Танец без касаний (джен)

Месяц Зарам, 388 г. правления Раэхнарра, Исайн'Чоль (423 г. Р.Э.)

Сознание возвращалось медленно. Будто сквозь толщу воды до Талве Фаю доносились голоса, шаги. Вода была везде: обтекала, куда-то несла, он ловил ее губами, наслаждался холодными каплями, падал, тонул в ней и снова всплывал на поверхность. Постепенно звуки вокруг становились более близкими и понятными: он действительно слышал воду, быструю капель, потом чувствовал ее благодатное прикосновение к пылающему лицу и прохладу. Но этого было совершенно недостаточно.

— Пить, — сухие губы разомкнулись, с трудом выталкивая из себя одно короткое слово. Кто-то рядом засуетился: что-то громко звякнуло, как будто железо уронили на каменный пол, послышалось журчание воды. Ему помогли приподняться, и в сгущающихся сумерках Талве Фаю сумел разглядеть лицо своей «сиделки». Совершенно незнакомое ему лицо. Взгляд метнулся по сторонам, выхватывая все новые и новые детали обстановки, которые только усиливали подспудное знание того, что находится он отнюдь не в орденском госпитале. Да и молодой человек, поивший его из железной кружки, совершенно не напоминал Духовную Сестру.

— Где я? — бессмысленный вопрос, ответ на который он уже знал, чувствовал буквально кожей вместе с подсознательным ужасом, накатывающим вопреки молитвам Тану, на которые сейчас просто не было сил. Ни одно человеческое сооружение не строили из гладкого, будто стеклянного, черного камня.

— В Черной Башне. — Глупо было надеяться на любой другой ответ, но Талве Фаю все-таки подсознательно молился о лучшем. Что угодно, кроме того, что он услышал. Паладин со стоном откинулся на жесткую подушку, которой, кажется, являлся его собственный плащ, и зажмурился. Будто от этого детского жеста могло измениться хоть что-нибудь. Проклятая Черная Башня. Что могло быть хуже?

— Кто вы? — пожалуй, наличие рядом человека, решившего о нем позаботиться, пугало чуть ли не больше самого места, где он находился: дейм пленных не брали, да и людей среди них не было. О, еще в детстве, приезжая с отцом в Эшс, Талве Фаю видел тех, кого дейм звали айтари — созидающими, он и сам практически повелся на обманку: все казалось простым и понятным, если закрыть глаза на слишком непривычную внешность. Тогда он поверил, что с ними — с такими — можно договориться. Можно хотя бы торговать и вести дела, а потом…

Воспоминания — будто вспышки под веками. Милая девочка в темно-синей одежде, дочь того торговца, с которым вел дела отец. Спокойная, улыбчивая. С ней интересно говорить и играть, забавно слушать, как она, такая маленькая, рассуждает о совершенно взрослых вещах. Вспышка. Движение. Прислушивающаяся к разговору чайка срывается в полет, Талве вздрагивает, рефлекторно отшатываясь назад, и словно во сне видит плавное, нечеловечески грациозное движение, с которым девичья рука тянется вперед, а потом слышит отчаянный птичий крик и понимает: жесткая хватка сминает и ломает птице крыло, будто оно сделано из бумаги, а не из костей и жил. Несколько мгновений они оба смотрят на птицу, а потом девочка небрежно отбрасывает ее в сторону, через перила высокого балкона. Там внизу камни и пенящиеся морские волны, где у птицы со сломанным крылом шансов просто нет. «Напугала», — в голосе ни сожаления, ни каких-то иных чувств. Талве смотрит на ее руки, которых он касался, принимал из них цветные камешки и ракушки, а видит только смазанный след птичьей крови. Они — другие. Существа, которые не могли быть созданы Таном. Несотворенные.

— Энрах Таю, — чужой голос возвращает из воспоминаний в реальность, — Энрах Таю Далливан, посол Иерархии. А вы?

— Талве Фаю Сиррат, — еще мгновение назад Талве Фаю казалось, что ничего хуже быть просто не может, но реальность охотно продемонстрировала, как глубоко он заблуждался. Впрочем, что-то подсказывало, что он еще не осознал всех прелестей происходящего. — Как я здесь оказался?

— Я… нашел вас. Там, за стеной, — молодой человек нервно переплел пальцы: он, определенно, не ожидал такой реакции на свое заявление, — и принес сюда. Вам нужна была помощь!

— Как ты вообще здесь очутился? — Далливан был молод, слишком молод для того, чтобы оказаться в таком месте, как Империя. К тому же семья Энрах всегда в большей степени занималась торговлей, чем политикой. Но все-таки Фаю очень интересовало, как этот Далливан в столь юном возрасте сумел добиться третьего имени. Даже Иллиав заработал свое позже, хоть и намного раньше самого Талве Фаю.

— Назначили, — Далливан неопределенно пожал плечами, — или вы спрашиваете про Рубеж? Так Император здесь. А послы следуют за двором.

— И-император? — Талве Фаю показалось, что его ударили кузнечным молотом по голове. Причем не один раз так ударили. Императора он видел всего однажды, в том злополучном походе триста девяносто третьего года, и, слава Тану, видел издали, ибо все, кто оказался на десяток шагов ближе, не увидели больше ничего. После той провальной операции Иерархия надолго отвернула свой взгляд от Империи, продолжив расширение своих границ на юг и запад. Талве Фаю не хотел вспоминать, с каким ужасом он уже потом, в четыреста пятом, возвращался под эти стены. Но тогда обошлось: сумасшедший Иллиав отодвинул границу практически к самым Черным Башням, где она оставалась и теперь, если только…

— Сколько я здесь уже нахожусь? Чем закончился штурм? — внезапная мысль придала сил, Талве Фаю практически сел на своей лежанке, но тут же замер, пытаясь справиться с накатившими тошнотой и головокружением.

— Три дня, — Далливан чуть отпрянул, видимо, испугавшись напора, — ну, крепость не взяли. И больше не штурмовали. Не знаю.

— Контратаки не было? — он прикусил губу, лихорадочно соображая: если из-за него граница снова отодвинется уже к крепостям Ордена… Впрочем, тут Талве Фаю тихо и полубезумно рассмеялся: это его должно волновать в последнюю очередь, ибо живым из крепости ему не выйти. Это было так же ясно, как заглядывающий в окна серый рассвет.

— Не было, — Далливан осекся и бросился к своему пациенту, торопливо укладывая ему на лоб холодную тряпицу, — что с вами?

Талве Фаю остановил его движение, перехватил руку и ободряюще сжал запястье: все-таки ему стоило быть хоть немного благодарным, но скверна слишком уж сильно отравляла мозги, нашептывала и заставляла видеть мир в еще более худшем свете, чем он был.

— Благослови лучше, если можешь. И спасибо, — серьезно проговорил он, видя, как мальчишка буквально на глазах теряет свой откровенно потерянный вид и начинает напоминать того, кем он и являлся — посла Святой Иерархии. Хотя в голове у Талве Фаю никак не укладывалось, как такое могло быть.

— Благословенен будь, — Далливан торопливо и как-то смазано коснулся его лба, но благословение паладин все же почувствовал: пусть легчайшее дуновение ветерка, но и оно отодвинуло накатывающую черноту. Он все-таки еще жив и, возможно, все еще можно исправить. — Вы отдыхайте, мы позже поговорим, хорошо?

— Хорошо, — Талве Фаю закрыл глаза, чувствуя, что отдохнуть ему и правда стоит. В сон он провалился совершенно незаметно для себя.

Второй раз Талве Фаю Сиррат проснулся, когда солнце уже миновало зенит и начало клониться к закату, наполняя комнату причудливо танцующими тенями. Смотреть на них без опаски никак не получалось. Далливан сидел за низким столиком у окна и перебирал какие-то листки, некоторые из них валялись на полу, Сиррату показалось, что их вначале смяли, потом расправили, а надорванный край одного из них намекал, что и пытались избавиться окончательно. Но почему-то не сделали этого. Он потянулся, подбирая один из листков, и уставился на подозрительно знакомую витиеватую скоропись. Помотал головой, отгоняя навязчивое видение, зажмурился, снова открыл глаза: скоропись никуда не пропала, дразня издевательскими завитушками и совершенной своей нечитаемостью.

— Чьи это записи? — почему-то он был уверен, что Далливану они не принадлежат. Это было бы слишком большой насмешкой над ним, Талве Фаю.

— Фаах Аю Самместа, прошлого посла, — Далливан обернулся и протянул руку, забирая у него листок. Сиррат без сопротивления позволил забрать его, сверля взглядом стену прямо перед собой.

— А не было ли с ними розовой ленточки¹? — собственный голос показался Талве Фаю еще более странным, чем вопрос. Впрочем, все странности сейчас можно было списать на горячечный бред. Но все-таки он должен был знать…

— Была, — Далливан вспыхнул и отвернулся, — вот за что он так надо мной издевается, а?

— Ага, — Талве Фаю откинулся обратно на лежанку, ощущая, как долгое время мучившая его загадка наконец-то нашла свое решение. Вот только он никогда не думал, каким идиотом будет себя при этом ощущать. В голове сразу всплыла и проверка, которая в свете открывшихся событий выглядела настоящим фарсом, и эти проклятые письма с розовыми ленточками, отправителя которых они с Элве Шию безуспешно вычисляли столько лет.

— Да не издевается. Он всем так пишет. Или над всеми издевается. — Сиррат невесело улыбнулся. А они-то все гадали, как Иллиав тогда выкрутился. Но если за ним стояла семья Фаах — все мгновенно становилось на свои места. Слишком многое становилось на свои места. По-хорошему, от этого должно было стать легче — ведь так просто объяснить все протекцией одной из влиятельнейших семей Иерархии, вот только никак не получалось.

— Успокоили, — Далливан явно повеселел и расправил очередной смятый листок, — а откуда вы знаете?

— Видел, — Талве Фаю ответил достаточно резко, чтобы продемонстрировать, что эту тему он развивать больше не хочет. Им имело смысл поговорить совсем об ином. — Как вы это провернули, Далливан? Почему я еще жив? Дейм не берут пленных. Никогда.

— Ну, — посол замялся, а потом произнес, глядя куда-то в сторону, — я сказал, что вы — человек Иерархии. Поэтому, я, как ее представитель, буду решать вашу судьбу.

— Дтсанг, — с чувством ответил Талве Фаю, обретая святую уверенность в том, что реальность решила его все-таки добить, преподнося раз за разом все более худшие новости.

— Ну, а что еще я должен был делать? Не бросить же вас с этими… тварями, — Далливан скрестил руки на груди, будто защищаясь.

— Лучше бы бросил.

— Почему?

— Потому что ты — посол. Ты должен беречь интересы Иерархии, а не подставлять их. Мне, знаешь ли, совершенно не хочется быть причиной очередного Зимнего набега или чего-то вроде.

— Почему? — Далливан непонимающе развел руками, — я не понимаю, правда. Как это связано?

— Мы действуем на свой страх и риск, — Талве Фаю криво улыбнулся, про себя поражаясь тому, как такое наивное существо могло оказаться в Империи, — мы — своевольные безумцы, которые Иерархии не подчиняются. Нельзя позволить разразиться новой большой войне, мы не готовы к ней. Но пока Орден действует самостоятельно, Иерархия не несет ответственности за наши действия. Я — командующий этой операцией, и, признав меня человеком Иерархии, ты признал ее ответственность за мои действия. Дейм могут воспользоваться этим, чтобы разорвать мирный договор.

— Они могли бы сделать это в любой момент. Это же не первый поход, — Далливан все еще не понимал. Талве Фаю ясно видел это в его глазах. Чувствовал возвращающимися силами и благословением.

— Не могли. Дейм никогда не нарушают клятв, а формулировка соблюдалась точно — наши действия не были действиями Иерархии. А теперь…

— И что делать? — Наверное, Талве Фаю мог бы пожалеть мальчишку, оказавшегося слишком человечным для этого дикого места. Но сейчас он жалел о том, что послом Иерархии этой злополучной весной не остался Фаах Аю Саммест — вот уж кто в излишнем милосердии никогда замечен не был.

— Не знаю, пока не знаю.

* * *

Закат, бросавший на стеклянно-черные стены багровые блики, отгорел. Далливан зажег пару свечей, наполняя комнату неверными танцующими тенями. С некоторых пор он опасался смотреть на тени слишком уж пристально: ему начинало казаться, что те живут собственной жизнью, двигаясь совершенно обособленно от предметов и людей. Думать о том, что это может означать, ему решительно не хотелось. Посол поправил фибулу со знаком десятилучевого солнца и взглянул на спящего паладина. Сиррат выглядел плохо: болезненно-бледное лицо покрывала испарина, светло-каштановые волосы прилипли ко лбу, а под глазами залегли глубокие тени. Далливан думал, что будь они где угодно, но за пределами Черной Башни, дела обстояли бы намного лучше — здесь, кроме ран, свое влияние оказывала и скверна. Он сам ее практически не ощущал, будучи защищен своим благословением, а вот Талве Фаю приходилось терпеть ее во всей мощи. Благословений Далливана хватало на очень недолгое время, да и особой силы в них не было.

Посол вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Ему было о чем подумать: ситуация оказалась совсем не такой радужной, как показалось сначала. Пусть он и нашел нужные слова, но их оказалось совершенно недостаточно. Он искал ответы в записках Самместа, но находил лишь подтверждения мрачным словам Сиррата, что абсолютно не добавляло оптимизма. И, если Далливан еще хоть что-то в чем-то понимал, ему нужно было как можно скорее отыскать способ переправить паладина подальше отсюда, туда, где ему смогут оказать помощь и где не будет висеть над ним угроза немедленной смерти. Что будет с ним самим, да и как он все это сможет провернуть, Энрах Таю даже думать не хотел. Он лишь надеялся, что немного времени у него есть.

— В чем смысл бездействия? — голос настиг Далливана прямо посреди пустого коридора. Он торопливо обернулся, но никого не увидел. Правда, это совершенно не значило, что в коридоре никого не было, поэтому Далливан замер на месте, внимательно всматриваясь в тени и ожидая, что из-за облаков выглянет первая из трех лун и даст его глазам чуть больше света.

— Сэйэ? — окликнули его еще раз, и Далливан наконец-то увидел того, кто к нему обращался. Он казался частью лунного света и неверных теней. Посол уже однажды испытал это на редкость неприятное чувство, когда как ни стараешься, но не можешь прямо посмотреть на собеседника: взгляд постоянно соскальзывает, словно соринка под веки попала. «Вельде чрезвычайно сложно заметить, но не замечать — смертельно опасно», — всплыли в голове строчки записок Самместа, посвященные отдельным кланам. Далливан уже видел манш'рин Вельде, но сейчас ему довелось встретиться с еще одним представителем этого семейства — даэ Рихшиз, Голос Императора, никогда и ни с кем не говорил по собственной воле. И это Далливана совершенно не обнадеживало.

— Бездействие? — переспросил он, чтобы потянуть время, одновременно продолжая движение вперед. Дейм не любили неподвижность, поэтому разговоры на ходу были обычным делом. Скорее уж редкостью являлось обратное.

— Означает ли оно, что Иерархия подтверждает нарушение договора? — голос звучал уже совершенно с другой стороны, но Далливан старался не обращать на это внимание, глядя точно перед собой. Будет судорожно оглядываться по сторонам — покажет страх, а уследить за дейм в коридоре, полном теней, все равно невозможно. Да и какой в этом смысл? Захочет убить — убьет. Веселья эти мысли определенно не добавляли, но и они не были настолько гнетущими, как тема беседы.

— Иерархия чтит договор, — Далливан постарался придать своему голосу всю уверенность, что сумел отыскать.

— Значит, у вас есть другой ответ.

В коридоре стало отчетливо холоднее, Далливан изо всех сил старался не ежиться, а сосредоточиться на том, что ему нужно сказать. Он думал об этом: думал о вопросе, который непременно будет задан, и думал о том, как же на него ответит. Вот только не был уверен, что своим ответом не затянет петлю на своей шее еще туже, впрочем, другого выхода он не видел.

— Иерархия выясняет, как ее человек оказался там, где его быть не должно, — Талве Фаю подсказал ему другой ответ: отказаться от него, но это означало бы немедленный смертный приговор, а поступить так Далливан не мог.

— Выяснение не затянется, — не вопрос, но утверждение, — вы можете рассчитывать на помощь Империи. Мы не используем ваши… методы, но найдем необходимое, если пожелаете.

Ощущение холода и когтей, сжимающихся вокруг сердца, пропало. Далливан едва слышно выдохнул и провел рукой по лицу, стирая бисеринки пота со лба. Несмотря на это, его колотила дрожь: от самого разговора, но в большей степени от того, что могло за ним последовать. Ему нужно как можно скорее отыскать способ. Времени не оставалось совсем.

Письмо в Иерархию Далливан отослал еще в первый день, в глубине души надеясь, что ему помогут, подскажут выход там, где он видит только стену. Но время шло, а ответа все не было и не было, и это снова возвращало его к тому, что решение необходимо принимать самому.

— Вы задумчивы сегодня, Далливан. — Талве Фаю выглядел несколько лучше. Благословенные всегда были выносливее тех, над кем рука Тана не простиралась настолько сильно, и сейчас ему уже не требовалась помощь Далливана, чтобы сдерживать скверну. Если бы удалось как-то вывести его из крепости.

— Разве? — он попытался улыбнуться, но сам чувствовал, что вышло из рук вон плохо, как, впрочем, и все остальное, что он делал в последнее время. Энрах Таю знал, что и сам выглядит чуть ли не хуже, чем раненый Сиррат — во всяком случае, в том осунувшемся и каком-то посеревшем человеке, что отражался в зеркале, он себя решительно не признавал.

— Вы ищете ответы, которых не существует. Пора бы уже принять это и думать, как быть дальше. Живым я отсюда не уйду, поэтому стоит подумать о том, как обернуть мою смерть на благо Иерархии.

— Нет, — разговор этот был не первым и, как чувствовал Далливан, далеко не последним, но ответ его не менялся. — У меня возникла неплохая мысль: вы вполне способны перенести путешествие, так почему бы не попробовать переправить вас в Иерархию под предлогом того, что решать вашу судьбу должны Иерархи?

— Поздно, Далливан. Вы уже сказали, что решение примете вы. Дейм этого не забыли и очень скоро напомнят.

— Мы ждали достаточно. — Даэ Рихшиз не стучался, он просто появился в комнате, отведенной Далливану, когда тени от оконных витражей удлинились настолько, что коснулись противоположной стены. Посол видел, как мгновенно вскинулся и напрягся Талве Фаю, а рука его метнулась к бедру, но наткнувшись на пустоту, как-то бессильно опустилась обратно на покрывало.

— Вы выяснили все, что собирались? — Рихшиз стоял вполоборота к нему, но Далливана не оставляло ощущение, что тот прекрасно видит даже то, что происходит у него за спиной.

— Я… мне… — Далливан чувствовал, как все заготовленные слова куда-то исчезают у него из головы. Он оказался совершенно не готов к этому визиту.

— Голосу Иерархии известны ответы. — Энрах Таю дернулся, когда небольшую комнату неожиданно наполнил глубокий и сильный голос. Он смотрел на Сиррата, но, казалось, видел его в первый раз: видел паладина, руку Тана, и он в жизни не сказал бы, что этот человек сейчас ранен, безоружен и с трудом способен стоять.

— И какие же ответы он получил? — Рихшиз даже развернулся к говорившему. Далливану показалось, что тени вокруг напряглись, словно готовые к прыжку кошки. Он практически чувствовал злое, холодное предвкушение хищника, точно знающего, что добыча от него не ускользнет.

— Я действовал по собственной инициативе и вопреки интересам Иерархии, желая своими действиями поспособствовать разрыву договора. Я обманом взял знаки, на которые не имел права, и ввел тем в заблуждение Голос Иерархии, надеясь на его защиту и слово. Но Тан явил истину.

Сиррат говорил, глядя прямо в глаза дейм, и Далливан отчего-то был уверен, что взгляд у него не соскальзывает. Слова набатом отдавались у него в ушах, и больше всего на свете в эту секунду Далливану хотелось их не слышать. Закрыть глаза и заткнуть уши, проснуться, потому что это никак не могло быть реальностью, только дурным сном. Хотелось заговорить, закричать, что это все ложь, что все совсем не так, но он не мог выдавить из себя ни звука.

— Это так? — Рихшиз повернулся к нему, но Далливан словно смотрел сквозь него. На лице Талве Фаю застыла требовательная решимость, и посол отчетливо ощутил: если он сейчас не согласится, не подтвердит этих слов, то Сиррат найдет другой способ сделать это утверждение истиной.

— Да, — Далливану показалось, что он стоял у самой кромки обрыва, а теперь камни сыплются у него из-под ног, и он сам падает куда-то вниз. Но дно было еще слишком далеко.

— Значит, этот человек — изменник? — Рихшиз смотрел пристально, чуть подавшись вперед, и Далливану показалось, что тот чувствует каждую его мысль и эмоцию, каждый панический порыв души и наслаждается ими. Так кошка наслаждается метаниями птицы в клетке, протягивая к ней лапу сквозь прутья и делая вид, что не может поймать, пока пернатая безуспешно мечется в поисках спасения, но натыкается лишь на стальные решетки.

— Да, — бездна словно стала на шаг ближе. Далливан рванул ворот камзола, чувствуя, что дышать ему совершенно нечем. Воздух словно застрял в горле, никак не желая пройти дальше и наполнить легкие, в голове все туманилось, а комната стремительно вращалась перед глазами.

— Кажется, в этой части законы наших стран совпадают. Вы приведете приговор в исполнение?

Рихшиз говорил, но слова его не достигали Далливана. Все будто происходило не с ним и не по-настоящему, потому что в реальности ничего такого быть просто не могло. Смысл слов все ускользал от посла: кажется, его просили назначить какое-то время, но для чего?

— Полдень, зенит славы Тана, — практически бездумно повторил он за кем-то.

— Хорошо, — последнее слово не было словом как таковым, он ощутил его плавным скольжением клинков по коже, холодным торжеством тени, а потом все исчезло. Совершенно разбитый и обессилевший, Далливан сполз по стене на пол, совершенно не представляя, когда успел дойти до нее аж от середины комнаты. Его бил озноб, пальцы не слушались, и вообще все тело казалось совершенно чужим.

— Зачем? Зачем, Сиррат? — как-то потерянно протянул он, запуская пальцы в волосы и с силой дергая за них, желая болью хоть как-то прояснить свое сознание.

— Исход один. Чем дольше мы его откладываем — тем тяжелее принять решение, — паладин снова улегся на свою жесткую лежанку. Далливан заметил, что того тоже трясет.

— Я не смогу, — Таю покачал головой, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота вперемешку с рыданиями, — не смогу, не смогу, — он затряс головой, впился ногтями в щеки, но истерика все равно накрыла его, вырываясь на волю глухим звериным воем.

Словно в насмешку, день выдался на удивление ярким и погожим. И пусть Далливан и до того не часто видел здесь пасмурные дни — по правде сказать, не видел ни одного — но сегодня все казалось неправильным. Будто весь мир сосредоточился на том, чтобы сделать все как можно хуже для него.

Талве Фаю Сиррат пружинисто шел впереди него с таким видом, будто собирался на прогулку. Но Далливан видел — с самого утра приметил и бессонные тени под глазами, и обозначившиеся морщинки вокруг глаз. Он отнюдь не был так спокоен, как хотел показать, но превосходно держал лицо, показывая, как и послу стоило себя вести. Вот только у Далливана так решительно не получилось, да он и не стремился подражать, как-то потерянно озираясь по сторонам и все подсознательно надеясь, что происходящее — фарс, чья-то затянувшаяся дурная шутка, которая вот-вот закончится, потому что не может, чтобы такое происходило на самом деле. Но фарс не заканчивался, никто не смеялся из зрительного зала, а они, как актеры третьесортной пьески, поднимались на помост с совершенно неподходящими для грядущего представления лицами.

— У вас хоть оружие есть? — Сиррат начал утренний диалог именно с этого вопроса, заставив Далливана вздрогнуть и запутаться в пуговицах застегиваемой рубашки.

— Есть, — он вспомнил, будто во сне, как Саммест ругался на него перед таким далеким балом и насильно заставил прицепить к поясу бесполезный, как ему тогда казалось, кинжал. Впрочем, он и сейчас находил его на диво бесполезным.

— Показывайте.

Порывшись в сумке, Далливан протянул Талве Фаю кинжал в простых серых ножнах. Тот как-то странно хмыкнул, рассматривая их, а потом обнажил широкий, чуть изогнутый обоюдоострый клинок, чем-то напоминающий коготь огромного хищника.

— Откуда он у вас?

— Посол Саммест оставил.

— А, Островной поход. У вас тут знатный трофей, Далливан. Прекрасная вещь, а лезвие острее вы найдете разве что у несотворенных.

Сейчас кинжал непривычно и неприятно оттягивал пояс, а Далливан отстраненно размышлял о том, как бы половчее от него избавиться. Ведь если не будет оружия, ничего же не состоится? Или отдать Сиррату, вдруг они смогут пробиться к воротам, или… Куча глупых, совершенно невозможных вариантов и исходов теснились в его голове, отвращая разум от главного. От того, чему суждено стать истиной. Как во сне они стояли на помосте друг напротив друга. Стояли и не двигались с места, а солнце ярко, безжалостно светило с небес, слепя глаза, и сквозь его лучи казалось, что все это сон, все — не на самом деле.

— Тан смотрит на нас. Обнажайте оружие, Далливан, — Талве Фаю только казался спокойным. Далливан со всей отчетливостью различал сейчас подрагивающие руки, лицо, которое то и дело искажала судорога и нервный жест, которым тот одергивал камзол. Смотрел и не чувствовал в себе сил пошевелиться.

— Все уже решено. Медля сейчас, вы погубите не только меня, но и себя. Вы погубите Иерархию! Многие и многие жизни, которые закончатся очень быстро. Не хотите думать о себе — подумайте о них. Вашем отце, вашей матери, в конце концов! Уверен, они хотят видеть вас живым.

Далливан не двигался. Все его тело будто налилось свинцовой тяжестью, которой он в душе был благодарен. Ничего не нужно было делать.

— Далливан! — Ему показалось, что голос Талве Фаю приблизился. А нет, это он действительно сделал шаг к нему, впился взглядом. Посол не слышал слов, только ощущал как кровь все сильнее стучит в висках, бьет назойливыми барабанами, заглушая любой иной шум, но отчего-то делает яснее голос Сиррата, который будто вплелся в ее шум, неся с собой тяжелую, густую решимость, в самой глубине которой таился страх. Страх, что делался все сильнее, наполнял каждую клетку его тела, от него нужно было спастись. Сбежать, защититься. У него же было оружие? Как в забытье Далливан обнажил кинжал, выставил его перед собой, будто защищаясь от неведомой угрозы.

— Хорошо.— Бой барабанов оборвался. Солнце светило так ярко, что весь мир казался залитым его светом. Талве Фаю Сиррат улыбнулся и сделал шаг вперед. Далливан отчаянно дернулся, стремясь убрать кинжал в сторону, отклонить удар, но паладин неуловимо быстрым движением перехватил его запястье, не давая даже шевельнуться. Пальцы Далливана задрожали, когда он почувствовал вначале сопротивление, а потом по руке побежало что-то невероятно горячее. Лицо Талве Фаю было совсем близко, все такое же бледное и сосредоточенное, но теперь искаженное болью.

— Ваше милосердие лишило меня последнего, что у меня оставалось — чести, — тихий голос прерывался странными булькающими хрипами, — но спасибо вам, Далливан. Мне было радостно встретить человека там, где не осталось ничего человеческого. Благословенны будьте.

Мир отдалился. Он вращался, летел куда-то, но для Далливана он сузился до тихого голоса и стучащей в висках крови. До ощущения постепенно слабеющей хватки на своем запястье, до вначале навалившегося, а потом начавшего оседать на помост тела. Пальцы Далливана разжались, соскользнули с влажной рукоятки клинка-когтя. Он услышал тихий стук, с которым тело Талве Фаю рухнуло на помост. Над миром, будто смеясь над ним, все так же ярко пылало солнце.

* * *

Остаток Западного путешествия Далливан не запомнил. Часы, ночи, дни — все слилось в единое зыбкое серое марево, которое будто окутывало его, защищая и оберегая изможденный разум. Мир стал более ясным, лишь когда на горизонте показались высокие шпили столицы.

Путешествие закончилось там же, где оно и началось — на широкой площади перед императорским дворцом. Далливан отдал поводья ящера подбежавшему конюху, а потом бездумно пошел прочь. Он сам не знал, куда и зачем идет, но ноги будто сами принесли его к лесу стеклянных колонн городского парка.

— Я вижу, ваше путешествие прошло успешно. — Каммэ, как и всегда, появился из ниоткуда и пошел рядом.

— Удачно? — Далливан не узнал собственный бесцветный голос, но поразился прозвучавшей в нем ядовитой иронии.

— О да, несомненно удачно. Вы остались живы, — Каммэ словно ничего не заметил, только его змеиная усмешка приобрела оттенок странного понимания.

— Я — да. Но разве это имеет значение?

— Еще как имеет. Ваша смерть, несомненно, явилась бы прискорбным событием, — Каммэ говорил с совершенно правильными интонациями, но Далливану они казались насквозь фальшивыми. — Вы подумали над моим предложением?

— Что?

— Мое предложение. Наш разговор перед отъездом. Помните? — Каммэ укоризненно посмотрел на него. — Далливан, вы не должны забывать кто вы и где вы. Иерархия ждет. Неужели все было зря? Вы сделаете бессмысленным то, что сделали для вас?

Далливан вспоминал. Слова Каммэ едва доходили до него, но будили какие-то смутные отклики. Он вспоминал разговор, собственные слова, но все это было бесконечно далеко от него. Будто все, что было им, осталось на деревянном помосте под ослепительными лучами солнца. Широко распахнутые серые глаза смотрели на солнце. Не щурясь, без боязни ослепнуть. Зрачок расширился, закрывая всю радужку, будто стремясь впитать каждую крупицу солнечного света. Далливан так и не решился их закрыть.

— Я помню, я все помню, Каммэ, — тихо и устало ответил он, — что вы от меня хотите?

— От вас? Я ничего не хочу, сэйэ, — Каммэ покачал головой, — что хотите вы? Вы — голос Иерархии и ее воля здесь. Решать только вам.

— Как видите, решения я принимаю не очень хорошие. — Далливан на мгновение прикрыл глаза. Он представил, как сейчас вернется в посольство, как потянутся бесконечно долгие дни, полные всякой глупости вроде очередных жалоб торговцев. Представил, как будет метаться в четырех стенах, сходя с ума от осознания и собственных мыслей, собственного бессилия и невозможности изменить что-либо.

— А знаете, Каммэ, я согласен. — Глядя в чуть расширившиеся глаза резидента, Далливан и сам не мог понять, кто из них двоих больше удивлен ответом.

После разговора с Каммэ Далливан чувствовал опустошенность, хотя казалось, наоборот, должно было прийти облегчение: ведь он сделал хоть что-то! Ну или собирался сделать.

В посольстве царил полумрак: слуга, видимо, спал, а без него свет зажечь было некому. Далливан бездумно пошел в сторону кабинета, машинально надел перчатки, забирая письма с серебряного подноса, и вскрыл первое из них, опечатанное десятилучевым солнцем. Сухой казенный текст на гербовой бумаге не сразу дошел до его сознания. А когда дошел, Далливан искренне пожалел, что еще в состоянии мыслить и чувствовать, что пустота внутри не оказалась такой уж огромной, как ему представлялось, потому что иначе она сейчас не разрослась бы, грозя поглотить все его существо. Еще не веря до конца, он раз за разом перечитывал смертный приговор для изменника и еретика Талве Фаю Сиррата, лишенного всех имен и благословения Тана за измену и преступления против государства и веры.

«Ваше милосердие лишило меня последнего, что у меня оставалось — чести, — тихий усталый голос ворвался в сознание, — но спасибо вам, Далливан. Мне было радостно встретить человека там, где не осталось ничего человеческого».

Далливан смотрел на письмо, строчки расплывались перед глазами, и он никак не мог понять: кого в эти секунды он ненавидит сильнее — Иерархию или Империю?

-Конец первой части-

Примечания:

[1] — чуть больше о розовых лентах здесь https://ficbook.net/readfic/6227225/16197245

Небольшой драббл к главе

https://ficbook.net/readfic/6227225/17304636