Бесполетная зона для Змея Горыныча (гет)

Миновав дверь, я спустился на несколько ступенек и оказался в скудно освещенном помещении. И первое, что заметил — в кабаке-пабе-салуне не пахло куревом. В отличие от знакомых мне аналогичных заведений двадцать первого века.

Впрочем, отсутствие запаха было как раз объяснимо. Табак рос на американском континенте, то есть от этих мест далековато. И даже если атланты успели наведаться в Америку раньше, чем викинги, не говоря о Колумбе, налаживать оттуда поставки табака вышло бы накладно. Либо не окупились бы, либо каждая сигарета сделалась на вес золота. Точно не по карману обитателям дна.

С другой стороны, курить можно и другие растения… и не только растения. Смеси есть специальные химические — наркоши двадцать первого века соврать не дадут. Да и до электронных сигарет развитая цивилизация атлантов могла бы додуматься.

Так что, возможно, никто не курил в этом баре из-за плохой вентиляции. Или...

— Не принюхивайся, парень, — отозвался из-за барной стойки коренастый лысеющий мужик средних лет и такого же роста, — здесь не притон для торчков… если ты по этой части. В моем заведении люди смачивают горло, а не мучают легкие.

Или это просто заведение для некурящих. А любители травки и химии в другие места ходили. Например, туда, где вывеска с разноцветными облаками приглашала их «полетать».

Услышал я, кстати, бармена отчетливо, несмотря на несколько метров расстояния. Благодаря второй особенности этого места, оказавшейся для меня неожиданной. В баре не шумела музыка. Ни брутально-сентиментальный блатняк, ни слезливая попса не отвлекали людей от основного занятия, ради которого они и пришли сюда, оставив толику денежных знаков.

В остальном ничего особенного здесь не было. Тусклый свет, барная стойка, за ней — стеллажи с рядами бутылок. Перед стойкой стояли несколько табуретов, из которых был занят только один. Еще имелось несколько столиков.

Большинство из них пустовали… чтоб, вероятно, быть занятыми к вечеру. Только за одним не сидел, а, скорее, уже лежал одинокий и изрядно набравшийся субъект. А за вторым расположилась компания из трех человек.

Неужели и в Атлантиде принято было соображать на троих? Такая мысль меня посетила, подстегнутая любознательностью историка. Эх, если бы диссер свой я писал о питейных обычаях разных эпох и народов… но тогда имелся риск, увлекшись, спиться самому.

Что до бармена, то ему моя любознательность показалась подозрительной.

— А ты чего застыл? — недовольно вопрошал этот лысеющий хмырь, с недовольством видя, что я остановился, едва переступив порог, да еще глазею по сторонам. — Ты выпить сюда пришел или пялиться? Если ты из стражей, то у меня… это… улажено, в общем, все и уплачено, понял? А если Красная Штар тебя послала… новенького, то знай: с ней я лично разбираться буду. А не с мальчиками, которые только и могут, что бегать куда пошлют. Как роботы. И ни за что не отвечают.

«Красная Штар, надо же! — подумал я с каким-то извращенным восхищением. — Эмансипация, смотрю, здесь достигла невиданных высот. Представительницы слабого пола даже криминальные структуры возглавляют… на зависть нынешним феминисткам».

А вслух ответил, спеша успокоить недовольного бармена:

— Нет-нет, я сюда, конечно же… чтобы выпить.

И неспешно, вразвалочку подошел к стойке, по пути бросив едва заметный взгляд на компанию за один из столиков. Те выглядели вполне еще вменяемыми. А значит, могли помочь в моих поисках.

— Хочу купить выпивку себе… ну и вон тем славным ребятам, — заявил я нарочито громко, облокотившись на стойку, — надеюсь, этого хватит.

И положил перед барменом монету, прихваченную из заначки покойного Кхугла.

Бармен взял монету, и, поднеся к лицу, с полминуты разглядывал. Затем изрек следующее:

— Варварское… золото? Или бронза… я, вообще в металлах не очень. Это, конечно, не мое дело… но ты ведь не местный, я прав? Эта монета странная. Да и говоришь ты не по-нашему… точнее, эта штука за тебя говорит… переводит.

И протянул руку к цепочке с висевшим на ней ЛНМом.

Резким движением своей ладони я отвел эту руку, закрывая творение родного НИИИНиПТа. Посмотрел на бармена с вызовом — возвышаясь над ним не меньше, чем на полголовы.

— Вы правы, — были мои слова, — это не ваше дело. Так хватит того, что я предложил или нет?

— Ну… — бармен замешкался, — обычно бартерные сделки я… в общем, не ко мне за этим надо. Но для вас могу сделать исключение.

Ответ меня не удивил, а причина была понятнее фраз из букваря, типа «мама мыла раму». Не иначе, здоровенная монета по ценности перекрывала стоимость выпивки многократно. А коль так, то, каких бы правил ни придерживался этот хмырь, но жажда легкой наживы все перевешивала.

Понимал, не дурак, что если на принцип пойдет, только и добьется, что я уйду, заберу соблазнительно поблескивавшую монету с собой. И, вероятней всего, она достанется кому-то менее щепетильному.

Поэтому, не говоря больше ни слова, бармен выложил на стойку поднос, поставил на него четыре кружки. И по очереди наполнил их какой-то мутной пенящейся зеленоватой бурдой.

С этим подносом (тяжеловатым, но лично мне вполне по плечу) я и подошел к столику, занятому тремя посетителями.

— Приветствую! — молвил, осторожно опуская поднос на стол. — Я угощаю.

— О, это ты вовремя, парниша! — воскликнул один, сразу потянув покрытую огрубевшей кожей руку за кружкой. — А то у меня в кошельке уже муха летает.

А я не преминул обратить внимание на эту интересную идиому. «Муха летает» — то есть, простор, уйма свободного места?..

— В твоем кошельке есть, где летать? — хмыкнул его собутыльник, шутливо толкая локтем. — Какой он большой, однако! Что… думал, если побольше возьмешь, деньжат в нем появится много?

А третий из честной компании позволил себе проявить чуток любопытства.

— Слышал я, тебя Зус в чужаки записал, — начал он, ухмыляясь, как, наверное, сам считал, с превосходством, но выражение вышло глуповатым, — да и сам вижу… через эту штуку говоришь… у тебя на шее. Что это, кстати?

— Новейшая разработка, — с гордостью отвечал я, — секретная.

— Не, я не против, — собутыльник махнул рукой, — особенно когда такой замечательный человек проставляется.

И тоже приник губами к одной из кружек.

Решил не отставать и я. Пригубил… и закашлялся, аж глаза заслезились. Уж больно жутким и непривычным показался мне вкус.

Только поймите меня правильно. Ни занудой пай-мальчиком, ни ярым фанатом трезвого образа жизни я никогда не был. И в студенчестве не отказывался поддержать компанию, пропустив хотя бы кружку-другую пивка. Вплоть до выпускного.

Другой вопрос, что я знал меру, никогда не напивался в хлам и напитков крепче пива старательно избегал. Более того, поступив в аспирантуру да начав в НИИИНиПТе работать, я вообще завязал. К чему мозг раньше времени гробить? Он мне еще пригодится.

В общем — не гробил, но что такое алкоголь, знал не понаслышке. Однако теперешнее содержимое моей кружки не лезло ни в какие ворота. Что-то кислое до жути. И сразу вызвало желание срочно почистить зубы и прополоскать рот.

— Что, впервые попробовал пива из водорослей? — сочувственно прокомментировал мою реакцию один из соседей по столику.

— А чего ждал? Нектара? — попытался неуклюже сострить второй.

Да еще и не преминул эрудицией блеснуть:

— Для нектара цветы нужны, чтоб ты знал. А где ты тут цветы видел? В этом городе они только на верхних ярусах остались. Богатеям на радость.

— У тебя-то на родине, цветов, небось… это, — проговорил второй собутыльник, — без счета… в общем. Везде растут… куда ни плюнь.

А потом снова вздумал полюбопытствовать:

— Что наши местных на работу привлекают… в колониях всяких, это я слышал. Но чтоб сюда приглашали… да еще какую-то… р-р-разработку секретную пользовать. Да еще с оружием разгуливать…

Он таки заметил трубку, торчавшую из внутреннего кармана ветровки.

— За какие заслуги такие, не поделишься?

Что ж, с этими тремя (в отличие от бармена Зуса) я и вправду был не прочь поделиться. Лишний способ поддержать беседу, как ни крути. А играя в молчанку, мне, ясен пень, не узнать то, ради чего я, собственно, сюда наведался. Не пива же из водорослей попить. Как-нибудь обошелся бы.

А чтобы процесс узнавания не выглядел, как допрос, обмен словами, информацией должен был хотя бы выглядеть обоюдным. И не беда, что ради единственного вопроса и ответа на него требовалось, говоря словами классика, извести тысячи тонн словесной руды.

Ничего особо не придумывая, я посвятил трио соседей по столику (вполголоса, кстати) в особенности своей работы в НИИИНиПТе. Опустив, разумеется, такую деталь, как перемещения во времени. Просто-де мотаюсь по дальним землям вместе с учеными-атлантами. Изучаю местные обычаи, язык. И вообще, чем живут люди в разных уголках мира.

Потому немудрено, что и в Атлантиду мне дозволено было приехать и разгуливать как у себя дома. В конце концов, так легче поддерживать связь с коллегами, начальством.

— Ну, понятно… путешественник, — заключил любопытный собутыльник, — действительно, кому как не тебе…

— Странно, что к нам тебя потянуло, — добавил один из его корешей, — на самый низ. Помойка та еще, между нами говоря.

И следом настала уже моя очередь служить для этих троих свободными ушами.

Один поведал мне о своем сыночке, не желавшем учиться грамоте и тем более работать, зато в свои шестнадцать лет завербовавшемся в какую-то банду. Пребывает он там на правах мальчика на побегушках. Зато ему дали ствол, с которым парень теперь гордо расхаживает по улицам, демонстрируя каждому встречному. Утверждает, что только так в здешней клоаке можно стать кем-то, хоть что-нибудь из себя представляющим. А оба родителя меж тем каждые день и ночь боятся, как бы родное чадо беспутное не застрелили.

От второго я услышал о еще более беспутной дочери, связавшейся с колонистами и свалившей в компании одного из них куда-то на запад, за океан. В Кситлос какой-то — в одно из дальних поселений. Сиречь в Центральную Америку, заключил еще я про себя. Тем более что название напомнило Кситаклан, один из городов майя. Сам родитель за дочь в какой-то степени рад. Коль выбраться смогла из трясины, которую представляла собой нижняя часть Посейдониса. Но опять же — тревожно за родную кровиночку. Тем более, как уехала, ни ответа от нее, ни привета. Ни одного, хотя бы коротенького письма.

Третий для разнообразия поделился не проблемой с подрастающими детьми — их у него не было — а далекими от идиллии отношениями со второй половинкой, на что-то гадостное подсевшей. Это «что-то» (название оказалось мне незнакомым) супруга требовала чуть ли не каждый день, когда не спала, и когда собеседник мой не отсиживался в баре. Потому он, собственно, и отсиживался, чтоб пореже видеться с тем гадким убожеством, в которое превратилось жена. А также семейное гнездышко — из-за ее неработоспособности и банального наплевательства.

Так мы проговорили не меньше часа. За это время я, главным образом, кивал, лишь изредка вставляя короткие дежурные реплики. Ну и помаленьку отхлебывал из своей кружки. Так, чтобы на дольше хватило, вкус не сильно напрягал, но при этом словно напоминать лишний раз: «Я с вами, мужики. Я типа свой».

А потом, наконец, когда честная компания худо-бедно выговорилась, я позволил себе перейти к цели своего прихода.

— Мне еще вот что спросить хотелось, — как можно тише начал я, — а можно в этом городе где-то купить оружие? Да не такую свистульку, как у меня сейчас. Посерьезнее что-нибудь.

— Внезапно, — молвил удивленный таким переходом один из соседей по столику. Да еще вытаращился на меня аки рыба. И я даже подумал, что душевному нашему общенью пришел конец. Что, огорошенные и обескураженные моим, мягко говоря, необычным интересом, трио собутыльников прекратят со мной беседу. И выйдут из-за стола, от греха подальше. А то и вовсе сообщат, кому следует о подозрительном чужаке.

Потому сильно удивился ответом другого собутыльника:

— Можно? — переспросил тот, в отличие меня громко, не таясь. — Вот сразу видно, что ты не местный! Только сейчас я не просто это узнал… но… прочувствовал.

— Легче перечислить, что в этом городе нельзя, — пояснил третий, — уйдет гораздо… ик! М-м-меньше времени.