Гокусен (гет)

События, описанные здесь, локализуются в промежутке между последней главой и эпилогом, а точнее, это медовый месяц Кумико и Шина на Окинаве. Отчасти навеяно психологической травмой Шина после событий на складе в Йосиногаве.

POV Ямагучи Кумико.

Он сидит за нашим столиком в ресторане на первом этаже отеля напротив меня, с непринужденной улыбкой и в то же время таким пылким взглядом, что мне с каждой секундой все больше кажется, будто меня разложили голой на этом же столе, а этот красноволосый засранец просто дразнит меня своей близостью, но так и не делает ничего существенного. Это жар и страсть, это температурный бред и экстаз, и уже как-то совсем не до завтрака и даже не до осознания, что мы занимались любовью до пяти утра — черт возьми, я не узнавала его. Откуда эта такая веющая сладкой похотью наигранная отстраненность? Откуда такой заигрывающий и в то же время такой холодный самодостаточный взгляд, словно он заезжий красавец, цепляющий девушку себе на ночь? Я представляю, что будет с любой девушкой в этом ресторане, если он посмотрит на нее так, и меня охватывает такая дикая ревность, что… я хочу его только сильнее. Он мой, только мой, и я перегрызу глотку любой, которая осмелится положить на него глаз, и я знаю, что он думает также. И самым верным доказательством является этот гладкий теплый металл, который я сейчас сжимаю на безымянном пальце. Кольцо. Он — мой муж. Моя любовь навеки. И я с каждой секундой люблю его все сильнее, хотя кажется, что сильнее уже невозможно.

В этом отеле никто не знает, кто мы такие. Они думают, что мы просто безумно влюбленные друг в друга молодожены-аристократы. Мы не спешим афишировать, что здесь гостит новоявленный кумичо Куроды со своей женой — чем черт не шутит, как говорит мой дедушка: «мы — люди широко известные в узких кругах», и не дай бог у окон отеля начнут дежурить журналисты. И мы выбрали этот семизвездочный отель с vip-номерами, бассейнами на крыше и шампанским кристалл каждое утро прямиком в номер, в том числе и потому, что здесь гарантируется анонимность. Сюда приезжают и звезды, и персонал привычен к отдыхающим богатым парочкам, которым хочется забыться от груза повседневной жизни и не афишировать свои отношения, порой запрещенные их агентствами.

Впрочем, мы наверное и так выделяемся. Вряд ли официант, который обычно обслуживает нас, видел, чтобы люди смотрели друг на друга, не отрываясь и игнорируя его, словно им не нужна была еда, чтобы припеваючи жить на этом свете, а достаточно лишь ощущения, что твоя «половинка» сейчас рядом.

Кстати, вот опять.

— Ты ни к чему так и не притронулся, — говорю я, притягивая к себе чашку с кофе и почему-то чувствуя себя неловко — черт возьми, он настолько красив и самодостаточен, что мне не верится, что этот мальчик действительно весь мой. — Не может быть, чтобы ты был не голоден, — подмигиваю.

— Я очень голоден, — ухмыляется он, окидывая взглядом, от которого снова тяжело дышать, и в следующую секунду, как ни в чем не бывало, переводит его в сторону — а мне хочется, чтобы он вечно смотрел на меня так, словно даже его взгляд — моя собственность.

— Шин, милый, поешь хоть немного, — мягко улыбаюсь, и он внезапно берет меня за руки и нежно притягивает к себе, шепча на ушко:

— Я хочу тебя…

О господи, мне когда-нибудь было жарче? Я не помню.

— Я тоже хочу тебя… — прерывистым шепотом в ответ, и я, пытаясь совладать с дыханием, стараюсь придать себе строгий вид. — Только после того, как съешь свою тарелку.

Он в последнее время правда мало ест, и меня начинает это беспокоить.

— Договорились, Кумико, — ехидное и страстное в ответ, и он натыкает на вилку жареных кальмаров и отправляет в рот с таким видом, словно мы уже в постели на грани потери рассудка. Боже, дай мне сил вытерпеть эту сладкую пытку. И сколько их таких еще впереди?...

И да, он стал звать меня по имени. Наряду с теми многочисленными переменами, которые произошли в нем. Я часто думала об этом и приходила к выводу, что да, это был уже не тот Шин, в которого я влюбилась изначально. Но я с каждой секундой влюблялась все сильнее в него нового, и я не знала чувства, которое могло бы быть сильнее этого. Может, дело было в том, что он взрослел на моих глазах, а может, во всем был «виноват» тот страшный день на заброшенном складе, но он действительно очень сильно изменился. И, если раньше я могла сказать: «это мой парень», то теперь на язык не поворачивалось ничего, кроме как: «мой мужчина». Его взгляд, его манеры, действия, слова — от всего веяло такой беспрекословной мужественностью и силой, что спорить казалось бесполезным заранее. Наоборот, хотелось сдаться и склониться к его плечам, преданно смотря в глаза и идя туда, куда он поведет за руку. Я уж не говорю о том, что даже бриться он стал в два раза реже — резкая смена сущности видимо отобразилась и на смене имиджа. Хотя мы тут вдвоем немного не в «образах»: я в летних коротких платьицах, которых раньше никогда не было в моем гардеробе, и под которыми чаще всего купальник (или ничего, что ему так нравится, но это наш секрет))), с распущенными и слегка завивающимися от жары волосами; а он — в наполовину расстегнутых рубашках, чем-то напоминающими мне стиль Ке, в бриджах или шортах, с легкой небритостью и таким взглядом, который плавит металл.

И секс… Да, если мне и раньше было не на что пожаловаться, то теперь… это не для цензуры, пожалуй. Скажу одно: пара оргазмов за ночь (день, утро, вечер?) уже порой кажутся пустяковым удовольствием для разминки. Так, прелюдия. Не знаю, может во всем «виноваты» свежий воздух моря, непередаваемая атмосфера Окинавы и удаленность от проблем, а может — что это наш медовый месяц, который просто обязан стать одним из самых счастливых времен в жизни, и темперамент располагает… Но, что бы это ни было, мне хочется прожить в этом вечно.

И я была бы счастлива, если бы все эти изменения дались нам благим путем. Но это было не так.

И… вспоминая, каким беззаботным он был по сравнению с собой нынешним, мне порой хотелось услышать игривое «Ямагучи» и увидеть взгляд, в черной глубине которого не засела грусть.

Он узнал, что такое смерть. И он узнал, что такое смерть от его руки.

И я отдала бы все, чтобы избавиться от призраков Такато в нашей спальне и в его голове.

Он думает, я не замечаю ничего, но на самом деле я просто не подаю вида, чтобы не травмировать его лишний раз — он не любит, когда я начинаю разговор об этом. Но надо быть абсолютной дурой, чтобы не понять, почему твой любимый вскакивает посреди ночи в холодном поту, или что-то шепчет во сне, стискивая руки и сдвинув брови; а потом, наяву, ни с чего становится мрачным, а во взгляде периодически начинает сквозить металл. От него всегда шла очень сильная энергетика, которую я чувствовала, даже когда ему было 17, что уж говорить о том, когда ему за 20, а он пережил такое, чего не переживают катаги и в 40. И это чувствуют даже его близкие, не говоря уж о том, что тогда должны чувствовать враги.

К слову о «врагах» и этом ощущении — как-то мы сидели поздно вечером, почти ночью, на побережье, на теплых камнях на пляже, наслаждаясь атмосферой и объятиями друг друга, правда ночной ветерок заметно заставлял меня поеживаться, как к нам подошли несколько парней, явно из какой-то группировки или уличной банды. Если у обычных парочек это наверняка вызвало бы панический ужас, то мы только с усмешками переглянулись и с вежливым интересом уставились на них. Пока что с вежливым.

— Ой, закурить есть? — спросил один, явно ища повод нарваться.

Шин молча щелкнул зажигалкой, смотря, как на надоедливое насекомое, которое побеспокоило нас в неудачный момент.

— Слышь, — парень вырвал у него пачку — меня, признаться, пробрала некая дрожь, ибо не хотелось, чтобы дело все-таки дошло до мордобоя — понятное дело, что служащие пляжа нашли бы на утро несколько невменяемых мужских тел, — но не хотелось этого хотя бы на нашем медовом месяце. — Если такой «богатый», может еще чем поживиться найдется? А то сейчас обшмаляем тебя вместе с твоей подругой, будете знать, как на нашей территории обжиматься.

Шин поднялся с убийственно-спокойным видом и ядовитой усмешкой на лице, сделав шаг вперед к говорившему парню, отчего тот почему-то сдал назад. Энергетика, я уже говорила? Я горжусь своим засранцем, черт его дери. Горжусь и восхищаюсь, как никем и никогда.

— Чья территория? — тихо и холодно проговорил он.

— Тенкай! — выдал тот, стараясь вернуть себе самоуверенный вид. Парни рядом переглядывались, словно готовясь, если что, «проучить» нас. А меня пробрал смех — узнал бы дядюшка Тенкай, чем занимается его подразделение на Окинаве, эти юнцы быстро бы вылетели из группировки, лишившись пары мизинцев.

— Ребята, мы тоже из якудза, — все-таки говорю я, еле сдерживая усмешку и пытаясь сгладить обстановку. — Расслабьтесь, если не хотите получить отменных п*здюлей и от нас, и от своего босса.

— Чо? Да чо ты вякнула?! Так и поверили! Вы кто такие вообще?

— Курода Шин, — представился красноволосый парень напротив него с таким видом, что все стоящие перед ним ошарашенно попятились. А меня снова пробрала дрожь чуть ли не преклонения — черт возьми, я не могла представить себе человека, который сказал бы это эффектнее. До сих пор не понимаю, за какие заслуги мне повезло повстречать его на своем пути?.. Он — просто идеальный кумичо. И я не представляю человека, который не склонил бы перед ним головы после этих слов.

И, действительно, парни, в шоке переглянувшись, попятились.

— Внатуре чтоль…? — выдал один из них. — Курода… Ты… ты… тот самый Красный Лев?!..

— Да, — сдержанно проговорил Шин. — Тот самый.

— Еб* * *

ть, — выдал еще один с ошалевшим видом, видимо в красках представив, на кого они нарвались и чем им это грозит, и мне снова стало смешно. — Так вы….

Я, прерывая его, встаю с камня и беру своего мужа за руку, который переводит на меня слегка снисходительный взгляд — неужели ему так хотелось закончить этот вечер, подравшись с кем-то?

— Да, — продолжаю весело. — Я — Оджо Куроды, и здесь и сейчас у нас медовый месяц. Тенкай-сан не предупреждал вас, что в клане Курода произошло такое радостное событие? Может, мне стоит переговорить с ним? Он все-таки названный брат моего деда

— Бл*дь, епть же нафиг, — в страхе ругается парень, обратившийся к нам первый, после чего склоняет голову. — Простите, мы внатуре чота… короче, это… простите, Курода-сама.

Шин, поджав губы и в следующую секунду взглянув на меня уже с привычным нежным блеском в глазах, ничего не отвечая, поднес зажигалку к сигарете парня, которую тот взял у него из пачки, и тот, в шоке смерив его взглядом, прикурил.

— Спасибо, — произнес он, поклонившись еще раз. Остальные последовали его примеру. — Вы правда простите… просто сегодня мы… ну это… патруль типа… короче, не говорите Тенкаю-кумичо? — в его голосе послышались панические нотки. — Мы просто это… ну это… упражняемся типа… все дела…

— Расслабьтесь, парни, — махнул рукой Шин, тоже закуривая и выдохнув дым наверх, прижимая меня к себе, видимо почувствовав, что от морского ветерка мне снова становится холодно.

— Мы поздравляем вас с таким событием… — заискивающе произнес парень, косясь наверх, словно ожидая сигнала, можно ли ему выпрямиться. — Тенкай с Куродой очень дружны, и мы… мы просто не знали о смене кумичо… в общем… еще раз просим прощения.

— Поднимись. Все, забыли, — отвлеченно кивнул Шин.

— Вот, Оджо, возьмите, — внезапно один из них протягивает мне свою куртку. — Вам наверное холодно, тут, у моря…

— О… аригато, — я немного неловко сжимаю ее в руках — можно было и не брать, но в данном случае это своеобразная компенсация за грубое обращение, поэтому почему бы нет. У меня прекрасное настроение, которое никакие засранцы с улиц не испортят, но пусть все-таки хоть чем-то заплатят за свое поведение.

— Значит, медовый месяц? — пытаясь перевести разговор в приятное русло, спрашивает тот, с сигаретой, прикуренной Шином. — Здооорово… А вы были в клубе ….?

Далее мы какое-то время разговариваем о клубах Сусукино и других развлечениях Окинавы, потом о группировках: дружественных, враждебных, своих, чужих… Они оказались довольно милыми ребятами на «второй» взгляд, хотя я понимаю, что, если мы не были «своими», да еще и такого ранга, подобного обмена любезностями бы не состоялось никогда. Напоследок, распрощавшись и натерпевшись чуть ли не получасового шоу с их поклонами в нашу сторону — видимо, они все-таки хотели удостовериться, что мы не сдадим их Тенкаю; мы наконец ушли с этого пляжа.

— Не холодно, малыш? — спрашивает Шин, прижимая меня за плечи к себе.

— Нет, куртка однако теплая, — смеюсь, оглядывая оживленные ночные улицы с сотнями вывесок и разноцветных огней.

— Их срубило твое обаяние, — улыбается он, склоняясь вниз и целуя куда-то в переносицу.

— По-моему, их срубил твой деспотизм, — снова смеюсь, и он шутливо, но довольно ощутимо, хлопает меня по заднице. — Ой, Шиничи, больно! — кошусь в его сторону с ехидной ухмылкой.

— Сколько раз… — начинает он с притворной злостью, но я резко подрываюсь к нему и целую в губы — слова замирают на устах, так и оставаясь не выговоренными. Как приятно знать, что я до сих пор, и, надеюсь, всегда, буду так действовать на него. — Хочешь, я начну произносить это имя таааак и в такиииих моментах, что ты очень скоро полюбишь его?

— Зараза, — шепчет он. — Запрещенный прием…

— А ты чего хотел? Знаешь же, с кем связался? — подмигиваю, и Шин внезапно демонстративно переводит взгляд на горящую неоновыми огнями вывеску: «ХХХ 24».

— Не хочешь заглянуть? — ехидно ухмыляется.

— Придурок, это заведение для тех, кто хочет снять себе дешевую шлюху, — хмыкаю и складываю руки на груди. — Ты же не такой?

— Конечно, не такой, — он с хитрым блеском в глазах прижимает меня к себе, шепча на ухо: — Я хочу снять себе дорогую шлюху.

— Подонок!!! — тут же стучу по его плечам, груди и всему, что попадается под руки, точнее, под кулаки. Когда очередной удар становится уже явно ощутимым, он перехватывает мои руки и резко прижимает к себе, шепча:

— Успокойся, дурочка.

Ох ты, неужели совесть взыграла и вспомнил, насколько болезненно я отношусь ко всем этим приколам про шлюх, в шутку или нет припоминая ему тот первый опыт, который состоялся не со мной. Ну, браво.

— Ямагучи, прекрати х*рней страдать, — мягко улыбается Шин, продолжая целовать в лоб, переносицу, губы — кто здесь еще говорил о запрещенных приемах? — А, малыш?

— Повтори… — с придыханием говорю я.

— Что? — недоуменно вскидывает бровь он.

— Мммм…. Ну… Как ты меня назвал?...

Он выдыхает с ухмылкой.

— Ямагучи. Я-м-а-г-у-ч-и…

— Кажется я уже Курода, и даже вовсе не из-за своего деда, — специально растягивая слова, облокачиваюсь на его плечи. — Но все равно чувствую, что это что-то наше личное… и интимное…

— Наше, котенок, наше, — снова череда сладких поцелуев.

— Значит, мне можно называть тебя Шиничи? — глубокий и обреченный вздох в ответ.

А потом снова была ночь любви. Такой, что я забывала свое имя и пару пресловутых фамилий заодно.

— Ты любишь меня?

— Что, есть какие-то сомнения, малыш? — он переворачивается на спину, и я оказываюсь на его плече, смотря со скрещенных рук в глаза.

— Да нет, это я так с тобой заигрываю, — ухмыляюсь и целую в шею. — А то у тебя такой отсутствующий вид, что мне аж не по себе. Подумала, может для тебя это так, просто секс?

— Проклятье… — косится на меня с притворной досадой. — Чем я себя сдал?

Вместе смеемся.

— Я лююююблю тебя, — протягивает Шин, глядя куда-то в полоток из-под полуприкрых век. — Ты не представляешь, как, девочка моя… — я, расслабляясь, сладко растягиваюсь на его плечах, а он, помолчав минуту, внезапно добавляет: — Я за тебя тысячу раз убью любого.

Так.

Вот этого я и боялась.

— Ты в последнее время слишком много думаешь об убийствах, — приподнимаясь, говорю словно в шутку.

Он тоже привстает на локтях и смотрит на меня как никогда серьезно.

— Это правда нашей жизни. Если я буду размазней, то такой не буду нужен ни тебе, ни всей Куроде.

— Глупый, какой же ты глупый, — болезненно сведя брови, беру его лицо в руки и нежно целую в лоб, потом в нос, в губы, в подбородок… Черт. Черт. Черт. Он опять думает об этом.

Мне так хочется расслабить его до такой степени, чтобы он прекратил думать о своей ответственности хоть на какое-то время. Я понимаю, как много на него свалилось — и учеба, и главенство группировкой, и груз всех случившихся событий, и наша свадьба, но… Как он не понимает, что у него есть я, есть дедушка, есть Ке, которые всегда помогут советом и делом, и будут за него горой? Никто не ждет от него каких-то небывалых свершений, он и так сделал уже достаточно, чтобы «обойти» многих членов группировки, которые в ней лет по 20, но он считает, что все еще кому-то что-то должен.

Любовь моя, черт возьми…

Иногда мне кажется, что он не теряет контроль над собой даже когда мы в постели — а мне так хочется, чтобы он научился отключать свой мозг также, как когда я с ним. Я тоже хочу заботиться о нем, и мне доставляет громадное удовольствие делать что-то для него, не требуя ничего взамен — осталось только, чтобы он тоже понял это. Я буду стараться и дальше. Время или техника — я добьюсь этого. У нас впереди вся жизнь.

* * *

Но, к слову, вспоминая о пресловутых бл*дских «ххх», не одной мне пришлось поревновать в этот сладкий период нашей жизни, и сейчас это вызывает только игривую усмешку.

Как-то днем мы были на пляже: он кажется плавал или просто куда-то отходил, а я увидела ну очень знакомое лицо среди отдыхающих.

Ого, вот это уже ооочень внезапно.

С легкой улыбкой подхожу ближе и киваю, и он смотрит на меня также изумленно.

— Кумико-чан?!

— Шинохара-сенсей, добрый день.

— Какая… хм… приятная неожиданность, — улыбается и оглядывается вокруг. — Ты тоже отдыхаешь тут?

— Ну да, разве здесь не чудесно? А ты? Я думала, ты занят успешной карьерой на Хоккайдо.

— Да, отпуск, — отмахивается и немного неловко добавляет: — У меня… с моей девушкой.

— Ого!!! Девушка? Как здорово!

— Мда… — похоже, он явно смущен.

А я действительно рада за него — не помню, чтобы у него вообще когда-нибудь была девушка за то время, что он работал на нас. Хотя… много ли я видела под своим коконом фанатизма, когда для меня было счастьем увидеть его дома хоть раз в неделю? Усмехаюсь сама над собой. У меня ведь ничего не екнуло внутри, когда я увидела его. Это что-то вроде ощущения, когда встречаешь приятеля детства, с которым живешь в разных городах — просто рада узнать, что с ним все в порядке. И это приятно.

— Ешизуми-чан, — представляет он девушку в купальнике, подошедшую к нам, и она склоняет голову. Довольно миленькая, с большими карими глазами и короткой стрижкой.

— Очень прия… — только успеваю выговорить, как внезапно за плечи обхватывает чья-то сильная рука и прижимает к себе мертвой хваткой. — Ох, — выдыхаю от неожиданности.

— Какие люди, — с едкой усмешкой оглядывает адковата Шин. Тот, кажется, слегка ошарашен, и девушка рядом с ним тоже явно не понимает, чем вызван такой ледяной взгляд моего парня. — Шинохара, — цедит он сквозь зубы. Идиот, неужели он до сих пор меня ревнует? Это так глупо, что мне становится реально смешно.

— Савада… — также прохладно здоровается тот.

— Нет, — не разрывая зрительного контакта, говорит внезапное в ответ.

— Что нет? — переспрашивает недоуменно.

— Не Савада, — ухмыляется Шин и приподнимает вверх левую руку — обручальное кольцо играет на солнце яркими бликами. — Я — Курода.

— Ооо… — изумленно выговаривает адвокат, уставившись на него, а потом переведя взгляд на меня. — Хм… ээээ… так вы… тут…

— Да, медовый месяц, — Шин с самодовольной улыбкой и притворным равнодушием оглядывается вокруг, после чего, все также прижимая меня к себе, наклоняется и целует. Долго и явно понапоказ. А мне смешно и даже уже слегка неловко за это шоу. Ей-богу, ну что за детский сад?

— Прекрати, — шикаю на него между поцелуями, и он с улыбкой отстраняется.

— Ну, были рады повидаться, — подмигнув Шинохаре, он закидывает руку на мои плечи и мягко, но настойчиво, тянет в сторону, и мне, извиняюще улыбнувшись и кивнув на прощание, приходится подчиниться.

Ешизуми-чан перевела недоуменный взгляд на Шинохару, после того, как этот странноватый красноволосый парень повернулся и с ухмылкой еще раз продемонстрировал тому кольцо, сложив безымянный палец на манер фака — его девушка этого впрочем явно не увидела.

— И что это было, Томо?.. — непонимающе нахмурилась она.

— Придурок, — скептически покачав головой, смотрел адвокат вслед уходящей парочке. — Всегда был психом. Еши, милая, не обращай внимания, пожалуйста.

* * *

— Шин, — с вежливой улыбкой смотрю на него, когда мы сидим чуть позже в каком-то кафе, а он, как ни в чем ни бывало, увлеченно отправляет в рот креветки. — Что, похвалился и сразу аппетит проснулся?

— Ммм? — жуя, все с такой же неугасающей улыбкой, невинно смотрит он в ответ. — О чем ты, милая?

— Ты придурок, — качаю головой, снисходительно глядя на него.

— Не понимаю, о чем ты, — отводит ехидный взгляд в сторону.

Я могла бы начать читать лекции за неприемлемое, по моему мнению, поведение, но не хочется портить настроение нам обоим. А может, именно в такие моменты, никем не запланированые и из-за этого самые настоящие, я вижу, что он все тот же колкий ревнивый засранец из школы Широкин, совершенно потерявший голову из-за влюбленности в свою учительницу.

Позже, вечером, мы были в караоке. Хоть это и считается довольно распространенным развлечением среди молодых компаний, я бывала там крайне редко, и сама пела только один раз в жизни, с университетской компанией, выпив перед этим бутылку вина в лицо. Мда, вспоминать стыдно.

— Я никогда не пел в караоке, — лениво отзывается Шин, плюхаясь на диван и откинув голову на мягкую обивку.

— А ради меня? — улыбаюсь лукаво.

Он берет в руки список проигрывающихся мелодий, разглядывает, после чего отшвыривает его в сторону и равнодушно оглядывается вокруг.

— Ни за что, — закидывает руки за голову. — У нас же с тобой «просто секс», с чего мне это делать?

— Ненавижу тебя, — швыряю в него пару подушек.

— Это была твоя идея. Я никогда не любил караоке.

— Ну и ладно, — с демонстративно обиженным видом отворачиваюсь. — Раз мой возлюбленный не хочет мне петь…

— Ямагучи, я не романтик, — снова закидывает голову назад с легкой усмешкой.

— Тогда выпьем и пойдем, — притворно надув губы, смотрю в меню.

* * *

Я стояла на балконе нашего номера в отеле и курила, задумчиво смотря куда-то вдаль, когда дверь слегка отворилась. Он остановился позади, молчаливо улыбаясь — я чувствовала эту улыбку даже не поворачиваясь.

— Кумико?

— Ммм? — зажав сигарету в губах и пытаясь не расплыться в ответной дурацкой улыбке — я вообще-то еще типа обижена.

— Yurari yureru hikari hitotsu…

— Ээээ…? — поворачиваюсь с изумленным видом, забыв про сигарету, которая тут же падает изо рта. — Правда чтоль? Ты…

— …itami iyasu koto naku kieru… — продолжает напевать он, не обращая внимания. — I take your life forever, you take your life forever… Hirari ochiru namida hitotsu omoi todoku koto naku kieru… I take your life forever, you take your life…

Я улыбаюсь и на глазах внезапно выступают слезы.

— Ну надо же, — пытаюсь отшутиться.

— Я не стал петь, потому что в репертуаре не было этой песни, — смотрит серьезно. — А я не знаю ничего, больше подходящего для нас.

Подхожу ближе и обнимаю его, заглядывая в глаза так, словно хочу сказать без слов, что я готова умереть за него хоть в этот самый момент.

Можно это слишком пафосно и оскорбительно ко всем другим парам на земле, но я не думаю, что кто-то любит свою «половинку» сильнее. И я хочу всю оставшуюся жизнь посвятить доказательству этого. Мы были созданы друг для друга — и сейчас мне кажется, что я поняла это еще в этот момент, когда увидела его три года назад в классе с табличкой 2-D — хотя если бы мне сказали это тогда, я бы вряд ли оценила юмор. Он, наверное, тоже. =) Но, так или иначе, этот мальчик для меня — Единственный. Единственный и первый, во всем. И все, что было ДО, давно послано к черту, у нас обоих, как очередное доказательство, что это лишь островки глупого осознания и опыта на пути к абсолютному счастью и целостности. Я хочу, чтобы у всех было так, и чтобы ничто и никогда не затронуло наших (и ваших) чувств друг к другу. Но я не фанатик, я понимаю, что не всегда все будет так гладко — я знаю это, и готова к этому, как и к этому уже навсегда отмеченному грустью блеску в его глазах. Я знаю одно — пока мы есть друг у друга, мы справимся со всем.

— Я люблю тебя… — шепчу, прижавшись к его плечам и вдыхая родной и такой пьянящий запах.

— И я тебя.

Не знаю, мистика это или нет, но я почему-то уже тогда почувствовала, что внутри меня растет что-то такое любимое и родное, принадлежащее теперь только нам обоим.

* * *

Перевод песни:

«Качается медленно отблеск света

Не исчезнет эта вечная боль,

Я возьму твою жизнь навсегда,

Ты возьмешь мою жизнь навсегда.

Волнительное падение слезы

Исчезает, не затронув сердце.

Я беру твою жизнь навсегда

Ты берёшь мою жизнь...» (с) Arashi — Truth