Охота на Разрушителя (джен)

Добраться до меча Глебу удалось, опередив на какое-то мгновение одного из оставшихся имперских вояк. Приметив, что один из пассажиров телеги с клеткой освободился, конвоир направил лошадь в его сторону. И едва не затоптал неожиданного союзника варваров копытами, не успей тот в последний миг откатиться в сторону, перевернувшись с боку на бок.

И что ценно, откатился-то Глеб, уже ухватив рукой меч. Затем последовал взмах этой руки — и ближайшая из лошадиных ног, оказавшихся не крепче конечностей автоматона, была подрублена.

Истошно заржав от боли, подраненное животное сперва встало на дыбы. Тогда всаднику удалось удержаться в седле. Вот только в следующее мгновение лошадь повалилась вперед и все-таки сбросила седока.

Имперец, даром, что приземлившийся неудачно, был еще жив, когда на него накинулись сразу три варвара. И в исступлении принялись рубить и протыкать мечами распростертое на земле тело.

Между тем, трое оставшихся конвоиров одновременно направились к вожаку варваров. Надеясь, не иначе, что его гибель заставит недругов убраться восвояси.

Ближайшего из имперцев вожак встретил ударом топора. Удар вышел удачным — сильным, по крайней мере. Воин, встретивший его выставленным щитом, не смог оный щит удержать. Металлический прямоугольник с изображением солнца с глухим стуком упал на землю.

Но столь успешный удар оказался для варвара единственным, который он успевал нанести, сражаясь против трех противников сразу. Второй из этих противников ударил мечом — и предводитель варварской ватаги едва успел отклониться. Не то бы лишился головы, а так просто остался без рогатого шлема.

Меч третьего из всадников-имперцев целил в туловище варвара. Кольчуга предохранила его от раны, и все же сила удара оказалась немалой. Все равно как дубиной врезали. Вожак завалился на бок, выпадая из седла. И от падения удержался лишь благодаря руке, уцепившейся за узду, да ноге, застрявшей в стремени.

Удержался — да так и повис вниз головой, немного не дотягиваясь до земли. Что и говорить: жалкое зрелище!

Черный конь бестолково переступал, оставшись без управления. Несколько варваров кинулись было на выручку вожаку, но один из всадников-имперцев направил своего скакуна им навстречу. Быть втоптанным в землю не хотелось даже этим диким и отчаянным рубакам, так что пришлось варварам броситься врассыпную.

Лучник сподобился еще одному выстрелу… но тщетно. Стрела отскочила, налетев на своевременно выставленный щит.

Тем временем мозг Глеба лихорадочно работал, оценивая противников так же, как если бы дело происходило на арене. «Итак, конный воин и передвигается быстрее пешего, и атакует сильнее, — думал Глеб, — вдобавок, у имперских воинов есть щиты и доспехи. То есть, защищены они тоже лучше. Тогда в чем же их слабое место? Ах, да! У них… нет земли под ногами!»

Как использовать данное обстоятельство соображал Глеб недолго. А как сообразил — улучил момент, когда распугавший варваров всадник замедлил ход. И, подскочив к нему из-за спины, ухватил за плащ. Крепко ухватил, обеими руками.

Конник-имперец резко развернулся. Не то надеялся сбросить Глеба, не то достать, рубануть его мечом.

Второе не удалось точно: державшегося за плащ, буквально повисшего на нем Глеба при развороте утянуло в сторону. Отчего он так и остался вне зоны досягаемости клинка имперца.

Трудно дотянуться! Все равно как почесать рукой спину.

Ну а сбросить Глеба конвоир смог бы, если б главным для взбунтовавшегося арестанта было удержаться на ногах. И кабы Глеб, от страха ли, иль просто из-за слабости разжал хватку, затея его противника могла сработать.

Но, увы! Для имперца — увы. Глеб вцепился в плащ мертвой хваткой. Так что бедолага всадник, по сути, навредил сам себе. Увлекаемый весом Глеба, а затем и центробежной силой от нового разворота (столь же безуспешного), он не смог удержаться в седле.

Да, Глебу при этом тоже пришлось несладко: на ногах он не устоял, рухнул на колени. Да так, что даже от боли зашипел. Но оно того стоило. Диспозиция у имперского воина сделалась такова, что хватило единственного рывка — и всадник стал пехотинцем. Свалился на землю, да вдобавок уронил щит.

Зато меч — удержал. Да и приземлился грамотно: не расшибся, остался в сознании. Так что Глеба, рассчитывавшего на легкую победу, ждало здесь разочарование.

Едва он подошел к поверженному противнику, чтобы добить, как почти сразу пришлось отскочить, сдав назад: взмах меча имперца, даже выполненный из положения лежа, оказался стремительным и мог быть опасен. Без ноги, например, Глеба оставить.

Да, реакция не подвела. И беды этой до поры Глебу удалось избежать. Вот только прыжок спиной вперед, по большому счету вслепую, и сам по себе был чреват. Особенно на неровной местности. И вновь оправдался закон Мерфи: «Если что-то плохое может случиться, это случается». Глеб оступился и опрокинулся, сумев сгруппироваться лишь в последний момент. И только потому не сел на землю, шлепнувшись на свою тыльную часть, а удержался на корточках.

Мгновение спустя Глеб снова был на ногах… но и противник его — тоже. И оказался вполне боеспособен: сразу ринулся в атаку. Глеб едва успел парировать удар его меча.

«Он в доспехах, я нет, — проносилось в голове Глеба, — он защищен лучше. Зато я… теперь, когда он тоже пеший — я подвижнее!»

Следом ему еще вспомнился девиз боксера, не раз пригождавшийся в боях на арене: «порхай как бабочка, жаль как пчела». Что ж, меч вполне годился на роль жала. Оставалось определиться, куда именно вернее всего жалить. И над этим вопросом Глеб тоже думал недолго. Правильный ответ был: лицо, не прикрытое шлемом и ноги, не защищенные панцирем. Еще можно было попытаться лишить имперского вояку меча… вместе с державшей оный рукой. Но это было слишком хорошо.

Удар, другой… мечи сталкивались со звоном.

— Что вообще на тебя нашло? — имперец, видимо, сообразил, что с арестантом-бунтовщиком можно не только драться, но и разговаривать, — кормили плохо? Так у варваров еще хуже будет. Они ж нас… подданных Империи, за людей не считают. Или ты сам из них? То-то, смотрю, здоровяк…

— Завали хлебало, ментяра позорный, — как-то вальяжно, не соответствующе обстановке, ответил Глеб словами из прежней жизни. Словами, в Империи Света незнакомыми… что пришлось весьма кстати. Конвоир растерялся перед чередой новых для себя слов. Не то заклинанием магическим посчитал, не то принял за фразу из варварского языка, если таковой существовал.

Нет, растерялся имперец едва заметно — все-таки профессионал есть профессионал. Но хватило и этого: скорость атаки чуточку замедлилась, немножко ослабли защитные рефлексы. Благодаря чему Глеб успел пригнуться — клинок противника просвистел у него над головой вместо того чтобы эту самую голову срубить.

Почти одновременно собственный меч Глеба, избавленный от необходимости отбивать атаку… полоснул по ногам имперца. Да, попятиться тот успел. И потому вместо серьезной раны или даже потери конечности отделался глубокой, но царапиной.

Но даже царапина эта сыграла на стороне Глеба. Движения его противника еще больше замедлились. Вдобавок, будучи источником хоть и не слишком сильной, но боли, царапина отвлекала на себя внимание. Мешала сосредоточиться на битве. И это почти сразу принесло плоды.

Очередной выпад имперца Глеб отбил без труда. Да вдобавок успел податься в сторону и нанести удар сбоку. Пришелся оный по левой руке вояки — в отсутствие щита в битве оказавшейся не задействованной.

Хуже (для имперца) было то, что чисто инстинктивно и по привычке он выставил эту руку навстречу клинку. Так, как будто держал ею щит. Но коль щита все-таки не было, уже мгновение спустя за этим нелепым жестом последовал возглас боли: клинок Глеба почти отсек незадачливому вояке кисть.

Конечно, конвоир давно не был ребенком, от боли способным расплакаться и убежать. Он был готов драться до конца. Но готовность эта была, скорее, моральной. Потому что проку от нее уже не было: нападать имперец более был не в силах. Все, что смог — встретить клинком новую атаку Глеба. А вот следующий выпад арестанта-бунтовщика отбить уже не сумел.

Меч Глеба угодил имперцу аккурат в лицо… точнее даже в один из глаз. После чего, понятное дело, конвоир не мог не то что продолжать сражаться, но и даже дышать.

Рывком вынимая меч из головы уже умерщвленного противника, Глеб огляделся. Увиденное его можно сказать порадовало: битва закончилась и для остальных ее участников. Почти закончилась.

Из пары десятков варваров в живых осталось не больше десятка… но и этого хватило, чтобы скопом разделаться с одним из оставшихся имперцев. Тот уже валялся на земле: не иначе, варвары последовали примеру Глеба и смогли для начала стащить всадника с лошади.

Его товарищ еще бился с варварским вожаком, успевшим к тому времени вернуться в седло. И надо заметить, противником всадник на черном коне оказался опасным — по крайней мере, один на один. Имперец отбивал его атаки с все большим трудом, об ответных ударах уж даже не помышляя.

Вмешиваться в этот поединок варвары не пытались — не принято у них, как видно, было. Но они громкими возгласами и хлопками словно подбадривали своего предводителя.

Глебу при этом еще вспомнилось поведение зрителей во время схваток на арене. Видимо даже у таких непримиримых врагов как варвары и Империя Света было хотя бы что-то общее.

Вот под ударом топора всадника-варвара имперец не сумел удержать в руке меч. Клинок блеснул, падая на землю… и не успел он ее коснуться, как следом полетела уже и срубленная голова последнего из конвоиров.

Варвар на черном коне торжествующе взревел, потрясая топором над головой. А соратники его дружно обернулись теперь уже в сторону Глеба. Дружно? Ни малейшего дружелюбия в их взглядах и выражениях небритых лиц взбунтовавшийся арестант не заметил.

— Ты! — рявкнул вожак варваров, взмахом простирая в направлении Глеба топор, как гаишник свою полосатую палку, — бросай меч, пока я добрый. Он тебе не принадлежит!

Говорил он на том же языке, что и подданные Империи Света. Правда, с едва уловимым акцентом.

— Бросай, — присоединился к требованию предводителя один из варваров, — не то отправишься… вслед за ними.

Уточнять, за кем, он счел излишним.

— Ни хрена себе! — воскликнул Глеб, немало обескураженный таким проявлением благодарности, — я вообще-то бился… на вашей стороне.

— Я помню, — процедил всадник на черном коне, — и именно поэтому ты еще жив. Ты, имперская козявка… оказавшаяся на моем пути с оружием в руках.