Семеро в море, семеро на земле (гет)

Гудрид любит раковины, Кирстен — гладкие разноцветные камушки. Финна подбирает отполированные обломки дерева, носившегося по волнам, и делает из него себе игрушки. Их даже хвалили богатые господа из города. Знатные, сказали, игрушки, только очень уж чудные — рыбы да гады морские с щупальцами.

Оулавюр и Петур рыбачат на своем баркасе, им сельди подавай побольше, все им хочется показать, какие они работящие да удачливые, не хуже батюшки. А Мунди однажды нашел на берегу золотую монету. Она сияла, как маленькое солнце, а письмена, что покрывали ее сплошь, никто в деревне не смог прочитать. Батюшка ее спрятал. Сказал — когда Мунди вырастет и захочет повидать мир, тогда он ему находку отдаст, чтобы было, на что уехать из Мирдаля.

Удивительно то, что Гудрид всегда попадаются на берегу ее раковины, а Кирстен — ее камушки. У Финны нет недостатка в плавнике для поделок, а братья каждый раз возвращаются с хорошим уловом.

Еще удивительно то, что никто, кроме меня, не видит матушку, что подплывает порой к самому берегу, чтоб на нас полюбоваться. А когда я на нее рукой показываю, говорят, что я все сочиняю. Только я не сочиняю, я даже говорила с матушкой один раз. Она мне сказала, что об эту пору всегда отправляется от подножия Лабрадора, где ее дом, к Оркнейским островам, где живут ее другие, морские дети. А по пути заплывает в нашу бухту. Их тоже семеро, как и нас, и когда-нибудь она меня с ними познакомит.

Нынче ночью случился шторм, и сейчас все еще дует сильный холодный ветер. Я стою лицом к ветру в кухонных дверях и смотрю, как вздымается серая перина моря. Лето пошло на убыль. Это значит, что сегодня или завтра, а может — на следующей неделе, но никак не позже первого снегопада, я снова увижу матушку. Вот и холода настали, — говорю я себе. И спускаюсь по осыпи вниз, туда, где чернеет пляж, мокрый, в кружевных разводах пены.