— Зря. Любовь — великая сила.

— Не у этих.

— Ха.

Сверкнув белоснежными зубами, Мбоноганга затянулся опять.

— Если человек не хочет, чтобы его любили, чего же ему хотеть? Чтобы боялись?

— Если бы я хотел, чтобы меня боялись, вы бы не спрашивали меня об этом, — ровно отозвался Ханубис. Джамаец рассмеялся, громко и искренне, явно получая удовольствие от самого процесса.

— У меня есть старший деда, — сказал он, — маленький человечек на вид, а на деле — большой колдун. Когда он качал меня на коленях, он говорил мне так: 'Ты задаешь столько вопросов, Мба, что и демона сведешь с ума. Так сделай это своим оружием, Мба. Задавай вопросы, Мба. Тебя за это будут пороть, и не раз, но ты и тогда спрашивай. А если боишься — спрашивай вдвое больше, а если перед тобой враг, — задай ему столько вопросов, чтобы он забыл, зачем пришел. Если он ответит тебе, ты узнаешь новое, а если не ответит — вдвое больше нового. Но поклянись мне сейчас, что будешь запоминать ответы, иначе ты, Мба, останешься без вопросов'. Так как же мне быть — спрашивать вот столько, — отмерил он пальцами, — или вдвое больше?

И здесь та же морока, подумал некромант. Когда вы уже поймете, — я не собираюсь играть в эти игры ни с вами, мэтр Мбоноганга, ни с кем другим. По крайней мере, вы предлагаете интересные условия: информация о легендарном Мбоно-леопарде заманчивей слухов о, допустим, ценах на дейранское сукно. Но я уже наигрался, благодарю вас.

— Как мне ответить, если я не знаю, что говорил ваш дедушка о страхе? — Ханубис улыбнулся собеседнику.

— Он говорил, что страх чувствуют в горле, в желудке и в яйцах, — серьезно сказал колдун.— Но у вас тут так холодно, что насилу разберешься.

— Серьезная проблема.

— Точно, — щелчком он запустил окурок в темноту. — Вот скажите, зачем эльфам нужно воевать?

— У них другое восприятие времени, — сказал Ханубис. — И они считают справедливым отомстить. Справедливым — и возможным, большего я не знаю. Что же до вашего дедушки и его советов... тактика хороша, но обмен не равноценен. Кроме того, нам пора возвращаться к остальным.

— Ох, опять слушать крики... — джамаец сплюнул на мостовую. — Чего бы им не жить в мире?

— Задайте этот вопрос мэтру Ринальдини, — Ханубис встал, отвернулся от него. — Узнаете вдвое больше.

— Послушайте, а мой браза писал о вашем ученике, Кловис его зовут, да? Он был в Аматумане, сопровождал хорошенькую эльфиечку. Она ведь влюблена в него по уши, вы знали?

— Он больше не мой ученик, я его выгнал. И у меня нет привычки следить за личной жизнью бывших учеников.

— Они здорово насолили жрецам Духа, — Мбоноганга чуть повысил голос, все еще надеясь привлечь интерес некроманта. — И она — водяная жрица. У них ведь будут серьезные неприятности, если их поймают.

— Кловис всегда был мастером влипать в неприятности, — вздохнул Ханубис, открывая входную дверь. — Именно поэтому он перестал быть моим учеником.

Войдя, он услышал, как джамаец шепотом выругался.

Что же... может быть и стоило расспросить его подробней. Ну да ладно, есть и другие способы узнать нужную информацию, — не влезая в никчемные интриги местного значения.

— Мэтресса Винсент, я приношу Гильдии свои извинения, — скривившись, сказала Сияна. И добавила, тряхнув головой, — за необдуманные формулировки.

Деянира кивнула и заверила публику, что более не держит зла. Ринальдини похлопал ее по руке, благодарно улыбнувшись. Ей было неприятно его прикосновение. Вообще, вся эта публика порядком действовала ей на нервы.

Маги с облегчением вернулись к обычным светским беседам. Эсмур прошептал что-то Сияне на ухо, но та продолжала хмуриться, сверля Деяниру взглядом. Как это глупо... унижение целительницы не доставило ей никакого удовольствия — лучше бы они были подругами, но что поделаешь, если у той голова забита предрассудками и она не умеет держать язык за зубами? Никто не имеет права оскорблять Гильдию.

Кстати о том, чтобы держать язык за зубами... зачем тебе вообще понадобилось вступать в этот разговор? Неужели ты надеялась им что-то доказать? Все это бесполезно. Уму непостижимо, до чего маги могут быть ограниченными. Гвидо бы посмеялся над тобой, — ты же двадцать лет сидишь вместе с ними за одним столом, могла бы уже расстаться с иллюзиями. Не каждая гильдия такова, как Гильдия, верней — Гильдия одна в своем роде. Но как это глупо. Ринальдини врет, что хочет единства, сам же изо всех сил способствует разобщенности, косности, интригам, — приближает к себе выдвиженцев вроде Ушмяна или Флавии, отталкивает людей, которые в самом деле могли бы что-то изменить... Почему из двадцати двух городских магов лишь один присоединился к королевскому войску? Почему ни один из них... А впрочем, их разобщенность лишь на благо Гильдии. Но как же противно на них смотреть.

Деянира плеснула себе еще вина, скривилась — дешевое местное, только налито в бутыль от пергского 'Смани'. Тьфу ты. С теми взносами, что платят, могли бы и не скупиться.

— Не расстраивайтесь, Деянира, — шепнул справа мэтр Семунд. — Не обращайте внимания на мэтрессу Сияну, она волнуется из-за войны. Мы все волнуемся.

Магичка обернулась, поглядела на его красное бугристое лицо, блеклые глаза с редкими ресницами. Если вы все волнуетесь, почему вы сейчас здесь, а не в Арсо? Хотя кто бы говорил...

— Я вовсе не расстраиваюсь, — сказала она. — Не стоит того.

— Я понял, что вы хотели сказать, — утешил ее оружейник. — Не обращайте на них внимания. Давайте я вам лучше расскажу про мой последний заказ? Шпага сиринийской ковки, боевая, но отделана под декоративную. Эфес не совсем обычный, я сделал его в форме руны 'Лита', и вставил морион у основания, представляете? Красиво, правда? И узор из крапивных листьев в эльфьем стиле. Я думаю зачернить его, а вы что скажете?

— Да, наверно, — согласилась Деянира. Она терпеть не могла шпаги.

— Жаль, набор заклятий обычный, а то я бы придумал что-нибудь славное, — заулыбался Семунд. Бедняга... весь город судачит о мече-трусе, о булаве, оповещающей о приближении врагов пронзительными воплями, о печном ухвате, превращающем орудующего им в берсерка... Лучше бы Семунд работал с металлом и оставил магию в покое.

Ханубис вернулся, сел на свое место, прервав очередную свару Флавии и Бенцелины. Деянира обменялась с ним коротким взглядом. Что за дурацкий церемониал — сохранять порядок мест, будто на королевском приеме? Ей еще повезло, но сидеть весь вечер между двумя полоумными клушами... То-то Ханубис убежал курить с мэтром Мбоногангой — трезвым их общество едва ли выдержишь.

Они почти не виделись в последнее время — столько дел у обоих, да и драконий налет лишил их привычного места для завтраков. Сейчас Деянира неожиданно поняла, как соскучилась по беседам с некромантом. Обязательно надо будет найти вечер, пригласить его в гости... и вдруг он захочет рассказать, зачем соврал насчет того заклинания? Мэтр Ханубис — не безумный Ясь, и трудно поверить, что он применил Силу по рассеянности, да еще и безуспешно.

Кстати о безумном Ясе... внезапно Деянира ощутила мощный порыв Силы на дальнем конце стола. Раздался женский визг, Ринальдини вскочил, Семунд смолк на полуслове, Сияна охнула. Первым порывом Деи было вскочить, поставить щит, ударить волной... едва сдержалась. Жирно им будет.

Два блюда медленно взмыли в воздух, мигом позже к ним присоединилась латунная супница и зависла под потолком, кружась вокруг своей оси и расплескивая содержимое на головы вскочивших магов. Блюда, наклонившись, начали наматывать круги вокруг нее. Ринальдини что-то закричал, но слова его утонули в многоголосом визге и грохоте падающих стульев. Потом все звуки перекрыл усиленный магией пронзительный голос мэтра Яся.

— ... видите, мэтр Падиус? Эта супница — наш мир, а тарелки — луны, и, влекомые центробежной силой, они вращаются по своим орбитам. Видите, орбиты пересекаются?

— Прекратите это немедленно! — завизжала юная мэтресса Маргарет, пытаясь сорвать с лица пригоршню спагетти. — Немедленно!

— Да тресните его чем-нибудь! — закричал и мэтр Рупрехт.

— ... поскольку Анеррин обычно ближе к земле, нежели Родхрин...

— Коллеги!.. — взвыл Ринальдини.

Теперь и он применил Силу, и от его крика у Деи заложило уши. Захватив свой кубок, она сочла за лучшее покинуть окрестности стола, поскольку центробежная сила разбрасывала овощи и соус далеко окрест.

— ... мы можем вычислить дату наступления того или иного затмения...

— Да сделайте же что-нибудь!!!

Ханубис встал рядом с Деей у выхода. Приподнял кубок.

— Вечер удался, не так ли? — шепнул он, наклонившись к ее уху.

Дамы визжали, мэтр Мбоноганга хохотал, Безумный Ясь, как всегда ничего вокруг себя не замечая, продолжал лекцию по астрономии.

— Я спасу вас, не двигайтесь! — воскликнул мэтр Пердурабо. Взмахнув черной мантией, он вспрыгнул на стол, разметав рыбные кости и начал чрезвычайно зловещим тоном читать заклятие.

— Во имя Бездны... — севшим голосом сказал Ханубис. — Дея, щит!

Она выставила щит за удар сердца до того, как блюда сшиблись между собой и осыпались градом осколков. Капли неимоверно воняющей слизи, в каковую превратились объедки под воздействием темной Силы мэтра Пердурабо, разлетелись по всему залу, щедро забрызгав стены и прижавшихся к ним магов.

— ... нет, друг в друга они, разумеется, не влетают, — несколько удивленно сказал Ясь. — Простите, мэтр Падиус. Я имел в виду, что Родхрин пролетает мимо нас, полностью затмевая Анеррин. Это случается раз в семьсот пятьдесят лет и называется годом Алой луны. А мы, всего через полторы декады, сможем наблюдать этот невероятно редкий феномен своими глазами. И говорят, что это сулит неисчислимые бедствия всем живущим. Кстати, это может быть интересно мэтрессе Клавдии... — замолчав, он оглянулся. — Где же мэтресса Клавдия? А что это с вами, коллеги?

Потерявшая управление супница врезалась в люстру и рухнула на стол, обдав все вокруг новым потоком гадости и контузив не успевшего отскочить Пердурабо.

— Кажется, я увлекся, — огорченно заметил Ясь. — Опять.

— Как точно подмечено, — прошептал мэтр Ринальдини. Это явственно свидетельствовало о глубине шока, в который он впал. Отступив от стены, он провел рукой по лицу, взглянул на пальцы. — Какая мерзость... Я всегда выступал за полное запрещение некромантии. У кого-нибудь есть салфетка?

Насколько Деянира могла судить, помочь ему не смог бы и десяток салфеток. Боевая магия не являлась сильным местом почтенного мэтра — щит он выставить не успел.

Маги потихоньку зашевелились. Сияна пыталась помочь потерявшей сознание Бенцелине, мэтр Рупрехт плакал, потрясая когда-то белоснежными манжетами, Пердурабо громко стонал, остальные же в основном восклицали и задавались риторическими вопросами. Безумный Ясь чистыми детскими глазами смотрел то на одного, то на другого, но, слава богам, молчал и сидел смирно.

Отодвинув упавший стул, из-под стола на четвереньках выползла мэтресса Клавдия, пророчица. Она встала, с надменным видом огляделась и извлекла из выреза своего малинового платья половинку печеной репы.

— Ах, неисчислимые бедствия, мэтр Ясь? — с великолепным презрением поинтересовалась она. — Единственная безусловная примета неисчислимых бедствий — вы сами! — ткнула она в него мясистым пальцем. — И будь я проклята, если еще хоть раз сяду рядом с вами! Что же до обещанных вами бед, то что вы можете знать вообще?! Я предрекаю великие беды нашим врагам! — взвизгнула она. — Со мной говорят боги! Я вижу свидетельства великой победы! Его величество примет бой и нанесет эльфам сокрушительное поражение!

В этот же миг, проникнувшись, по-видимому, общим драматизмом момента, с потолка рухнула люстра, засыпав стол осколками хрусталя.

— Никто не вернется, — сказала Лута.

Пафнутьев вздрогнул, поднял глаза от кружки. Герлейв встретил его взгляд, прижал палец к губам, крепче обнял ученицу пророчицы. Но, к счастью, никто не расслышал за разговором ее слов. Индюки разошлись вовсю, разглагольствуя о том, как весело было бы им поучаствовать в войне, да и девушки не отставали, пыша боевым духом и патриотизмом и наперебой затыкая рот чрезмерно мягкосердечному Гелленболдусу.

Эта тема вообще пользовалась сегодня популярностью.

Нет, конечно, Пафнутьев и сам мог многое рассказать о войне — хоть о стратегических прогнозах, хоть о личном опыте, — да только вот каждый раз, что он собирался открыть рот, перед глазами вставал труп того сиринийца, которого он сбил огненным шаром во время практики на границе Тримгеста. И сразу же тошнота подступала к горлу, а весь кураж куда-то девался. Права была Винсент, не надо смешивать водку с пивом... А тут еще Лута... опять бредит? Пророчествует? Пафнутьев опять посмотрел на нее. Лута что-то напевала, прижавшись к Герлейву, а тот обнимал ее, и в глазах его стыла такая мука, что у Пафнутьева холодок пробежал по загривку. Значит, у них все серьезно? Вот бедолага, любит же он полоумных опекать... как я совсем...

— Н-ну что, братишка, ты пьешь? — жалостливо сказал Пафнутьев. — Ты пей, пить-то не забывай...

— Пью я, пью... — отозвался Герлейв.

— Можно мне тоже? — отморожено спросил Марвин.

Пафнутьев плеснул ему тоже — вот же, пьет и не пьянеет, демоново отродье! Только продукт переводит.

У сцены началась перебранка: строители требовали у менестреля сыграть 'Алые дни' — до одури патриотичную балладу об Эрике Огненном, оружейники — что-нибудь танцевальное, повеселее. Вообще, все уже здорово напились. За столом целителей громко обсуждали, стоит ли им поиграть в кости на раздевание или лучше ограничиться коллективным пением; джамайцы, ржа во всю глотку, угощали своим вонючим зельем тетушек из 'Конторы патентованных амулетов и талисманов', и все было бы вполне весело, если бы не... а что, собственно 'не'? Пафнутьев и сам не знал, что на него нашло, знал только, что на душе кошки скребут. А все этот некромансер недоделанный, с его заупокойной рожей и манерами голема! И Лута... но на нее и злиться грешно.

— На кол, на кол! — повторила за ор-Брехтеном Целеста и звонко рассмеялась. — Всех, кто выше тележной дуги... то есть чеки! Так их, м-мать!

— Да ну, не эстетично, — возразила Амфелисия, вальяжно откинувшись на плечо ор-Хейеру. — Вы трупы-то вблизи видели, милочка?

— А как же! Каждый духодень на площадь Висельников хожу. Вот в последний раз там шпиона казнили, так я к самому помосту пробилась! Что, выкусили, милочка? — Целеста нахмурилась. — Только там и смотреть нечего, то ли дело, когда головы рубят... Марвин, а вот скажите, если руку висельника в карман засунуть, правда можно невидимость обрести?

— Нет, неправда, — отозвался Марвин. — Но можно мертвяков приманивать, если несвежая.

— Ка-акой вы умный! — восхитилась Целеста, наклонившись к нему через стол и демонстрируя все, что только могла продемонстрировать.

Пафнутьеву сильно захотелось дать кому-нибудь в морду.

— Да уж, ума палата, — проговорил он. Кровь стучала в висках, громко, будто набат. — Может, еще что умное скажешь? А ты, Целеста, если так всякую кровавую муть любишь, давай я тебя с собой на задание возьму, а? На всякое там посмотришь, — как головы рубят, как кишки выпускают, как огнем палят — куда там площади Висельников! Руку кому-нибудь оттяпаю, будешь мертвяков приманивать, хочешь? Денек на третий вся нежить на вонь сбежится, то-то романтики будет, ешьте — не заляпайтесь!

— Онуфрий, тише, ты чего? — удивился Герлейв, и Пафнутьев понял, что уже почти кричит. Целеста громко фыркнула.

— Говорят, гильдийцы с заданий с мошной приходят, а у тебя одна мошонка, и та невесть, чем набита, — отрезала она. — Ты мне никто и не смей меня жизни учить, понял? Я — девушка свободная, о чем хочу, о том и говорю. И с кем хочу. Вот сейчас с мальчиком говорить хочу, а ты не лезь, ясно тебе? — Она выпрямилась, ожесточенно поправила волосы и, взглянув на Марвина, спросила до тошноты медовым голоском:

— Марвин, а скажите, вам доводилось человека убить?

Некромантский недоносок опять поднял голову, уставившись ей прямо в вырез.

— Да, — сказал он невыразительно.

— Пра-авда? Как интересно...

— Целеста, душенька, ну что за кровожадность? — проворковал ор-Брехтен. Она пропустила его слова мимо ушей, и продолжила гнуть свою линию.

— Марвин, милый, а скажите...

Онуфрий Пафнутьев, маг Гильдии, залпом допил все, что было у него в стакане, после чего открыл рот и подробно, не скупясь на эпитеты и не замечая более ничего вокруг, рассказал все, что он думает об этой ситуации. И о том, на кого похожа Целеста, делая то, что она делает, и о том, что убийство — не повод для гордости и тем паче — не повод приставать к чужой девушке, и о том, где он видел все эти рожи, вырезы и светские разговоры на темы, о которых никто из собравшихся не имеет и грана представления. Потом он перешел к рассказу о своей практике, о сиринийском мертвеце — и остановился лишь тогда, когда понял, что того и гляди разревется. Этого он допустить не мог никак, даже сейчас. Маги Гильдии не плачут при посторонних, это аксиома, даже если они пьяны в стельку, а он не был пьян в стельку, хотя и выпивши. Просто у него был отвратительный вечер, поганая неделя, да и жизнь явно не удалась.

Рывком он встал на ноги — пол покачивался, но не настолько, чтобы это ему помешало, — и, схватив Марвина за запястье, потянул за собой.

— Пойдем, поговорим, — бросил он.

Тот не сопротивлялся — послушно потащился следом.

— Куда же вы, мальчики?! — крикнула вслед Целеста.

За трактиром, у нужников, Пафнутьев остановился. Поставив Марвина у стены, под единственным тусклым фонарем, он отошел на три шага назад. Смерил некромантова ученичка взглядом.

— Так, — сказал он. — Сейчас я буду тебя бить.

— Бить? — повторил Марвин. В его голосе впервые за вечер прорезалось что-то живое. Легкое такое удивление.

— Бить, — подтвердил Пафнутьев, заворачивая рукава. — Будешь знать, как приставать к чужой девушке, мертвяк ты ходячий!

— К какой девушке? — спросил Марвин.

— Издеваешься, с-сука?! — на мгновение всколыхнулась мысль о том, что что-то здесь не так, но Пафнутьев не любил отступаться от принятых решений, да и бурлящие в крови ярость и гномья водка не располагали к раздумьям.

* * *

Посвистывая, Адар Йо Сефиус вышел на улицу, навстречу темноте и свежести. Белоснежные снежинки падали с неба, танцуя в пятне света от приоткрытой двери трактира. Крики спорщиков еще раздавались позади. В иных обстоятельствах менестрель был бы только рад, что играет для столь тонких ценителей, что готовы даже пойти стенка на стенку, защищая любимую мелодию от нападок. Но не в этот раз: в его памяти как живая стояла госпожа магичка, чей взгляд бы подобен буравчику, а слова — подзатыльникам, и Йо очень не хотел бы нарваться на ее немилость. А она сказала прямо и ясно: если пирушка подмастерьев закончится скандалом, она пожалеет о том, что помогла некому беглому полуэльфу найти работу, и тогда некий полуэльф пожалеет о том, что вообще родился. Так что лучше уж переждать снаружи: если дело дойдет до мордобоя, он будет ни при чем. Но, скорее всего, в какой-то момент спорщикам надоест ждать, и они разбредутся, а потом и вовсе забудут, какую песню заказывали. Тогда и можно будет вернуться и сыграть что-нибудь совсем другое.

Тихое и лиричное, про снежинку.

Хихикнув, менестрель пошел облегчиться. Когда он свернул за угол, из умопомрачительного здания магической гильдии повалил народ. Некоторое время полуэльф наблюдал за ними, притаившись в тени: судя по доносившимся репликам, милсдари были не в лучшем настроении, да еще и пахли чем-то своеобразным. Это могло стать сюжетом для новой песни. А могло и не стать.

Потом голоса магов стихли в отдалении, и Йо совсем уже собрался продолжить путь, когда услышал за собой топот ног. Подчиняясь инстинкту, уже не раз спасавшему его от разнообразных неприятностей, менестрель прижался к стене трактира. Но на этот раз шаги раздались не по его душу: двое протопали мимо. В том, что, спотыкаясь и матерясь, шел первым, Йо узнал своего недавнего спасителя. Второй тащился следом, будто с неохотой — худенький парень, похожий на девушку. Его Йо видел впервые.

Далеко они не ушли — остановились на заднем дворе и начали ругаться. Вернее, ругался только милсдарь боевой магик, его спутник отвечал короткими невыразительными междометиями. Конечно, подумал менестрель, лучше всего немедленно уйти и не лезть в чужие дела. А то мэтресса Винсент, дай ей боги здоровья...

А из-за чего они ссорятся-то? Вдруг из-за чего-нибудь прекрасного и удивительного? Не зря же говорят, что у магов все не как у людей. Вдруг это достойно песни?

Прокравшись к концу прохода, менестрель стал разглядывать парочку, эффектно стоящую в круге света. Да, не хотел бы он быть на месте этого юноши. Милсдарь Пафнутьев явно не на шутку разозлен, а кулаки у магов Гильдии тяжелые, это всякий знает... А этот стоит, бедняжка, будто на свидание пришел, и знать не знает, что ему сейчас кранты...

Реплики пацанчика менестрель не расслышал, слишком уж тихо тот говорил, но Пафнутьев вдруг взревел медведем.

— Да я тебя и безо всякой Силы по стенке размажу! — и заехал парню под дых. Тот пискнул и согнулся пополам.

Не, ну уж это ни в какие ворота не лезло и песни не заслуживало. На втором ударе — коленом по лицу, — парень рухнул на землю, а менестреля аж перекосило от сострадания. Пафнутьев же хороший, так чего он слабого бьет? Сам же жалеть будет! А мэтресса Винсент... скандал... а это не скандал?!

— Вставай, сволочь, — рычал Пафнутьев, — Вставай!

Парень уперся в снег, пятная его кровью из носу, и попытался встать. Времени думать не оставалось.

— Ой, помогите, люди добрыыяяя! — завыл менестрель. — Ой, помираю, в глазах темно, света белого не... Ууууй!!!

Картинно шатаясь, он шагнул во дворик и, всплеснув руками, рухнул лицом в снег. Пафнутьев развернулся, сощурился, пытаясь разобраться.

— Йееех! — выл менестрель. — Ыыыыы!

Закатив глаза, он начал плеваться, колотя руками и ногами по земле. Услышал, как Пафнутьев идет к нему — и завопил еще истошнее.

— Эй! Йо, ты чего? — гильдиец присел на корточки, попытался заглянуть в лицо. — Ты чего, припадочный, что ли? Или съел не то?

— Ыыыы... йух, йух... эппа...

— Йо! Адар Йо Сефиус! Милсдарь менестрель!

— Ыыыы!

— М-мать, — сокрушенно пробормотал Пафнутьев. — Одни недоумки кругом... Йо, слышишь меня? Я сейчас за целителем схожу, вернусь через минуту. Держись пока, ладно?

Менестрель продолжил вопить, лишь слегка сбавив громкость.

Когда гильдиец скрылся за домом, Йо с облегчением прекратил спектакль. Отметил про себя, что способ действенный, — в темноте, по крайней мере, — но орать стоило потише, а то так и горло сорвать немудрено.

Паренек все так же упирался в снег, раскрытым ртом втягивая воздух. Кровь у него из носа текла потоком, но, насколько менестрель мог судить, умирать он пока не собирался. Слава богам, а то ведь и до беды недалеко было.

— Не дрейфь, голубчик, сейчас Йо тебе поможет... Йо в этом большой специалист...

Парнишка поднял на него непонимающий взгляд. Бледное лицо его было искажено болью и обидой, кровища хлестала по губам — прям сердце сжималось. Еще бы тут не воняло так сильно — был бы готовый образ умирающего юного рыцаря... не, не катит он на рыцаря. Умирающего черного мага, обманутого прекрасной демонессой. Вот, так-то лучше.

Подхватив бедолагу за плечи, менестрель помог ему сесть, прислонил к стене. Выбрав угол почище, Йо набрал полные пригоршни снега и вернулся к потерпевшему.

— На, лицо оботри и к носу приложи. Не сломал? — ответа он не дождался, да и не ждал особо. Сам приложил снежок. — Голову запрокинь, вот так, угу... Сейчас придет Пафнутьев, приведет целителя и все станет цукерно, как тут у вас, в столице, говорят. Хорошо назюзюкиваться с магиками, а? Если один побьет, так другой тут же и излечит... Тебя как величают?

— Марвин, — пробормотал паренек. — А почему он меня бил?

— А мне откуда знать? Придет, спросишь. Хотя нет, спрашивать не надо, а то еще наведешь его на мысль... лучше я сам спрошу. Я, кстати, Адар Йо Сефиус, знаменитый менестрель, золотой голос Геронта и автор множества оригинальных баллад.

— Горжусь знакомством, — выдохнул Марвин. В следующий миг он согнулся пополам и его начало рвать.

Не прошло и пяти минут, как Пафнутьев вернулся с целителем.

— ... орет, руками сучит, ничего вокруг не замечает, — озабоченно объяснял он на ходу. — Вот... да где же он? — окинув взглядом двор, маг охнул от удивления.

— Доброй ночи, — жизнерадостно сказал менестрель, в очередной раз обтирая Марвину лицо. — А я уже заждался.

— Да... что... почему... твою мать, Йо?!

— Я просто крови испугался, — пояснил менестрель. — Бывает с тонкими ранимыми натурами, знаете ли. Но вы не обращайте внимания, милсдари магики, со мной уже все прекрасно. Вот мальчику бы помочь, а то вы ему нос сломали и половину зубов вышибли, и это не считая внутренних повреждений и душевного слома...

— ... и надрыва, — хмуро продолжил Пафнутьев. — Я вполсилы бил.

— Вы варвар, Пафнутьев, — сказала целительница, устремившись вперед. — 'В полсилы', фи! Пьяные люди себя не контролируют.

Вблизи она оказалась совсем еще молодой толстушкой, закутанной в кроличий полушубок. Брезгливо шмыгнув носиком, магичка присела перед композицией 'менестрель, обнимающий умирающего друга' и принялась за дело. Йо Сефиус сам не владел магией, но, как и многие полукровки, умел видеть Силу. Силы у этой девушки было хоть отбавляй, и действовала она с решительностью, заменявшей недостаток опыта. Не прошло и минуты, как Марвин выгнулся дугой и заорал так, что любо-дорого было слушать. Еще секунд через двадцать целительница встала, отряхивая руки.

— Внутренних повреждений и переломов не обнаружено, — с ноткой разочарования отрапортовала она. — Гематомы я свела. Довольны?

— Спасибо, Аманда, милая, — гильдиец проворно наклонился и поцеловал ей ручку. — Вы нас спасли!

— Меня зовут Амалия... А ведь мой пациент — сегодняшний новичок, ученик мэтра Ханубиса? Пафнутьев, вы — варвар! Как вы посмели...

Продолжения этой милой беседы Йо не расслышал, поскольку Марвина опять начало выворачивать наизнанку. Это уже порядком наскучило менестрелю, к тому же он замерз, но и оставить подопечного на произвол судьбы было бы некрасиво. Придерживая юноше голову, чтобы не свалился, менестрель попробовал мыслить в творческом ключе. Да, вот союз Эрика Огненного и Улафа Хаммера тоже начался с драки — может, и тут мы стоим у истоков многообещающего союза, прекрасной дружбы? Ученик некроманта, ну надо же... Йо был пока знаком только с одним некромантом, Кловисом ор-Местоном, а тот и выглядел и держался несравнимо более каноничным образом.

— Амалия, а хотите с Гильдией работать? — предложил Пафнутьев. — Нам нужны такие, как вы, здравомыслящие, самоотверженные...

— Скорее тут подснежники вырастут! — отрезала целительница, повернувшись к нему спиной. — Учтите, что я сообщу мэтрессе Сияне обо всем, что произошло. И помните — алкоголизм до добра не доводит! — с этими словами она удалилась.

Пафнутьев недоуменно пожал плечами.

— Не больно-то и хотелось, — пробормотал он. Подошел к менестрелю.

— Йо, как он там?

— Не видите, что ли?

— Это он из-за меня так?..

— Да просто перепил, наверно, — утешил его Йо. Марвин сел, дрожа всем телом, всхлипнул. — Нам бы в дом пойти, — сказал менестрель, — а то замерзнем все... помогите ему, милсдарь магик, а? А то я натура творческая, нежная, а вам раненых таскать сподручней, как-никак воитель вы.

— Да, конечно... Да что же за вечер такой, во имя Бездны?! — Пафнутьев почесал в затылке и уныло договорил, — Винсент меня убьет. Эй, Марвин, вставай!

Тот помотал головой, привалился опять к стене и начал беззвучно рыдать, размазывая кровавые сопли. Менестрель встал, переглянулся с Пафнутьевым, развел руками. Гильдиец тяжело вздохнул и сел на корточки.

— Марвин, — сказал он, — ну прости меня? Я больше не буду... просто не надо было на Целесту пялиться... ладно, проехали. Ну вставай, а? Пойдем, умоешься, выпьем еще, Йо нам песню споет... вот ты какие песни любишь?

Ответом ему стало лишь многоэтажное орочье ругательство, почти затерявшееся среди всхлипов.

— Да что ты выкобениваешься как юная дева? — повысил голос Пафнутьев. — Замерзнешь же. Или ты меня испугался?

— В гробу я тебя видел, — прорыдал Марвин, — и твою девушку, и гильдию эту поганую... у меня отец умер, а вам это до фонаря...

— Да ну? — у Пафнутьева рот раскрылся от изумления. — Что же ты мне раньше не сказал, недоумок?! Я всю голову сломал, что с тобой такое!

Менестрель, застегивая штаны, начал прислушиваться. Это было неожиданным... и весьма многообещающим. Такой сюжет...

— Тогда поплачь, конечно... — Пафнутьев похлопал Марвина по плечу. — Что я, зверь какой, не понимаю? Но лучше внутрь пойдем, а то отморозишь себе все, там и батьку твоего помянем...

— Да, мне возвращаться пора, а то еще хозяйка не заплатит, скажет, мол, филоню, — вмешался Йо. — Пошли, Марвин, там нам все расскажешь. А если кто влезет, Пафнутьев ему в морду даст, правда ведь? А я тебе песенку спою... если пьяные магики еще мою гитару не разломали.

Марвин посмотрел на них, насупившись, но явно уже готов был согласиться.

И тут Йо Сефиусу показалось, что воздух вокруг потемнел и сжался. В круг света вступил человек, в котором он с первого взгляда узнал некроманта. Перепутать тут было невозможно, очень уж жутко стало менестрелю от одного его появления. Пафнутьев крутанулся, не вставая с корточек, замер на месте. Марвин всхлипнул и попытался вытереть лицо рукавом

— Доброй ночи, — будничным тоном сказал Ханубис. — Чувствую, вечер удался? Благодарю вас, Пафнутьев, ваши услуги больше не нужны. Вижу, вы и так сделали все, что могли, дабы мой ученик ознакомился с местным кругом магов. Марвин, вставай, пора домой.

— Учитель! — Марвин вскочил, пошатнулся, чуть не упав на онемевшего Пафнутьева. Ханубис уверенно подхватил его.

В следующий миг они уже скрылись в переулке. Из темноты донесся на прощание голос некроманта.

— Социальные контакты вовсе не должны быть приятными, но иногда их нельзя избежать.

Пафнутьев встал, и они с Йо уставились друг на друга, охваченные единым чувством.

— Ты понял, что тут произошло? — наконец спросил гильдиец.

— Нет...

— И я нет... Слушай, он же должен был знать, что у Марвина отец помер, нет?

— Ну да, должен был...

— И что он не в себе — тоже знал, да?

— Наверно...

— И при этом отправил его на пирушку?!

— Ну...

— М-мать, — обескуражено сказал Пафнутьев. — Чего-то я не догоняю.

— А пойдем выпьем? — предложил менестрель.

Это, несомненно, было наилучшим, что они могли предпринять в сложившихся обстоятельствах.

* * *

Все складывалось совсем не так, как надо. Совсем не так.

Деянира замолчала, и малютка Эмми сразу же открыла сонные глаза.

— Тетя, спойте еще, — прошептала она, вцепившись ей в руку маленькими, сильными пальчиками. — Еще колыбельную.

Так уж повелось с первой же ночи. Малютка Эмми не засыпала без колыбельной. Она не засыпала, если рядом никто не сидел. Она боялась темноты и открытого огня. И уже это было веским признаком того, что все неправильно.

Деянира не знала колыбельных. Не помнила ни одной. Приходилось обходиться тем, что есть, — вот и сейчас она тихо запела 'Сагу о черном мече', старую песню, популярную когда-то в Школе.

— На белый снег, да на черный берег,

На черный берег седого моря

Упали капли росы кровавой.

Лежала дева, раскинув руки,

Никто не знал ее из дружины,

А рядом с нею меч ее черный,

Добытчик черный воронов пищи...

Остальные сиротки давно спали. Хорошие детки... разнося по кирпичику дом, они продемонстрировали все свои достоинства — храбрость, смекалку, командный дух. Ну и дар у каждого, это само собой, — но выявить дар легче всего, и одного его недостаточно. В общем-то, еще в тот день Деянира знала, что они годятся — Рони, близнецы, даже Уинфред. И уже тогда она знала, что Эмми не подойдет. Слишком мала, слишком впечатлительна, слишком запугана. Можно понять... двух декад не прошло, как она потеряла родителей, дом, теплую постельку, — понять можно, но в Школе никто не станет возиться с мелочью, из которой еще непонятно, что вырастет. Ученики, отсеявшиеся в первый год, уходят на воспитание к слугам, — но она не выдержит и первый год. Если дать ей хотя бы пару лет подрасти немного, оклематься — тогда, может быть... но куда, во имя Бездны, ее девать? Кому нужен чужой ребенок? Не стоило ее брать. Нужно было оставить там, на рыночной площади. Всех котят не пристроишь.

Нельзя больше медлить — необходимо отправить детей в Школу. Пафнутьев пока не очень нужен, а в Школе они будут в большей безопасности. Но вот что делать с Эмми?

— Был ярл тот скуп и жалел подарки

Гостям дарить, иль давать за службу

Дружинникам золотые кольца,

О том рядили на тинге люди.

Когда ж из дома его украден

Был черный меч, то никто не взялся

Ему помочь, из страны далекой

Позвать пришлось боевого мага.

Все не так... и она смертельно устала, а ведь толком еще ничего не началось. Во дворце разброд и бедлам, выбить аудиенцию — испытание не для слабосильных, — как будто это ей нужно! Королева в слезах, но пытается все проконтролировать, включая те области, в которых ничего не смыслит. И еще молодой Эрик.... ему лет двадцать с небольшим, внешне он очень похож на отца, только волосы пореже, да еще взгляд у него нехороший. Отец не подпускал его к высшей политике — интересно, почему? — и на приемах принц молчит, держась несколько в стороне от королевы и советников. Правильно, в общем, — но глядит он нехорошо. Так смотрят на женщину, оценивая степень ее доступности, не на мага Гильдии. С ним будет нелегко работать.

— Сказал эриль 'этот меч обманет,

предаст, как предал свою хозяйку.

Предаст и вора, как предал ярла

В его натуре такое лихо.

Не знает он о законах чести

Он зло, и чтобы насытить жажду

Всей крови мира ему не хватит'.

А дочь эриля, младая Гудрун

Сполна гостям наливала чашу.

Еще бы не эти сны... если бы не смутная тревога, не оставляющая уже который день, сумбурная, постыдная. Эх, если бы быть там, рядом с Гвидо, рядом с Эриком — знать, по крайней мере, что хоть что-то ты можешь сделать, прикрыть спину, отвести удар. Да хоть лечь рядом — все лучше, чем эта бессмысленная дрожь. Ты ведь сделала, что могла, нет?

Эмми зашевелилась под рукой, всхлипнула.

— Когда же люди на тинг собрались,

не оказалось меж ними вора

пока эриль занимал их речью,

вернулся Бреслав один в селенье.

Он шел по следу, на запах крови

И вскоре вышел он к дому ярла.

Щенки сцепились, — убийца черный

На снег пролил кровавые капли.

Если бы хоть можно было кому-то рассказать, просто чтобы порвать этот кокон, сойти с проторенного круга мыслей — но кому? Не Гвидо же, в самом деле. И никому из своих. Любой из Гильдии, несомненно, выслушает, похлопает по руке и посоветует пару успокоительных средств. Особенно чуткий — еще и порекомендует проверенного мага разума, чтобы уже доподлинно избавиться от бабской дури. Возможно, так было бы лучше всего. Если бы была хоть подруга, которой можно поплакаться... то и тогда делать этого не стоило бы. Если уж боевой маг начинает истерить накануне войны, что тогда делать обывателям?

Хватит сопли распускать, это всего лишь еще одна война. Да, на ней могут убить, но мага с полувековым стажем убить не так просто. А у Эрика сильное войско и команда в пятнадцать гильдийцев. И хвала богам, что известно про драконов — тут эльфы допустили большую промашку. У эльфов меньше солдат, но хорошие маги... у Эрика зато вениты.

Все это прекрасно, но как много поводов для беспокойства, начиная близким затмением... как там говорил на пирушке безумный Ясь? 'Год алой луны'? Очень романтично. Слишком много странностей происходит в последнее время, начиная со странного вида 'заглушек' над эльфьим лагерем, продолжая исчезнувшим невесть куда жезлом Ромерика и заканчивая освободившимся королем Проклятых Земель, от которого ждать ничего хорошего не приходится при любом раскладе.

Как бы то ни было, война скоро кончится. Как бы то ни было, кто бы ни победил, после этой битвы некому будет идти в наступление.

Эмми заснула, но Деянира все еще сидела, глядя на узкую полосу света, пробивающуюся из-под двери. Чувствуя под рукой теплую ладошку, она слушала тихое дыхание девочек и продолжала петь. Нужно было встать, проверить сторожевое заклинание над городом, нужно было поговорить с Пафнутьевым и отдать слугам распоряжения на завтра — но она сидела. Она заслужила десять минут покоя, да и песню надо допеть.

— И дочь эриля, младая Гудрун

с колен поднялась, в руках сжимая

кровавый меч и сказала людям

'Мне боги кару небес вручили.

И ныне не отступлюсь от дара

Своей судьбы не унижу страхом'.

На семь шагов отшатнулись люди,

Никто не смел подойти к ней ближе.

Лишь мертвецы на снегу лежали.

Кажется, будто истекает время, будто осталось совсем немного впереди; еще несколько шагов, дней — и все изменится навсегда. Дело даже не в том, чего предстоит лишиться, просто... просто страшно понимать, что лучшие годы жизни уже прошли. Ничего не вернешь... а в горсти кучка разноцветных стекляшек — выбирай по одной. Школа, горячая пыль полигона, с разбега в озеро. Цветущие яблони поместья ор-Фаль. Огненная тишь боев — мандраж до, похмелье после. Вечера, проведенные с командой — общая ноша, общая радость, смех — единственное, что чего-то стоит на самом деле. Тяжесть меча в руках, тяжесть Силы за миг до того, как заклятье вылетит в цель. Первый бал при дворе Эрика, изумрудный бархат, искусно уложенные локоны падают на лицо, браслеты звенят на запястьях. Вечера, проведенные в одиночестве. Вереница мужчин — что ж, их можно вспоминать долго, но одного воспоминания там не будет — там нет Гвидо. Нет и не будет никогда — а впрочем, можно представить... Его руки, сильные, нежные... длинные пальцы, гладкие, как у девушки ладони. В голосе прорезается хрипотца, когда он взволнован. А по утрам он улыбается особенной, рассеянной улыбкой, будто досматривает сон...

Деталей достаточно — в одной команде волей-неволей узнаешь о человеке все. Именно поэтому связи между магами Гильдии столь редки... но ему стоило лишь пожелать. Он не пожелал.

— Сказал ей Бреслав 'послушай, дева,

На тинге меч я добыть поклялся

И ныне не преступить мне клятвы

Но я исполнить ее не властен.

И если хочешь, пронзи мне сердце

Но лучше слушай: другой не знаю

Что мне дороже тебя была бы.

Не дело женщине ткать ткань битвы

Не дело деве мстить за обиду

Но я твоим защитником стану.

Обманет Сила и сталь обманет,

И сладость мести недолго тешит,

Но дом наш будет как скалы крепок,

Коль сможешь ты мне сейчас поверить'

Как же Бреславу повезло, — он все-таки женился на своей Гудрун. Деянира видела ее однажды — уже совсем старая, лицо как печеное яблоко, а он ее любит. Под ручку ходит. Еще бы, она мать его детей, родоначальница... Как же им повезло, так только в сказках бывает... Это нечестно! Почему одним все, а другим ничего? Ей не надо так много, и пусть она никогда не родит от Гвидо ребенка, но хоть что-то, хоть что-то, чем можно скрасить остаток жизни, серые дни, похожие друг на друга как две капли...

Дея вскочила, бесшумно затворила за собой дверь и бросилась в кабинет. Заперевшись, зажгла свечи, быстро сдвинула стулья к стене, свернула ковер. В Бездну это все! Никто не хватится ее до утра. Портал заберет много Силы, но это не фатально, Гвидо не откажется подбросить ее обратно, а где находится ставка, она знает. Эльфы не станут атаковать город сейчас, перед сражением... если у них не сотня драконов, а Арсолир не задуман в качестве отвлекающего маневра... да пусть даже и так! Пусть провалится в Бездну этот город — она тянула двадцать с лишним лет, когда все так просто! Он не откажет, — без идиотских светских ужимок и стрельбы глазками, — просто прийти и сказать. Ведь не настолько же она ужасна... если бы не шрам, но скольким он не мешал, — и даже если она не в его вкусе, Гвидо Монтелеоне давно прославился способностью спать со всем, что движется, не откажет и ей, боевой, м-мать, подруге... Сердце прыгает в груди как воробей, — соберись, тряпка! Первая связка... Сила ворвалась в сознание, пронзила тело насквозь и вместе с ней — леденящее понимание... Да что ты творишь, идиотка?!

Допустим, он встретит тебя, согласится переспать с тобой вместо того чтобы до рассвета 'серьезно разговаривать', — ладно, опустим, как ты при этом будешь выглядеть и что будешь думать о себе потом... Но он наверняка спросит, что на тебя нашло, — после всех лет, что ты молчала в тряпочку, — неужто ты думаешь, что он ничего не замечал?! Он спросит, и наверняка заметит, если ты соврешь, а он знает о твоих вспышках предвиденья... каково ему будет идти в бой, догадываясь, что не вернется, настроившись на худшее....

Медленно размотав клубок Силы, Деянира опустилась на пол. Застонала, вцепившись в кулак зубами, закрыла глаза. Она сидела так долго. Потом встала, подошла к зеркалу, придирчиво оглядела себя. Ничуть не хуже, чем все последние дни. Распустила и заплела снова косу, борясь с желанием посмотреть на лагерь хоть с высоты птичьего полета. Потом она вышла — как бы то ни было, а необходимо отдать распоряжения на завтра.