Чернее ночи (гет)

Северус Снейп, по своему обыкновению, стоял, возвышаясь над партами студентов. Сложив руки на груди, профессор теперь уже Защиты от Темных искусств бегло оглядел класс. Почти весь шестой курс Слизерина собрался здесь. Исключением стали лишь два закадычных друга — Винсент Крэбб и Грегори Гойл. Ну и пусть. Откровенно говоря, Северус был невысокого мнения об этих двух нерасторопных простофилях. Чем-то похожие на троллей: такие же большие и такие же глупые.

Несколько парт в левом ряду были заняты студентами Когтеврана. Когда Северус увидел среди пришедших в начале учебного года студентов Айрин Уолш, он мысленно улыбнулся. Она всегда была способной ученицей. Он видел в ней потенциал еще в те дни, когда преподавал Зельеварение. Айрин импонировала ему. А это, в силу особенного характера профессора, удавалось не всякому студенту Хогвартса. Но если ты не идиот и не носишь форму Гриффиндора, что в понимании Северуса является равнозначным, то есть все шансы на то, что профессор отметит тебя. Айрин не училась на Гриффиндоре, а еще не была пустоголовой. У нее были все преимущества.

Но была еще одна причина, почему Северус отметил Айрин для себя. Когда он впервые увидел одиннадцатилетнюю первокурсницу Когтеврана в своем кабинете, что-то в этих каштановых волосах, на свету переливающихся рыжиной, и серых глазах, с интересом рассматривающих все вокруг себя, показалось знакомым. Он был уверен, что уже встречал эту девочку. Но разве это возможно?

— Это дочка Сесили Уолш, вернее Сесили Сеймур, — заявила как-то Помона Стебль в разговоре с Минервой Макгонагалл.

Северус стал случайным свидетелем этого диалога между своими коллегами. Но даже этой краткой фразы, которая донеслась до его ушей, было достаточно. Любой бы другой не понял, о ком идет речь, о какой студентке, ведь профессор Травологии не указывала на конкретную ученицу. Но эти волосы и глаза. Северус наконец вспомнил. Сесили Сеймур.

Они учились вместе. Оба были студентами факультета Слизерин. Неоднократно пересекались в гостинной, но за семь лет обучения в Хогвартсе они обменялись лишь парой пустых безликих фраз, которые стерлись из его памяти. И все же он запомнил ее. А все от того, что неоднократно становился свидетелем того, как эта благородная красавица втайне встречалась с каким-то веснушчатым вечно улыбающимся грязнокровкой с Когтеврана. Что их может связывать?

А их связывало такое неощутимое окружающим чувство. Оно называется любовь. От нее взгляд буквально светится, разум слегка затуманивается, что позволяет совершать необдуманные и порой очень даже глупые поступки. Северус однажды стал свидетелем любопытной сцены в одной из секций библиотеки. Два студента, которые так откровенно обнимали друг друга. Да мадам Хендрикс, библиотекаря Хогвартса, тотчас бы хватил удар, завидев она подобное зрелище. Библиотека не место для таких ситуаций.

Он ничего не сказал. Северус раскраснелся и постарался уйти, оставшись незамеченным. Он вернет книгу на полку позже. Зачем тревожить эту парочку? К тому же, Северус испытал нечто похожее на злость. Но не от ревности, нет, а от того, что такие красивые, умные девушки, как Сесили Сеймур или Лили Эванс, связываются с такими олухами, как Поттер и этот наглец с Когтеврана. Что они в них нашли? Что особенного?

Уже после окончания Хогвартса Северус узнал интересную вещь: Сесили Сеймур сбежала из отцовского дома вместе с каким-то магглорожденным. Он был уверен, что это был тот самый студент Когтеврана, с которым Сесили встречалась втайне ото всех.

Любовь забавная вещь. Ради нее пускаются на отчаянные и глупые поступки. Ради нее бросаются в омут с головой, не думая о последствиях. Северус восхищался поступком Сесили, но втайне. Он и сам был бы готов сделать то же и для Лили Эванс. Но разве это требовалось? Отнюдь. Лили Эванс, как и Сесили Сеймур, сама избрала свой путь, когда выбрала этого осла Джеймса Поттера. Он ее и погубил…

Северус раздраженно мотнул головой. Прочь эти мысли. Прочь. В классе царила тишина и лишь скрип новеньких перьев по пергаменту нарушал ее. Взгляд профессора остановился на двух юношах, сидевших за одной партой. Странно. Драко и Теодор не сидели вместе до этого дня. Обычно соседкой Драко являлась Панси Паркинсон, тогда как Нотт сидел со старшей из сестер Гринграсс позади них. Но сегодня они поменялись местами. Что произошло?

Он знал этих мальчиков с детства. Вот только теперь перед ним были совершенно не мальчики. Когда они успели вырасти? И выросли ли вообще? Трудно сказать. Но обстоятельства заставили их взгляды потяжелеть. Означало ли это взросление? Возможно.

А Северусу бы хотелось, чтобы время остановило свой безжалостный ход. Чтобы эти мальчики еще надолго оставались детьми. Ведь в детстве есть своя особенная беззаботная прелесть. В детстве все так легко и просто. Это такой волшебный мир, сотканный из нитей тепла, улыбок, сказок. Северус уже давно забыл, каково это быть ребенком. Но будучи взрослым, он так хотел, чтобы детство этих детей, вверенных ему, продлилось подольше.

А время продолжало свой бездушный ход. Никто, даже сильнейшие из всех волшебников времен и народов, не могли подчинить его себе. Как бы не хотелось, как бы не пытались. Все одно. Время продолжает идти. Его песчинки незаметно ускользают сквозь пальцы…

Громкий удар отвлек Северуса от размышлений. Он и еще десяток студентов повернули голову к источнику шума. Айрин, лицо которой резко залилось стыдливым румянцем, быстро надевала большое серебряное кольцо на безымянный палец левой руки. Очевидно, она крутила кольцо в руках и то выпало, с шумом стукнувшись о деревянную поверхность парты.

— Извините, — проговорила она, не поднимая головы.

Студенты вернулись к свои конспектам. Кто-то с правого ряда хихикнул, явно поделившись со своим соседом по парте какой-то шуткой, возможно даже об Айрин. Но Северус не обращал ни на кого из них ни малейшего внимания, потому что взгляд профессора был прикован к кольцу на руке его студентки. Эту закругленную букву «N» он узнает из тысячи. Эта же буква украшала кольцо одного из его давних работодателей, которое тот никогда не снимал, — Себастьяна Нотта. Но означает ли это…?

Северус быстро повернул голову к Теодору. Он, совершенно забыв о задании, которое дал студентам профессор, повернув голову назад, задумчиво смотрел на Айрин. Неужели? Но зачем? И почему сейчас? Северус отвернулся к окну. Темные тучи застыли над каменными башнями древнего замка. Вот-вот пойдет снег. Северус не любил снег. И дождь не любил. А еще ему не нравились жаркие солнечные летние деньки.

Северус вновь повернул голову к студентам. Не в его власти останавливать ход времени и продлевать мгновения беззаботного детства им всем, кто сидел сейчас за партами. И, как бы это не было прискорбно, он не может спасти ни одного из этих детей от жестоких решений, что принимал человек, если его так можно назвать, решивший подчинить себе и весь мир, и даже время. Северусу остается одно: стоять в стороне и быть готовым протянуть руку этим детям, когда это потребуется. И пускай они не попросят о помощи. Он будет рядом. Он будет их оберегать.

* * *

Теодор лежал на своей кровати и безразлично смотрел в потолок. По постели были разбросаны учебники, но учиться совсем не хотелось. Все его мысли были совершенно далеки от очередной Хартии волшебного мира. Которой по счету? За столько лет изучения Истории магии Теодор сбился в количестве принятых Хартий и в том, о чем каждая из них гласила. Но, надо признать, он никогда и не относился с должным вниманием к этому скучному, по его мнению, предмету. Быть может, если бы лекции не читал нудный профессор Бинс, Теодор любил бы этот предмет куда больше. А может и нет.

В дверь постучали. Юноша никак не отреагировал на это. Потому что все его размышления были не здесь. Они были далеки не только от Истории магии, но и в принципе от всего происходящего вокруг. Мысленно он был все еще в том злополучном дне своей помолвки. А точнее сказать, он был сосредоточен на воспоминаниях о вечере того дурацкого дня.

Уходя, старый волшебник, приглашенный сюда для обряда обручения, еще раз пожелал Теодору и Айрин всего самого наилучшего. А еще какой-то черт дернул его отвесить комментарий:

— Вы так подходите друг другу, — кряхтя, заявил он. — Уж поверьте мне, старику, я то вижу многое.

И именно эта фраза добила Айрин окончательно, ведь стоило старому магу покинуть особняк Сеймуров, как она, ни секунды не ожидая, с остервенением вырвала свою ладонь из руки Теодора и бросилась вверх по лестнице, перескакивая через ступеньку, а то и через две. Она ни разу не посмотрела на него. Он устало проследил за ней взглядом.

Как он ее понимает. Он бы тоже хотел убежать от этого дома, от этих людей, от этого происшествия, которое называется помолвкой счастливых влюбленных. Вот только Теодор и Айрин не были таковыми. Они по-прежнему были никем друг другу. И все же эти никто теперь самые близкие люди. Как причудлив и удивителен этот мир, однако. И как насмешлива порой бывает сама судьба.

— Идем, мой мальчик, выпьем за этот день, — Уильям Сеймур слегка хлопнул Теодора по плечу.

Они вернулись в гостиную. Продолжая молчать, Тео сел в одно из кресел. Его новоявленный родственник протянул ему стакан с огневиски. Не мешкая, Теодор выпил залпом терпкий, обжигающий горло, напиток. Уильям усмехнулся и отпил немного из своего стакана.

— Думаю, настало время подписать все бумаги на наследство, — заявил Сеймур. Теодор вопрошающе уставился на него.

— Но вы сказали, что сделаем это когда мой отец выйдет из Азкабана, — юноша нахмурился. — Его отпустили? — сердце замерло. От радости или страха? Теодор и сам не знал ответ на этот вопрос. Любил ли он отца больше, чем боялся? Или наоборот?

— Сегодня днем прилетела сова, — Уильям встал и подошел к столу. Взяв какой-то лист пергамента, он вернулся обратно и протянул его Теодору. Молодой человек стал бегло пробегать глазами по неровным строкам с некрасивым крупным почерком. — Твой отец умер. Мне так жаль, мой мальчик.

Теодор замер. Застыл на полуслове. Себастьян умер? Он поднял голову на Уильяма. Разве мог его отец умереть? Это же Себастьян Нотт. Он не мог умереть. И от чего? Он снова опустил голову на письмо. Воспаление легких? Какая нелепость. Вот она — настоящая ирония судьбы. Разве волшебники могут умирать от болезней магглов? Конечно могут. Волшебник ты или маггл, ты все равно человек. А человеческая жизнь так хрупка.

Вот и Себастьян Нотт. В детстве Теодор думал будто его отец всемогущий, всесильный. Но образ этот слегка треснул, как и любая мраморная статуя с годами, еще в начале этого лета. А что же теперь? А сейчас он и вовсе разрушился, разлетелся на тысячи мраморных осколков. Себастьян Нотт умер. Умер. Разве может человек, которого ты одновременно боготворишь и боишься, уйти из жизни от такой глупости, как воспаление легких?

Умер. Теодор трижды мысленно повторил это слово. Что оно означает? Что такое смерть? Смерть это конец всего. Или начало? В одночасье Теодор обзавелся будущей женой и потерял отца. Теперь он был настоящим сиротой. Но сиротой с огромным состоянием, которое позволит прожить безбедную жизнь ему, его детям, его внукам, правнукам и еще пяти поколениям вперед. Смерть Себастьяна Нотта ознаменовала конец его долгой, местами бестолковой, но такой удивительной жизни и начало чего-то непонятного, странного и непривычного для его единственного сына.

— Я помогу тебе, мальчик, я похлопочу. Счет в банке, арест, наложенный на имущество. Все это теперь не имеет значения, — сказал Уильям, сев напротив. — Дети не должны отвечать за поступки родителей.

А потом были похороны. Теодор не знал: как правильно все подготовить, как все организовать. Но Уильям Сеймур был рядом, он подсказывал, направлял, помогал. Немногие пришли на скромные похороны Себастьяна Нотта. Еще бы! Ведь он был преступником, пускай и умершим. Сеймур с внучкой, Малфой с матерью, Панси и ее родители, Блейз и его мамаша с отчимом. Очевидно, мать Блейза посчитала это мероприятие достойным выходом в свет со своим очередным новым супругом, который максимум через год умрет, канув в Лету со всеми другими мужьями Кассандры Забини.

На похоронах не было семьи Дафны, хотя Теодор направил им приглашение. Мистер и миссис Гринграсс отказались посещать могилу преступника, справедливо рассудив, что это может навредить их безупречной репутации и осложнить выбор будущих мужей для их дочерей. Но Дафна все равно нашла способ поддержать друга. Еще утром прилетела ее сова с краткой запиской в лапах. Она выражала свои соболезнования. Теодор знал, что эти ровные безупречные строки, выведенные аккуратным мелким почерком, были куда более искренними, нежели те слова, что выразили родители Блейза.

Всю церемонию Айрин держалась особняком. Это было не ее общество, не ее люди, но с того момента, как Нотт надел ей на палец старинное фамильное кольцо, это была ее новая жизнь, ее обязанность. С того момента они были связаны незримыми узами. И это определяло обязательства между ними.

Но никто и не обращал на Айрин особого внимания. Разве что миссис Малфой, когда поздравила Теодора с помолвкой. Это были дежурные слова, но легкая улыбка на лице этой женщины говорила, что она искренне пытается приободрить юношу. Только разговаривая с Нарциссой, Тео заметил глубокие морщины, которые залегли под ее глазами. Нарцисса Малфой за одно лето резко постарела. И все от переживаний за мужа и сына. Быть может, стоя над могилой Себастьяна, она думала, что тот же исход ждет и Люциуса, который продолжал томиться в заключении...

Настойчивый стук в дверь повторился. Теодор вынырнул из омута воспоминаний и с тяжелым вздохом подошел к двери. На пороге стояла Панси. Ее встревоженное выражение лица тотчас сменилось. Добродушная улыбка и блеск карих глаз.

— Пойдем в Хогсмид? — предложила она.

— Зачем? — хмыкнул Теодор, прислонившись плечом к дверному косяку.

— Затем, чтобы развеяться, — твердо заявила Панси, взяв того за руку.

— Но я не хочу, — воспротивился он.

— А ты думаешь, я тебя спрашиваю? — хитрая улыбка появилась на ее лице. Теодор покачал головой и все же позволил Панси утянуть себя из комнаты.

* * *

Айрин ни на секунду не пожалела, что все-таки поддалась на уговоры друзей и пошла на прогулку в Хогсмид. Наконец-то мрак ее собственных мыслей развеялся. Он был не в силах сопротивляться задорному смеху, неиссякаемым улыбкам. Как и всякий светлый день приходит на смену ночи, так и тяжелые мысли, камнем залегшие в ее душе, исчезли, буквально испарились, словно их и вовсе не было.

Почему? Все дело в друзьях? Или в самой Айрин? Может она просто позволила себе хоть на мгновение, но стать счастливой? В конце концов, они же все еще дети. А дети должны смеяться, возиться в снегу, бросать друг в друга холодными комками и улыбаться. На лице Айрин уже давно не было такой беззаботной и открытой улыбки. Быстро слепив из снега очередное орудие, она швырнула его в сторону Уоррена Брэдли. Если бы тот не увернулся от удара, она бы непременно пошутила, что ему пора заканчивать карьеру охотника в команде по квиддичу. Но Уоррен ловко избежал удара и снежок прилетел прямо в шею... Теодора Нотта.

Ну что за напасть? Айрин проучилась в Хогвартсе шесть лет. За эти годы у Когтеврана и Слизерина было не одно совместное занятие. Два факультета стандартно в середине февраля каждый год встречались на совместных матчах по квиддичу. Но почему сейчас, когда фамильное серебряное кольцо Ноттов обузой сидит на ее пальце, она то и дело натыкается на него? Это какая-то изощренная, но слишком затянувшаяся шутка судьбы.

Теодор скривился и начал стряхивать снег со своего безупречно черного строгого зимнего пальто. Паркинсон, которая стояла рядом с ним, метнула в сторону группы шестикурсников с Когтеврана, злой взгляд. Наверное, будь ее воля, она бы непременно вытащила свою палочку и запустила бы в каждого из них жалящее заклинание.

— Извини, — за Айрин произнес Уоррен.

— Идем, Тео, — фыркнула Панси, стряхивая с Нотта последние частицы снега. — Негоже нам опускаться до таких глупых варварских игрищ.

Айрин демонстративно закатила глаза и состроила гримасу. Забавно, но в последнее время она делала это слишком часто. Этот снобизм и высокомерие общества, в которое ее насильно пихнули, уже начинали порядком надоедать. Чем они лучше нее или ее друзей? Что особенного в чистокровных аристократах? В их жилах течет точно такая же алая кровь. Они ничуть не другие, лишь мнят себя особенными.

— Что? Дети Пожирателей Смерти привыкли кидаться друг в друга только запрещенными заклинаниями? — выкрикнула Айрин.

И тут же пожалела. Ну вот почему эмоции снова взяли вверх над разумом? Это было действительно жестокое замечание. Даже ее собственные друзья замолчали, с испугом смотря то на Айрин, то на парочку слизеринцев. В этой фразе было что-то неправильное, что-то безжалостное, что-то совершенно несвойственное ей. Айрин и сама порой удивлялась: то она была зажатой от страха, сковывающего ее душу, то откуда ни возьмись появлялась вот эта действительно бестолковая смелость, толкающая на подобные глупые высказывания. И это студентка Когтеврана? Надо бы заглянуть к директору и попросить перевести ее на Гриффиндор. Потому что только там могут учиться такие дурни, которые позволяют себе аналогичные выходки.

— Через пару лет и узнаем, — холодно произнес Теодор, подходя ближе. Уоррен и Падма, стоявшие ближе к подруге, уже были готовы защищать ее. Вот это новость будет. Студенты Когтеврана и Слизерина устроили дуэль посреди Хогсмида. После этого на ближайшие сто лет ученикам Хогвартса будет запрещено посещать деревушку. — Вот когда родишь ребенка Пожирателю Смерти, вот тогда и узнаем, как воспитываются наши детишки. Если ты, конечно, доживешь, птенчик.

Теодор посмотрел на нее с такой жестокостью, которую она прежде не видела в его глазах, да ни в чьих других. Взгляд ее деда в сравнении с этим был просто пропитан любовью. Неужели в шестнадцать лет можно смотреть с такой злобой? Сколько так они буровили друг друга взглядами? Надо признать, Айрин стойко выдержала эту ментальную атаку, которой подверг ее Теодор, смотря на нее так холодно и пристально.

— Нам пора, — заявила Падма, потянув Айрин за руку. — Надо идти.

Их однокурсники последовали за ними, оставляя позади двух разъяренных студентов Слизерина.

— И как ты только можешь его терпеть? Он же чудовище, — заявила Падма, присаживаясь напротив Айрин в пабе «Три метлы». Что это за посещение Хогсмида, если ты не зашел в заведение Мадам Розмерты выпить сливочного пива? — К тому же, открыто признался в том, что он один из них, — полушепотом добавила она.

— Может уже закроем тему? — предложил Уоррен, присаживаясь рядом с Айрин. Ему до сих пор было не по себе от услышанного. Слова Нотта заставили искренне переживать за подругу. Было что-то такое в его словах, что заставляло верить, будто он непременно воплотит в жизнь свои угрозы, если только представится возможность.

— Я сама виновата, — пожала плечами Айрин. — Ляпнула глупость и вот пожалуйста, — она покачала головой. — Нотт на самом деле не такой, — друзья в недоумении уставились на нее.

А какой Нотт? Айрин то хоть сама знала, какой он? Забавно, быть обрученной с человеком, о котором не знаешь ровным счетом ничего. Все это в лучших традициях Средневековья. История волшебного и маггловского мира насчитывала не одну сотню историй о том, как девушек из знатных семей продавали в жены отпрыскам влиятельных семей. Это обеспечивало спасение от разорения первым и продолжение рода вторым.

Так и она с Теодором. Они стали узниками союза, который заключили их родители за них. На этих Рождественских каникулах Айрин и вовсе пришла к выводу, что этот брак — изощренный способ Уильяма Сеймура отомстить своей дочери. Он не смог контролировать Сесили. И решил выплеснуть весь свой гнев на внучке. Дождаться бы, когда она наконец станет совершеннолетней. Вот тогда Айрин непременно пошлет куда подальше и деда, с его желанием властвовать над ее жизнью, и Нотта, который то и дело мелькает вокруг. Она вернется в Ирландию, восстановит коттедж Уолшей после разрушения, которое ему обязательно нанесут детишки тети Адэлэйды, и будет жить размеренной жизнью.

Айрин так отчаянно хотела верить в это, что убедила себя, будто это непременно произойдет. Должно произойти, разве нет? Но разве душа подростка, охваченная драмой происходящих вокруг его жизни событий, может уловить что-то невесомое, витающее вокруг? Нет. А мир тем временем стремительно меняется. Страх и ужас постепенно пронизывают каждую его составляющую. Дети этого не видят, они заняты своими жизнями и событиями в ней. Они непоколебимо верят в то, что у всех у них есть славное будущее.

Грядет война. Это знают многие. Но лишь те, кто прошел через потери, слезы и отчаяние первой войны, знают, что эта будет еще страшнее, еще безжалостнее. И многим из этих детей, беззаботно сидящих с друзьями в пабе Мадам Розмерты, совсем невдомек, что у них не осталось этих долгих лет, этого славного будущего, которое они себе выдумали. Некоторым не уготовано и больше года. Судьба или злой рок? А может это просто амбиции одного недолюбленного в детстве, обозленного на весь мир ребенка? Так или иначе, чем бы это ни было, это и сыграет свою роль в жизни каждого, кто жил под защитой стен древнего замка Хогвартс.

— Так какой он, Нотт? — повторила свой вопрос Падма, пытаясь растормошить подругу. Айрин так увлекалась своими размышлениями, что не заметила, как подруга дважды повторила свой вопрос.

Тут Айрин встретилась глазами с Теодором, который в сопровождении Паркинсон, вошел в паб.

— Он слабый, — хмыкнула она. — И трусливый.

Но как же Айрин ошибалась.