Вернуться в сказку (джен)

Если свет, который во мне, — есть тьма,

То какова тогда тьма?

Я худое око без ночи и дня,

Сам себе позор и тюрьма.

Помыслами путан, пороками мят,

Перепачкан пеной молвы,

Я засохший корень, запекшийся яд

В стеблях перепрелой ботвы.

Зависть да крамола, похоть да лень

Пеленают душу в тартар.

Я жевал покорно страстей дребедень

Да глушил гордыни отвар.

Сколько не кривляйся, сколько не лги,

Чуриками вечность не взять,

Тухлые болота сжимают круги,

Хохотом заходится тать.

Краснобаи глотки драли

Искушали не видеть в небе огня,

Совесть спесью растлевали,

Подстрекали превозносить свое я.

Жизнь. Смерть.

Моя война.

Я один из тысяч в движении ко дну,

В танце суматошного дня.

Я толком никогда не глядел в пустоту

И пустота вгляделась в меня,

Из вранья был слеплен почестей ком,

Матом урезонили шах.

Кто в жизни утверждался «подкидным дураком»,

К финишу пришел в дураках.

Время, как солома в топке печи,

Вспышка стала горсткой золы,

Там, где били звонко живые ключи,

Сквозняки считают углы.

Я молился жарко, глазами в глаза,

В небо душу плавил до дна:

Если свет, который во мне есть тьма, —

То какова тогда тьма?*

Это был один из тех немногих дней, когда Ал чувствовал себя по-настоящему брошенным и одиноким. В этом чужом для него мире всё было не так, как на Земле. Тут не было привычных развлечений, с помощью которых можно отвлечься от грустных мыслей, с помощью которых Альфонс всегда отправлял самые тревожащие душу воспоминания и ожидания на задний план. Здесь всё было иначе: начиная от мелочей вроде фруктов и деликатесов, заменявших привычные бутерброды, и заканчивая девушкой, что находилась рядом. Мария была прекрасным другом, готовым в любую минуту прийти на помощь, впрочем, как и дать подзатыльник за какие-нибудь проступки, а Алесия была кем угодно, но никак не другом.

За окном сгущались тучи, и хоть во дворце было светло и тепло, Альфонс чувствовал себя на редкость неудобно. Будто бы не от него зависело всё в этом королевстве теперь. Будто бы не он сейчас сидел на троне и, насколько это было возможно, внимательно слушал доклады министров, которых, нужно заметить, за годы своего правления король Генрих порядочно распустил. Придворные были глупы, неповоротливы. Никто их них никогда никуда не спешил, все были степенны и высокомерны. Всё было... не так. Не так, как должно было быть.

Когда-то в школе он с Марией делал что-то вроде проекта на тему, чтобы он стал делать, если бы ему пришлось стать главой страны. Правда, тогда — это было года три назад — он был уверен, что ему-то это точно не пригодится. Мария тогда пожала плечами и сказала, что ей это будет нужно для книги. Видимо, Алу тоже стоило отнестись к тому заданию серьёзно. Впрочем, теперь это было не так важно. Нужно было делать что-то самому, нужно было быстро что-то придумать. Королевство, которое было ему доверено, разваливалось на куски.

Когда Седрик оказался на Земле, Альфонс ему не поверил, впрочем, не столько не поверил, сколько не обратил внимания. Но тогда он жил на Земле, тогда проблемы этого треклятого королевства не казались ему важными. Они не касались его. Были чужими. Зачем только Мария согласилась отправиться сюда?

Мария... Воспоминания о ней будто отзываются болью. Парень уже смутно надеется на то, что девушка окажется жива, когда он, наконец, сможет найти её. Кассандра Фаррел была не тем человеком, который был способен воспитать двоих детей. Тем более, она была не тем человеком, который был способен воспитать Марию, особенно учитывая характер той. Кому как не Алу было знать, насколько трудно порой договориться с этой девочкой; Роза же была совсем другой, но ей всегда должен был кто-то помогать. Часто это был Альфонс как один из тех, кто постоянно находился рядом.

— Мистер Роделд, — произносит молодой король тихо, но очень чётко. — Вы разобрались с тем, что я вас просил сделать?

Министр вздрогнул от неожиданности, услышав обращение к себе. За долгие годы работы король Генрих редко с кем-то говорил. Он был не тем человеком, которого особенно интересовали государственные проблемы. Генрих был семейным и тихим человеком, который не был способен управлять королевством. Впрочем, и сам Альфонс — не тот, кто должен стать королём. То, что Малус помог ему захватить престол, вовсе не было его желанием: он просто хотел найти свою подругу.

Министр молчал. Если быть честным, он давно отвык от такого внимания к своей персоне. Вообще, если быть честным, этот человек не совсем понимал, что Альфонс делал во главе государства. Глупый мальчишка из другого измерения, не привязанный к миру как морально, так и магически — что он мог делать на троне? Издавна в сказочном королевстве правителями были только представители древних магических родов. Ревенты, Гардманы, Лердкоры, Траонты — все они были потомками основателей этого королевства, а кем был этот мальчишка Браун?

— Я бы хотел кое-что обсудить с королём, — мрачно произнёс Теодор Траонт, брат покойного короля, ныне входящий в королевский совет и даже ставший председателем этого совета. — Думаю, на сегодня собрание закончено.

Альфонс хотел было что-то возразить, но потом решил выслушать этого человека: всё-таки нужно взять во внимание, что этот мужчина во многом ему помог со времени своего приезда. В частности заставил министров на время замолкнуть. Граф Траонт, в отличие от Ала, был знатен и богат, а следовательно, имел влияние на некоторых из членов совета министров. К тому же, граф был куда более уверен в себе, нежели Альфонс, наверное, тут сказывалось воспитание: этот человек рос среди людей, подобных министрам, он знал, как с ними общаться и как на них влиять. Пожалуй, было бы куда лучше, если бы королём стал он.

Ал был рад, что Теодор завершил это проклятое собрание: если честно, такие советы были ужасно скучными, да и непонятными тоже. Парень никогда не хотел для себя чего-то подобного. Мария — да, но не он. Выходя из кабинета, в котором проходило это собрание, Альфонс увидел стоящую неподалёку Алесию. Она с кем-то общалась. Девушка, казалось, никого рядом не замечала, только того человека, с кем, собственно, она и общалась. Голос её был совсем тихим, Алу хотелось смеяться — Элис, как он любил её иногда называть, не была той, кто был готов трястись из-за всякой мелочи. Роза — да, тётя Кассандра — да, но не Алесия. И не Мария. Но Марии тут не было, она где-то далеко, там, где Ал её не мог сейчас видеть, а Алесия стояла тут, совсем близко... Браун всё старался понять, чем же понравилась ему эта леди Хайнтс.

— Почему ты снова пришёл? — спрашивает девушка устало, почти грустно. — Я думала, он запретил тебе приходить.

О том, кто такой этот «он», как кажется Альфонсу, лучше не спрашивать, хотя парень постепенно начинает догадываться, о ком с таким трепетным ужасом отзывается Алесия. Человек, который стоял за графом Хоффманом. Первый министр того королевства, где царствовал дядя мисс Хайнтс. Делюжан — вроде так его звали. Альфонс порой чувствовал, что сам готов думать об этом человеке с благоговейным ужасом. Интересно, насколько он был властен, этот человек? И кем он был? Кто он такой, чтобы его все так боялись?! Кто он?!

Алесия была бледна. Она не видела Ала, стоявшего рядом, она не видела слуг, проходящих мимо неё, хотя всегда отличалась внимательностью и осторожностью; сегодняшнее её поведение было странным для неё. Альфонс решил просто понаблюдать сейчас за ней: стоило знать, что такое происходит в его дворце. Теперь это был его дворец, и он просто не имел права бросить всё на самотёк. Нужно было что-то узнать про этого человека, который стоял за всем, что произошло в этом мире с того самого момента, когда Мария оказалась здесь.

Мария! Точно! Всё это было связано именно с ней. Все события начались после того, как они попали сюда, точнее, чуть-чуть позже этого. Тот человек охотился за Марией. Если девушка ещё жива, то она где-то у него. Нужно будет расспросить Алесию о той стране, в которой она родилась и выросла, наверное, это поможет парню найти Марию. Не могла же она умереть, в самом деле, не могла! Мария не бросила бы его здесь одного, он был уверен в этом. Но, если она не погибла, её должны были где-то прятать. Это и предстояло выяснить. И как можно скорее.

— Он тебе не поможет, дорогая, — шипит неизвестный. — Что ему ты, когда все его мысли лишь об одном?!

Человек будто чувствует присутствие Альфонса, оборачивается. Парень вдруг понимает, что со стороны незнакомца веет холодом, в его глазах такая злость, что монарху хочется кого-то позвать, приказать арестовать этого человека, но он не успевает ничего сделать. Голову пронзает болью, Ал не видит ничего, бессильно оседает на пол, чтобы не упасть. Он ничего не слышит в тот момент. Ничего.

* * *

Когда человеку в голову уже не приходят здравые мысли, когда нет сил что-либо предпринять, когда кажется, что весь мир летит в бездну, когда самые близкие люди предают, когда не остаётся уже совсем ничего, человек начинает молиться. Молить богов о смерти. Или о лучшей жизни. Кто как. Когда всё возвращается на круги своя, когда жизнь снова набирает обороты, когда мир вокруг расцветает, человек забывает о тех, кто помог ему вернуться к этой жизни. Так чем же является та сила, которую древние прозвали богами? И существует ли на самом деле эта сила? Быть может, достаточно лишь приглядеться повнимательнее, и ты увидишь то, что следовало за тобой на протяжении всей твоей жизни, то, что постоянно стояло за твоей спиной, то, что каждый день, каждый час, каждую секунду дышало тебе в затылок... Но, может быть, всё это лишь слухи, лишь бред больного воображения?

Так кем же являются эти самые боги? И почему они имеют право забирать всё у одного и отдавать другому, преподносить ему всё. Почему они несправедливы? Почему они имеют право распоряжаться судьбами людей? Что есть та древняя сила, которой древние так боялись? И действует ли она на людей, живущих здесь и сейчас, в одном из осколков того большого старого мира?

Когда человека оставляют все, он начинает молиться и просить богов о помощи; когда его оставляют боги, он заканчивает жизнь самоубийством. Или просто умирает. От болезни, от горя. Так было почти всегда. Почти всегда. Смерть — итог немилости богов. Неужели на всех когда-нибудь гневаются эти самые боги? Церковь говорила именно так, только Ричард в это уже не верил.

Почему?

Ричард сам не понимал этого. Он был предпоследним сыном своего отца, вечно болезненным мальчиком, которого никто никогда ни во что не ставил. Он был ребёнком, до которого вечно никому не было дела, и это давало ему определённые возможности, которых не было у его братьев и сестёр. Единственный из детей герцога Кошендблата, он не имел рыжих волос, вместо этого природа одарила его какими-то серо-русыми. Не слишком низкий, не слишком высокий, с неброской внешностью — самый обычный — он никогда не привлекал к себе слишком много внимания. Но, если ещё несколько лет назад это казалось ему проклятьем, сейчас его незаметность казалась ему даром.

— Что было с ним, когда ты нашёл его? — услышал Ричард голос брата. — Он до сих пор не пришёл в себя. Доктор говорит, что у короля нервное потрясение, но что такого могло произойти?

Ричард молчит. Не говорить же брату, отчего именно у его дорогого друга произошло это нервное потрясение, как назвал его врач. Сын герцога Кошендблата надеялся, что никто и никогда не узнает, из-за чего именно стало плохо этому мальчишке. А ещё он надеялся на то, что этот мальчишка вскоре умрёт. Умрёт... Это был бы самый лучший вариант. Интересно, что он успел запомнить? Больше или меньше того, что помнит сейчас Ричард? Конечно же, меньше. Этот мальчишка наверняка был куда менее внимателен.

— Он просто сидел на полу. Я не знаю, что с ним случилось.

Леонард кивает. Брат верит ему — эта мысль почти заставляет предпоследнего сына герцога Кошендблат засмеяться, юноша с трудом одёргивает себя. Сейчас не время. Только не сейчас. Он, Ричард, возможно, и не тот, кто будет заправлять всем, что существует в мире, но он просто не может остаться безучастным. То, что готовят этому миру сильнейшие из людей, — не то, мимо чего можно пройти. Ричард просто не может не поучаствовать в этом.

Кто стоял там, рядом с этой странной богатой девушкой? Девушкой, которой стало плохо чуть позже, чем королю Алу, и которая сейчас находилась в соседних покоях. Ричард знал только одно: этот человек ещё находится во дворце, и, пока он не ушёл, ему лучше не говорить о том, что это сделал именно этот человек.

Парню хотелось поучаствовать во всём, что готовили этому миру. По крайней мере, его исчезновение никто не заметит, как всегда было, когда он уходил куда-то. Даже мать никогда не замечала его отсутствие. Когда-то это было даже обидно. Сейчас Ричард старался сделать всё это своим преимуществом. В конечном счёте, какая ему разница до того, видят его или нет, если он сделает всё так, как нужно именно ему? Так было даже удобнее: никто никогда не знал, куда он идёт, что думает, что хочет сделать... И никто никогда ни о чём его не спрашивал.

— Его глаза... Врач говорит, что, если мы не разберёмся, что с ним там случилось, он может остаться слепым.

Ричард прекрасно знает, что это за магия. Он и сам ей владеет, но показывать кому-то этот дар сейчас было нельзя. Тем более, не при нём, не при этом человеке, что сделал это с новым королём. Ричард признавался себе в том, что боялся. Боялся того, что с ним может произойти то же самое.

Старое оскорбление старшего брата вновь всплывало в памяти. «Ты всего лишь трусливый мальчишка!» — Ричард так обиделся тогда на Роберта. Наверное, зря. Он действительно был трусом. А разве можно обижаться на правду? Даже сейчас, когда решалось, будут ли жить два человека, предпоследний сын герцога Кошендблата молчал. Молчал, потому что для него его жизнь была важнее этих двух.

— Что у него может быть с глазами? — спрашивает Ричард. — Король же ещё не очнулся, как мне казалось.

Леонард снова кивает. Лео — младший ребёнок в их семье. Любимый ребёнок бабушки и матери. Порой Ричард даже завидовал ему. Все любили его, баловали, играли только с ним. Даже старшие братья любили его больше, чем его, Дика. Конечно! Болезненный Дик никогда не мог играть с ними на равных, он обязательно проигрывал. И почти всегда плакал, когда ему было больно. Конечно, он был совсем не тем, с кем им хотелось играть. Никто их них не любил его. И отец, и мама, и бабушка, и Грегор, и Адам, и Роберт, и Майкл, и Людвиг, и Джим, и Хельга, и Леонард. Никто их них никогда не любил его. Он привык. Давно привык.

— Я не знаю. Ричард! Нужно позвать кого-нибудь из братьев! Я же не справлюсь со всем этим один!

Дик кивает. Парень молчит. Ему сейчас не хочется что-либо говорить брату. Только сейчас в его голове просыпается мысль, что, возможно, он бы сказал, что нужно делать, если бы его воспринимали всерьёз. Но теперь... Зачем говорить об этом? Его всё равно никто не услышит. Никто, кроме того человека, который и наложил проклятье. Так зачем же рисковать?

— Зови, — холодно произносит Ричард.

Он встаёт с кресла. Говорить сейчас совсем не хочется. Его просто не замечают. Снова это кажется молодому человеку самым настоящим проклятьем, хотя ещё несколько минут назад казалось даром небес. Вот как наказывают людей боги, приходит ему в голову. Они не отнимают свои дары. Они просто обращают их во зло. И наоборот. Боги никогда ничего не отнимают. Всё совсем не так, как написано в книгах, что когда-то его заставляли читать в Академии. Всё совсем не так. И жизнь — не дар богов. Совсем нет. Это просто одна из тех вещей, что посылаются каждому человеку, а будет ли это даром или нет, зависит только от человека. И от тех людей, что находятся рядом с ним. Ни от кого больше.

«Посмотрим, брат, нужна ли тебе будет моя помощь», — хочется произнести Ричарду, но он молчит. Не стоит сейчас тратить его и своё время. Всё придёт со временем. Когда Дик станет тем, кого уже будет невозможно не заметить, тогда Леонард сам попросит у него помощи. Но не сейчас. Сегодня он промолчит. Промолчит, потому что так нужно.

— Я к себе, Лео, — тихо произносит Ричард, выходя из комнаты. — Пока. Приходи, если будет что-то нужно.

Леонард в ответ что-то кивает, так, будто бы и не особенно слушал, что там говорил ему брат. Дверь закрылась тихо. Ричард никогда не хлопал дверьми, никогда не шумел, никогда не хамил взрослым и не шалил. Был идеальным ребёнком, как когда-то сказали в Академии. Когда к Кошендблатам приходили гости, они всегда думали, что детей у Кошендблатов восемь, почти всегда забывая про Дика. Даже родители порой не видели его. Не видели, даже когда он стоял совсем близко.

Ричарду хотелось быть похожим на своих старших братьев. Их видели всегда. Отец постоянно кричал на них, мама охала и пила успокоительное, бабушка грозилась выпороть... Их всегда видели. Иногда Ричард завидовал им, иногда ему хотелось быть на их месте...

Когда человеку в голову уже не приходят здравые мысли, когда нет сил что-либо предпринять, когда кажется, что весь мир летит в бездну, когда самые близкие люди предают, когда не остаётся уже совсем ничего, человек начинает молиться. Когда всё возвращается на круги своя, когда жизнь снова набирает обороты, когда мир вокруг расцветает, человек о богах забывает.

Когда ребёнок постоянно шалит, когда от него никогда никто не знает, чего ожидать, когда каждую секунду ожидают новой его проделки, ребёнка ругают. Но когда он ведёт себя идеально, когда делает всё так, как ему говорят, про него нередко забывают точно так же, как забывают и о богах.

* * *

Альфонс приходил в себя тяжело. Голова болела слишком сильно, впрочем, болела не только голова, но и всё тело. Парень не до конца понимал, что происходит. Он чувствовал, что рядом с ним кто-то находится, но не видел этих людей. Кто был рядом с ним? Какой-то человек что-то тихо говорил, ему что-то ответил другой. Этот «другой» по голосу был никем иным, как Теодором Траонтом.

Когда-то давно Мария рассказывала Алу какую-то сказку про человека, который может убить или покалечить, только посмотрев на кого-нибудь. Наверное, стоило тогда немного серьёзнее отнестись к тому, что говорила его подруга. Но, нужно сказать про это, тогда, когда Мария где-то отыскала эту страшилку, Альфонс и подумать не мог, что ему придётся когда-нибудь оказаться в сказочном королевстве. Да он и помыслить не мог, что такое вообще существует! А может быть, он сейчас вовсе не здесь, а в одной из больниц на Земле, лежит в коме, а Мария стоит рядом и просит его очнуться. И отец тоже. Ну, не может это всё быть правдой. Всё слишком нереально. И, может быть, стоит только умереть здесь, чтобы очнуться там?

Нет... Этот мир реален. Он бы не чувствовал сейчас такой боли, если бы был в другой реальности. Он бы не чувствовал... Ал ловит себя на мысли, что ему бы хотелось быть там, а не здесь...

— Думаете, что-то серьёзное? — тихий голос Леонарда. — Но... Что такого могло произойти с ним?! Четыре дня назад, когда это произошло, утром он себя хорошо чувствовал, я помню.

Врач — Альфонс уверен, что первый голос принадлежал именно врачу — молчит, молчит несколько минут, хотя, может быть, и меньше, но Алу кажется, что это именно несколько минут, а потом что-то шепчет. Что говорит этот человек, новоиспечённый монарх не слышит, но ему почему-то кажется, что то, что он говорит, для него не слишком хорошо. Может быть, эта повязка на глазах является тем, о чём говорит сейчас доктор.

— Что со мной? — выдавливает Альфонс.

И не узнаёт своего голоса. Парень слышит, как кто-то в несколько шагов подскакивает к изголовью кровати, на которой он лежит. Другой человек подходит со второй стороны. Первый хватает его за руку. Леонард. Кажется, именно он. Теодор вряд ли позволил бы себе хватать кого-то за руку вот так. Да и доктор вряд ли бы так сделал, а в том, что в этой комнате больше никого не было, парень не сомневался.

— Ты... То есть, Ваше Величество упало недалеко от зала, где проходил королевский совет...

Альфонс недовольно фыркает. Сил у него сейчас маловато, и единственное, как он может выражать недовольство, — вздыхать. Он сам не понимает, что с ним случилось. Не до конца понимает. Но говорить, что он просто упал там, — это уж слишком. Он же прекрасно помнит, из-за чего он упал. И, если честно, он хочет понять, кто тот человек. И как он связан с Алесией. Возможно, эта девушка не та, с кем он в конечном счёте свяжет свою судьбу, но она не заслуживала равнодушия. Она не должна была оставаться одна в своём горе. Никто не должен.

В том, что девушка в беде, он не сомневался. Скорее всего, тот, с кем она разговаривала тогда, достаточно силён, чтобы как-то повлиять на неё, а возможно, даже безнаказанно убить. Он прекрасно помнил, что мисс Хайнтс боялась. Боялась разговаривать с тем человеком.

Кем же являлся этот незнакомец? Тогда Альфонс был слишком поглощён мыслями о том, кем является первый министр того королевства, где жила Алесия. Он даже не обратил на него внимания. И по глупости не попытался запомнить его. И теперь единственное, что он знал об этом человеке, — то, что он был уже немолод, и то, что голос у него был хриплый, будто простуженный.

— Это я помню! — раздражённо выдыхает король. — Человек, который стоял там... Где он? И где Алесия?

Леонард удивлённо охает. Врач и граф Траонт пока только молчат, но, как почему-то кажется Алу, они тоже были удивлены. Интересно, чем? Неужели по их прогнозам Альфонс не должен был помнить этого? И почему они так решили? Почему?! Ал был почти здоров, он уже чувствовал себя лучше, чем даже несколько минут назад, хотя всё тело ныло. Так что же такое там произошло, что они думали, что он не должен помнить этого? Или они не знали?

— Мисс Хайнтс? Ей стало плохо точно так же, как и вам, только она находилась совсем в другом месте, — произносит Теодор задумчиво. — А человек... Кто нашёл короля без сознания?

Леонард начинает дышать чаще. Ал слышит это. Сейчас он не может ничего видеть, но слышит он прекрасно. И поэтому можно кое-как понять, что с ним происходит. Кошендблат, скорее всего, волнуется. Интересно, кем является Леонарду тот, кто нашёл Альфонса там?

— Это мой брат Ричард, — произнёс парень после минутной заминки. — Он нашёл короля и позвал слугу, чтобы тот помог донести Его Величество до его покоев. Я могу позвать его сейчас, если нужно. Он подтвердит.

Брат? Леонард говорил, что у него много старших братьев, но все они, скорее всего, были моложе того человека, который говорил с Алесией несколько дней назад, когда Алу стало плохо. Да и зачем брату его друга как-то вредить королю? Или, если это был всё-таки он, целью было вовсе не навредить, а скорее вывести Ала из строя, чтобы он никак не мог помешать разговору с Алесией?

Тогда возникал вопрос, кем же являлась сама мисс Хайнтс, почему за ней кто-то охотился, почему кто-то препятствовал этой охоте и был её покровителем? Альфонс вдруг подумал, что не знает даже этого. Не знает даже того, кем на самом деле является девушка, которую он хотел защитить.

— Позови, — тихо шепчет, почти выдыхает король. — Я хочу поблагодарить его. Мне не кажется, что это он напал на меня. Кстати, что с повязкой на моих глазах? Что-то серьёзное?

Леонард облегчённо вздыхает, кажется, он рад сразу двум вещам: тому, что его брата не считают виноватым, и тому, что разговор переводят на другую тему, — вскакивает и выбегает из комнаты, при этом громко хлопнув дверью. Теодор усмехается. Альфонс чувствует это, слышит это. А врач тихо подходит к нему и осторожно снимает повязку.

Яркий свет заставляет короля зажмуриться, впрочем, через секунду он осознаёт, что свет не такой уж и яркий: в комнате горит всего лишь одна настольная лампа, — и уже совсем чётко видит перед собой Теодора и доктора. Врачом оказывается пожилой человек, седой, не очень высокий, с белоснежной бородой, будто спустившийся из какой-нибудь детской сказки. Впрочем, как кажется Алу, это даже не совсем врач, скорее, лекарь, похожий на тех, что водились в средневековье.

— Вроде всё нормально, — произносит лекарь. — Когда вы были без сознания, мы перепугались, что тот ушиб, который вы получили, может сказаться на вашем зрении. Да и, к тому же, вам сейчас лучше не напрягаться. Лучше я верну повязку назад.

Альфонс кивает, и повязку возвращают на место. Вскоре король начинает засыпать. Сил у него не было даже на то, чтобы дождаться брата Леонарда и поговорить с ним, хотя, наверное, стоило бы сделать это. Неизвестно, сколько проходит времени, когда Ал проваливается в сон.

Примечания:

Алиса — Моя Война