Осколки (гет)

Малефисента шла по знакомым уже коридорам замка. Она никогда не любила это место, даже когда здесь воцарилась Аврора, но все равно не думала, что ее вновь будут считать в этих стенах врагом. Теперь же даже самые веселые служанки, сдружившиеся с волшебным народом, провожали фею и ее спутников ненавидящими взглядами. Не будь с ними королевы Дорики, обитатели замка накинулись бы на них, как стая собак.

Впрочем, они и так пытались это сделать — молодой дворянин из свиты правителя какого-то захолустного королевства, названия которого Малефисента даже не запомнила, при их появлении выхватил меч и собирался уже броситься в атаку, но легкий жест Дорики заставил его сжаться в ужасе. Он, казалось, готов был провалиться сквозь землю от осознания, что только что чуть не пошел против воли своей королевы.

Радовало хотя бы то, что Аврору все эти безумцы не узнают.

Королева, вопреки ожиданиям, повела их в обход главного зала к той части дворца, которую фея не посещала — человеческие религии ее мало интересовали, да и Аврора, росшая с тремя пикси, нечасто захаживала в королевскую молельню. По правде сказать, фея сомневалась, что и Стефан здесь хоть раз бывал.

У самых дверей королевской молельни Дорика остановилась, пропуская вперед рыцаря, следовавшего за ними от самой кареты и несшего небольшой ларец. Малефисента невольно отшатнулась, когда рыцарь прошел мимо — такой тревогой пахнуло от его поклажи. Она узнала это чувство — то самое, что так пугало ее в Дорике, но в сотни раз сильнее. Рейфус был прав — источник силы правительницы Ракара вовне.

Королева дождалась, пока рыцарь — уже без ларца — выйдет из покоев, и приказала:

— Дальше пойду только я и ведьма. Ждите нас здесь.

Рыцарям и в голову не пришло перечить желанию госпожи оставаться наедине с врагом. А вот Филипп и Аврора, похоже, не намерены были впускать фею внутрь без охраны. Однако сама Малефисента остановила их — чем дальше воспитанница будет от таинственного ларца и его содержимого, тем лучше.

— Ждите меня здесь, — кинула она спутникам, и обратилась уже к Дорике. — Надеюсь, ваши люди помнят ваше обещание и не намерены его нарушать.

— Они смогут уйти, целыми и невредимыми, — повторила Дорика с ледяным спокойствием.

И вновь ни слова о самой фее. Малефисента усмехнулась и последовала за королевой Ракара.

Молельня оказалась совсем маленькой комнаткой без окон, на противоположной от входа стене возвышался небольшой алтарь. Предположение о том, что Стефан сюда не заходил, окрепло еще сильнее, когда Малефисента увидела, в каком плачевном состоянии находится комната — деревянные детали почти сгнили, хотя некоторые из них недавно были заменены новыми, из совсем свежего дерева. В новых досках еще сочились отголоски жизни, и фея подумала, что могла бы пробудить ее. А что, было бы забавно.

Повинуясь ребяческому порыву, она направила свою силу в дерево, велев тому расти. Интересно было бы взглянуть на лица слуг, когда те увидят, что скамья пустила корни в каменный пол.

Однако скамья этого не сделала. Магия Малефисенты просто растворилась, едва сорвавшись с пальцев, была поглощена мощью содержимого ларца. Сам ларец стоял на алтаре. Малефисента мало знала о человеческой религии, но он казался там чем-то чужеродным.

Малефисента никогда не выказывала страх — это было ниже ее достоинства, — но испытывала она его не так уж редко. Страх за себя, за Болото, за Аврору… Сейчас все эти страхи смешались воедино, ведь если содержимое ларца оказалось сильнее ее магии, какой шанс у остального волшебного народа? Дорика не дрогнула, давая обещание отпустить спутников феи, только делая это, она отлично понимала, что все они и так в ее власти.

Однако внешне Малефисента и сейчас никак не проявила страха, лишь сухо улыбнулась и поинтересовалась:

— Итак, вы искали меня, чтобы поговорить, да еще и без свидетелей. О чем же?

— Удивительно, какие формы принимает порой зло и добро. Мои размышления привели меня к выводам, которые мои подданные могут не одобрить. Люди, порой, мыслят слишком узко.

— Люди? Звучит так, будто себя вы к их числу не относите.

— Я рождена в человеческом теле, но истинная моя природа тела не имеет. Я была призвана спасать, как вам подобные — искушать.

Малефисента прищурилась. В человеческих мировоззрениях она понимала мало, но ее слишком часто звали нечистой силой, да и место, выбранное Дорикой для разговора, невольно помогало прочесть контекст. Да, люди привыкли видеть в ее рогах нечто дьявольское, и фея волей-неволей узнавала что-то из их бессвязного бормотания.

— Я фея, человеческие предрассудки ничего для меня не значат, — гордо вскинула голову Малефисента.

— Как предсказуемо. Темные силы всегда отрицают свет.

— Я ничего не отрицаю. Просто мы иначе видим жизнь. И вы мыслите немногим шире своих подданных.

— Напротив, — возразила Дорика. — Все они видели в тебе лишь зло…

— Что забавно, с учетом того, что они повторяют ваши слова.

— …но в тебе есть и частица небес. Многие сказали бы, что это лишь маскировка, но я взглянула на историю королевства, и увидела, что истинное зло проснулось после того, как король Стефан принес в дар своему предшественнику крылья лесной ведьмы.

Малефисента замерла. Неужели это воплощение жестокости смогла понять то, что так долго ускользало от умов целого королевства? Может, рано она поставила на Дорике клеймо? И неужели только человек подобной жестокости может понять ее боль?

— Крылья олицетворяли свет, что был в тебе, и уравновешивали внутреннюю тьму. Когда ты лишилась их, тьма взяла верх.

Слова королевы разом развеяли минутную приязнь, возникшую было у феи. Она говорила о крыльях без всяких эмоций, как о вещи. Казалось, она не видит душ, лишь составляющие элементы, и каждый в разуме королевы существовал самостоятельно. Как ребенок. Нет, дети, несмотря на упрямство и надоедливость, были чистыми, светлыми; Дорика напоминала скорее машину, которую фея видела как-то на человеческой ярмарке. Человек крутил рукоять, и из чрева коробки доносилась музыка, но была она механической, мертвой. Аврора тем не менее пришла в восторг и уговорила музыканта рассказать, как подобное чудо возможно. Малефисента тоже заглянула в царство винтиков и молоточков, названное музыкантом шарманкой. Именно шарманку и напоминала ей Дорика — все ее убеждения были как записанная на музыкальный валик мелодия, и она просто неспособна была взглянуть на все иными глазами, не представляла, что бывают другие мелодии, и — о ужас! — даже другие инструменты.

Но душа любого живого существа куда сложнее сочетания шестеренок. Да, обретя крылья, она вернула давно утраченное чувство целостности, однако истинный покой она обрела еще раньше, когда благодаря Авроре вновь поверила в человеческую доброту. Но разве объяснить все это женщине, привыкшей делить все на элементы и не заглядывать глубже поверхности, на которой видно лишь ее собственное отражение…

— Можно было ожидать, — продолжала тем временем Дорика, — что возвращение крыльев должно вернуть и равновесие в твою душу, но немногие из тех, кем завладела тьма, нашли путь назад. Мне жаль.

Малефисента усмехнулась.

— И что же заставляет вас думать, что я не нашла своего равновесия?

Дорика вопросу явно удивилась, но ответила:

— Ты пошла против меня.

Малефисента уже открыто рассмеялась. Каким же самомнением нужно обладать, чтобы считать, что отказ склониться перед тобой приравнивает отказавшего к последователям темных сил?!

Дорика смотрела на фею, и лицо ее выражало сострадание, только в глазах по-прежнему не читалось ни единой эмоции.

— Мне действительно жаль. И в память о свете, который некогда олицетворяли эти крылья, я хочу сделать тебе подарок. Наказание за поклонение тьме одно, но исполнено оно может быть по-разному. То, что я выбрала для тебя, не несет ни боли, ни унижения, а твоя красота и крылья сохранятся навсегда. Хотя будет справедливо, если на сей раз тебе отпилят рога — я бы не хотела видеть метку дьявола в своем дворце. Я прикажу, чтобы это делали очень осторожно.

— Очень великодушно, но рога дороги мне не меньше крыльев, — отозвалась Малефисента. Она стояла неподвижно, неотрывно наблюдая за Дорикой. Какую бы та ни придумала казнь, фея надеялась, что жажда продемонстрировать подданным свой триумф возьмет верх, и казнь эта будет публичной, а не в маленькой молельне, где никто не сможет ее оценить. Если так, у Малефисента есть еще шанс — даже без магии у нее оставались так восхваляемые Дорикой крылья, а они сами по себе уже грозное оружие. Один старый король уже успел оценить их силу на собственной шкуре.

Крылья рефлекторно дернулись, что не ускользнуло от взора королевы Ракара.

— Прошу, не надо взлетать, это не изменит твоей участи, но потерять вас навсегда будет прискорбно.

С этими словами Дорика открыла ларец.

* * *

— Когда-то жили бок о бок королевство людей и заколдованный лес на склоне горы. Лес этот населяли самые удивительные создания, но были среди них и феи, подобные людям во всем, кроме крыльев, рассекавших горное небо. Люди не доверяли волшебному народу и боялись его, но были смельчаки, решавшиеся вступить в лес. Среди таких был и сын лесника, поспоривший со своими друзьями из деревушки, что во что бы то ни стало поймает настоящую фею.

— И поймал? — с сарказмом поинтересовался Диаваль.

Он представил себе мальчишку, ловящего Малефисенту, и решил, что участи его не завидует. Даже кто-то из фей-малюток на месте госпожи, и то представлялся с трудом — волшебный народ либо мог себя защитить, либо прятался так, что ни одному человеку не найти.

— О, поймал, — ответила старуха ему в тон. — Правда, это была еще совсем девочка, и мальчик пожалел ее и отпустил. Предпочел выступить посмешищем перед друзьями. Ты ведь никогда не был человеческим ребенком, ворон? Они бывают очень жестоки к тем, кто проявил слабость. Мальчик стал частым гостем в лесу, и теперь уже маленькая фея сама выходила к нему. Так они стали друзьями, а много позже полюбили друг друга.

— А потом мальчик вырос и предал ее, — тихо проговорил Диаваль. Детали могли отличаться, но сама история была до боли знакома.

— Нет, ворон, это другая сказка.

— С хорошим концом?

Старуха не ответила.

— Ни люди, ни жители волшебного леса не признавали этого союза, но они обменялись клятвами под сенью древних дубов и зажили, как муж и жена. Их дом стоял на границе мира человеческого и волшебного, чтобы каждый мог быть частью и того, и другого. Но люди боялись столь странного брака, считали его мерзким. Первое время они принимали сына лесника в своих деревнях — он был искусным резчиком, и любовь к его творениям пересиливала ненависть к его выбору. Но когда в человеческих селениях прознали, что от союза феи и смертного мужчины появилось на свет дитя, они испугались. Все громче были возгласы тех, кто призывал уничтожить предателя рода человеческого и его выродка, вместе с тварью, что была тому выродку матерью. Все больше людей к этим возгласам прислушивалось. И однажды ночью они пришли. Сын лесника велел жене спасать ребенка, и сам выступил против обозленных сородичей. Когда те поняли, что фея уже взмыла в воздух и для них недоступна, они обезумели. Ночь жена его провела под укрытием родного леса, а наутро вернулась на пепелище дома, и нашла там труп мужа — порубленный топорами, вспоротый вилами, почти неузнаваемый.

Старуха замолкла, Диаваль тоже сидел, уткнувшись взглядом в каменный пол. Он чувствовал странную вину перед феей из истории старухи, за то, что назвал ее любимого предателем, да и за тот дурацкий вопрос про счастливый конец тоже. Впрочем, ворон почему-то был уверен, что это еще далеко не конец.

— Так что же стало с ребенком? — решился он спросить, когда молчание затянулось.

— С ребенком? О, она была прекрасна и очень похожа на человека, но в некоторых чертах ее проступало что-то чуждое людям, свойственное лишь фейри. Мать не хотела, чтобы за ее дочерью всю жизнь следовала по пятам людская ненависть, и решилась на безумие.

На вершинах гор, в замке короля, правившего страной людей, хранилось особенное сокровище — зачарованный кристалл. Говорили, что когда-то его подарил особенно властному правителю злой дух, что жил где-то под северными горами. Кристалл обладал огромной силой, много большей, чем любая известная магия, и мог исполнить любое желание своего хозяина. Но за желания эти приходилось платить — он забирал взамен частичку души. Чем больше желал человек, тем бездушнее он становился — не оставалось ни любви, ни ненависти. Король был очень набожен, и считал кристалл порождением дьявола, так что строго охранял его, не позволяя никому и никогда прикасаться к страшному сокровищу или даже подходить близко.

Однако порой бесчувствие лучше боли, пронзающий сердце. Фее нечего было терять — горечь потери была слишком велика, и она жаждала освободиться от нее, а если тем самым она сможет помочь дочери, то тем лучше. Она пробралась в королевскую сокровищницу и попросила у кристалла то, чего не могла дать сама: она пожелала, чтобы люди — все люди — любили ее дочь, чтобы она ни в чем не нуждалась, чтобы познала, что такое признание. Чтобы в ней не узнавали отпрыска феи. Когда пришедшие на смену караульные нашли своих предшественников без сознания, сам король возглавил облаву и поймал фею, но желание ее уже исполнилось — ни у кого не поднялась рука на ее ребенка. Мать судили и вынесли приговор, но дитя король полюбил с первого взгляда, и растил как собственную дочь. Однако кристалл оказался коварен — он исполнил желание феи, но вовсе не заглушил ее боль. А вот дочь ее росла холодной и бездушной, но все слишком любили ее, чтобы замечать подобное. Любовь слепа. Король был набожен, и день ото дня повторял, что его драгоценная дочь — истинный ангел, и однажды она сама поверила в это…

Диаваль молчал. Как все оказалось просто, и вместе с тем сложно. Если сила Дорики была даром кристалла, то им нечего опасаться. Правда, она была наполовину феей, а значит и ей могла быть подвластна магия.

— Она умеет колдовать?

— Совсем немного. Но у нее есть сила куда опаснее. Ее отец боялся кристалла и его способности осушать душу, но Дорика полагала, что она ангел, а значит неподвластна человеческим слабостям…

— Она использует его? — у ворона пересохло в горле. — Но что он может взять от нее, если уже забрал душу?

— Не всю. Ребенком она еще была способна на сострадание, и даже девушкой порой казалась веселой и живой, хотя и случалось это слишком редко. Кристалл забирает не все. По крайней мере, не сразу. Но он отрава, и эта отрава уже здесь.

Диаваль встрепенулся — Дорика ведь прибывает сегодня. И теперь он знал, зачем она уезжала. Нужно срочно предупредить Малефисенту!

И все же он не мог уйти, не задав еще один, последний вопрос:

— Откуда вы знаете всю эту историю?

— Я видела ее собственными глазами, ворон, — ответила старуха.

Она была в толпе, жгущей хижину на окраине леса? Или в числе королевских служанок? Жуткое понимание уже билось в голове, а он все никак не решался принять его истинность.

— Какой приговор вынесли ее матери? — голос резко осип, так что вопрос прозвучал очень тихо, но старуха услышала его.

— О, здесь все оказалось похоже на ту сказку, что припомнил ты вначале — ей отрубили крылья и бросили в темницу. Правда, потом король сменил гнев на милость и позволил ей прислуживать собственной дочери, при условии, что та никогда не узнает правду…

— Но почему вы не бежали? Магия неплохо помогает против королевской стражи, сам не раз видел.

— Вблизи кристалла и того, что порождено его силой, магия бессильна. Да и что толку бежать, когда все самое дорогое у тебя отняли?

Старуха сняла капюшон, и стали видны ее заостренные уши — единственное оставшееся свидетельство принадлежности к фейри.

— Мне жаль… — только и сумел выговорить Диаваль. Он знал, как глубоко чувствуют феи, и судьба этой женщины, рядом с которой меркло даже горе Малефисенты, была воистину ужасна.

— Мне тоже, ворон, — отозвалась старуха, поглядывая в окно, как делала не раз во время своего рассказа. — Не тебя ли искали в замке феи и принц с юной королевой?

— Искали? Где? Здесь, в башне? — изумился Диаваль.

— Нет, но зачем еще им прохаживаться мимо окон башни в сопровождении Дорики и ее рыцарей?

Диаваль похолодел. Неужели его действительно отправились искать? И как раз когда у королевы появилось ее главное оружие, о чем Малефисента не знает…

— Куда они пошли?

— К главной башне, но прошли они уже давно, так что не спеши, ворон, тебе все равно не успеть. Да и даже если ты предупредишь фею, что толку? Магия не действует вблизи кристалла, а если Дорика отдаст приказ, кристалл не успокоится, пока не найдет себе жертву. Такова уж его природа

Вся симпатия и жалость, появившаяся было у Диаваля к этой женщине, мигом улетучилась. Как могла она промолчать о подобном? Может, она просто льстит себе, и кристалл вовсе не обошел ее душу вниманием.

— Я должен хотя бы попытаться, — возразил он, хотя в словах старой феи была доля правды — ему действительно не успеть. По крайней мере в этом обличье. — Как далеко от кристалла невозможно колдовать?

— О, они будут слишком близко, не сомневайся.

— А мы?

Старая фея взглянула на Диаваля с грустной улыбкой.

— Я много лет уже не колдую. Да даже если бы и колдовала, я не могу поднять руку на собственное дитя.

— Я и не прошу вас встать против дочери, просто вернуть мне истинный облик. Так я успею их предупредить.

Улыбка феи стала шире, а в глазах появились азартные огоньки, похожие Диаваль не раз видел у Малефисенты, когда та устраивала нерадивым нянькам очередную каверзу.

— Опасно. Во дворце нынче не любят воронов.

— Знаю, но есть вещи, ради которых стоит рискнуть.

Улыбка померкла. Старуха все поняла.

Легкий жест рукой, и Диаваль впервые за много дней расправил крылья. Полет был величайшим подарком, но он не мог позволить себе отвлекаться на ощущения — предстояло еще найти Малефисенту в главной башне.

Старая фея провожала его печальным взглядом.

С крыльями можно двигаться куда быстрее, так что Диаваль позволил себе обогнуть главную башню, минуя посты стражников. Его беспокоило не то, что подстрелят его самого, а то, что он не сможет предупредить госпожу и Аврору о нависшей над ними опасности. Он просто не имел права позволить Фернану или кому-то из его последователей испортить все.

Он заглядывал в каждое окно, но знакомой фигуры видно не было. Неужели он опоздал? Может, лучше проверить тюремную башню? Но ведь старая фея видела лишь, что они прошли к главной, и больше не возвращались.

Ворон упрямо продолжал искать, хоть облетел уже все комнаты, в которых ему приходилось наблюдать за Стефаном или наведываться к его дочери. Аврору он увидел в той части замка, что и она, и ее отец посещали редко.

Заслышав карканье, рыцари заозирались, но ворон уже приземлился на плече молодой королевы.

— Диаваль? — Аврора слишком долго знала его, чтобы не узнать. — Постой, почему ты не человек?

Рыцари уже обнажили мечи, и Аврора торопливо прикрыла ворона рукой. Теперь уже рыцари неуверенно замялись — все помнили приказ Фернана об изничтожении этих птиц, но и обещание Дорики что спутники лесной ведьмы покинут дворец невредимыми они тоже помнили, и не смели ослушаться. Однако убить ворона, не повредив селянке, взявшейся его защищать, было проблематично.

Диаваль не стал ждать, когда они придут к решению, и каркнул снова, привлекая внимание Авроры. Их выработанный за годы язык не был безупречен, но и его было достаточно, чтобы донести до юной королевы интересовавший его вопрос.

— Крестная? Она там, — Аврора кивнула на неприметную дверь, неподалеку от которой они стояли. — Королева Дорика хотела поговорить с ней наедине…

Дальнейших объяснений ворон дожидаться не стал — он сорвался с плеча Авроры и устремился к двери. Кажется, кто-то из рыцарей достал-таки маленький арбалет, кажется, Филлип выбил его из рук предполагаемого стрелка, кажется кто-то из бывших фей-нянек вскрикнул от неожиданности — все это не имело сейчас никакого значения. Сейчас он страстно желал вновь стать человеком — у птицы мало шансов открыть старую деревянную дверь. Однако та поддалась удару маленького тела и отворилась практически бесшумно. В засовах Дорика, привыкшая ко всеобщей покорности, не видела нужды.

Диаваль видел, как отступила Малефисента, как Дорика открыла ларец, и что-то блеснуло в нем. Он даже знал что именно. Старая фея сказала, что, получив приказ, кристалл не остановиться, пока не найдет себе жертву. Но иногда он ошибается. Быть может ошибется и в этот раз? Предупреждать было поздно, и он сделал единственное, что еще мог — встал между Малефисентой и грозившей ей опасностью.

В последний момент он уже знал — кристалл ошибся!

Малефисента не успела толком понять, что произошло, просто из-за спины ее вылетел Диаваль — именно вылетел, что странно, ведь лес он покидал человеком — и устремился к Дорике. Нет, не к Дорике, к синему огоньку, вырвавшемуся из ларца. Ощущение опасности выросло стократно, и фея вскинула руку, намереваясь остановить слугу, но магия по-прежнему не желала слушаться.

Ворон и огонек встретились. Черные перья посерели, а крылья застыли на середине взмаха. Секунды окаменевшая птица еще весела в воздухе, после чего грузно рухнула вниз.

Одно долгое мгновение смотрела Малефисента на разлетающиеся по полу каменные осколки, а в голове никак не укладывалось случившееся. Она больше не контролировала происходящее, только собственные действия, да и это давалось с больши́м трудом. Нет, Диаваль не мог сам собой обратиться в птицу, и уже тем более не мог погибнуть — уж он-то умел выбираться живым из передряг! Это какой-то морок…

— Постой, Диаваль, что стряслось? — послышался за спиной голос Авроры, а сама она уже вбежала в комнатку.

Малефисента не оглянулась.

— Это… — Аврора остановилась совсем рядом и уставилась на осколок камня, в котором явственно проступали очертания воронова крыла. — Это… — она все повторяла и повторяла, не желая произносить фразу до конца, будто пока та не сорвалось с языка, еще можно что-то сделать, но стоит сказать, назвать, признать, и обратного пути уже не будет. — Ох, крестная… — пролепетала она, так и найдя в себе силы повторить совсем недавно названное имя, и расплакалась.

Королева Дорика взирала на разлетевшиеся по полу молельни осколки бесстрастно, как на любопытный, но совершенно неважный эксперимент.

— Жаль, — произнесла она в конце концов. — Раз вы не желали избавляться от рогов, ворон был бы весьма уместен.

Она вновь протянула руку к шкатулке. Прикосновение, вот после чего зародилась та голубая искра!

— Пригнись, — тихо скомандовала Малефисента Авроре. На сей раз она не позволила застать себя врасплох — еще до того, как Дорика успела дотронуться до содержимого ларца, фея взмахнула крыльями, и мощный поток воздуха сбил королеву Ракара с ног. Вторым движением Малефисента сбила ларец в дальний угол, и, подхватив под руку упавшую на колени Аврору, выбежала за дверь.

Во второй раз рыцари, сопровождавшие Дорику, растерялись. Однако припомнив, что в число тех, кому их госпожа обещала беспрепятственный выход из замка, фея не входила, кинулись следом.

В этот раз бежать было сложнее — Малефисента и пикси могли бы просто улететь, но Филипп и Аврора крыльев не имели, а дракона… Да в этот, раз бежать было сложнее, но Малефисента не намеревалась отдавать Дорике еще кого-то.

Крылатым ангелом смерти спускалась она на каждого, кто посмел встать у нее на пути, уже не заботясь, были это люди Дорики или очарованные подданные Авроры. Она прокладывала своим друзьям путь из замка, никому не позволяя остановить их. Слишком велика была цена.

Там где бессильны были крылья, в дело вступал меч, да и шуточки пикси, неведомо как ухитрявшихся колдовать, тоже служили неплохим оружием для неподготовленных к подобному стражников. Малефисента и сама чувствовала, что магия медленно, но верно возвращается. Решетка на главных воротах поднялась сама собой, ни в грош не ставя попытки стражей ее остановить. Даже когда раздосадованный караульный с размаху разрубил канат, она и не подумала падать. По крайней мере до тех пор, пока фея и ее спутники не миновали ворота, после чего решетка послушно рухнула прямо перед их преследователями. Начальнику караула оставалось лишь отчаянно скулить и хлопать глазами в ответ на разъяренные крики рыцарей.

Магия почти вернулась, и на пути крестьян, пытавшихся броситься на двурогого эльфа, всегда оказывались пни, корни или камни, а Малефисенте даже не приходилось напрыгаться. Но это был не конец. Пока их еще могли увидеть со стен замка, фея парила над Авророй и Филиппом, закрывая их крыльями подобно куполу. Должно быть, она сейчас была отличной мишенью, но лучше уж она, чем Чудище…

В первом высокий лучник на стене был с ней согласен. Он выпустил первую стрелу, и видел, как крыло феи дернулось, как та упала, а спутники кинулись к нем. Теперь уже все трое — пикси снова стали малютками, так что их было видно не так хорошо — стали неплохими мишенями. Лучник потянулся за новой стрелой.

— Не стоит, — остановил его глуховатый голос. Королева уже пришла в себя и приказала слугам вернуть кристалл на законное место. При этом им строжайше запрещалось притрагиваться к нему голыми руками. — Не стоит, ты можешь ранить людей, а я дала слово, что они вернуться на свои болота. Не волнуйся, это не проигрыш, всего лишь отсрочка.