Вервольф. Заметки на полях "Новейшей истории" (джен)

2002, 14 февраля

Премьерный показ мультика прошёл на ура. Очередная голливудская история о прекрасной принцессе; официальная премьера в Мошковце. Сказочная история о любви — когда же ещё её показывать, как не на День влюблённых? Они ходили семьёй — Джордж, Жозефина и Элли. «Глава государства посетил премьеру как частное лицо».

У забора, отгораживающего семнадцатую квартиру от остального дома, стояла знакомая белая «ауди». Антон пока ещё не решается загонять свою машину в гаражный отсек на первом этаже.

С Антоном они столкнулись на лестнице в семнадцатую квартиру. Хозяин поднимался, гость спускался. На площадке, перед открытой дверью, стояла Стефани; расставание с гостем сопровождалось негромким, но вполне ясным звуком поцелуя.

- Добрый вечер, Джордж Джорджиевич!

- Взаимно!

Хозяин и гость пожали друг другу руки.

- Привет, папа! — это уже Стеф. — Как мультик? Понравился?

- Мы с Финкой половину мульта тихо хохотали, Элли в полном восторге. Так что рекомендую. Возьми своего аудитора и тоже сходи.

Он обнял дочь и вошёл в квартиру. Стеф вошла следом и сразу направилась к себе в комнату. Через минуту поднялась Финка — ей, как всегда, надо лично проследить за постановкой машины в гараж и задать охране какие-то общие вопросы, что случилось за день. Подхватила Элли — пошли мыть руки. А Джордж заглянул в комнату Стефани.

Старшая дочь стояла у окна и смотрела на улицу. Потом вдруг улыбнулась и радостно замахала рукой.

- Стеф, ты что это? — ласково спросил Джордж, когда она закончила и отошла от окна.

У них в квартире по-прежнему стояли знаменитые американские пуленепробиваемые окна. Снаружи ничего не видно — только зеркальное отражение улицы. Даже если включить в комнате самый яркий свет и полностью убрать шторы.

- Тоник... Он на прощание помахал мне рукой. Встал под окном и помахал. А я — ему.

- Так ведь он тебя всё равно не видит.

- Неважно. Он знает, что я стою у окна и провожаю его.

Стеф смущённо улыбнулась и опустила глаза. Потом сообщила: на кухне всё чисто, посуду они сами помыли. Можете кормить Элли ужином. Да, Стефани с Антоном вообще на редкость аккуратно проводят свои свидания. О том, что они решили немного расслабиться и повеселиться, свидетельствует разве что бутылка кипрского вина (подарок отца Феогноста после очередной поездки к своему шефу, александрийскому патриарху): с утра была непочатая, а теперь в ней где-то четверть былого содержимого. Будем надеяться, по дороге домой Антона не остановят гаишники и не потребуют дыхнуть в трубочку.

Ближе к полуночи заснули все, кроме Джорджа. Финка — в их общей спальне, дочки — в своих комнатах. А он сидел в кабинете, включив только настольную лампу, и рисовал первое, что приходило в голову. Получалась какая-то абстракция со множеством углов и изгибов.

Поднял голову от рисунка — в приоткрытой двери стояла Стефани.

- Что-то случилось, дочка?

- Не знаю... Тоже почему-то не спится.

- Тогда заходи, присаживайся.

Он встал из-за стола и пересел на диванчик. Дочь уселась рядом.

- Пять лет! — произнёс Джордж после пары минут молчания. — Ватерман тогда тоже устроил нам встречу на День всех влюблённых, 14 февраля 1997-го. Она действительно была Солнышком…

- Ты до сих пор её любишь…

- Как и твою маму. И Маю Шиловскую. Не знаю, счастье это или проклятие.

Вместо ответа Стеф положила голову ему на плечо. И тихо спросила после очередной длинной паузы:

- Пап, а как ты понимаешь, что влюбился? Вот, скажем, как ты понял, что любишь маму?

- Как тебе сказать... Я до сих пор не знаю, что было раньше, а что потом. То ли сначала я вдруг понял, что мне не нужны никакие другие женщины, кроме Маши, то ли всё-таки испугался, что потеряю её, если у меня будут другие женщины. Она как-то сразу это обозначила как главное условие: не хочешь регистрировать наш брак — обойдусь и без штампа в паспорте. Но у тебя не будет больше никаких других женщин, кроме меня. А я вдруг понял, что заранее на это согласен. Мне не нужны другие женщины, если есть Маша.

Никогда ещё Стеф не слушала его с таким вниманием.

- Ну и эффект внезапности, конечно! До сих пор не знаю, что такого Маша могла найти во мне, что почти сразу пустила меня жить в свою квартиру. Причём сразу же заказала второй комплект ключей — типа ты здесь не гость. Что такого во мне можно было найти?

- Пап, не скромничай! — Стеф улыбнулась и обняла его. — Ты...

Ты…

Она никак не могла подобрать правильные слова.

- Сегодня-то понятно: я глава государства! — улыбнулся Джордж. — А ещё? У меня на редкость циничный склад характера и рост 175 сантиметров. Воинствующая посредственность. Не то что Антон Герхардович Шпеер, без пяти минут военный аудитор ростом под 190, в которого влюбилась моя старшая дочь! — он рассмеялся.

- Пап! — даже в ночном полумраке было видно, как девушка покраснела от смущения. А отец обнял её и поцеловал.

- Дочь, не надо этого стесняться. Тем более что... Похоже, это у тебя наследственное. Маша тоже очень плохо умела скрывать своё раздражение, а любовь и вовсе не умела. И это было прекрасно... Кстати, вот, да. Я только у твоей мамы видел такие искренние эмоции. И мне хотелось рисовать её портреты. Для себя, а не на заказ. Это тоже к вопросу, как я понял, что её люблю. Потом я несколько лет тихо ненавидел весь белый свет, а потом появилась Финка — и её мне тоже захотелось нарисовать. Для меня это был уже сигнал — эта девушка не просто так мне встретилась. А чем тебя так очаровал младший Шпеер?

- Не знаю... Сама пытаюсь это понять. И не знаю, как это сделать.

- Попробуй ещё раз начать с самого начала. Вот было же что-то самое первое, что тебе подсказало — этот человек в твоей жизни не просто так.

Джордж обнял дочь и уже хотел отправиться спать — дал совет, так пускай Стеф теперь сама разберётся, с чего начался её роман с Антоном Шпеером. Но дочь истолковала всё иначе. Отвела взгляд и начала тихо говорить.

- Наверное, всё началось в кремлёвской больнице, когда там оказался ты. Ну, после... Тоник — он был вроде дежурного у дверей твоей палаты. Его отец просил подежурить.

Джордж понимающе кивнул. Да, было такое дело. Они трое — Герхард Шпеер, Рудольф и прокурор Заречный — довольно быстро поняли, что ни у кого из них не хватит сил взять власть в стране после Джорджа. И единственное, что у них получится в таком случае — испортить жизнь друг другу. И поэтому... У входа в палату, где лечилось Первое Лицо, встали охранники, они же — смотрящие ото всех троих. Рудольфа никто не отстранял от руководства Службой безопасности президента — поэтому люди из СБП сменяли друг друга в больничном коридоре, ни на секунду не оставляя без присмотра вход к главному пациенту страны. В другой половине коридора, тоже в режиме 24/7, присутствовали люди из прокуратуры, а где-то между ними — люди Шпеера. Учитывая особую деликатность ситуации — это должны были быть самые надёжные люди. Кто ходит к Первому Лицу? Надолго ли задерживается? Всё это было очень важно знать точно, чтобы хотя бы попытаться понять — куда в итоге вырулит вся ситуация? Поэтому время от времени в коридоре оставался дежурить младший сын Шпеера, Антон. В тот год он как раз поступил на первый курс Высшего военного финансового университета. Пусть привыкает нести ответственные дежурства, всё видеть, всё запоминать и делать точные доклады.

Стеф кивнула в ответ и продолжила:

- Это было в ту ночь, когда у тебя наконец-то произошло улучшение после двух недель страданий. Мы с Жозефиной держались как могли, но мы же всё понимали. Я до сих пор не представляю, как это можно было пережить. Постоянные боли в сердце, ночные кошмары... Тебя можно было уже не спрашивать, как ты себя чувствуешь — всё было понятно. И Майрановский с Линдси ничего толком не говорят. Надеемся на лучший исход, а чтобы он наступил — вы должны нам помочь. Постарайтесь радовать Джорджа Джорджиевича и рассказывать только хорошие новости. А это…

Джордж молча обнял Стефани. Он тоже всё видел. Как через силу улыбается Финка, как Стеф делает вид, что всё хорошо. Это тоже можно не объяснять, дочка. Сам знаю. Спасибо, что выдержали это испытание.

- В общем, ты наконец-то заснул, я вышла из палаты, закрыла дверь, отошла подальше... Я вообще хотела выскочить в другой коридор, но уже не смогла. Я разрыдалась в голос и рухнула на пол. Господи, я так не могу больше! Когда уже это кончится?! Дальше я помню только, как меня кто-то подхватил, чуть не на руках донёс до какой-то кушетки. Очень сильные руки и настойчивый голос. У меня истерика, а он держит и успокаивает: Стефани, пожалуйста, не надо. Уже не помню, что я ему тогда сказала в ответ, наверное, какое-нибудь ругательство — тебе хорошо, а у меня отец при смерти! Только он вдруг смотрит на меня, и взгляд испуганный. И — на «ты»: Стефани, пожалуйста, не говори так! Если твой папа умрёт — то эта страна рухнет. Вот прямо так и сказал, я запомнила — эта страна рухнет. Поэтому, мол, даже и не думай. И пожалуйста, перестань рыдать. Нам тут самим всем страшно. Мы тоже из последних сил держимся.

Стефани глубоко вздохнула и закончила:

- Дальше помню, что врач подбежал, отвели меня в процедурку, там дали что-то успокоительное. Я заснула. Просыпаюсь — уже день и все вокруг весёлые. Первая ночь, когда ты надолго и крепко уснул, а лекарства Линдси наконец-то начали действовать. Теперь только реабилитация — и домой.

- Вот оно как... — озадаченно произнёс Джордж. — Странно. Мне про это не рассказывали ни Агран, ни Шпеер, ни Заречный.

- Наверное, доктор запретил. Они ведь все боялись и слушались твоего кардиолога. Чтобы тебя не нервировать.

- Наверное... То есть ты вот так и запомнила? Ты упала на пол, а он тебя обнимает?

- Да. Крепкие, уверенные объятия. Хотя и не грубые. Наверное, он сел на пол рядом со мной. И голос. Тоник сумел меня тогда успокоить. А потом…

А потом можно не объяснять. В конце 1998-го кремлёвский новогодний банкет решили не устраивать — не провожать же торжествами этот проклятый год. Что там было в 1999-м — банкет был, но какой-то бесцветный. Как-то вообще не запомнилось, Шпееры всем семейством были или только Герхард с Еленой Эрнестовной. А вне новогодних корпоративов они не встречались — мучительно, призрак Санни мешает. Новый двухтысячный встречали широко — как-никак, аж четыре цифры в номере года меняются! — и от этого суетливо. Народу на кремлёвской ёлке было много, всем надо уделить внимание. О чём-то протокольно полюбезничали со Шпеером-старшим. И только две тысячи первый…

Они были втроём — Джордж, Жозефина, Стефани. Шпееры тоже всей семьёй. В том числе и будущий военный аудитор, курсант Антон Герхардович. Традиционные протокольные вежливости, рукопожатия, пожелания счастья в наступающем году. Ну, со стороны Первого Лица. Потому что его дочь... Сначала она просто заговорила с Антоном Герхардовичем и говорила с ним дольше обычного. Потом перебралась за столик к Шпеерам. И наконец, во время белого танца пригласила Шпеера-младшего. Со стороны, кстати, они очень красиво смотрелись — высокий молодой человек в форме курсанта и Стефани. Как же незаметно она повзрослела и стала похожа на Машу ещё больше. Ну, может, чуть стройнее, но в остальном... Юная красавица в светло-серебристом платье, так дополняющем смуглую кожу и тёмные волосы. Вот во время танца она пытается что-то смущённо шептать кавалеру на ухо. Неужели вспомнила тот случай в больнице и пыталась извиниться?

…Когда Жозефина открыла утром глаза, то увидела, что Гео стоит у окна и смотрит куда-то вдаль. И вообще, это называется «ушёл в себя — вернусь не скоро».

- Гео? — окликнула жена. — Доброе утро!

- Доброе утро, Финка! — он обернулся.

- У тебя что-то случилось?

- Не знаю... Может, это дебют паранойи?

- А что произошло?

- Вчера вечером я долго не мог заснуть. Стеф тоже. Она заглянула ко мне в кабинет, и мы решили немного поболтать перед сном. Разговор как-то сам собой вывернул…

Он пересказал жене историю о том, как Стефани нашла в младшем Шпеере что-то особенное.

- Так... И что тебя беспокоит, Гео?

- Несчастная, расстроенная девушка, доведённая до отчаяния. Ей плохо, она больше не может это скрывать. Она падает на пол и кричит о своём горе. И тут появляется молодой человек, который её обнимает и говорит — не плачь, у тебя всё будет хорошо.

- И?..

- Финка, так я с Машей познакомился. Одинокая, несчастная девушка в кафе. Которая потом рыдала у меня в объятиях, а я её успокаивал.

Он внимательно посмотрел на жену.

- Финка, скажи честно, что ты думаешь? Я — идиот? Дебют психрасстройства? Я не хочу, чтобы Стеф повторяла судьбу Маши.

Жозефина улыбнулась.

- Никакой это не дебют. Всё так и должно быть. Ты любишь Стеф и боишься за неё. Только бояться не надо.

- Ты думаешь?

- Уверена. Уже хотя бы потому, что Маша была сиротой. Сам же говоришь — у неё была только подруга Стешка и воспитатель… Рейнольд, кажется?

- Директор детдома, да. Рейнольд Александрович. Хороший был человек, царство ему небесное.

- Ну вот. А у Стеф сегодня — целый букет родственников. Папа родной, папа Давид, тётушка игуменья... Лучшая подруга мамы Стешка тоже ей как родная тётя. И. о. старшей сестры вторая жена папы Жозефина… — она рассмеялась. — И даже армянский дедушка. Короче, стартовые условия — прямо противоположные тем, что были у её мамы. Соответственно, и итоги ожидаются другие.

Гео облегчённо выдохнул.

- Финка, определённо: ты — мой ангел-хранитель.

-

НА КРУГИ СВОЯ

(СЕДЬМАЯ ЖИЗНЬ)

Люби — и делай что хочешь.

«Рассуждения Блаженного Августина на Послание Иоанна к парфянам»

1

- Привет, папа! — Стеф, как всегда, заглянула к нему без стука. И только заметив, что отец просматривает какие-то бумаги, остановилась на пороге. — Ты занят?

- Для тебя я всегда свободен!

Он решительно отложил документы и обнял старшую дочь.

Стефани училась в одной из первых в стране частных гимназий с углублённым изучением гуманитарных дисциплин. Программа труднее, чем в обычной школе, но учителя хорошие, так что детям интересно. И много внеклассных занятий вроде кружка рукоделия. То ли от мамы передалось, то ли итальянские друзья помогли — но девочка теперь с удовольствием мастерила кукол и декорации для детских любительских театров. Очень радовалась, когда получала письма из Италии с фотографиями: её поделки играют в спектаклях «больничных клоунов». Короче, нередко возвращалась домой поздно — иногда даже позже главы государства. Впрочем, тот всегда ценил семейный уют и в Администрации Президента по окончании рабочего дня почти не задерживался. А если уж и надо поработать с какими маловажными бумагами — так лучше это делать дома, иногда бросая взгляды на висевшего в углу Чёрного Георгия — вразуми, отче.

Сегодня надо было рассмотреть несколько прошений о помиловании. Стандартный набор бумаг: само прошение, краткая характеристика арестанта с фотографией из личного дела, отзыв от администрации места заключения, краткая выписка с изложением сути приговора.

- Пап, смотри! — из школьного рюкзака дочь вытащила очередную забавную тряпичную куклу. — Я его делала три занятия!

На рабочий стол главы государства решительно уселся енот, расплывшийся в улыбке. Ага, знаем. От улыбки станет всем светлей. Стеф обожает советские мультики.

- Тебе нравится?

- Я в печали. Прикинь, лет через 50 напишут в школьном учебнике истории: Лиандер, Джордж Джорджиевич — мелкий политический деятель, современник великой кукольницы Стефани

Красс…

В первую секунду дочь не поняла, во вторую расхохоталась.

- Тебе правда нравится?

- Он отличный!

- А ты что делаешь? Или государственная тайна?

- Государственные тайны я домой не ношу. Просматриваю прошения о помиловании.

- Это… из тюрьмы?

- Из неё.

- Можно? — Стефани полистала несколько бумаг, лежавших у отца на столе. Особенно анкеты осуждённых с фото. — Пап, а как ты определяешь, кого помиловать, а кого нет?

- По конституции: «Руководствуясь законом и совестью».

- А как ты ими руководствуешься?

- Для начала читаю текст прошения. Его каждый проситель должен писать самостоятельно, типовой формы нет. И поэтому за текстом хоть немного, но виден его автор. Есть явно заказные и лживые прошения, есть искренние. Человек, в конце концов, должен попросить прощения за своё преступление, показать, что он раскаивается. Вот как-то так.

- Кто это? — на лице девочки вдруг отразился испуг. Она показала на очередную анкету с фотографией. Женщина, осуждённая за хищения казённого имущества в крупном размере на 8 лет заключения, просит о помиловании.

Джордж взглянул на фото, имя, фамилию. Обнял и поцеловал дочку.

- Да, это она. Забудь. Призрак из прошлого. У меня их таких тоже много…

Элина Грай. Лет пятнадцать тому назад она работала в органах опеки и попечительства. Молодая тётка, дико озлобленная на весь свет за неудачи в личной жизни, невысокую зарплату... Ей поручили организовать отправку в детский дом трёхлетней девочки-сироты, чью мать-одиночку в парке зарезал грабитель. Вряд ли со Стефани она обращалась грубее, чем с другими сиротами — она со всеми так. Вот, какая-то очередная мелкая дрянь, ревёт во всё горло и просит маму. А у неё таких — весь стол поручениями завален. Поэтому давай уже, собирайся побыстрее! Нет, вещи, какие тебе необходимы, я сама соберу. И брось уже эту гадость!

В детдоме тебе дадут много других игрушек!

Вытаскивая ревущую девочку из дома Маши, Элина вырвала у неё из рук и отшвырнула подальше в сторону резинового котёнка. После чего сиротка закричала так, что повыскакивала половина подъезда. Женщина, что вы делаете? Как не стыдно только? Подобрали игрушку, вытерли и отдали Стефани обратно. Сейчас котёнок стоит в её комнате в 17-й квартире у девочки на столе. Так же, как на столе у Джорджа — маленькое фото Маши.

Стеф сжала бумагу в руке и разглядывала фотографию злой инспекторши, заодно читая и краткую справку. Осуждена в 1992 году по статьям... Признана виновной в растрате и хищении казённого имущества и денежных средств, выделенных на поддержку социально незащищённых слоёв населения.

- Папа, а что это — хищение выделенного на поддержку социально незащищённых слоёв?

- Для полного счастья она оказалась ещё и крысой, дочка. Воровала деньги, отпущенные на сирот, инвалидов... Но подать мне прошение о помиловании имеет право.

Стеф взяла со стола улыбчивого енота и пошла к себе. А Джордж долго сидел в задумчивости, рассматривая фотографию в анкете. Такие женщины не меняются со временем. Та же ведьма, только с поправкой на полтора десятилетия. Глянешь иногда на подобную фоточку — и начинаешь верить, что некоторые породы человекообразных животных: чекистов, инспекторов по делам несовершеннолетних… — при совке выводили специально, в особых лабораториях. Злой, беспощадный биоробот. Идеальное олицетворение Великой и Могучей Советской Родины. Потому что великая и могучая — совершенно не значит добрая и ласковая. Это в пропагандистских песенках только хорошо выходило: «Как невесту, родину мы любим! Бережём, как ласковую мать!»

Элину Грай осудили в 1992-м. Сейчас ей 42 года, и уже 4 из них она находится в женской колонии. Текст прошения… никакой какой-то. Очередной казённый рапорт. Признаю себя виновной, раскаиваюсь и прошу помилования.

Задвинув листки бывшей инспекторши в самый низ пачки прошений, Джордж пошёл в комнату старшей дочери.

- Стеф! К тебе можно?

Девочка сидела на краю стула, смотрела в окно и была одновременно и печальна, и задумчива. Не бери работу на дом, идиот! — мысленно сказал Джордж сам себе и пошёл утешать дочь.

- Ты что, родная? Расстроилась? Испугалась?

- Наверное…

Она подняла на него заплаканные глаза.

Вот же, мать твою, угораздило.

Пока Стеф обживалась в его доме, с ней ненавязчиво, но настойчиво поработали более десятка специалистов — от психологов до профессора психиатрии Майрановского, который вдруг начал часто бывать в 17-й квартире. То по какому-нибудь личному вопросу, то просто пообедать в компании своих хороших друзей. И в партикулярном костюме совершенно не походил на доктора. Старый добрый друг семьи, помогал твоему папе и маме. И тебя, Стефани, помню совсем маленькой.

У девочки обнаружились несколько страшных воспоминаний, которые, увы, с ней навсегда. Сцена убийства мамы. Смерть от рака мамы Ольги Мазалецкой. И… похоже, да. Вот эта сцена с любимой игрушкой — резиновым котёнком. Которого отобрала и отшвырнула какая-то злая тётка из органов опеки.

Да уж. На ровном месте — и мордой об асфальт.

Что поделаешь, дочка. Я тоже с призраками из прошлого живу. Они долго сидели, обнявшись, а потом вместе готовили уроки на завтра. И придумывали имя улыбчивому еноту. Слава тебе, Эволюция, кажется, пронесло.

- Пап, к тебе можно?

- Тебе — всегда! Заходи, родная!

Однако в этот раз Стефани заглянула в отцовский кабинет как-то неуверенно.

- Случилось что? — испугался Джордж.

- Нет, ничего…

Она закрыла за собой дверь.

- Пап, меня очень волнует один вопрос. Уже четвёртый день.

- Стеф, если я чем-то могу тебе помочь — то обязательно помогу. Честно-честно. Садись, ничего не бойся и спрашивай.

- Пап, я об этой женщине. Которая просила её помиловать.

- Бывшей инспекторше, что ли? Сообщаю — я ей отказал в помиловании.

- Я... Вот там ещё и её анкета была. И посадили её за кражу казённых денег. Но она же инспектор. Как так получилось?

Джордж улыбнулся и потрепал дочь по щеке.

- И это всё, что тебя мучает?

Стеф кивнула.

- Тогда выбрось из головы, родная. Никакой мистики. Инспекторшей она была в начале восьмидесятых. А в конце, видимо, перешла на какую-то хозяйственную должность. И стала приворовывать казённые деньги, выделенные на сирот. И попалась. Иногда с людьми это бывает — карьерный рост называется. Я в восемьдесят девятом был народный депутат, а в девяносто втором — руководил Службой безопасности президента. Один и тот же человек.

- И её дело — девяносто второго года…

Дочь испуганно съёжилась — вряд ли она хотела это сказать; само вырвалось. А Джордж обнял девочку.

- Стеф, если ты думаешь, что это я её посадил — то это не так. В девяносто втором у меня дел было выше потолка. Службу безопасности Бария Никалозовича мы создавали с нуля. В «Беркут» клиенты попёрли, мы чуть не каждую неделю открывали по филиалу в новых городах. А ещё меня регулярно вызывали на допросы в Генеральную прокуратуру по делу ГКЧП в качестве потерпевшего. Так что если ты думаешь, что своё оставшееся время тратил на клёпку левых уголовных дел против какой-то вшивой бывшей инспекторши по делам несовершеннолетних…

- Пап, прости, я не хотела…

- Я знаю. Так что — забудь; проехали. Я тебя люблю, родная.

…И ведь не соврал. Он действительно не заморачивался уголовным делом для Элины Грай. Рудольф занимался поисками его дочери; в воспоминаниях свидетелей выплыла история о жестокой чиновнице, по сути, издевавшейся над девочкой-сиротой. Один лёгкий намёк кому надо. Дело состряпали, конечно, кривовато, но в целом вполне убедительно. Хищение казённых денег. А кто их в девяносто втором не воровал? В том числе и у сирот и инвалидов. Прочитал копию приговора, вычеркнул ещё одно имя из списка, да и забыл через пару недель.

Ещё через пару дней он встречался с директрисой гимназии, где училась Стефани. На родительские собрания ходить — никакой возможности, так что — короткие встречи раз в месяц. Как учится моя дочь? Нет ли каких проблем? Что вы, Джордж Джорджиевич, никаких. Исключительно любознательная девочка. Вот буквально вчера после уроков чуть не полчаса расспрашивала учительницу основ правоведения о том, какие у нас существуют наказания за воровство казённого имущества и сколько за это обычно дают. Вы её решили отдать на юридический?

И сообщение от охраны: после школы Стефани Джорджиевна попросила завезти её в Управление внутренних дел Мошковца и пыталась там встретиться с начальником управления генералом Пузыревичем. Не смогла — начальник был в отъезде.

Так. Это уже становится интересным.

Вечером поинтересовался у жены — Финка, ты за Стеф ничего такого в последние дни не замечала? Она чем-то расстроена. Чтото её беспокоит, но она пока не говорит. Может, у неё того — первая любовь? — улыбнулась благоверная.

Дочь всё объяснила сама.

- Папа, к тебе можно?

- Конечно! Заходи, солнышко. Что с тобой? Выглядишь так, будто у тебя что-то произошло. Тебя кто-то обидел?

- Пап, ты можешь выполнить одну мою просьбу?

- Во всяком случае, очень постараюсь. Если ты попросишь Луну с неба — то всю не обещаю, но образец лунного грунта… — он улыбнулся.

- Пап, подпиши помилование этой женщине.

- Что?

- Пожалуйста, подпиши помилование той женщине из опеки и попечительства. Это же всего лишь одна твоя подпись.

- Так-то да… но ты меня, мягко сказать, удивила. Объясни, зачем тебе это. Не ожидал от тебя такой просьбы.

- Пап, мне кажется, что её дело — фальшивое. Она не совершала того, за что её посадили в тюрьму.

- Стеф, тебе это кажется или кто-то тебе что-то такое рассказал? Кто?

- Я об этом ни с кем не говорила.

- Ну и умница. К сожалению, при моей должности... Вокруг всегда будут крутиться негодяи, выдумывающие самые грязные сплетни. Тебе кто-то наплёл, будто я ещё и занимался фальсификацией уголовных дел о хищениях денег из какого-то районного управления опеки и попечительства? Ага, больше мне в Перестройку делать было нечего, как воровать какие-то гроши, что отпустили на дома инвалидов Мошковецкой области.

- Пап, мне никто ничего такого не говорил. И я так не думаю.

Просто… отпусти эту женщину на свободу.

- А зачем это тебе, дочка?

Стефани опустила глаза. Вздохнула. И выпалила.

- Пап, те обиды не стоят восемь лет жизни.

- Дочь, ты чего? Какие обиды?

- Она меня очень больно обидела. Но это не стоит восемь лет жизни. Отпусти её.

- Стеф, то есть ты всё-таки думаешь, что?..

- Пап, я ничего не знаю, что и как там было. Но восемь лет тюрьмы за обиду мне — она этого не заслужила.

- Стеф, подожди. То есть ты хочешь сказать, что сама не знаешь, за что её посадили. Тебе кажется, что её могли посадить за обиды, причинённые тебе. Мол, я воспользовался своим служебным положением и отомстил ей за обиды, которые она нанесла тебе, а казённых денег, выделенных на сирот и инвалидов, она вот прямо совсем не воровала? А если таки воровала? Деньги, украденные у сирот, тоже не стоят восемь лет жизни?

- Пап, прости её. Тебе ведь это не сложно.

Девочка чуть не плакала. Похоже, её действительно зацепила эта история.

- Стеф, сперва объясни мне — что тебя так мучает? Тебе показалось, что инспекторша сидит в тюрьме только потому, что раньше она обидела тебя?

- Мне кажется, так оно и было. И это меня мучает.

- Стеф, но если это так — то, наверное, твои страдания лечатся не помилованием для преступника. Тебе пришла в голову ка кая-то сумасбродная идея, она мешает тебе жить. Тебе надо избавиться от этой идеи, дочка. А не подчиняться ей.

Он тоже отвёл взгляд. Произнёс куда-то в сторону.

- Господи, если бы я знал, чем оно всё закончится... Я бы затащил твою маму в загс через неделю после нашего знакомства. И не было бы ничего этого. Ты раз и навсегда была бы просто моя дочь…

Потом повернулся к Стефани.

- Дочь, мы обязательно найдём решение твоей проблемы. Не у тебя одной такое случалось. Есть люди, которые знают, как помочь в такой ситуации.

- Пап, ну пожалуйста, подпиши ей помилование. В конце концов, ты же подписываешь его другим преступникам. Пап, ну честно — я её простила. И вообще — должен же кто-то поставить точку во всём этом.

- В чём этом, Стеф?

- Пап, ты же уже всем отомстил за маму. Хватит!

- Стеф, что ты несёшь?

- Пап, в этом эпизоде не ты главный пострадавший! А я!И если бы я могла решать... Но всё зависит от твоей подписи. Подпиши ей помилование! В конце концов, она уже и так несколько лет отсидела. Хватит. Нельзя всю жизнь только мстить. Пап…

Девочка отскочила от его стола на пару шагов, хотя Джордж даже рукой не повёл. Просто... На неё сейчас смотрел не папа, а Президент Северной Федерации. Суровый начальник, от тяжёлого серо-стального взгляда которого бросает в холодный пот проштрафившихся подчинённых.

- Ты считаешь, что в данном случае главная пострадавшая — ты? И поэтому тебе решать, что достаточно, а что нет?

- Папа, эта женщина у меня отнимала любимую игрушку, а не у тебя!..

- Хм. И ты решила, что пора поставить точку во всей этой истории именно вот так? Через её помилование?

- Пап, сколько ей осталось сидеть? Четыре года, кажется?

- Что-то около того.

- Пап, я столько не выдержу.

- Чего ты не выдержишь?

- Того, что из-за меня в тюрьме сидит человек. За то, чего он не совершал.

- Хм…

- Папа, я её простила. Пусть выходит на свободу и живёт, как хочет. В конце концов, тебе что — нравится мучить людей?

Да уж... Здрасьте, приехали.

С минуту он молча разглядывал Стефани. Такой он её никогда не видел. И даже не мог предположить, что…

В первые секунды она, по-видимому, страшно испугалась. И отскочила от его стола. А сейчас... Нет, она не уйдёт без его подписи под указом о помиловании. Она почувствовала свою правоту и теперь будет настаивать на своём. У неё свои представления о добре и зле, и Стеф... Блин, вот только Сократа, готового напиться цикуты ради торжества истины, ему и не хватало. Да ещё и у себя в семье.

- Точно простила?

- Да, папа.

- Вот прямо настолько, что... Если я подпишу указ о её помиловании — ты готова сама его отвезти и отдать ей?

- Отвезти и отдать?

- Да. В женскую колонию. Там встретиться с ней, отдать ей указ и сказать — мол, поздравляю вас с досрочным освобождением, я вас простила! Сможешь это сделать?

- Да. Смогу.

Дочь произнесла это тихо, но твёрдо.

- Ты сама согласилась. Подписанная бумага будет у тебя завтра. После чего ты сама её отвезёшь в женскую колонию и отдашь.

- Гео, Стеф, вы чего? — в дверях его кабинета стояла Финка. — Ваши крики в кухне слышно. Что у вас случилось?

- Папа, подпиши ей помилование! Пожалуйста!

Стефани разрыдалась и бросилась прочь из его кабинета. Финка посмотрела на мужа — и тоже тихо исчезла, плотно закрыв дверь.

- Гео! Открой, пожалуйста! Я с подносом!

Сколько прошло времени? Час? Два? За окном было уже темно. Джордж встал и открыл перед женой дверь кабинета.

Финка действительно была с подносом. Зелёный чай, какие-то пирожные, печенье... Водрузив всё это к нему на стол, она обняла мужа.

- Я пришла тебя поддержать, Гео.

- Поддержать меня?

- Стеф мне всё рассказала. Что тут у вас произошло.

- Что с ней? Где она?

- У себя в комнате. Я дала ей успокоительное. И пришла поддержать тебя.

- А со мной что не так? Финка, я, кажется, пока ещё в состоянии ясно формулировать свои мысли и чётко их излагать? И я вам всем вполне доходчиво объяснил — у меня не будет домашнего Политбюро. Ко мне нельзя ходить с указивками и советами, как управлять страной. Я сам решаю, какие предлагать законы и кому подписывать прошения о помиловании! И кому не подписывать!

- Я поэтому и пришла, Гео. Мне страшно представить, что сейчас творится у тебя на душе. А я когда-то пообещала твоему шефу, генеральному директору «Беркута», что буду тебя поддерживать всегда, когда тебе будет плохо.

Она улыбнулась и обняла мужа.

- А ты вовремя, Финка! — Джордж кивнул на чай. — Действительно, в горле пересохло.

- Я сейчас!

Жена налила ему чашку и протянула печеньку. Ну да, разумеется — овсяное с изюмом. Стресс снимать. Ещё со времён «Беркута».

Первую чашку они выпили в молчании. Финка только держала Джорджа за руку.

- Как там Стефани? — спросил он, когда жена налила по второй чашке.

- Ты её порядочно напугал. Хотя… Я бы никогда не решилась на такой разговор с тобой. Зато теперь она вряд ли ещё когда-нибудь придёт к тебе с просьбами и советами по управлению государством.

- А почему ты не решилась бы на такой разговор?

- Ну, я всё-таки постарше Стефани. И догадываюсь, что у каждого человека есть что-то такое совсем личное, куда залезать не надо. А ей 15 лет. Подросток в переходном возрасте.

- Ты всё-таки пришла попросить за неё? — усмехнулся Джордж. — Мол, пойми правильно: переходный возраст, с кем не бывает?

- Ещё не хватало. С этим ты и без меня бы справился.

- Ты так думаешь?

- Уверена. Я же помню, как первый раз пришла в эту квартиру. А пустая пятая комната для кого? Однажды здесь будет жить девочка по имени Стефани. И как ты её потом разыскивал. Ты — нормальный любящий отец, Гео. И сейчас тебя надо поддержать. Потому что та девочка, для которой ты когда-то специально оставил пустую комнату в квартире, и нахальный подросток, явившийся к тебе за жутко неприятной для тебя государственной бумагой — одна и та же Стефани.

- И что ты предлагаешь с этим делать?

- Ничего. Из всякого правила рано или поздно происходит исключение. Она ведь пришла к тебе не за каким-нибудь законом или постановлением правительства — кому завод в управление отдать. Для неё это такая же личная история, как и для тебя. — Не могу я совсем ничего с этим не делать… Джордж встал и пошёл в комнату Стефани. — Гео! Она только недавно уснула… Он рассеянно кивнул жене.

Дочь действительно спала. Он поправил ей одеяло, постоял несколько секунд посреди комнаты. На столе дочки по-прежнему центральное место занимал тот самый резиновый котёнок-игрушка, а вокруг было много бумаги, тряпочек, фломастеров. Джордж взял листок розовой бумаги и ярко-красный фломастер. Нарисовал сердечко и ниже: «С добрым утром! Я тебя люблю!» Пристроил над кроватью. Завтра, когда девочка проснётся, она первым делом должна будет увидеть этот листок.

Вечером он показал дочери бумагу. Всё официально. Указ Президента Северной Федерации о помиловании. Стандартная формулировка: «Руководствуясь Конституцией Северной Федерации, Уголовно-процессуальным кодексом Северной Федерации и принципом гуманизма, постановляю: применить процедуру помилования к... Помилованную от дальнейшего отбытия наказания в местах лишения свободы освободить, уголовное преследование в отношении неё прекратить. Вступает в силу с момента подписания. Президент Северной Федерации Д. Лиандер. Подпись удостоверяю. Главный секретарь Администрации Президента Северной Федерации». Печать Администрации Президента Северной Федерации.

- Спасибо, папа!

Дочь крепко его обняла. Какое всё-таки счастье... После чего забрала бумагу себе.

- Стеф, я не понял?

- Я должна сама её отвезти и отдать.

- Стеф, не выдумывай! Отправим с фельдъегерем.

- Пап… — дочь опустила взгляд. — Вчера я пообещала отвезти и отдать указ о помиловании сама.

- Можешь считать, что ты ничего не обещала. Не выдумывай!

- Вы опять?

В дверях стояла Финка и улыбалась не то сочувственно, не то иронически. Джордж матюгнулся про себя.

…В ворота женской колонии они въехали в начале одиннадцатого. Полномочный представитель Президента Северной Федерации Стефани Джорджиевна Красс и сопровождающий её взрослый — Алексей Рудольфович Жмеровский. Пятнадцатилетняя девочка привезла какую-то особо важную бумагу из Администрации Президента и должна проверить её исполнение. Всё это могло бы показаться бредом, если бы не было подтверждено несколькими звонками Откуда Надо и ещё парой бумаг с печатью президентской администрации. На словах руководству тюрьмы пояснили только самое общее. Не надо лишний раз показывать гостье зечек. Примите в самых благоустроенных помещениях. Обед в колонии допускается, только имейте в виду — это вам не инспекция из ФСИН, так что не вздумайте выставлять на стол батарею бутылок с крепким алкоголем. Что у вас там безалкогольного есть? Клюква растёт? Вот и угостите Стефани Джорджиевну клюквенным морсом.

Автомобиль остановился у самого входа в административный корпус. Вышла юная девушка-брюнетка и её сопровождающий. Было видно, что девушка волнуется. Хотя — что хорошего можно увидеть внутри колонии? Серые кирпичные здания, колючая проволока над ними... Девушка робко оглянулась. Сопровождающий выразительно посмотрел на начальника колонии. Конечно, не тот самый Жмеровский, но — родная кровь. Он находиться внутри тюрьмы не боялся. Внимательный холодный взгляд, характер нордический, стойкий.

- Стефани Джорджиевна, Алексей Рудольфович, здравствуйте! Проходите, пожалуйста!

Внутри административный корпус выглядел куда симпатичнее. Вполне благоустроенное казённое ведомство. Разве что железных дверей и решёток поперёк коридора многовато, но перед гостями мгновенно открывались все двери. А кабинет начальника колонии и вовсе походил на любой из столичных офисов: большие окна, светлые обои, мягкая мебель.

Чем мы заслужили вашего внимания, Стефани Джорджиевна? По какому поводу вы к нам собственной персоной? Или о делах потом, а сначала желаете перекусить с дороги?

Обыкновенные люди. К ним, в глухую тюрьму в далёкой провинции, зачем-то приехала любимая дочь Самого, а в качестве её сопровождающего — сын всесильного начальника Службы безопасности президента. Такой шанс выпадает один раз за всю жизнь. Надо понравиться.

- Стефани, мы сначала поедим? — поинтересовался младший Жмеровский.

- Нет. Потом поедим.

И уже обращаясь к начальнику колонии:

- У вас содержится Элина Грай. Позовите её.

Начальник посмотрел на Алексея Рудольфовича, тот кивнул — выполняйте. Доставьте ко мне арестантку Элину Грай! И побыстрее! — это уже подчинённым, в телефонную трубку. И — снова в сторону гостей: Алексей Рудольфович, так чем обязаны вашему посещению? Тот кивнул в ответ — сейчас узнаете. Пока лучше вот что сделаем: разговор с арестанткой начну я, а Стефани Джорджиевна подключится потом. Поэтому поставьте мебель как-нибудь так, чтобы меня доставленная увидела сразу, а Стефани Джорджиевну… лучше, если вообще она её до определённого момента видеть не будет. О да, конечно, сейчас всё сделаем. Поставим два мягких кресла одно за другим. Вы садитесь на переднее, а Стефани Джорджиевна — на заднее. Может, вам пока чаю? Мы тут свой делаем, на наших травах. Всё натуральное, экологически чистое. Адъютант, быстро принеси чаю!

Арестантку тоже доставили быстро.

Стефани видела её один раз в жизни, трёхлетней девочкой.

В памяти остался не портрет, а образ. Точнее, несколько образов. Самый симпатичный — Снежная Королева из советского мультика. Злая, холодная, властная женщина.

Доставленная в кабинет начальника колонии арестантка Элина не походила на тот образ ну примерно ничем. Четыре года тюрьмы... Тюрьма вообще отлично учит скромности и терпению. Обычная мышь в робе; видно, что уже немолодая; глаза опущены вниз; голос тихий. Арестантка Грай по вашему приказанию явилась.

- Элина… Генриховна, вы подавали прошение о помиловании господину президенту Северной Федерации?

Младший Жмеровский говорил с ней презрительно-ровно; обычный большой начальник.

- Да, подавала, господин… — она запнулась, не зная, как обращаться к этому человеку, столь вольно сидящему в кабинете начальника колонии.

- Меня зовут Алексей Рудольфович.

- Да, подавала, Алексей Рудольфович.

- А почему вы решили подать это прошение?

- Приближалась половина моего срока. И товарищ… гражданин полковник утвердил мою положительную характеристику с места работы.

Гость бросил взгляд на хозяина кабинета.

- Точно так, Алексей Рудольфович, утвердил. Она... Она действительно хорошо у нас работает в швейном цехе. Если желаете, мы вам покажем наше производство.

- Я ничего не понимаю в швейном деле. Покажете соответствующей комиссии ФСИН при проверке. Они оценят.

И снова в сторону арестантки:

- Элина... А почему вы написали такое краткое прошение? Как будто рапорт какой-то. Обычно когда человек просит его помиловать, он о себе рассказывает всё что угодно. Какой он хороший работник, как участвовал в самодеятельности, сколько поощрений... У вас ведь должны быть поощрения, если вы хорошо работали?

- Да, у меня были поощрения, Алексей Рудольфович. Гражданин полковник о них упомянул в справке, которая прилагалась к прошению.

- То есть обосновывать, что вы заслуживаете помилования, вы доверили товарищу полковнику? — усмехнулся гость.

- Он справедливый начальник колонии, Алексей Рудольфович. Если у меня были какие-нибудь заслуги — он наверняка их отметил в своей характеристике.

- А вы в вашем прошении постеснялись сделать это? Почему?

- Я никогда не писала прошений о помиловании. Не знала, что надо в них писать о своих заслугах.

- Нет типовой формы прошения о помиловании. Каждый пишет его так, как считает нужным. Это, кстати, очень помогает раскрыть личность просящего. Вы написали какой-то рапорт младшего инспектора службы по делам несовершеннолетних.

- Я по-другому не умею, Алексей Рудольфович. Вы же наверняка знаете, за что я здесь оказалась. Когда-то я действительно была инспектором в службе опеки и попечительства.

Она, похоже, совсем растерялась — чего хочет от неё этот человек? Но надо молчать и отвечать на его вопросы — это какой-то очень важный человек, которого боится даже начальник колонии.

- Когда я писала прошение, Алексей Рудольфович, я... Не знаю, как точно сказать. Я хотела попросить прощения у Джорджа Джорджиевича.

- А вы успели его чем-то обидеть?

Арестантка вздрогнула. Но тут же опустила глаза и тихо произнесла положенную формальность.

- Вы не так поняли, Алексей Рудольфович. Джордж Джорджиевич — президент нашей страны. Он имеет право помиловать человека, сидящего в тюрьме. Я просила у него прощения как у президента. Но, видимо, написала плохо, и он меня не простил.

- Нет!

Стефани, сидевшая в кресле за спиной младшего Жмеровского, больше не смогла молчать. Крикнула «нет!» и вскочила со своего сиденья. Чем огорошила всех присутствовавших в кабинете.

- Нет! Элина, он вас помиловал! Я привезла вам указ об освобождении!

Арестантка взглянула на девушку, выскочившую из-за спины таинственного Алексея Рудольфовича, и смогла произнести только одно слово:

- Стефани?

После чего пошатнулась, ухватилась за стенку кабинета и начала тихо сползать по ней на пол.

- Ну помогите же ей! — это дочь президента крикнула уже всем и сразу: начальнику колонии, Алексею Рудольфовичу, присутствовавшим при разговоре сотрудникам СБП. И первой бросилась к арестантке.

Да уж. Картина маслом «Не ждали». Что делать, если арестантка попробует кинуться в сторону дочери президента, знали все присутствующие, в особенности — доставивший Элину сюда тюремный конвоир. А вот что делать, если наоборот?

- Ну что вы стоите?! — ещё громче крикнула девушка. — Ей же плохо! Сделайте что-нибудь! Элина, да, это я! Стефани. Папа подписал указ о вашем помиловании. Я увезу вас отсюда.

Хватило нескольких мгновений. Арестантку положили на какой-то диванчик в углу, над ней хлопотал тюремный врач. Стефани стояла рядом. Алексей Рудольфович, порывшись в папке, которую до этого держал в руках, вытащил и протянул начальнику колонии документ.

- Господин Президент Северной Федерации Джордж Джорджиевич Лиандер рассмотрел прошение арестантки Грай о помиловании и приложенную к нему характеристику за вашей подписью. И нашёл возможным помиловать арестантку Грай, руководствуясь принципами гуманизма и соразмерности наказания совершённому преступлению. Я передаю вам соответствующий указ господина президента за его личной подписью. Зарегистрируйте и исполняйте, полковник.

Начальник колонии взял бумагу. Да, всё верно. Гербовый лист. Гербовая печать Администрации Президента. Две подписи: аккуратненькая закорючка руководителя администрации и кривоватое фиолетовыми чернилами: «Д. Лиандер».

- А почему лично, а не с фельдъегерем? — полковник тоже был несколько ошарашен всем происходящим, так что не удержался — брякнул дурацкий вопрос.

- Вас что-то не устраивает?

- Нет-нет, что вы, Алексей Рудольфович! Извините меня. Это я так, от неожиданности.

- Это ничего. Не вы один! — суровый посланник из Мошковца соизволили улыбнуться и посмотреть в сторону арестантки. Ничего особенного. Небольшое нервное потрясение. Пройдёт. Элина Грай сидела на диванчике, а рядом... Рядом сидела Стефани Джорджиевна и держала её за руку. При полном обалдении охранников — и тюремного, и тех, которые из СБП. Не оттаскивать же от зечки дочь Самого.

- Элина, это не сон! Я привезла указ о вашем помиловании.

Уже сегодня вы будете на свободе…

- Гм… — услышав последнюю реплику, начальник колонии поперхнулся. — Уважаемая Стефани Джорджиевна, у нас порядок... Нельзя вот прямо так взять и отпустить арестантку. Есть порядок освобождения. По закону процедура может занимать до четырнадцати дней.

От последующего вздрогнул даже младший Жмеровский. Девочка 15 лет от роду, которая ёжилась даже при виде серых тюремных зданий и заборов с колючей проволокой, решительно встала с дивана и посмотрела на товарища полковника. Ровно тем же взглядом, каким её папа смотрел на подчинённых на заседаниях. Суровый начальник при большой должности. Карать и миловать своих холопей мы вольны. Показала на гербовый лист, лежавший на столе полковника.

- Там ясно сказано — вступает в силу с момента подписания. Подпись есть. Или вы считаете, что подпись фальшивая? На что вам 14 дней?

- Слушаюсь…

- Стефани! Прости меня… прости, пожалуйста!

Арестантка, кажется, наконец-то поняла, что всё происходящее — не сон. И что та девочка, которую она когда-то тяжко обидела, даже не придав этому значения, приехала её освободить.

Поэтому сейчас кинулась и поцеловала ей руку.

- Элина, зачем вы так? Не надо! — Стефани смутилась.

Охранники подхватили арестантку под руки, намереваясь оттащить от дочери Первого Лица, но всех остановил Алексей Рудольфович.

- Элина, она вас уже простила. Идите вещи собирать.

И короткий жест охране — уведите! И в сторону товарища полковника — давайте, уважаемый, и в самом деле — подавайте обед. — А сейчас вы её куда?

То ли товарищ полковник ну очень хотел угодить высоким гостям, то ли все дико проголодались, но обед у начальника колонии показался таким же, как в лучших ресторанах Мошковца. Полный стол, три перемены блюд, местные напитки. Для полного счастья, господин Жмеровский оказался вполне лоялен по части чего покрепче; с большим удовольствием попробовал три вида настоек на местных травах; любезно согласился принять по бутылочке в подарок господину президенту и многоуважаемому Рудольфу Владиленовичу... И вообще — похоже, не такой он суровый начальник, как отец уважаемой Стефани Джорджиевны. Охотно поддерживает разговор на самые разные темы. Ну, полковник и спросил — а куда уважаемые гости собираются отправить бывшую арестантку Грай после освобождения.

Алексей Рудольфович в этом месте вопросительно воззрился на Стефани Джорджиевну. А та…

Чёрт, а действительно — куда девать помилованную бывшую зэчку? Вот сейчас её выпустят из колонии — и? Стефани так хотела поскорее её освободить, что совершенно об этом не подумала. Поэтому сейчас слегка покраснела и столь же вопросительно воззрилась на младшего Жмеровского — Алексей, помоги, пожалуйста! Посоветуй что-нибудь умное.

- Я правильно понимаю, что ей ещё надо будет приехать в колонию, чтобы расписаться в некоторых бумагах? — Жмеровский посмотрел на полковника.

- Так точно, Алексей Рудольфович. Вот, хотя бы — наш бухгалтер должен подсчитать её заработки и подготовить необходимую сумму к выдаче. А Элина должна расписаться в получении.

Жмеровский задумался. Задача вырисовывалась следующая. Бывшую арестантку пока надо поселить где-то недалеко от колонии, но не в публичном месте. Хостелы, общежития — всё исключается. Никакого лишнего шума — и так его уже понаделали сегодняшним приездом. А что, если…

- А монастырь какой-нибудь у вас тут неподалёку есть? Женский?

Полковник только улыбнулся.

- Так точно, Алексей Рудольфович, есть! И именно что женский. Километров тридцать отсюда, довольно глухое место. Кириллов монастырь, настоятельница там мать Евстолия. Та самая… ой!

Он уставился на Стефани. Это же их семейная история.

Газеты в своё время, конечно, разболтали и её. Но, как всегда, больше напутали, чем прояснили.

До пострига, в миру, игуменью Евстолию звали Ева Марковна Лиандер. Единственная из семьи Лиандров, кому удалось остаться живой после... Родная сестра Джорджа Джорджиевича, но какие там отношения — точно никто не знает. Брат и сестра не виделись уже много лет; Джордж не пожелал с ней встретиться даже у нотариуса, когда Ева оформляла дарственную на их бывший общий дом в посёлке Мышино. Формально, конечно, ввиду крайней занятости; прислал принять дар человека с доверенностью. А с другой стороны — всех, кого господин президент считал причастными к трагической истории с Марией Красс, — уже нет в живых. А мать Евстолия жива и здорова, потихоньку отстраивает обитель, когда-то люто разорённую большевиками. И многие богатеи деньги дают на благое дело — а стали бы они это делать, если бы брат Джордж так уж не любил свою сестру Еву?

- Паломников там много бывает? — осведомился Жмеровский.

- Нет. Место достаточно глухое, вдали от больших дорог. Так, заезжают, конечно, группы на автобусах иногда.

- Отлично. Пока Элина поживёт там. Полагаю, мать Евстолия не откажет.

…Они вернулись на следующий день ближе к полудню. Была суббота, так что Первое Лицо встречало их в Лиандрополе. Алексей тяжело вздохнул и шагнул в кабинет Шефа первым.

Действительно как-то скверно вышло.

Стефани настояла — помилованную бывшую инспекторшу они увозили с собой, чтобы временно оставить в Кирилловом монастыре — у них ведь там не только монахини. Ещё есть мирянки, приезжающие в обитель потрудиться во славу Божию — называются, кажется, трудницы. Элине Грай придётся пока побыть одной из них.

Главная проблема была в том, что до этого Стефани никогда не видела свою тётушку Еву, она же игуменья Евстолия, а папа Стефани не выказывал ни малейшего намерения их знакомить. Да и сам с сестрой не общался. И теперь вот так взять — и без его ведома?.. Ему вся эта история с Элиной и так не шибко по душе.

А Стефани... Она почему-то вдохновилась. Алексей, видимо, это знак Судьбы! — так и заявила. Пришло время пообщаться ещё с одной родственницей. Причём ладно бы просто пообщаться.

В монастырь они приехали ближе к вечеру. Коротко переговорить с игуменьей, сдать ей Элину на временное проживание — и обратно в Мошковец. К ночи должны доехать. Но…

Всё закончилось тем, что дочь позвонила папе по спецсвязи, извинилась и попросила — папа, пожалуйста, позволь остаться ночевать в монастыре у тёти Евы; сил никаких нет сейчас ехать домой. Да-да, у них как-то сразу установился контакт. Тётушка и племянница нашли друг друга. Особенно после того, как выяснилось, при каких обстоятельствах Стефани попала в эти края. Истинно христианский поступок, что уж говорить.

Хотя устали действительно сильно. Девочка мгновенно заснула самым сладким сном в монастырской гостинице для трудников. Маленькая комнатка с кроватью и тумбочкой — а ей больше ничего и не надо. В соседнюю такую же комнатку отправился ночевать младший Жмеровский, а в комнатку на противоположной стороне коридора — Элина Грай. Гостиница маленькая, ничего не поделаешь.

Получается, мы с ней ночевали под одним кровом? — это Стефани спросила уже сегодня, когда подъезжали к Мошковцу. Ну да, получается. А что? — не понял младший Жмеровский. А сама не знаю, Алексей. Но, кажется, я вчера сделала что-то хорошее.

Ага. Хорошее. Только папу, кажется, несколько огорчила — уже в третий раз за несколько дней. Тяжело вздохнув, Алексей шагнул в кабинет Шефа.

Джордж выслушал его с каким-то неопределённым выражением на лице. Слушал внимательно, но понравился ему отчёт младшего Жмеровского или нет — поди догадайся. Под конец, впрочем, улыбнулся, подошёл и обнял. Спасибо тебе, Алёша, ты всё сделал правильно. Иди отдыхай, не смею задерживать. За настойку из колонии спасибо — пускай стоит в буфете, красоту создаёт.

Следом за Алексеем Рудольфовичем в кабинет вошла Стефани. Джордж ставил бутылки в буфет, так что стоял ко входу спиной. Дочь, однако, поняла это по-своему: Его Величество в гневе.

Ткнулась ему головой между лопаток и тихо спросила:

- Папа, ты сильно на меня злишься? Я тебя очень обидела, да?- Почему ты так решила, Стеф? — он повернулся к ней лицом.

- Я опять поступила так, как тебе не нравится. Хотя я это не нарочно. Просто не нашлось лучшего места, куда отправить Элину, кроме монастыря. А монастырь… Я не знала, что это тот самый, где тётя Ева.

Отец вдруг рассмеялся.

- Пап, ты чего? — не поняла девочка.

- «Не нашлось лучшего места, куда отправить Элину, кроме монастыря». Ты гениально формулируешь, Стеф. Совсем как когда-то твоя мама... Когда мы познакомились и стали общаться, она взяла — и сформулировала: Джо, ты как будто с Марса ё.нулся.

- Что? — Стефани было одновременно и стрёмно, и дико смешно. Она взяла себе за правило никогда не ругаться матом, но действительно — надо же так сформулировать.

- С Марса ё.нулся! — повторил Джордж. — А ты вот — про монастырь... Дочь, это у тебя наследственное. И вообще…

Стеф стояла перед ним, опустив голову и немного покраснев. Джордж приподнял ей подбородок и заглянул в глаза. Вполне ласково и доброжелательно.

- Я не могу на тебя злиться, Стеф. И знаешь почему?

Дочь отрицательно покачала головой.

- Когда ты пришла ко мне за подписью на указе о помиловании, выяснилось — внешне ты всё больше и больше похожа на Машу. Ну, немного постройнее, и рыжие волосы у тебя иногда попадаются. Это от меня. А вот по характеру ты — Лиандер. И ничего с этим не поделаешь. Генетика, улитка её забодай.

Он крепко обнял девочку. С минуту они просто прижимались друг к другу.

- Пап, я постараюсь больше тебя не расстраивать. Честно-честно! Просто с Элиной… я не знаю, почему, но я не могла поступить по-другому.

- Зато я знаю. Это у тебя от мамы, тоже родовое. Когда мы стали жить с Машей, я начал обустраивать её квартиру. И как-то спросил — чего ей не хватает на кухне? И твоя мама попросила хороший радиоприёмник, а то у неё уже старый и работает через раз. Ну, я ей добыл японскую машинку. Маша была в восторге. По какому поводу столько радости? — спросил я. И выяснилось, что Маша слушает по радио передачу «Ищу тебя». Где люди ищут своих пропавших родственников. Она почему-то продолжала верить, что однажды кто-то начнёт искать девочку Машу, которую в 1957 году подбросили к отделу милиции в городе Варском. Она заранее простила своих биологических родителей, хотя по мне — то, что они с ней сделали, было хуже предательства. Но она простила. Другой вопрос, что Маша была просто хорошей, доброй девушкой, а ты — ты ещё и Лиандер.

- Пап, я честно больше так не буду! Я не хочу быть твоим Политбюро. Просто Элина — это же не про законы какие-нибудь. Это личное.

- Ну, а я о чём? Ты всё равно в конце концов сделаешь по-своему да ещё и прибьёшь оппонента нержавеечной логикой. С особым цинизмом. Одно слово — Стефани Лиандер.

2

…Внезапное, мгновенное, но от этого только ещё более обжигающее воспоминание. Последнее свидание с матерью. Середина лета 1984 года. Аномально жаркое лето в тот год выдалось. Хотя… ему тогда казалось, что пришла вечная зима, которая уже никуда не уйдёт. Машу убили; Стеф неизвестно где; свёрнутую шею Машиного убийцы суд только что оценил ещё в семь лет Варского централа. А Гертруда Лиандер наконец-то прорвалась на свидание к сыну. Странно, но он не запомнил лица матери на том свидании. Хотя она тогда не выдержала — разрыдалась. Просила прощения и рассказывала, что уже которую ночь почти не спит — ей снится Маша. Даже после того, как Гертруда сходила на кладбище, на свежую могилку.

- Правильно снится! — бросил ей тогда Джордж. — Нечего Иуде на Голгофе делать!

Бывшая твердокаменная атеистка и член КПСС Гертруда всё поняла правильно. И про Иуду, и про Голгофу. Со свидания её увезла скорая, а затем... Она скончалась в сумасшедшем доме.

А Джордж забыл. Какое-то необычное свойство памяти. Точно так же, как в случае с фабричным комсоргом, домогавшимся Маши. После того случая он вскоре уволился с фабрики и исчез из Варского. Не всплыл даже на суде 1982 года, где эпизод о трёх тысячах марок вообще не фигурировал в деле. И поэтому…

Это была какая-то рабочая поездка по стране. Дальний провинциальный регион. Типичная встреча господина президента хлебом-солью. Местный губернатор произносит полагающиеся случаю красивые слова, а в его свите... Было видно, что какой-то чинуша буквально дрожит от страха. Вот в самом что ни на есть прямом смысле этих слов. Мелко-мелко трясётся, а на белой рубашке видны следы пота. Рожа... Смазливая, ничем не приметная чиновничья рожа. Серенький пиджачок, довольно плохо скрывающий пузо.

Это у вас кто? — уже потом, на банкете в областной администрации поинтересовался высочайший гость. А это наш председатель общественной палаты.

А, ну да. Надо же было куда-то пристраивать всех этих болтунов, навесивших на себя яркие ярлычки: «интеллигенция», «творческие люди», «властители дум»... Ну, он и придумал. В довесок к региональным парламентам ввели ещё и общественные палаты — дискуссионные клубы, где лучшие люди города должны строить прожекты городского светлого будущего. Удивительное дело — иногда они даже выдавали какие-то приличные мысли. Но чаще — самозабвенно предавались моральной мастурбации на светлые образы себя любимых. Все их постановления и решения носили исключительно рекомендательный характер, но когда и где наша творческая интеллигенция занималась реальными делами? Собраться, поморщить лобики, покряхтеть о благе Отечества... А тут ещё всем выдали удостоверения с гербом и значки почти как у настоящих депутатов — член общественной палаты.

Много ли холопу для восторга надо?

А он у вас откуда такой замечательный? — поинтересовался высочайший гость. В минуту доставили краткую биографическую справку. Из комсомольских работников, первое образование — Высшая партийная школа, второе… карьеру начинал комсомольским организатором на Варском швейном комбинате, откуда в 1980 году переведён... Что?!

Он его забыл. От слова совсем. А чиновник… похоже, он тоже внимательно читал перестроечные газеты, описывавшие криминальные подвиги депутата Лиандра. И сейчас трясся от ужаса, ожидая расправы.

Живи, скотина. За одно преступление два раза не наказывают. Ты честно выплатил тогда три тысячи и отстал от Маши.

Точно так же он забыл и мать. Пока не... Да. Разумеется. Опять Стефани.

Он вернулся в реальность. Самый конец ХХ столетия. Город Мошковец. Семнадцатая квартира. Господин Президент Северной Федерации вернулся с работы домой, отужинал и сидит в домашнем кабинете, беседуя со старшей дочерью. Стефани сегодня вернулась из очередной поездки в Кириллов монастырь и рассказывает о том, что видела.

Она как-то удивительно быстро наладила отношения с тётушкой Евой, она же — матушка Евстолия, игуменья. В обитель ездила нечасто, но почти всякий раз оставалась ночевать. А потом охотно делилась впечатлениями. Монастырь — это же вообще какой-то свой, особый мир. Жизнь по своим правилам. Конечно, очень специфическая и тяжёлая для городского обывателя, но в ней есть и много хорошего. И Бог там какой-то свой, особенный. И Матушка Заступница — Пресвятая Богородица. И вообще... Папа, как ты отнесёшься, если я крещусь? Джордж тогда усмехнулся — это тебе надо с папой Давидом решать. Я-то сам крещёный, а вот еврей Мазалецкий — он, кажется, с каждым годом всё чаще ходит в питерскую синагогу. Но если ты хочешь — обратись хотя бы к отцу Феогносту; он плохого не посоветует. Нет, папа, я имела в виду — креститься в Нордландской православной церкви. Хотя папа Давид… это да. Стефани тогда вздохнула, и больше они о крещении не говорили. По крайней мере, до сего времени.

Сегодня тётя Ева показала племяннице тот участок монастыря, куда гостей не допускали. Особо выгороженное пространство прямо за покоями матушки игуменьи. Крохотный пятачок земли, а на нём — покаянный крест и три холмика земли. Марк Лиандер, Гертруда Лиандер и Джозеф Лиандер.

Проговорив всё это, дочь отвела взгляд. Джордж улыбнулся и потрепал её по щеке — не надо бояться, я в курсе. Неужели ты думаешь, что в своё время мне не сообщили о запросах из Кириллова монастыря в минюст? Игуменья просила помочь найти место захоронения гражданина Лиандра М. Ф., расстрелянного в 1985 году за хищения социалистической собственности в особо крупных размерах. В соответствии с законом, тела казнённых выдаче родственникам для захоронения не подлежали. Поэтому — да, дочь, я сам, лично, дал словесное указание — помочь найти тело. Я не воюю с мёртвыми, Стефани. Если твоей тёте зачем-то понадобилось это семейное кладбище прямо у себя под окнами — то пусть будет.

- Пап, я за них помолилась! — совсем тихим голосом сообщила Стефани. Как будто в преступлении сознавалась.

И вот после этого — воспоминание. Нечего Иуде на Голгофе делать!

- Пап?..

Всё, возвращайся в реальность. Ты сидишь у себя дома, а рядом с тобой — дочь, которая опасается, что ты сейчас обидишься.

- Помолилась — и умница! — он улыбнулся девушке.

- А ты не против, если я закажу по ним заупокойную? У нас, здесь?

- Заупокойную — по трём атеистам из актива КПСС? Хотя… в Нордландской церкви и не таких отпевали. Но вообще — проконсультируйся лучше с отцом Феогностом. Я в этих делах мало что понимаю. Знаю только, что личную молитву, от себя, можно возносить за кого угодно, хоть за идейного сатаниста. А церковная служба… впрочем, тебе, если попросишь, вряд ли откажут. Особенно наши наследнички Святейшего Синода.

- Понимаешь, пап... Я не знаю, как это объяснить. Но мне кажется, что своей смертью они многое искупили. И, наверное, можно за них помолиться. Особенно за бабушку…

Джордж всё понял. Встал из-за стола, подошёл к Чёрному Георгию, отодвинул икону и открыл сейф. Порылся там и извлёк пухлую папку. Полистал, нашёл нужные страницы. Подошёл обратно к столу, взял бритву для резки бумаг и вырезал некоторые листы. Протянул дочери.

- Папа, что это? Что ты делаешь? — опешила девушка. — Это, наверное, какой-то важный документ? Зачем ты его?..

- Это — моё уголовное дело 1982 года. Я там помню каждую строчку, так что мне эти листочки... Тебе они сейчас нужнее, Стефани. Это — всё, что я думаю о твоей бабушке Гертруде. Ты имеешь полное право на другое мнение, но... В общем, давай закроем этот вопрос. Если тебе требуется какое-то моё разрешение — то я тебе его даю. Ты можешь сколько угодно ездить к ним на могилки в Кириллов монастырь, заказывать любые заупокойные и молиться за них. Ничего не имею против.

Он засунул папку обратно в сейф. Стефани разглядывала листки.

Три листочка, исписанных ровным канцелярским почерком от руки. Протокол допроса свидетельницы Гертруды Феликсовны Лиандер. Она подтвердила всё. Да, я давно замечала за моим сыном Лиандром Д. М. антисоветские настроения. Также он всегда хотел жить лучше, чем люди вокруг, любил предметы роскоши, особенно модную западную одежду. Отношения в семье были напряжённые, он уехал в неизвестном направлении сразу после окончания школы и получения аттестата. Где находится сейчас и чем занимается — не знаю. И ниже, кривым каким-то почерком, другими чернилами: «С моих слов записано верно. Мною прочитано. Г. Лиандер».

Стефани протянула листки обратно.

- Оставь у себя, дочка. Я и так их помню. Всё, что там написано.

…Агран только бровью повёл — и секретарь исчез, понимающе кивнув. Шеф занят, ни с кем не соединять.

- Стефани? Проходи, проходи. Чем обязан? Почаёвничаем?

Руководитель Службы безопасности президента усадил гостью в кресло напротив и лично занялся чаем.

- Дядя Рудольф, помогите!

- Всем, чем смогу — обязательно! Что у тебя приключилось?

- Вот. И вот.

Гостья положила перед ним на стол две тоненькие папочки.

- Эти документы мне отдал папа два месяца назад. Эти — дала тётя Ева, вы потом верните, пожалуйста.

Взглянув на бумаги, Жмеровский только присвистнул. Документы от тёти Евы — так, чушь. Какие-то стародавние анкеты, которые Гертруда Лиандер заполняла при перерегистрации партийного билета. Заполнить обязательно своей рукой: ФИО, время и место рождения, образование, время вступления в комсомол и в

КПСС... Число, личная подпись. А вот то, что дал папа… — Стефани, он тебе сам это дал?

- Сам, лично. Вырезал из дела и отдал. Говорит — тебе они теперь нужнее.

- Ну, допустим... А зачем они тебе вдруг понадобились?

Листки допроса Гертруды Лиандер по делу её младшего сына. О праве не свидетельствовать против близкого родственника — предупреждена. Даю согласие на дачу показаний. В этом месте — отдельная подпись допрошенной.

- Дядя Рудольф, я даже не знаю, как вам объяснить... Вот эти бумаги — их словно писали разные люди. Почерк какой-то совершенно другой. Я вижу, что анкета — 1977 года, а протокол — 1982го, но… не меняется же почерк так сильно за пять лет? Вот я и хочу понять. У вас ведь есть эксперты по почерку? Помогите!

- Тебе требуется официальное заключение графолога? А на какой предмет? Если я отдам на официальную экспертизу, то надо указать — зачем.

- Мне для себя… понять. Мне кажется, что... То ли это подделка, то ли... Можно как-то установить… не знаю… в каком состоянии бабушка подписывала протокол допроса?

- Ну, тут я тебе и без экспертов всё объясню. Почерк в обоих документах — один и тот же. Особенности написания букв одни и те же и там и здесь, прямо в глаза бросаются. Это не подделка.

Твоя бабушка Гертруда действительно лично подписала донос на твоего папу.

Гостья отхлебнула чаю и отвернулась. Хозяин кабинета всё понял и протянул ей платок — вытри слёзы, я всё понимаю. А пока Стефани тихо плакала, он внимательно рассматривал обе бумаги. Потом, когда девушка подняла на него глаза, заговорил.

- Стеф, я ведь тоже не посвящён в детали. Если ты хочешь каких-то подробностей, касающихся твоей бабушки, то я их не знаю. А что вижу из этих документов… вот смотри. Буквы кривые, строчки кривые, общего наклона букв нет. Скорее всего, Гертруду заставили подписать протокол вопреки её воле. Она его подписывала, пребывая в крайнем волнении и, похоже, с крайней неохотой. Но если учесть, что дело твоего папы начинали в КГБ, то... У них есть масса способов заставить человека подписать любые бумаги. Это то, что увидел я. Если тебе нужны более подробные сведения — то оставь документы, я найду подходящего эксперта-графолога. Он напишет подробнее.

- Спасибо, дядя Рудольф. Не надо. Спасибо, что помогли.

Девушка сложила документы обратно в папочки. Когда хозяин кабинета встал из-за стола и пошёл её провожать, Стефани умоляюще на него посмотрела:

- Дядя Рудольф, пожалуйста, не говорите папе, зачем я к вам приходила. Я ещё сама не знаю, как с ним об этом поговорить…

Чертовка! — ухмыльнулся Жмеровский про себя, провожая гостью взглядом. Вот она выходит из здания. Вот садится в неприметную скромную иномарку без опознавательных знаков. Но водитель там — спецслужбист. И его служебный долг — сообщить господину президенту, что Стефани Джорджиевна сегодня пожелала заехать в Службу безопасности главы государства и там встречалась с Рудольфом Владиленовичем. Может, Джо и вовсе ничего спрашивать об этом не станет, а может…

Дожил, блин, на старости лет. Придётся что-то врать и придумывать. Потому что... Он ей обещал. И она ему поверила. Чертовка. Джо говорит, что с каждым годом она всё больше похожа на Машу. Если Маша была такая же — то понятно, почему у Джо как снесло от неё крышу, так и до сих пор не отпускает. Рудольф пообещал Стефани. Ликвидатор, ты что, до сих пор способен кого-нибудь полюбить или хотя бы пожалеть? Так, чтобы обмануть этого человека было просто стыдно? Блин, хоть садись — и пиши заявление по собственному желанию. Полная профнепригодность же.

А с другой стороны — она его дочь. Любимая дочь. Её он рано или поздно всё равно простит. А простит ли она, если сегодня её обманешь? Тебе оно надо? Опять же — вспомнился рассказ Лёшки о том, как эта девочка разговаривала с начальником колонии.

Вам что, подпись не нравится? Исполняйте! Генофонд, однако!

Джо в итоге так ничего и не спросил. Ну и слава богу!

— Пап, это тебе!

Стефани протянула ему конверт. Приглашение. Мошковецкий государственный педагогический университет имеет честь пригласить Вас на торжественный вечер по случаю Дня учителя.

А, ну да.

Старшая дочь поступила в педагогический. С чего вдруг? В какой-то степени Джордж сам её к этому подтолкнул. Стефани не раз с восторгом рассматривала портреты родителей Жозефины, которые он когда-то нарисовал по фотографиям. Часами могла перебирать фото, по которым он их рисовал. Самым безбожным образом, в мелких деталях, расспрашивала Финку о её маме и папе — как они жили, чем интересовались, как проводили время в семье? Что говорили о работе в школе? «Стеф, только не пытайся из своей будущей дочери насильно вырастить учительницу!» — в конце концов рассмеялась вторая жена Джорджа. А так — всё нормально, хорошая профессия.

В списке группы она значилась по паспорту — Красс, Стефани Джорджиевна. Но не прислать приглашение господину Лиандру, хотя бы чтобы напомнить о себе? Нет, это фантастика. «С глубоким уважением и наилучшими пожеланиями. Ректор Мошковецкого государственного педагогического университета…» Нет, а что? Пиар-служба господина президента работает прекрасно. Нет ни одного праздника, где глава государства не был бы с народом. Причём предпочитает как раз неформальные мероприятия. Вдруг на День учителя надумает посетить торжественный вечер в МПГУ?

Кстати, а почему бы и нет? Надо посмотреть — есть ли в рабочем графике что-то такое, что совсем нельзя отменить или отложить в день университетского торжества.

- Спасибо! Точно обещать не могу, но идея мне нравится. Главное, чтобы они там меня выдающимся педагогом не объявили — с

десятью классами образования… Дочь рассмеялась.

- Ты — выдающийся педагог-самоучка. Воспитываешь целое государство.

- Пытаюсь, дочь, пытаюсь. Их воспитать... А, не будем о грустном. Что ещё у тебя интересного случилось?

- Нам сочинение задали написать. По методике воспитания. «Что можно простить?». Ты как думаешь — что можно простить?

- Говорят, был такой Иисус Иосифович Христос — он умел прощать всё. И даже во время своей казни просил Всевышнего: прости им, отче, ибо не ведают, что творят. Но Иисуса Иосифовича таки распяли, и до сего времени желающих повторить его эксперимент со всепрощением не нашлось.

- Я вот тоже пока не знаю, что написать... У тебя есть вещи, которые ты совсем-совсем не можешь простить? Вот вообще никому?

- Осознанное предательство.

- А бывает ещё и неосознанное?

- Легко. Скажем, можно воспользоваться доверием. Представь, что у тебя есть закадычная подружка. А на дворе тридцать седьмой год. Но подружка — ну, свой человек, и всё тут. И однажды ты с ней разговариваешь, и этак, мимоходом, без задней мысли — а вчера папа с работы такой анекдот про товарища Стального притащил, мы всей семьёй хохотали. Сказала — и забыла. А подружка возвращается домой и пишет донос в НКВД на твоего папу. В чистом виде неосознанное предательство тобой отца. Ну, или совсем просто — на любого человека всегда можно найти какую-нибудь сыворотку правды, и он расскажет всё, что в нормальном состоянии не рассказал бы никогда.

- А что делать, если предательство неосознанное? В этом случае можно человека простить?

- Не знаю, Стеф. Всё индивидуально. В некоторых случаях, наверное, можно. Хотя на кой чёрт нужна жизнь с предателем? А если предал по глупости или по неведению — то зачем жизнь с дураком? Для дураков есть специальные интернаты — там пускай дураки и живут.

- А если человека перед предательством пытали и он не выдержал?

- Хм... Хороший вопрос. Во всяком случае, я бы такого человека навсегда удалил из своей жизни. Может быть, не стал бы ему мстить, но уж точно — сделал бы так, чтобы он больше нигде и никогда не попадался мне на глаза. Ни по какому поводу. Даже с извинениями. Убирайся вон — и доживай свою жизнь, как знаешь. А если встретишься у меня на пути ещё раз — то извини, но я решу вопрос окончательно.

- А что бы ты стал делать, если раньше человек тебе сделал что-то очень хорошее… например, спас жизнь… а потом не выдержал пыток и предал?

- Чёрт его знает. Никогда с таким не сталкивался. Меня или предавали вполне осознанно, или… не могу же я считать предателем, например, мента Эринга, строившего мне козни всё время, пока президентом был Эльцер. Эринг мне клятв верности не приносил. Совсем наоборот — он тоже боролся за внимание и благорасположение Бария Никалозовича, а я ему был конкурентом.

И поэтому до самого октября девяносто третьего он был мне открытым врагом. Но не предателем.

- А бабушка? Она разве не предала тебя под пыткой? А потом не выдержала и сошла с ума?

Дочь испуганно опустила взгляд. А Джордж расхохотался. Нет, на неё невозможно злиться. Маша, чистая Маша. Что на сердце — то и в разговоре, причём прорывается в самый неожиданный момент.

- Пап, прости, я не хотела…

- Сам знаю, Стеф, что не хотела. Генофонд не пропьёшь. Это у тебя наследственное. Тебя до сих пор беспокоит история твоей бабушки? Присаживайся, поговорим. Чем смогу — помогу. Начни с начала, а там уж разберёмся.

Стараясь не смотреть на Джорджа, девушка рассказала о поездке к Аграну и о разговоре об особенностях почерка Гертруды на разных документах.

- Пап, похоже, те, кто стряпал твоё дело, издевались над ней ничуть не меньше… — Я так не думаю.

- Почему?

- Вторая подпись. Отдельная подпись под обязательным разъяснением о праве не свидетельствовать против близкого родственника. Она расписалась — и продолжила давать показания. А что касается кривого почерка — он свидетельствует только о волнении. А вот отчего случилось то волнение... Рудольф не допускал варианта, что она подписывала тот протокол в радостном волнении? Я ведь не оправдал её надежд. Гертруда хотела вырастить сына по заветам своей любимой компартии, а ей — х.р на рыло.

Дочь сидела, поражённая этой репликой.

- Пап… ты всерьёз веришь в то, что говоришь?

- Я не могу этого исключать. Да и какая разница — тряслась она тогда от злорадства или от ужаса? Что случилось — то случилось. Подпись есть. Та же Ева — если захотела, то не стала мараться об это дело. Оказалось, это не так и сложно. Взяла и уехала после окончания школы учиться в институт в другой город — и всё. Уже пять лет живу отдельно от семьи, дома бываю редко, что там происходит — ничего не знаю. Показаний по существу никаких дать не могу. А Гертруда — дала.

- Но после? Потом? Она же…

- Она расплатилась за всё. У меня к ней нет вопросов. Если ты считаешь, что твоя бабушка была хорошим человеком — не собираюсь тебя переубеждать. Хочешь повесить себе на стенку её фото или портрет — пожалуйста. Если тебя беспокоило только это — то выкинь из головы. И вообще — поменьше заморачивайся вопросом, как я отнесусь к тому или к сему. Не надо жить мою жизнь, дочка, живи собственную.

- То есть ты всё-таки не можешь её простить?

- Нет, Стеф, не могу. Хотя бы по формальным признакам. Как ты себе представляешь эту процедуру — я прощаю мертвеца?

- Не знаю... Может, помолиться за упокой её души? Или покаяться?

- Покаяться в чём? Она сама выбрала свой путь и сама его прошла — до логического итога в психушке. Я не заставлял её ходить этой дорогой. Сама, всё сама. Осознанно и добровольно.

- Наверное…

Стефани не знала, что ответить.

- И ещё есть одна вещь, дочка. Некоторых людей надо просто вычёркивать из жизни. Просто взять — и вычеркнуть. Ну да, была такая строчка в биографии. Переверни страницу и пиши новый абзац. Я их всех вычеркнул. И не имею ни малейшего желания их воскрешать в своей памяти. Помню, поэтому не люблю и не скорблю. И хватит с них.

Дочь тяжело вздохнула.

- Ты не согласна, моя идеалистка? — Джордж улыбнулся девушке.

- Не знаю, папа... Если ты не хочешь кого-то вспоминать и прощать — это твоё полное право. Но… они же предки. Не могу я быть только дочерью Лиандра. Был же и ещё кто-то — до тебя?

И вот просто взять — и забыть…

О да! Вот это можно понять. Когда Стефани возвращалась к родному отцу от приёмного, то самую дельную мысль высказала Стешка — пусть девочка возьмёт фамилию мамы. Тем более первоначально её так и записали. С тех пор она была Стефани Джорджиевна Красс, но... Даже приглашения господину президенту ректор педуниверситета передаёт через студентку Красс. Дочь Лиандра! А девушке только-только должно исполниться 18 лет, нормальный такой максимализм молодости. Она хочет быть Стефани сама по себе. И поэтому — ей захотелось предков. Кого-то ещё, кроме папы. Хоть беспутную бабку-предательницу, которую её фанатичная вера в красную идею довела до смерти в психушке.

- Не надо никого забывать, Стеф. Наоборот. Надо помнить всех и каждого. По делам и заслугам. Другой вопрос, что наши мудаки как всегда — довели идею до идиотизма. Попробуй плюнуть на могилу прадедушки-засранца — тут же выскакивает сводный хор дебилов, завывающих об иванах, не помнящих родства. Это, мол, говно — но это наше говно. А мне такого наследия предков — ни даром не нать, ни с деньгами не нать. Жила-была на белом свете Гертруда, свято верила в светлое коммунистическое будущее всего человечества. В соответствии со своими идеалами строила личную жизнь, заодно уродуя жизни своих близких. Потом что-то пошло не так — померла в середине восьмидесятых. Дожила бы до девяносто первого — наверное, повесилась бы, глянув по телевизору, как её родной сын добивает советское государство. Что ни разу не повод то государство не добить. С моральной точки зрения вопрос закрыт. А если хочешь знаний, кто были твои предки — то пожалуйста. Целиком одобряю и поддерживаю. Тем более не одни же засранцы были у меня в роду.

Утром к завтраку Стеф вышла невыспавшаяся и расстроенная. Решительно запустила в мусорное ведро комок бумаги — несколько смятых листков, на которых угадывались её записи от руки, чаще всего исправленные и перечёркнутые.

- Дочка, что с тобой?

- Сочинение… — грустно вздохнула девушка. — Половину ночи я честно пыталась написать сочинение на тему «Что можно простить».

- И что — всё так плохо? Никак не можешь решить этот вопрос?

- Не могу. Потому что... Наверное, иногда можно простить даже умышленное предательство. Хотя вообще-то его простить нельзя, ты был прав.

Джордж грустно вздохнул. Стефани выбрала себе учёбу и будущую работу именно по призванию. Она уже год учится в педагогическом, и ей это нравится. Ей интересно. И, разумеется, если уж их группе задали написать сочинение — она должна написать хорошее сочинение. А тема такая, что чёрт ногу сломит.

- «И милость к падшим призывал»!

Финка. Она тоже наслаждалась семейным завтраком. И вот, не отрываясь от еды, выдала цитату из классика.

- Что? — не понял Джордж.

- «И милость к падшим призывал»! — повторила жена. — Даже если ты не можешь простить осознанное предательство, то, во всяком случае, даже осознанный предатель иногда достоин жалости. Я как-то так думаю.

3

Да, пожалуй, это будет идеальный вариант — принять армяшку в Лиандрополе, на лужайке перед домом. Поставить на улице маленький стол и несколько раскладных стульев. Неизвестно, как дальше сложатся их отношения, но на первый раз — достаточно разговора на лужайке.

Его зовут Тигран Арсенович Карасян. Ему 76 лет от роду.

Гражданин Армении, там же и живёт. Пенсионер. Пятеро взрослых детей от многолетнего законного брака. Вдовец. По-нашему говорит вполне хорошо — советская империя умела обучать туземцев государствообразующему языку. Высшее образование — в прошлом был архитектором. В середине пятидесятых более года был в рабочей командировке в городке Варском, где участвовал в реконструкции центра города. Тот ресторанчик в бывшей монастырской трапезной, где Джордж пил медовуху с Машей, и торговые ряды, где он продавал деревянные игрушки — в некотором роде творение и старика Карасяна тоже. А ещё — за год с лишним он не мог не закрутить внебрачной связи с местной жительницей. Так что он ещё и отец Маши, и дедушка Стефани. Экспертиза подтвердила — армянин и старшая дочь Джорджа близкие родственники по крови.

А вот сам виноват — не только одобрил, но и поддержал стремление Стефани заняться поисками родственников. Хотя первые полгода она занималась исключительно родителями Джорджа. А там... Ещё в 1991-м, когда он возглавил Службу безопасности президента Эльцера — вмиг нашлись десятки ветеранов партийного аппарата, прибежавших выразить почтение. А я ведь, Джордж Джорджиевич, ещё вашего деда помню. На моих глазах стал сначала кандидатом в члены, а потом — и членом ЦК КПСС. Я даже имел счастье его рекомендовать. И по работе помню — один из лучших людей в Центральном комитете был…

Джордж выслушивал эти истории благосклонно, хотя и с усмешкой — врут, как очевидцы. Случись завтра отставка — с тем же самым придыханием будут вспоминать, как на жулике, воре и развратнике Лиандре-дедушке пробы было ставить негде. Но пока внук руководит охраной Эльцера — о, что вы! Лучший работник был в Центральном комитете. Ни одному просителю не отказал, и самого последнего дворника принимал запросто, и письма трудящихся всегда лично читал. А что прочесть не успевал — в том я, рассказчик этой о.уительной истории, всегда товарищу Лиандру помогал. А он меня ценил и считал своим первым помощником.

Десять лет спустя число стариков-мемуаристов естественным образом уменьшилось, зато воспоминания недовымерших стали куда цветистее. Тем более что дочь господина президента слушала гораздо внимательнее и доверяла рассказчикам куда больше.

Потом она съездила в посёлок Мышино и переночевала в бывшем доме Марка Лиандра. И когда Джордж поинтересовался, что дочь хочет в подарок на совершеннолетие, и не купить ли Стефани по такому поводу отдельную квартиру — она попросила переписать на неё деревенский дом. Потому что летом там, наверное, очень хорошо жить. Места красивые. И, честно сказать, он вздохнул тогда с облегчением — вот и определилось, что делать с родительской недвижимостью. Потому что один только геморрой с бывшей председательской избой. Стоит посреди живописного посёлка дом с усадьбой, обнесён высоченным глухим железным забором. У хозяина вызывает исключительно неприятные воспоминания, и в то же время отдать приказ снести — вот мешает чтото, и всё тут. А теперь... Можно ли подарить недвижку дочке на 18-летие? Да хоть сейчас. Бери и владей.

…Первым делом она снесла глухой железный забор и восстановила резной деревянный. Вид за забором пока ещё не очень: дому нужна реконструкция, сад порядочно одичал — но всяко лучше, чем было. Видно, что тут тоже люди живут, хотя бы во время дачного сезона. А не мертвечина за глухой оградой.

А потом выплыло.

Однажды Стефани показала ему старую газетёнку. Когда-то это была просто жёлтая помойная писанина, теперь она пожелтела ещё и физически — от времени. Похабный листок в 1993 году выпускался сторонниками Верховного Совета. Стандартный набор агиток: рыдания по совку, который они потеряли; ругательства по адресу президента Эльцера и команды реформаторов... И, конечно, чернуха. Много чернухи из биографий президента и его сторонников.

Статейку о скелетах из шкафа начальника Службы безопасности президента наваял Александр Невзрачный. Что и говорить, с яйцами был писака. Не побоялся. Когда бы той октябрьской ночью его не пристрелили — мог бы, наверное, принести немало пользы, издеваясь над идеологическими оппонентами господина президента. Хлёстко. Ёмко. Цинично. Не в бровь, а в глаз. Сильный, опасный, смелый враг. Поэтому сегодня Джордж вспоминал этого репортёра с уважением.

Один маленький абзац, две-три строчки. Когда к господину Лиандру явилась мать его любовницы Марии Красс, господин Лиандер, по своей доброй традиции, отправил старушку на тот свет, отравив суррогатным алкоголем. Что и говорить — к написанию того текста репортёр Невзрачный подготовился основательно.

А сегодня Стефани протягивала ему газету и не знала, как спросить и при этом не обидеть отца. Папа, это что? Это клевета или... Или ты действительно встречался с мамой моей мамы?

Всё равно ведь докопается! — вздохнул Джордж. И рассказал дочери о той встрече.

Это был 1990 год. Частное охранное предприятие «Беркут» только-только всерьёз встало на ноги и начало работать на полную мощность. Они взяли у горисполкома в аренду на 49 лет тот самый старинный особнячок, сделали в нём ремонт. Красивый кабинет, мало-помалу обставлявшийся стильной западной офисной мебелью и оргтехникой, у исполнительного директора товарища Лиандра Д. Д. уже был, а секретарши ещё не было. Поэтому с посетителями он встречался в основном лично.

Это был ноябрь. Какой-то на редкость слякотный и мрачный день; осень уже переходила в зиму. И, как часто бывало в последнее время, лёгкое, но дико неприятное похмелье с утра. Джордж с тоской косился на шкаф в дальнем углу кабинета, где стояла початая бутылка виски — подарок американских друзей. Но — после обеда расширенное совещание у генерального директора Жмеровского, а Рудольфу и так дико не нравится образ жизни Джорджа. Прямо о необходимости бросать пить ещё не говорит, но намекает. Во время совещания, сидя рядом, обязательно почувствует запах и очень выразительно посмотрит с осуждением.

Ну его на.рен; потерпим до после обеда.

В красивый кабинет пропустили некрасивую женщину. Вернее, когда-то давно она явно была если не красива, то, как минимум, привлекательна. И наверняка пользовалась вниманием у мужчин. Взгляд художника не обманешь. Но — это было тогда. Сегодня ей явно было уже за пятьдесят, плюс… да. Последние несколько лет она явно пила. Сильно пила. Джордж снова покосился на виски в шкафу, но уже с опаской — блин, неужели и у меня тем же закончится? Не хотелось бы…

Потасканная, траченная молью и пьющая бывшая соблазнительница мужиков.

- Здравствуйте. Чем обязан? — жестом он предложил гостье присесть.

- Джордж Джорджиевич, я — мать Маши! — выдохнула женщина.

Утро переставало быть томным. Исполнительный директор «Беркута» посмотрел на посетительницу куда внимательнее.

Чёрт её знает. В прошлой жизни она явно была соблазнительной пышечкой и этим походила на Марию. Но — у Маши в роду явно был кто-то южных кровей. А гостья была блондинкой с белой кожей. Да ещё и с поправкой на тридцать с гаком лет и на алкоголизм.

- Вы хотите сказать — именно вы когда-то родили Марию?

- Да…

Посетительница тяжко вздохнула и пустила скупую слезу, имитируя раскаяние в грехах молодости. На редкость неубедительно.

Ни в чём она не раскаивалась.

- И что вы сделали после того, как родили дочь?

- Джордж Джорджиевич, зачем вы спрашиваете? Вы же и сам всё знаете.

- Затем, что в частном охранном предприятии «Беркут» детям лейтенанта Шмидта не подают. Равно, как и родителям. И если вы пришли ко мне и говорите, что вы — мама Маши, вам придётся это доказать. Итак, что вы сделали после того, как родили дочь?

- Я её… — гостья снова картинно всплакнула, — завернула в одеяло и подбросила к отделению милиции.

- К какому отделению? Где оно находилось? Какой номер?

- В Варском. На улице Строителей Социализма. А какой у него был номер… не помню. Там ещё рядом был книжный магазин.

Там был рядом книжный магазин. И отделение действительно было на улице Строителей Социализма в городке Варском.

- Какого цвета было одеяло, в которое вы её завернули?

- Не помню... Обыкновенное одеяло. Пёстрое какое-то. То ли синее, то ли зелёное. Сине-зелёное какое-то.

В деле о младенце женского пола, подброшенном к отделению милиции, были только чёрно-белые фотографии. А описывать одеяло в подробностях составители протокола поленились: младенец завёрнут в байковое одеяло, изображённое на прилагаемых фотографиях — и точка. Наверное, в реальности оно действительно было сине-зелёным. Во всяком случае, пёстрое и неяркое — это точно.

- Ещё что-нибудь помните?

- Я приколола к одеялу записку. Я назвала девочку Машей. Ну, и написала.

- Записку сами писали?

- А кто же ещё? Сама, всё сама.

Джордж протянул посетительнице лист бумаги.

- Напишите ещё раз то же самое.

Про себя вспомнил добрым словом директора Машиного детдома — благодаря Рейнольду Александровичу та самая записка, изъятая из личного дела сироты Красс, сегодня лежала в сейфе Джорджа.

- Я не помню точно… это давно было.

- Пишите, что помните. О чём вы написали тогда?- Совсем немного. Имя, день рождения Маши… — А когда она родилась?

- 20 марта.

- А год?

- Пятьдесят седьмой. Двадцатое марта пятьдесят седьмого года.

- Всё, больше не отвлекаю. Сосредоточьтесь — и постарайтесь максимально точно воспроизвести. Написать то же самое, что написали тогда.

- Господи, прости меня… Стыдно-то как! Я тогда была молодая, глупая…

В конце концов, она написала записку.

- Вот, возьмите! Господи, какие страшные воспоминания! Я…

Жестом Джордж остановил её речи. Вот вроде бы и причитала-то она недолго — минут от силы пять. Но... Насквозь фальшивые причитания, как будто слизанные с самых мерзких сочинений писателей-деревенщиков. Беспутная колхозная баба коряво и неубедительно изображает скорбь, припоминая грехи молодости. Как только выяснилось, что у дочери, от которой она когда-то так легко отказалась, нашёлся муж — депутат Верховного Совета... О да! Тут же и раскаяние, и сожаления, и показательные рыдания.

- Я отдам вашу записку на экспертизу.

- Какую экспертизу?

- Надо почерк сравнить. Вы или не вы написали ту записку, с которой Машу подкинули к отделению милиции. Если это были вы — мы с вами встретимся ещё раз. Вас вызовут. Не смею более задерживать.

Через пару дней Агран принёс заключение графолога: обе записки написаны одной рукой. Есть явные изменения почерка за тридцать с лишним лет, есть типичные последствия пьянства, но — оба текста писал один человек. И содержание почти одинаковое. Только самая общая информация: «Мария Красс. Родилась 20 марта 1957».

- Рудольф, поговори с ней сам. А я… потом присоединюсь. Не могу. Редко встречал более мерзотную бабу.

Потом он лично уничтожил аудиозапись беседы Аграна с этой… как и назвать-то её? Именовать её «мамой Маши» язык не поворачивается. Один раз послушал — и уничтожил.

Рудольф профессионально её допросил. Марина Петровна её звали. 1932 года рождения. Образование среднее; работала в проектном бюро. Им поручили разработать и осуществить полномасштабную реконструкцию центра городка Варского — городишко надлежало превратить в туристический центр недалеко от столицы. С провинциальным колоритом и вот это всё. Работа большая, трудились всем коллективом, да ещё нескольких специалистов к ним прикомандировали. В частности, молодого, но перспективного архитектора-армянина. Он к тому времени уже был женат, стал отцом, но... Короче, что получилось — то и получилось. Марина отказалась делать аборт, потому что…

Ну да, ну да. Байки про материнский инстинкт будешь рассказывать в райсобесе, выклянчивая у государства пособие на детей. Рудольф расколол её легко. Шантажировать молодого перспективного женатого партийного архитектора внебрачным ребёнком можно всю жизнь. А карьерные виды и заработки там были хорошие. Иное дело, что... Реконструкцию городишки успешно завершили; командировка армянского архитектора закончилась; Марину повстречали в тёмном переулке двое мужчин кавказской внешности и пообещали в следующий раз насадить на ножи. Аборт делать было уже поздно — восьмой месяц беременности. Она родила девочку, завернула в одеяло и подбросила к отделению милиции.

Потом — два бездетных брака, закончившихся громкими разводами; отвратительная репутация на работе; дебют алкоголизма; несколько курсов принудительного лечения... Сегодня ей почти 60; одинокая пьяная старость в нищей квартирке на окраине Мошковца.

А почему Мария Красс? А потому, что у папы девочки была смешная фамилия. Наверное, по-армянски она означает что-то хорошее, но в наших краях... Его звали Карасян. И при нём категорически не рекомендовалось говорить о рыбалке. Потому что «карасём» и «карасиком» его довели до белого каления. А он... Он был красавец мужчина, чем-то похожий на римского полководца. И Марина первая допетрила, чем его покорить. Ты не Карасян, ты — Красс. Ему льстило. Ему нравилось.

Ну, а к Джорджу Джорджиевичу вы зачем пожаловали? Знамо, зачем. В своё время Марина постаралась просто забыть тот неудачный роман с армянином. И девочку, которую она родила и подкинула милиционерам. Пока... Она ведь тоже читает газеты. А историю трагической любви Джорджа Джорджиевича благодаря им теперь знает вся страна. И поэтому... Наверное, за рассказ о происхождении Марии журналисты тоже заплатят? А денег ей сейчас очень надо, потому что одинокая старость, нищенская пенсия и водка втридорога. Но не посоветоваться с Джорджем Джорджиевичем было бы неприлично.

Во время финальной части разговора Лиандер присутствовал лично. Не только слышал, но и видел всё. Ей надо денег. Желательно столько, чтобы хватило пьянствовать всю оставшуюся жизнь. Она на редкость фальшиво и неубедительно имитирует позднее раскаяние. И советуется — с кого удобнее получить за грязную историю о рождении Маши? С любителей сенсаций из жёлто-помойных листков или товарищ депутат Верховного Совета сам готов?..

Это было ещё до того, как любители сенсаций поведали граду и миру о задушенном бывшем начальнике Варского централа и о найденном на пустыре трупе вора в законе, которого напоили «царской водкой». О том, что в свободное от исполнительного директорства в «Беркуте» и депутатства в Верховном Совете время Джордж Джорджиевич с большим энтузиазмом ликвидирует своих обидчиков, Марина в газетах ещё не вычитала. И поэтому чуть не упала в обморок от чрезвычайно выразительного взгляда и тихого голоса, которым товарищ депутат подвёл итог разговору.

- Идти вам к журналистам или нет — исключительно ваше дело, Марина Петровна. Я же могу вам обещать только одно. Вы сейчас пытаетесь меня убедить, что скорбите по Маше и раскаиваетесь в том, что наделали. Так вот. Если однажды история вашего романа с армянским архитектором будет опубликована в газетах, в самое ближайшее время после этого вы сможете лично попросить прощения у вашей дочери.

- Вы хотите сказать, что?..

- Всё, что я хотел сказать, я сказал. Не смею более задерживать.

После этого мерзотная баба исчезла из его жизни навсегда. Надо отдать ей должное — она действительно замолчала. Продолжала пить, но молчала даже пьяная. Её труп нашли около ларька в самом начале девяносто третьего. Купила очередную бутылку самой дешёвой бормотухи; бормотуха оказалась на метиловом спирту. Той же пакостью вместе с Мариной тогда отравились восемь местных алкоголиков; трое оказались в морге, пятеро стали инвалидами. Ларёчника посадили, производителя ядовитой выпивки не нашли. Тело одинокой алкоголички сожгли в городском крематории за счёт города — в очередь с подобранными на улицах мёртвыми бомжами.

А сейчас Джордж в очередной раз сидел у себя в домашнем кабинете, а напротив стояла смущённая дочь. Стефани не хотела обижать папу. И прекрасно знала, что Джордж хочет забыть ту, прошлую жизнь. Но ещё Стефани хотела узнать о своих родственниках. Поэтому она протягивала ему пожелтевшую газетёнку 1993 года и боялась спросить. Папа, так это клевета? Или… ты в самом деле встречался с мамой моей мамы?

- Однажды ко мне пришла женщина, заявившая, что она — мать Маши. Так оно было или нет — не знаю, генетическую экспертизу не делали. Это была пожилая алкоголичка, рассчитывавшая, что я дам ей денег. Я не дал ей денег. А что касается заявления, будто я её отравил... Она ко мне пришла в ноябре девяностого года. Умерла от отравления бормотухой, купленной в каком-то левом ларьке, в январе девяносто третьего. Если бы я считал её своим врагом — она отправилась бы на тот свет гораздо раньше. Вообще не проблема была — убрать одинокую старую пьяницу. Если бы в том была необходимость.

- Пап, а что ты о ней знаешь? Наверное, где-то есть её могила?

- Нет. Она действительно была одинокой алкоголичкой. По-этому после смерти труп сожгли в городском крематории вместе с телами бомжей и прочими неизвестными останками, которые находит милиция. А дальше... Чёрт его знает, что они с тем пеплом делают. Куда-то утилизируют. Или пускают в переработку, на удобрения. Не знаю.

- Человека — на удобрения?

- Я не интересовался, Стеф. Если хочешь — позвони в мэрию Мошковца. Когда им позвонит Стефани Джорджиевна Красс — они ведь наверняка не откажут соединить тебя прямо с мэром, а он наверняка не откажется организовать для тебя индивидуальную экскурсию в городской крематорий. Сама увидишь, что и как там работает.

Дочь тяжко вздохнула. Идеалистка, что возьмёшь.

- Пап, а ты знаешь, как её звали?

- Марина Петровна. С её слов, Машу она назвала Марией именно по схожести имён.

- А фамилия? Красс? Это её фамилия или?..

- Нет, она была такая же Красс, как я — Дэн Сяопин. По её словам, Красс — это было прозвище. Так она называла своего любовника, от которого забеременела.

- А больше она о нём ничего не говорила?

- Не знаю, Стеф. Понимаешь, она была на редкость мерзкой бабой. Лживая, лицемерная тварь. Которая вдруг выяснила, что товарищ Лиандер, депутат Верховного Совета и делегат Съезда народных депутатов СССР, когда-то давно влюбился в её дочь. Которую она подбросила к отделению милиции. И теперь можно попробовать выклянчить себе пожизненное содержание, изобразив раскаяние в грехах молодости. И вообще — вчера была алкоголичка Маринка, а сегодня — тёща Лиандра. Красиво? Короче, второй раз с ней разговаривал Рудольф. Потому что я... Я бы её, наверное, действительно отравил.

…Всё как обычно. Начальник Службы безопасности президента дал поручение секретарю ни с кем не соединять и не беспокоить, после чего сам приготовил чай.

- Дядя Рудольф, пожалуйста, помогите. Тут такое дело…

- Джо мне уже сообщил, Стефани. Ты хочешь подробностей истории Марины?

Девушка кивнула.

- Стеф, а оно тебе надо? Там очень тяжёлая история. Ты точно хочешь всё знать?

- Да! — решительно произнесла гостья.

- Ну, как скажешь. Впрочем, ты всегда можешь сказать — хватит, достаточно. И мы забудем это навсегда.

- Дядя Рудольф, я хочу это услышать.

- Вот-вот. Джо мне так и сказал — расскажи ей всё, что знаешь, она всё равно докопается…

- Дядя Рудольф, мне это важно. Сама пока не знаю зачем, но…

- Тогда рассказываю. Что касается Марины. Похоже, именно она и была твоей бабушкой. Экспертизу ДНК не делали — для этого надо было бы проводить очередную эксгумацию останков твоей мамы, а Джо за такое пристрелил бы лично. Но была экспертиза почерка. Марию подбросили в милицию с запиской — имя и дата рождения. По требованию твоего папы Марина написала вторую такую же записку. Обе написаны одной рукой.

- А про неё известно что-нибудь ещё? Или только то, что она стала пьяницей?

- Известно. Я лично и выяснял. Биография как биография. Марина Петровна родилась в 1932 году, в глухой деревеньке. Нищий советский колхоз. Какое там было детство — можно догадаться. Наверное, там из неё и сделали законченного морального урода. Образование — колхозная школа-семилетка и школа фабрично-заводского обучения. Пристроилась в проектное бюро в Варском на исполнительскую должностишку. По отзывам коллег, отличалась жадностью, беспринципностью и чисто деревенским хамством. Легко выгнать Маринку из нищего колхоза — поди выгони колхоз из Маринки…

Гостья опустила глаза и отвернулась. Вот-вот заплачет.

- Стеф, может, достаточно? Я ведь всё понимаю — каково тебе сейчас это слушать. Может, ну его на.рен, а? Попьём сейчас чаю и…

- Продолжайте, дядя Рудольф. Мне надо это знать.

- Как хочешь. Дальше... Проектному бюро поручили разработать план масштабной реконструкции исторического центра городишки Варского. На пятьдесят седьмой год наметили проведение всемирного фестиваля молодёжи и студентов — первое массовое международное мероприятие в СССР. Надо было показать дружелюбие и миролюбие Страны Советов. Из городишки под столицей решили сделать такую лубочную национальную провинцию с огромным рынком, где торгуют сувенирами. Помогать в разработке проекта пригласили архитекторов и инженеров со всей страны. В том числе и того, кто стал твоим дедушкой, Стефани.

- Вам удалось узнать его имя?

- Дело несложное. Марина назвала фамилию, а дальше — пара запросов в строительные и проектные организации… — Вы знаете, кто он? Скажите!

- Он армянин. Фамилия — Карасян. С такой фамилией над ним в наших краях дико хохотали. А Марина поняла, как можно на этом сыграть. Она стала называть его Крассом. Ему льстило. У них начался роман. Марина залетела и попыталась шантажировать армянского гастролёра — он ведь был и женат, и отцом успел стать, и член партии. Тебе сейчас сложно представить, что такое комитет партийного контроля и разбор на заседании партийной ячейки по обвинению в аморалке. Но — армянин оказался не дурак; Марину успокоили. Аборт было делать поздно. Тогда она родила твою маму и подбросила к отделению милиции. Потом попыталась сделать вид, что ничего не было. Выскочила замуж. Развелась. Снова выскочила. Снова развелась. Я смотрел материалы судебных дел о разводах — в обоих случаях почти одно и то же. Глупая, злобная, до крайности алчная баба-кровосос. В голодном

колхозном детстве пряниками недокормили… — А Карасян? О нём вы что-нибудь узнали?

- И не пытался даже. Твоему папе он был не нужен от слова совсем. Он ведь, скорее всего, до сих пор не знает, что у него тогда родилась дочка, что назвали её Машей... Его командировка в Варский закончилась месяца за два до того, как Марина родила твою маму. Так что он оттуда по-быстрому свалил, а сегодня, наверное, вздрагивает, когда слышит слово «Варский». Нервов-то твоя бабуля ему явно помотала... Если, конечно, он сейчас вообще жив. Столько лет прошло…

- Дядя Рудольф, а можно что-то узнать?

- Стеф, а ты точно этого хочешь? Может, ну его к чёрту? Нафиг тебе становиться из Стефани Джорджиевны Красс Стефани Джорджиевной Карасян?

Посмотрев на гостью, Жмеровский не выдержал. Человек всё-таки, живой. Встал из-за стола, подошёл, обнял девушку.

- Ну-ну, не расстраивайся. Если ты очень просишь — я тебе его найду. Хотя сейчас он если и жив, то уже старик. А что касается твоей бабушки... Знаешь, что ещё пришло мне в голову, когда я собирал на неё материалы? Там же надо было составить психологический портрет. Так вот. Твой папа не любил разговоров о своей жизни с твоей мамой, для него это было слишком личное. Но как-то раз всё же поделился. Его поразила хозяйственность твоей мамы. Обычно детдомовские девочки потом не отличаются ни чистотой, ни аккуратностью. А тут... Твоя мама сумела одна, ещё до знакомства с Джо, превратить халупу в деревянном бараке в какое-то удивительно благоустроенное и милое жилище. И вот мне кажется, что это у неё от бабушки. Родовое, деревенское. Даже если дом бедный — он должен быть чист и благоустроен. Так что — не всё так плохо с твоей роднёй.

Через пару дней он встречался с президентом. Какой-то формальный доклад, согласование рабочего графика главы государства. Но это недолго. Куда дольше они говорили о личном. Как Джо с Аграном.

- Я нашёл Карасяна! — сообщил Рудольф. — Стефани просила сразу сообщить ей, но я решил, что первым должен узнать ты.

- Он жив?

- Жив. Тигран Арсенович Карасян. Могучий старик — 76 лет от роду, заслуженный деятель искусств Армении, архитектор, сейчас на пенсии, но продолжает работать. Вдовец, четыре взрослых сына и дочь, у всех свои семьи. В общей сложности на данный момент 12 внуков и внучек. Если что, Стеф станет тринадцатой... Все живут в Армении, кроме второго сына. Геворг Тигранович Карасян, 44 лет от роду, гражданин Северной Федерации, проживает в Мошковце, заместитель заведующего плодоовощным сектором Черкизонского рынка. Женат на местной, двое детей. Ну, куда ещё податься армянину в Мошковце, кроме торговли фруктами? — Агран усмехнулся.

- А что он своих братьев сюда не перетащил? У них же принято, как только устроишься, перевозить к нам весь аул.

- Он, может, и хотел бы... Но даже два Карасяна на один Черкизон — уже много. Не поймут и вежливо, но настойчиво попросят съехать всем табором обратно в Армению, пока чего плохого не случилось. Конкуренция — дело такое.

- А зовут его… как ты сказал?

- Тигран Арсенович.

- Нет, нашего, местного?

- Геворг Тигранович.

- Геворг — это типа… Джордж по-нашему?

- Блин, а ведь действительно…

- Не говори пока Стефке. Дай пару дней подумать — как это всё лучше разрулить. Сначала я хочу с ними встретиться.

…На лужайке перед особняком поставили небольшой стол с традиционными кавказскими закусками и вином. Четыре стула — два с одной стороны, два с другой. Неподалёку повар колдовал над мангалом — по полянке плыл аромат шашлыка.

Гости, впрочем, всё равно были испуганные, хотя и держались.

С Геворгом Агран лично побеседовал в тот же день, после разговора с Джорджем. Нет, Геворг Тигранович, в обморок падать и сушить сухари не надо — Служба безопасности Президента Северной Федерации не занимается торговлей фруктами. И вообще, встреча неофициальная, поэтому вам же лучше, если всё останется между нами.

На другой день в Мошковец по приглашению сына прилетел старший Карасян. Чтобы не привлекать внимания, у сына и поселился — заместитель заведующего сектором крупнейшего базара страны может себе позволить отдельный особнячок. Опять же — старика надо успокоить, нам тут внезапные инфаркты в самый ответственный момент не нужны. Вы, Геворг Тигранович, тоже соберитесь, хотя это и непросто. Да-да, всё понимаем. Ни о каких своих интрижках во время длительной командировки в город Варский вам папа не говорил. И до могилы бы не сказал, когда бы не желание внучки посмотреть на дедушку. Но сначала вас приглашают на встречу с папой внучки. А папа у нас страной руководит.

На первой встрече они оба были неприлично официальны — строгие тёмные пиджаки, рубашки с галстуком... А ведь, похоже, в старике Карасяне действительно было нечто, роднящее его с римлянами. Что-то такое благородно-классическое в профиле. Наверное, сорок с лишним лет назад он действительно был красавец мужчина. Хотя и сейчас — могучий старик с пышной серебряной бородой и гривой волос. Только порядочно напуганный, хотя и скрывал это, как мог.

Два стула на одной половине стола предназначались для гостей. На противоположной — для хозяина и его лучшего друга Рудольфа Владиленовича. Он первым и заговорил.

- Здравствуйте, уважаемые гости! Проходите к столу, не стесняйтесь. Мы специально решили, что лучше всего встретиться в неофициальной обстановке. Позвольте представить вас друг другу. Тигран Арсенович Карасян, Геворг Тигранович Карасян, Джордж Джорджиевич Лиандер. Я — Рудольф Владиленович. А чины нам ни к чему, сегодня обойдёмся без них!

Без рукопожатия, но широким дружеским жестом хозяин пригласил всех к столу.

- Я рад, что вы откликнулись на моё приглашение, господа.

Особенно вы, Тигран Арсенович.

- Для нас великая честь быть принятыми в вашем доме, господин президент! — первым среагировал младший армянин.

- О, давайте без чинов! Согласитесь, дружеская встреча выглядела бы странно, если, скажем, к вашему батюшке я стал бы обращаться «господин заслуженный деятель искусств». Как вы добрались до нас, Тигран Арсенович?

- Большое спасибо, Джордж Джорджиевич, вы всё устроили самым лучшим образом. Позвольте вас поблагодарить за то, что принимаете меня в своём доме.

Старик говорил почти без акцента. И было заметно, как он напуган. Хотя и держится.

- Я не вижу другого места для нашей встречи. Сегодня я принимаю родственника, о котором ничего не знал много лет. А он вдруг взял и нашёлся.

Старик опустил взгляд. Потом поднял глаза на хозяина и заго ворил. Наверное, таким тоном подсудимые произносят последнее слово перед тем, как судья удалится выносить приговор по расстрельному делу.

- Я тоже не знал, что вы — мой родственник, Джордж Джорджиевич…

Он замолчал, глядя прямо на хозяина особняка. А тот смотрел на гостя. Тяжёлый, пронизывающий взгляд, которого боятся министры на расширенных заседаниях правительства. Суровый начальник. Справедлив, но беспощаден к провинившимся. А старик Карасян сильно провинился.

- Я ничего не знал… клянусь Господом! — произнёс старший Карасян. — Совсем ничего! Я не знал даже, кого родила Марина — сына или дочь. За несколько месяцев до родов я наконец-то от неё отделался и вычеркнул навсегда из моей жизни. То есть я думал, что навсегда.

- А что между вами тогда произошло, Тигран Арсенович? Почему всё закончилось разрывом?

Странное дело — Джордж почувствовал какую-то симпатию к этому старику. Сейчас старый Карасян нёс наказание. Наказание, особенно жестокое для кавказца. Ему предстояло публично, да ещё в присутствии сына, покаяться в грехе молодости. Но он взял этот крест и понёс. Низко наклонив голову, сцепив руки, чтобы не было видно, как они дрожат, старик говорил внятно и отчётливо.

- Это моя вина, Джордж Джорджиевич. Я не сумел взять себя в руки. Не удержался. Марина… Она была красавица. Пышная белая красавица, мечта любого мужчины. А ещё она знала, что мне сказать. Когда все называли меня Карасиком, она стала звать меня Крассом. Красс! Как римского полководца. И я не смог удержаться. Простите меня!

- Лично передо мной вы ничем не провинились, Тигран Арсенович. Я просто хочу узнать некоторые подробности. Согласитесь, отец имеет право знать о человеке, которого его дочь… его любимая дочь отныне будет считать своим дедушкой. Извините, если эти воспоминания для вас тяжелы, но…

- Я всё понимаю. Однажды с нас спрашивают за все грехи.И надо отвечать.

- Так из-за чего же вы так резко оборвали отношения с Мариной?

- Она оказалась… блудницей. А я — я был молодой дурак, ослеплённый страстью. Сначала это был прекрасный роман. Я был счастлив. Но быстро выяснилось, что Марина... Ей нужны были мои заработки, положение. Меня ведь не просто так пригласили работать в Варский. Я выиграл республиканский конкурс мо лодых архитекторов, меня считали талантом. А реконструкция Варского была важной правительственной задачей. В пятьдесят седьмом ведь провели всемирный фестиваль молодёжи. Гости съехались со всего мира. Им была нужна витрина социализма.

Нашу работу курировали из ЦК КПСС… лично сам… Старик умолк, а Джордж улыбнулся.

- Да-да, это я уже знаю. Реконструкцию Варского курировал член ЦК КПСС Франц Михелевич Лиандер. Кстати, у вас есть повод сказать ему спасибо, хоть старик давным-давно на кладбище. Наверняка ведь кто-нибудь из ваших завистников написал ему кляузу — мол, приглашённый армянский архитектор уличён в аморалке. Но в силу… некоторых личных особенностей… мой дед оставил ваш служебный роман без внимания. Так что сегодня я вынужден расспрашивать вас — документов не осталось.

- Марина хотела много денег и красивой жизни за мой счёт, Джордж Джорджиевич. И решила для этого родить от меня ребёнка. Хотя виноват всё равно я. Я, и никто больше.

- Почему вы так думаете?

- Я не должен был поддаваться страсти. Я слишком быстро забыл, что дома меня ждала Анаит и двое сыновей. Геворг родился

перед самой моей командировкой… — Анаит — это ваша супруга?

- Да. Потом она родила мне ещё дочь и ещё двоих мальчишек. Она была прекрасной женой. Когда я смотрел на неё, то боялся. Я очень боялся, что кто-нибудь вспомнит о той истории, с Мариной. Мне было стыдно и страшно. Но время шло, никто не вспоминал... Я надеялся, что унесу всё с собой в могилу. Марину ведь тогда хорошо припугнули. На кону была вся моя жизнь. Вы ведь лучше меня знаете, как лютовал комитет партийного контроля, когда речь шла об аморалке. А тут — внебрачный ребёнок у члена партии, молодого перспективного архитектора... Или сам вешайся, или... Марину по моей просьбе крайне убедительно напугали убийством. Она замолчала. А тут кончилась моя командировка, я вернулся домой... Через год за реконструкцию центра города Варского я получил «Знак Почёта» — свой первый орден. И постарался всё забыть.

- Выпейте, Тигран Арсенович! — хозяин сам налил гостю красного вина и протянул бокал. — Я понимаю, что вы чувствуете. И благодарю вас за то, что рассказали правду. У меня ведь были и другие источники информации о Марине. Вы верно её описали. Алчная красавица. Сумела увести в загс двоих мужчин, оба потом с ней долго и грязно разводились — как раз из-за того, что поздно увидели, что красотка — ещё и кровопийца... Впрочем, Бог ей теперь судья. Марина побоялась делать аборт — слишком уж боль шой был срок беременности. Родила девочку и подкинула к отделению милиции. Хотя имя ей придумала, не постеснялась. Мария

Красс. Мария — потому что похоже на Марину, а Красс…

Старик горько улыбнулся. Ну, вот и чудесно. Закончить этот тяжёлый разговор — и пускай дальше выясняет отношения со Стефани.

- К счастью, Маше достались хорошие воспитатели. И когда она выросла... Она заранее простила своих биологических родителей, мечтала с ними увидеться. Именно поэтому сегодня я не могу иметь к вам претензий, Тигран Арсенович. Я бы к матери, подкинувшей меня на порог казённого дома, относился совершенно иначе, как и к отцу. Но подкинули не меня, а Марию. А она вас простила. Была вам благодарна за то, что просто подарили ей жизнь. Идеалистка. Почти как Стефани. А ещё... Ещё я не могу вас винить, Карасян, потому что мы с вами, если хотите, коллеги. Стефани оказалась в сиротском доме, а потом на воспитании у других людей только потому, что я не захотел узаконить свои отношения с Машей. Боялся, что следующим шагом после похода в загс станет повестка в военкомат. Знал бы прикуп — жил бы в Сочи. Если бы мне кто-то сказал, что альтернативой двум годам в армии станут пять лет в Варском централе, смерть Маши и сиротство Стефани... Короче, давайте уже выпьем за встречу.

Дальше было всё — и рукопожатие, и объятия. И необходимые пояснения от Рудольфа. Улыбнувшись гостям улыбкой питона, Агран попросил о паре маленьких одолжений. Одолжение номер раз: теперь-то уж точно история Стефани прогремит на всю Армению. И Стеф, с её-то непоседливым характером, непременно приедет к Тиграну в гости. Так вот — новоявленному дедушке было бы неплохо обеспечить дочери господина Президента Северной Федерации должный уровень уважения. Не надо примешивать её историю к грехам молодости заслуженного деятеля искусств. И номер два — Геворг, у меня для вас плохие новости. Отныне вы — дядя любимой дочери первого лица нашего государства. Поэтому плодоовощной сектор Черкизона придётся делать лучшим овощным рынком страны. Нехорошо это, когда у дяди любимой дочери первого лица под началом — то торговля гнильём, то цены дикие, то и вовсе какой криминал. Покупатели должны ходить к вам на рынок, а потом везде нахваливать и рынок, и вас — как хорошо там всё устроено. Чтоб всё для людей. Давайте не будем создавать Службе безопасности президента повод интересоваться торговлей фруктами.

Но в целом — вполне милая дружеская беседа за шашлыком и стаканом вина. И обязательно — руками преломить хлеб; в знак вечной дружбы. И, конечно, тихо отдать поручение охране — до ставьте сюда Стефани.

Дочь привезли быстро; она, естественно, была взволнована — папа, что случилось? Выскочив из машины, чуть не бегом побежала к отцу и его гостям, расположившимся на лужайке.

- Дочь, я хотел тебя познакомить…

Но она уже сама всё поняла. Уставилась на старика с густой серебряной бородой; тот — на неё. Несколько секунд они смотрели друг на друга в молчании — не ждали.

- Дедушка?

Джордж улыбнулся дочери.

- Познакомься, Стеф. Тигран Арсенович Карасян.

4

Первой всё поняла Жозефина. То ли личный опыт взросления в семье двух учителей, то ли просто врождённое, чисто женское чутьё.

Когда Стеф поступила в педагогический, да ещё и потому, что ей интересно... Да, бывает иногда — дочь первого лица страны выбрала для поступления тот вуз, где учат тому, что ей интересно, а не тот, чей диплом даёт возможность лучше устроиться. Вскоре Жозефина отдала падчерице запасной комплект ключей от своей старой квартиры — нередко Стефани так долго засиживалась за книжками из библиотеки двух заслуженных учителей республики, что ей проще было остаться здесь ночевать.

А ещё есть такая печальная закономерность: как-то плохо складывается у учителей личная жизнь.

Это был обычный студенческий курс в педагогическом институте. Подавляющее большинство — девочки; мальчиков наперечёт. Кто-то не впечатляет от слова совсем, ибо нечем там впечатляться, кто-то... У девушки обнаружилось редкостное чутьё на людей.

«Его интересую не я, а папина должность».

Охранять Стефани Джордж поручил людям из «Беркута». А поскольку его долей в компании уже несколько лет владела жена, то Жозефине охранники в первую очередь и отчитывались. Между прочим, не из лёгких была работа: оберегать дочь главы государства надо было незаметно. Никаких топтунов, таскающих за студенткой Красс рюкзачок по коридорам университета, и машин с мигалками. На учёбу и домой девушка специально ездила на недорогой иномарке, чтобы не выделяться — «Фольксваген-пассат» цвета «мокрый асфальт». А иногда могла отчебучить и поехать в университет на метро. Качественные, но недорогие одёжки неярких расцветок…

Однокурсники в основном не понимали этого. С её-то положе нием... Нет, однозначно — ломает комедию «близость царя к народу». А её пятёрки в зачётке... Это особенно расстраивало Стефани. Ей было интересно — и поэтому она честно писала рефераты и курсовые сама. И к семинарам готовилась. Но кого этим можно было убедить? А какую ещё оценку могут нарисовать дочери президента?! А вы видели, как ректор её просил передать Джорджу Джорджиевичу приглашение на университетский праздник?

Забей! — сказал папа, в очередной раз заметив слезинки на щеках дочери, когда та рассказывала о своей учёбе. Ты в универ зачем пошла? Хочешь стать хорошим учителем… тьху, то есть, как там его… социальным педагогом? Вот и становись. А людишки... Живи свою жизнь, дочка, а не то, чего они от тебя хотят.

Впрочем, две-три подружки у Стефани появились. Иногда они даже собирались на посиделки в квартире Давида Мазалецкого на Патриках. Тогда, в начале девяностых, Джордж легко исполнил своё обещание, данное отчиму Стефани: купил на имя Мазалецкого небольшую, но очень уютную квартиру в одном из исторических районов Мошковца. Неприметный двухэтажный каменный дом старинной постройки, много зелени вокруг. Когда Дава приезжал из Питера, он останавливался и жил здесь. А когда не приезжал — время от времени жилищем пользовалась Сефа. Отчим до сих пор звал её Сефой.

Познакомить её с кем-нибудь, что ли? — задумалась Жозефина, когда старшая дочь Гео в очередной раз вернулась домой сильно раздосадованной. Уже на начальной стадии знакомства был отшит очередной мальчик. «Ему нужна не я, а папина должность». Девушка считала вторую жену папы кем-то вроде старшей сестры, так что делилась с ней такими новостями. Тем более Финка и так узнает — Стефани охраняют ребята из «Беркута».

А потом случилась новогодняя ёлка в Кремле. Встречали 2001 год. Обязательно надо обойти все столы, всех поприветствовать, найти для каждого гостя хотя бы несколько приятных слов. За очередным столиком — семейство Шпееров в полном составе.

Антон Герхардович сразу выделялся на фоне семьи. Он был выше всех ростом и единственный, кто пришёл в парадной военной форме. Впрочем, заслуженно — курсант Высшего военного финансового университета. Через год получать лейтенантские погоны и пополнять ряды военных аудиторов.

Увидев его, Стефани смущённо улыбнулась. Да, Жозефина была в курсе. Той ночью, в больнице, где лежал Гео, у Стефки сдали нервы, и если бы не сын Шпеера... Потом молодые люди несколько лет не виделись, и вот теперь…

За прошедшую пару лет Стефани окончательно превратилась из повзрослевшего подростка в молодую девушку, а младший Шпеер... Его, в принципе, уже не сложно представить бравым полковником финансовой службы. Орёл-мужчина будет. Только бы не споили во время обедов и ужинов с руководством тех воинских подразделений, куда Антон Герхардович будет приезжать с целью ревизии финансово-хозяйственной части.

- Здравствуйте, Стефани Джорджиевна! — младший Шпеер отдельно поздоровался с президентом, Жозефиной и дочерью главы государства.

- Здравствуйте! — по протоколу полагалось протянуть руку для поцелуя. Кажется, этот поцелуй особенно понравился дочери Гео.

Это была красивейшая пара вечера: слегка смуглая девушка приятной полноты, одетая в платье с серебряными блёстками, и высокий военный. Их белый танец сорвал аплодисменты присутствовавших.

В общем, Жозефина как-то даже и не удивилась, когда Стефани начала этот разговор.

- Финка, помоги мне, пожалуйста.

- Всем, чем смогу.

- Ты, как хозяйка «Беркута», можешь мне помочь?

- Постараюсь. А что требуется?

- Ты можешь собрать кое-какие сведения об Антоне, сыне Герхарда Антоновича Шпеера? Только… чтобы никто больше об этом не знал?

- Наверное. А что надо узнать?

Стефани опустила взгляд.

- Как у него с личной жизнью.

- В смысле — есть ли у него девушка? — Жозефина улыбнулась, а Стефани покраснела окончательно и только кивнула вместо ответа.

- Хорошо. Выясним. Недельку подождёшь?

Недели не потребовалось. Все необходимые данные собрали за четыре дня. В данный момент у Антона Герхардовича застой в личной жизни: прежние отношения несколько месяцев назад закончились ссорой и окончательным разрывом. Хватило ума разглядеть, что красавице девице нужен не он, а положение старшего Шпеера. Нормальная такая пошло-прагматическая мечта привлекательной провинциалки: из родного посёлка городского типа — да в невестки министра юстиции. Жаль, ума не хватило долго скрывать свои истинные интересы и желания.

- Надо организовать вам встречу? — этот вопрос Жозефина задала уже сама. Стефани только благодарно кивнула.

На торжественном приёме в Кремле по случаю Дня защитников Отечества они снова танцевали. А Финка внимательно смотрела на Гео. Он, кажется, тоже начал обо всём догадываться. И деликатное ведь вырисовывается дело. Антон — сын того самого Шпеера. Сводный брат Санни. Старший Шпеер тоже не хочет ворошить эти отношения…

А Стеф была счастлива. Радостно сообщила: сегодня мы окончательно перешли на «ты».

Гео усмехнулся, и... Дружеская просьба, Герхард. На Международный женский день у нас тоже приём в Кремле. Прекрасных дам надо оттенить не менее прекрасными кавалерами. Ты не против, если твой Тоша придёт поучаствовать? Экий у тебя вымахал богатырь — косая сажень в плечах. Старший Шпеер вздохнул, но возражать не рискнул.

А Стефани не стала дожидаться.

Вечером в пятницу у ворот Высшего военного финансового университета было многолюдно. Курсанты, получив увольнительные, на выходные отправлялись домой. Когда на улицу вышел младший Шпеер…

- Антон!

Он удивлённо оглянулся. Самый конец зимы, уже темно. Под одним из фонарей стояла девушка в обыкновенном тёмном пуховике. Кто такая? Откуда взялась? Чего хочет?

Она шагнула навстречу, скинула капюшон куртки.

- Стефани?

- Привет!

- Здравствуй. Не ожидал тебя здесь увидеть.

- Ты сейчас куда?

- Собирался к родителям. А что?

- Можно тебя проводить?- Конечно.

- А ты не дашь мне руку?

Держась за руки, они дошли до ближайшей станции метро.

- Ты тоже ездишь на метро? — спросила девушка.

- В смысле — тоже? Ты что — пользуешься метрополитеном?

- Иногда.

- А отец не возражает?

- Нет. Хотя... Наверное, однажды я перестану им пользоваться. Однажды в бумагах я увидела, в какую сумму Финке… Жозефине обходятся охранники, сопровождающие меня в метро. Куда дешевле согласиться постоянно ездить на «фольксвагене» с официальной охраной.

Младший Шпеер оглянулся вокруг. Вечер. Темно. Светят фонари и рекламы. У станции метро толпятся люди. Обыкновенные люди, обыватели. Бегут по своим делам, месят почти растаявший снег. Вроде бы. Потому что несколько человек в этой толпе присматривают за его спутницей, обеспечивая безопасность этой девушки в неприметном тёмном пуховике с капюшоном. И за Антоном, конечно, они тоже приглядывают.

- Стеф, ты ведь пришла не за тем, чтобы проводить меня до метро?

Девушка опустила взгляд. Потом подняла.

- Да. Я надеялась, что ты согласишься со мной встретитьсяи где-нибудь посидеть.

- Хорошо, как скажешь. Давай определимся, куда пойдём,а потом я позвоню родителям и скажу, что задерживаюсь.

- Давай... А что ты скажешь, если... Я могу пригласить тебя к себе домой?

- Ну, поехали... А это куда?

Даже в темноте было видно, как просияло лицо девушки.

- Я сейчас!

Она вытащила из внутреннего кармана куртки мобильный телефон и набрала несколько цифр.

- Заберите меня!

Всё. Этого достаточно.

Через пару минут к ним подъехал «Фольксваген-пассат» тёмного цвета с тонированными стёклами.

- Антон, садись! — девушка первым отправила его на заднее сиденье, сама села рядом. Назвала водителю улицу и номер дома.

Машина тронулась.

Младший Шпеер несколько обалдел, когда услышал адрес.

- Стефани, ты что, везёшь меня… в семнадцатую квартиру?

«Семнадцатая квартира»! Уже давно это был известный мем, обозначающий место жительства главы государства.

- Да. Так получилось. Вообще я там постоянно живу. От этого адреса мне ближе всего до университета. Ещё у меня есть ключи от старой квартиры Финки… Жозефины, и от квартиры на Патриках, которую папа купил моему папе Давиду из Питера. Но...

Можно, я тебе потом объясню?

- Хорошо, потом — так потом.

За прошедшие годы тут выгородили целый квартал. Старинный особнячок, где был головной офис «Беркута»; дом, где жил глава государства; несколько зданий вокруг… — всё это обнесли забором и выделили в особую жилую зону. Десять лет назад здесь были в основном коммуналки — сегодня не осталось ни одной. Все расселили; бывшим купеческим и мещанским каменным домам вернули первозданный вид и наделали в них нормальных, полноценных квартир. Заселённых в основном своими людьми — руководством «Беркута», ветеранами, семьями погибших сотрудников организации. Большие, просторные, зелёные дворы. И заборы. Почти незаметные заборы. С видеокамерами.

«Фольксваген», впрочем, проехал без проблем. Два шлагбаума, двое ворот и…

- Доброго вечера, Стефани Джорджиевна!

- Здравствуйте, Хьюго.

Ранее Антон Шпеер видел этот дом только в документальных хрониках. Здесь в августе 1991 года шёл настоящий позиционный бой «беркутов» со спецназом КГБ, пытавшимся ликвидировать хозяина жилища. Не удалось. Хотя повреждения здания были изрядные.

Теперь о них не напоминало ничего. Просторный, идеально чистый холл перед будкой охраны и проходом на второй этаж; Стефани разговаривает с начальником охраны — солидным седым мужчиной. Двое его подчинённых внимательно рассматривают Антона.

- Хьюго, пожалуйста... У меня к вам огромная просьба. О том, что я приехала… не одна... Я сообщу папе сама, когда он вернётся.

- Как скажете, Стефани Джорджиевна. Только мы и не собирались. Не станем же мы звонить Джорджу Джорджиевичу по такому поводу в Японию.

- Спасибо! Тогда пропустите нас!

Охрана воззрилась на младшего Шпеера.

- Вот! — он протянул билет курсанта.

- Добро пожаловать, Антон Герхардович! — охранник вернул документ и пропустил гостя Стефани.

В семнадцатой квартире никого не было.

- Понимаешь, Антон, какое дело... Я не могла тебя позвать ни на Патрики, ни к Жозефине. К Жозефине мне неудобно — всё-таки это квартира её родителей, а на Патриках... В общем, здесь — единственное место, где совершенно точно нет никаких камер наблюдения и прослушек. Вот я закрываю дверь — и всё. Здесь только ты и я.

- А где Джордж Джорджиевич и Жозефина Андроновна?

- Финка с Элли решили некоторое время пожить в Лиандрополе, а папа... За новостями следить надо. Господин Президент Северной Федерации находится с рабочим визитом в Японии, где принимает участие в Дальневосточном саммите! — она улыбнулась. — Проходи, раздевайся.

Девушка включила свет в коридоре. — Как тебе?

- Красиво…

Обстановка жилища для партийной элиты середины прошлого века. Паркетные полы, массивные дубовые двери. И вместе с тем — сразу видно, что тут живут. Живут повседневной жизнью.

Около одной из дверей вся стена увешана фотографиями. Комната Жозефины, пояснила Стефани. В комнате уже всё не умещается, поэтому теперь вешаем в коридоре. Яркие цветные фото: владелица модельного агентства «Joss» и её девочки вместе с воротилами мировой модной индустрии на ведущих мировых конкурсах красоты. Автографы ведущих модельеров под их фотографиями.

Два стула около двери, ведущей в комнату напротив. Кабинет папы. Иногда чиновники с бумагами приходят прямо к ним домой; пока папа принимает одного визитёра, остальные ждут на этих стульях или на кухне. Когда дома оказывается Жозефина, она не может не накормить гостя едой собственного приготовления. Кстати, да, ты же есть хочешь? Я сейчас!

- Чуть из головы не вылетело от неожиданности… — смущённо признался Антон. — Маме и папе позвонить, предупредить, что я задерживаюсь.

Он полез было за сотовым телефоном, но тот куда-то запропастился.

- Звони с нашего! — Стефани пригласила гостя на кухню, где, в одном из углов, стоял стационарный городской телефон. Антон набрал номер.

- Алло? Отец? Здравствуй. Нет, у меня всё в порядке. Отпущен в увольнение. Отец, я сегодня задержусь. Меня позвали в гости.

Если что — не ждите, ложитесь спать без меня.

- Хорошо, Антон. Всего тебе самого лучшего! До свидания!

Старший Шпеер положил трубку.

- Как-то на него не похоже… — Антон был в недоумении. —

Обычно всё расспросит: к кому в гости, по какому случаю, а тут… А Стефани... Она одновременно и краснела, и смеялась.

- Прости меня, пожалуйста. До меня и до самой только сейчас дошло... У твоего папы в квартире наверняка стоит телефон с определителем номеров?

- Естественно. У министра юстиции…

- Ну вот. У него высветилось, с какого номера ты ему позвонил.

- Ты же сказала — это обычный городской.

- Это и есть обычный городской. Просто всё правительство знает, в какой квартире он стоит. И у кого... Пожалуйста, прости, если я... Честно, я сама сперва предложила тебе позвонить, и только потом до меня дошло…

- Стефани, выбрось из головы. Лучше скажи, что мы сейчас будем делать? Поужинаем?

- Ну да… — было видно, что хозяйка находится в крайнем смущении. — Может, выпьем немного, если ты не против.

Они встретились взглядом.

- Стефани… — улыбнулся гость. — Я правильно всё понял?

- Да! — выдохнула хозяйка. — Понимаешь, я так не могу. Я хочу тебя видеть, но мне неудобно просить Жозефину помочь организовать нашу встречу. А потом делать вид, что всё случайно вышло. Типа, пригласили меня на кремлёвское торжество по случаю 23 Февраля, а там — ты.

- И моё приглашение в Кремль на 8 Марта, типа, побыть галантным кавалером?..

- Да.

Хозяйка совсем смутилась. Опустила глаза.

- Стефани, ты что? Я совсем не... Наоборот! Спасибо тебе за твоё внимание. Не знаю, чем я его заслужил, но мне это очень приятно.

- Правда?

- Правда.

В ответ хозяйка квартиры крепко обняла гостя. Младший Шпеер был на голову выше, так что она была вынуждена встать на носки, чтобы шепнуть ему в ухо:

- Антон, я девственница.

- Ну и хорошо! — улыбнулся ей гость перед первым поцелуем.

Потом они ужинали и пили красное вино. Раз уж такое дело, то надо дать девушке расслабиться. А ещё — не ужинать же в форме? Стефани некоторое время подумала и принесла гостю халат.

- Он безразмерный! — пояснила она. — Китайцы умудрились сшить так, что он одинаково хорошо сидит на всех мужчинах.

Да. Какой-то парадный восточный халат для особо уважаемых персон. Жёлтый шёлк с вышитыми по нему красно-золотыми драконами. В Древнем Китае жёлтый мог носить только император. Явный намёк на то, что китайцы сильно уважают человека, которому этот халат подарен.

- Подожди, Стефани… он чей? — не понял гость.

- Это подарок папе от Председателя Китайской Республики. Папа иногда его надевает и ходит в нём дома. Но он не обидится, если один вечер в нём походишь ты.

Младший Шпеер замер в растерянности.

- Ты что, мне не веришь? Или боишься?

В голосе хозяйки была не обида. Нет. Скорее разочарование. Она ошиблась. Наверное, Антон Шпеер очень хороший человек. Но... Нормальная же человеческая реакция — общаясь с дочерью главы государства, бояться самого этого главу. Все обыкновенные люди так и делают.

- Стефани, я тебе верю. И ничего с тобой не боюсь!

Гость решительно снял форменную рубашку и надел халат с драконами.

- И вообще, если хочешь... Хочешь, я понесу тебя на руках?

Только скажи, куда именно.

Стефани рассмеялась.

- Давай сначала в душ заглянем! Ты обалдеешь!

Войдя в ту самую ванную комнату с зеркалами, младший Шпеер действительно некоторое время стоял в нерешительности.

- Круть…

Хозяйка тем временем открыла воду и переключила освещение, оставив только лампочки по углам. Смущённо, но ехидно улыбнулась:

- Ты поможешь мне раздеться?

- Стефани, как так получилось? — спросил младший Шпеер, когда хозяйка квартиры предстала перед ним голая.

- Что получилось?

- Что у тебя до сих пор ещё никого не было? Ты же красавица. Вот реально, без дураков — красавица. И тебе… сколько уже? Кажется, 21?

- Пока ещё 20. Ты удивлён, что я дожила до двадцати лет и осталась девушкой?

- Ещё как удивлён. Стефани, как? Как такое может быть?

В ответ он поймал какой-то чересчур серьёзный взгляд хозяйки квартиры.

- Тебе, может быть, покажется, что это чуть не домостроевщина… но у меня свои представления о том, с кем и как надо отправляться в постель. Я хочу спать с человеком, которому буду нужна я, а не должность моего папы. В старых книжках это называлось — по любви.

- А чем я заслужил?..

- Ты, наверное, даже уже и не помнишь. В девяносто восьмом, в больнице, где лечился папа…

- Нет, это я как раз хорошо тогда запомнил. Но... Я даже и не думал ни о каких отношениях с тобой.

- А о чём ты тогда подумал?

- Честно? Я просто хотел тебе помочь. Видно же было, что ты любишь Джорджа Джорджиевича и переживаешь за его здоровье. И когда у тебя случилась истерика... Мы все тогда были на грани нервного срыва. Ты не видела, что творилось с моим отцом, назначенным и. о. премьер-министра. Просто он держался до последнего, а ты… а ты — тогда ты была девочкой-подростком, переживавшей за своего папу. И не выдержала. И надо было тебя поддержать.

- Вот этим ты и заслужил. Думаешь, я не чувствовала, как все прочие… или почти все... На словах они жалели папу, а про себя уже прикидывали, кто и как будет брать власть, если…

- А ещё мы все дико боялись, Стефани. Похоже, твой отец действительно великий политик. Когда с ним всё случилось, то выяснилось вдруг — он выстроил систему управления так, что всё сходится на нём. Выбей этот камень — и всё рассыплется. И начнётся новый девяносто третий. Я сейчас вспоминаю, как в те дни мы ходили на общую молитву. Обычно всерьёз молились только мама и отец, а мы — больше из уважения к ним, а тут... Господи, пошли исцеление Джорджу Джорджиевичу — об этом мы точно просили все и хором. Потому что если не пошлёт... Слава Богу, это всё закончилось.

- Пошли! — девушка показала на мини-бассейн, почти наполнившийся водой. И улыбнулась не без ехидства, — потерпишь до спальни? Я всё-таки представляла себе, что это должно случиться на кровати.

Из ванной младший Шпеер вынес Стефани на руках, как и обещал. Со стороны они чем-то напоминали японскую живопись: могучий самурай в халате, расшитом драконами, несёт свою тян в белом кимоно. Вернее, в банном халатике.

- Где тут твоя комната?

Хозяйка квартиры показала — последняя дверь направо.

Они вошли, девушка зажгла свет. Гость осмотрелся.

Похоже, Стефани действительно нравился минимализм. Если автомобиль — то «Фольксваген-пассат», если демисезонная одежда — то неприметный пуховик... В её комнате тоже была самая обычная современная мебель светлых тонов, а вместо кровати — небольшой выдвижной диванчик. В совке таким когда-то придумали милейшее определение — полутораспальное место. Типа, на полтора человека. И полуторные одеяла тоже шили.

Зато... Похоже, хозяйка квартиры всерьёз решила стать педагогом, работающим с маленькими детьми. Везде были мягкие игрушки, большинство из которых были сделаны вручную. И целый шкаф с книжками, среди которых подозрительно часто мелькали сочинения по педагогике, психологии и воспитанию. И фотоальбомы. В том же шкафу чуть не целая полка была забита пухлыми фотоальбомами, от миниатюрных до тех, где лежали фото крупного формата. Стол с кипой тетрадок и бумаги, исписанной хозяйкой.

- Вот тут я и живу!

- Уютненько тут у тебя! — одобрил гость. — Любишь учиться?

- Хочу помогать детям-сиротам, — серьёзно ответила девушка. — Наша система детских домов в её нынешнем виде — это какой-то ад... Но учиться — да, люблю. Даже папа иногда со мной советуется, хотя обычно... У него жизненная установка — у меня нет и не будет домашнего Политбюро.

- А ты с этим не согласна? — гость попытался свести всё к шутке. Не углубляться же в тему сиротства — при хозяйкиной-то биографии.

- Есть некоторые его решения, которые меня просто выбешивают. Потому что… ну неправильно это! Вот нельзя было легализовывать проституцию — и всё. Что, больше в Европе нечего скопировать, кроме квартала Красных фонарей?

Взглядом девушка метнула в гостя молнию. Тот растерялся.

- Не знаю, Стефани... Можешь мне не верить, но я никогда не пользовался услугами проституток. И совершенно не представляю, как это — покупать секс за деньги.

Хозяйка с явным облегчением выдохнула. И слегка покраснела.

- Извини... Меня куда-то совсем не туда понесло.

- Только скажи — и мы сразу всё исправим!

Они сидели рядом на диванчике. Шпеер обнял девушку, одновременно прикидывая — как им лучше устроиться здесь вдвоём?

А Стефани посмотрела на него и...

Дверь в её комнату была приоткрыта. Виднелся коридор и закрытая дверь комнаты напротив.

- Туда! — сказала хозяйка квартиры.

- А там что?

- Спальня.

- Чья? — гость несколько обалдел.

- Ты опять? Ну... У меня же первый раз!

- Всё понял, Стефани. Извини. Туда — значит туда.

- Тогда… пойдём?

- Нет! Я же сказал — донесу тебя на руках.

…Вместо слов благодарности Стефани устроилась у него на груди, обняла и время от времени поглаживала гостя по щеке. А ещё — её взгляды. На младшего Шпеера смотрела благодарная влюблённая красавица — и это было нечто. Опять же... Она действительно была красавицей. Он захотел её ещё в ванной. Но всё равно не думал, что всё пройдёт настолько удачно. И да — Стефани действительно была девственницей.

- Ты можешь остаться до утра? — тихо спросила она, когда всё случилось.

- Для тебя — всё что угодно. Тем более я сказал отцу — если что, не дожидайтесь, ложитесь спать без меня.

И вот сейчас они лежали и блаженствовали. Разве что…

Время от времени младший Шпеер всё же оглядывал обстановку вокруг. Большая комната с огромной кроватью. Огоньки лампочек, имитирующих свечи, по углам — отлично создают романтическую обстановку. Приятный полумрак. Большие подушки, мягкий матрас. Красавица, положившая голову ему на грудь.

Что ещё для счастья надо? А он иногда оглядывался.

- Ты что — до сих пор… боишься? — хозяйка хитро ему улыбнулась.

- Не без этого! — честно сознался гость. — Не знаю, как тебе объяснить... Я вот сейчас лежу с тобой здесь, а вокруг — множество всяких вещей, которые явно или Джорджа Джорджиевича, или его жены Жозефины. Мы даже презервативы у них из нижнего ящика тумбочки позаимствовали.

- Они не обидятся! — хозяйка рассмеялась.

- А ещё вот... Есть же такая… иерархия, если хочешь. Человек номер один, жилище номер один... Сподобил же Господь провести ночь с дочерью человека номер один в постели номер один. Как в сказке побывал.

- Я тебя утром ещё накормлю едой из холодильника номер один!

Она на секунду задумалась.

- Тоник, а что ты скажешь, если мы немножко выпьем? Шампанского?

- За начало твоей взрослой жизни?

- Ты считаешь, это не повод?

- Категорически поддерживаю! Куда идти за шампанским?

- На кухню... Лежи, я сама принесу!

Через пару минут хозяйка вернулась, держа в руках поднос:

бутылка, два бокала, фрукты, шоколадные конфеты.

- Тоник, придержи дверь! — она вошла из коридора в комнату.

- Тоник?

- Тебе не нравится? А как мне тебя называть? Антон, Антон… не хочу. И ты, кстати, тоже — придумай что-нибудь покороче, чем Стефани. А то слишком официально, как папа говорит. Кстати, мне нравится, как они называют друг друга. Жозефина для него Финка, а он для Жозефины — Гео.

- А тебя как они зовут?

- Папа и Финка — Стеф, а папа Давид… ну, мой отчим… он еврей, так что зовёт меня Сефа.

- А тебе как больше нравится?

- Не знаю. По-моему, вообще не так важно, как тебя будут называть. Главное — каким тоном. Они для меня оба — папы. Папа Джордж и папа Давид. Потому что оба меня любят, и я это чувствую. Для одного я Стеф, для другого — Сефа. Мне нравятся оба варианта. А между собой они Джо и Дава.

- Я тебя буду называть и так, и этак. Действительно, оба варианта красивые. Хотя, наверное, было бы лучше, если бы тебя звали как-нибудь… Дженнифер, скажем.

- Почему?

- От Дженнифер можно было бы сделать сокращение Джин. И мы были бы — Джин-Тоник.

Хозяйка квартиры расхохоталась.

Утром она сама готовила им завтрак. Что-то такое, полезное для здоровья. Каша — пять злаков. Впрочем, оно было ещё и вкусно.

- Стеф, а вообще — кто готовит еду для президента страны? У вас, наверное, должны быть какие-то особые повара, уборщики квартиры и прочая обслуга?

- Смотря где. У папы на работе — да, а здесь — мы сами всё делаем. Разве что горничная приходит, делать уборку. И продукты не из магазина, а от кремлёвских поставщиков и после проверки в лаборатории. Привозят, скажем, кусок мяса, а на нём пломба:

отравляющих веществ нет. А еду обычно сами готовим.

- А почему?

- Папа не любит посторонних людей. Особенно здесь. Семейный очаг — это святое. Исключения делаем редко и только для очень хороших людей — типа тебя!

Она снова рассмеялась. Чёрт, а она ведь, когда смеётся, как-то особенно хороша! Как же хочется с ней встретиться ещё.

- Я помогу тебе с уборкой! — решительно заявил гость, закончив мытьё посуды. Но хозяйка столь же решительно, хотя и мягко, отказалась.

- Тебя уже, наверное, и так папа с мамой заждались. А я — взрослая девочка. И в состоянии заправить постель и постирать китайский халат сама. И вообще, у меня к тебе огромная просьба, Тоник. Ты можешь воспринимать меня не как дочь президента? Ну, хоть ты, а?

От отца, Шпеера-старшего, Антон не стал скрывать ничего, кроме интимных подробностей и приватных разговоров. Совсем собирался ехать домой. Окликнули у КПП. Какая-то девушка. Стефани Красс. Ну, в смысле, дочь... Сначала попросила разрешения проводить меня, потом... Не знаю как, но я не смог ей отказать. Понимаю! — кивнул Герхард. — Всё понимаю. Великое дело — генофонд. Она таки дочь своего отца — им вообще отказывать трудно.

Ну что же — желаю счастья.

- А как мне лучше его называть, отец?

- Джордж Джорджиевич. И никак иначе. Во всяком случае, пока.

Во вторник курсанта Шпеера срочно попросили прямо с середины занятия. Ненадолго. Человек в форме фельдъегерской службы вручил ему небольшой плотно запечатанный пакет. Распишитесь в получении, Антон Герхардович. Вручено фельдъегерем… время проставьте. Спасибо. Это вам.

Что-то нетяжёлое и мягкое. Антон открыл посылку.

Жёлтый китайский халат с красно-золотыми драконами. И записка. Листок именной бумаги из блокнота. ДЖОРДЖ ДЖОРДЖИЕВИЧ ЛИАНДЕР, Президент Северной Федерации. Чернильная ручка. Тот самый почерк, которым написаны высочайшие резолюции на бумагах, по должности получаемых Герхардом Шпеером — министром юстиции. Господин президент прекрасно рисует портреты карандашом, а вот почерк как был, так и остался — несколько кривой. Впрочем, написано разборчиво и понятно.

«Огромное спасибо, что делаешь Стеф счастливой. Прошу принять маленький подарок. Извини, что не шуба с царского плеча — никогда не носил шубы. Д.»

Кому — а зачем писать, кому? Фельдъегерь знает, кому везти. И то, что вместо подписи. Д. Скорее всего, имеется в виду — Джордж. На «ты»… ну, это понятно. Антон Шпеер для господина президента теперь навсегда — ты. Кстати, вроде как это считается признаком высочайшей монаршей милости. Как и начальственные шуточки — вот, про шубу с царского плеча. «Огромное спасибо, что делаешь Стеф счастливой». Сразу вспомнилась она — красавица, которую Антон раздевал в ванной и удивлялся — как она, будучи такой привлекательной, дожила до 20 лет и осталась девственницей? И её ответы. Она хочет быть педагогом и помогать сиротам. И категорически против проведённой господином президентом реформы, в результате которой в стране снова появились публичные дома. И сама о себе заботится. И ездит на метро.

Пора бежать обратно на занятие. А восьмого марта они увидятся — торжественное мероприятие в Кремле, где Антону Герхардовичу предстоит символизировать сильный пол, поздравляющий прекрасную половину человечества, никто не отменял.

5

— А это, господин президент, репортаж Центрального телевидения Армении!

Помощник включил следующую видеозапись.

Сиропный репортаж о том, что в Ереване, в президентском дворце, проходит выставка, приуроченная к юбилею трудовой деятельности выдающегося архитектора Тиграна Арсеновича Карасяна. Место проведения выбрано не случайно: когда-то уважаемый юбиляр приложил руку и к архитектурному проекту нынешнего президентского дворца, а в те времена — Ереванского дома профсоюзов. На выставке представлены рисунки и чертежи мастера и панорамные фото лучших зданий, созданных его гением. Первую экскурсию по выставке, организованную для самых уважаемых гостей, провёл советник президента по культуре, сын мастера Армен Тигранович Карасян. Среди гостей были господин Президент Республики Армения, премьер-министр, несколько дипломатов иностранных держав. Особо приятным сюрпризом стало посещение выставки внучкой мастера — Стефани Джорджиевной Красс, специально прилетевшей в Ереван отдать дань уважения архитектурному гению дедушки. Сопровождал Стефани Джорджиевну Антон Герхардович Шпеер, сын министра юстиции Северной Федерации.

Об этом Джордж уже знал. Стефани всегда находила полчаса, чтобы вечером позвонить отцу и рассказать, где они сегодня побывали и что делали. Меньше, чем на полчаса, у неё не получалось. Дочь охотно делилась с ним радостными событиями, а армяне... Они знали толк в гостеприимстве. И, похоже, хорошо изучили, чем интересуется новая внучка выдающегося архитектора Карасяна, она же, по чистой случайности, любимая дочь главы соседней державы.

Проявляет интерес к религии? Отлично. Стефани звонила Джорджу и рассказывала о том, как они посетили уникальный храм, вырубленный в скале. Работа XIII века. Всегда находился в дальнем и труднодоступном месте, так что сегодня это единственный храм Армении, где службы не прекращались никогда на протяжении почти 700 лет. А служат до сих пор по средневековым книгам и рукописям. Знаешь, папа, там какая-то совершенно особая атмосфера — не передать словами. Наверное, на такие места действительно сходит какая-то особая благодать Бога. Они прослушали всю службу — вроде всё на армянском, а они всё поняли.

Стефани Джорджиевна хочет стать социальным педагогом для сирот? Она побывала в семье, воспитывающей 13 детей, шестеро из которых — приёмные, а в государственном музее Республики Армения ей показали выставку об истории народных традиций и обычаев. Одним из главных среди них всегда было то, что в армянских семьях не было сирот: если умирали родители маленького ребёнка, то его непременно брали на воспитание в семью братьев отца или матери. Стеф так про это рассказывала, что Джордж даже удержался от напоминания о бурной молодости дедушки Карасяна. И вообще, в чём-то дочь права: иногда папа на редкость плохо думает о людях и страдает нездоровым цинизмом. Добрее надо быть.

И везде девушку сопровождал Антон. Официально они свои отношения никак не обозначали, но за спиной уже шептались примерно все: жених Стефани Джорджиевны, будущий зять господина Лиандра.

Странное свойство памяти: по-настоящему Джордж рассмотрел Антона Шпеера только после того, как Стеф закрутила с ним роман. До этого Антон был один из — и не более. Конечно, своим ростом — 187 сантиметров — он всегда выделялся из детей Герхарда. Но во всём остальном... Джордж встречался с ним и на той новогодней ёлке, где ему устроили смотрины Санни. И в Лиандрополе его принимал, где ближе знакомился со Шпеерами — после того, как Санни подарила ему свою невинность. И ещё на кремлёвских ёлках. И на семейном новогоднем банкете. Ничего особенного. Скромный, молчаливый молодой человек. Пожмёт руку — здравствуйте, Джордж Джорджиевич! — и весь вечер в основном молчит, иногда вставляя какие-то дежурные фразы.

В семнадцатой квартире они впервые встретились через пару недель после Восьмого марта в Кремле. В очередной раз был выходной, курсант Шпеер ушёл в законное увольнение.

Антон был несколько смущён и не в меру официален. Кто-то из доброхотов сообщил ему: у Хозяина есть маленькая индивидуально-клиническая особенность. К военным он относится настороженно ещё с тех времён, когда сам не хотел отдавать мифические «долги родине» в призывной армии, ну а уж после того как вояки организовали покушение, в результате которого погибла Санни…

В последние годы среди гражданских чиновников распространилась мода на тёмно-синие пиджаки. Откуда взялась — уже не выяснить; отдельные умники связывали её с тем, что мундиры тёмно-синего цвета носят прокурорские работники — а вся страна видела, как стремительно влетел в высшую государственную элиту прокурор Игорь Заречный. Вчера был чуть не личный враг фюрера, а сегодня... Короче, поди теперь пойми, только — появилась. И Антон Герхардович пришёл в идеально накрахмаленной белой рубашке, строгом тёмно-синем галстуке и не менее официозном тёмно-синем пиджаке. Сидело на нём прекрасно, но — чересчур официально.

Тем паче что хозяин квартиры действительно вознамерился дать неофициальный дружеский обед, так что гостя встретил в спортивных штанах и водолазке. И пятидневная небритость ещё. Пока он лежал в больнице после покушения — отрастил небольшую, аккуратную бороду. Заодно выяснилось, что борода уже почти седая. А народу — особенно жителям кавказских регионов — понравилось. Носил какое-то время. Потом сбрил и несколько месяцев ходил без бороды. Потом несколько раз то сбривал, то отращивал, не в силах понять, какой же вариант нравится больше. В молодости однозначно было лучше безбородому, но сейчас... Лиандер, ты уже разменял пятый десяток. Земной свой путь пройдя до середины... Сейчас вот снова собрался отрастить.

- Друг мой, вы блистательны, но слишком официальны! — он широко улыбнулся гостю. — У нас тут всё-таки не Кремль... Проходи, Антон, гостем будешь!

Он крепко пожал руку младшему Шпееру.

Из кухни показалась Жозефина — в простом домашнем платье и фартуке. Выходной; она дома; семейный обед… она не могла приготовить его не сама.

- Здравствуйте, Антон!

- Здравствуйте, Жозефина Андроновна!

- Можно просто — Жозефина. Надеюсь, любезный супруг не станет возражать? — произнесено иронически по адресу Джорджа.

- Аще изволите, государыня моя!

Тут рассмеялся и гость. Слава Эволюции!

- А Стефани… Джорджиевна где? — поинтересовался он затем.

- Как всегда — как только семейный обед, на который приглашён её Тоник, — так в университете перенесли на субботу какое-то практическое занятие. К счастью, это ненадолго — уже едет домой. Пойдём пока, не будем мешать Жозефине!

Хозяин повёл гостя в свой кабинет. В ту самую комнату, перед дверью которой стояли стулья для секретарей.

Похоже, у них это было наследственное — тяга к минимализму. Впрочем... Если в комнате Стеф стояла самая обычная современная мебель, продающаяся в любом торговом центре, то в кабинете её отца... Если уж стол — так антикварное бюро, добытое откуда-то из бывшего Правительствующего Сената. Если уж диванчик для гостей — так опять же что-то антикварное. Если уж лампа на столе — то та самая, знаменитая «наркомовская»; подлинник тридцатых годов. Спартанская деловая обстановка, но элитная и очень дорогая. Огромный шкаф с книгами. И большая икона в углу, в особом стеклянном ящике.

- Это он? Чёрный Георгий? — догадался гость.

- Он самый.

- А правда, что он однажды спас вам жизнь?

- Это было не однажды. Это было 19 августа 1991 года…

- Да, я в документальном фильме о путче смотрел. Только думал, что это красивая легенда.

- Нет, Антон, не легенда. Ровно под этой комнатой находится помещение, куда гэбэшники забросили бомбу. Она должна была взорваться и похоронить здесь всех. Но снаряд заклинило. По статистике — такое бывает один раз на примерно 30 тысяч случаев. Так что... И вообще — твой отец правильно делает, что по субботам ходит молиться. Потому что потусторонний мир есть. И лучше не злить Небесную Канцелярию…

Хозяин показал на шкафчик с напитками в углу кабинета.

- Пить будешь?

- Предложите — не откажусь.

- У меня самообслуживание. Выбирай, что тебе больше нравится.

Жестом он предложил гостю подойти к шкафчику и выбрать напиток. Насколько можно было судить по бутылкам, хозяин действительно не очень-то жаловал крепкий алкоголь. Бутылка виски с особой наклейкой, извещающей, что это подарок президента Соединённых Штатов, конечно, была. Армянский коньяк с отметкой, что это господину Лиандру от руководства и народа братской Армении — тоже был. Но пили тут явно не их. Початые бутылки содержали виноградные вина разных сортов или вовсе что-нибудь безалкогольное. Вода из ледников Антарктиды, добыта на глубине 300 метров. Природа во всей её первозданной чистоте, не тронутая цивилизацией, ага.

- А это что у вас? — младший Шпеер вытащил фигурную бутылку с красноватой жидкостью. — Можно?

На секунду задумался — во что это разливают?

- Рюмки возьми! — подсказал хозяин. — Эту красотищу мне привезла Стеф из женской колонии.

- В смысле? — несколько обалдел гость. — Стеф? Из женской колонии? Как это?

- Длинная история… как-нибудь потом расскажу. Это поклон от начальника женской исправительной колонии — водка на клюкве и бруснике.

Антон налил две рюмки.

- За наше настоящее знакомство! — сформулировал хозяин и пояснил: — Мы с тобой и раньше встречались, но так… мимоходом.

Пожалуй, это была не водка. Что-то явно более крепкое. Скорее уж, отлично очищенный самогон. Хотя действительно — на ягодах. Так что младшему Шпееру зашёл легко. А хозяин не удержался — быстро налил полстакана воды из ледников Антарктиды и запил.

Заметил гостю:

- Я был единственным в окружении Эльцера, с кем он не бухал. Потому что однажды в моей жизни появилась Финка, и ради неё я бросил пить. Так, иногда делаю маленькие исключения...

Как тебе настойка?

- Хорошо пошла, Джордж Джорджиевич!

- Ещё бы... В тех краях, откуда она приехала, хорошо делают только форменную одежду и водку. Причём форменную одежду делают принудительно. И молятся ещё — там неподалёку монастырь. Вся богохранимая держава наша в одной миниатюре... Впрочем, это так, картинки с выставки. Главное, что из той поездки привезла Стеф, была совсем не водка... Не пугаю; так, чисто информация к сведению. Имей в виду, Антон: моя дочь... Для меня самого это стало открытием. Однажды вдруг выяснилось: красота — это у неё от мамы. А характер — от меня. Стефани Красс она по паспорту. А вообще она — Стефани Лиандер.

- Я это уже заметил! — улыбнулся гость. — Когда ей захотелось встретиться со мной, Стеф просто встретила меня у КПП и увезла к себе домой… то есть к вам. И ей невозможно было отказать... Джордж Джорджиевич, вы не обиделись, что мы встречались на вашей квартире?

- Единственный не совсем ловкий момент был... Есть информация, которую мне обязаны сообщать. Примерно как вся еда, которую приносят ко мне на стол, проходит тест на отсутствие ядов. Поэтому обслуга сообщила, что утром после вашего свидания Стеф пожелала сама постирать постельное бельё с небольшими следами крови. И, кажется, я это понял правильно.

Гость смущённо молчал.

- Но это ерунда, — спокойно продолжал хозяин. — Потому что ты сумел сделать счастливой мою дочь. Это было видно. Когда рисуешь портреты людей, то начинаешь читать, что написано у них на лице. Никаких слов не надо. Стеф была счастлива... Спасибо!

- Я тоже… — растерянно пробормотал гость. — Тоже был счастлив. У вас прекрасная дочь... Во всех смыслах прекрасная.

Ответить хозяин не успел: в коридоре хлопнула входная дверь. — Я сильно опоздала?

- А вот и виновница семейного обеда! — Джордж пошёл встречать дочь, Шпеер — за ним.

Мероприятие плавно перешло в семейный ужин. Со стороны — обычная дружеская посиделка на кухне. Большой стол, четыре человека, оживлённые разговоры.

- Антон, а почему всё-таки аудитор? — это интересуется Жозефина.

- Потому что в мирное время это самая важная военная специальность.

- Неужели? Расскажите, пожалуйста.

- Если коротко, то в мирное время мы готовим армию к войне и поддерживаем её боеготовность. А тут самое важное — материальное обеспечение. Чтобы, если наступит такая необходимость, на складах оказалось ровно столько боеприпасов, оружия и военной формы, сколько значится по бумагам. А следят за тем, чтобы ничего не пропало, именно аудиторы.

- Действительно…

- А как ты думаешь, воровство в армии искоренить можно? — это уже хозяин.

- Наверное, нет. Но стремиться к этому необходимо.

- А есть такая сумма взятки, перед которой невозможно устоять?

Шпеер задумался.

- Наверное, есть. И я надеюсь, мне её никогда никто не предложит.

- А почему ты так этого боишься?

- Бояться тяжёлых ситуаций — нормально, Джордж Джорджиевич. А предложение очень крупной взятки — это очень тяжёлая ситуация. Наверное, как тяжёлое ранение. Или как увечье как оенибудь. Все нормальные люди его боятся.

- Хороший ответ... А как твой отец умудряется удерживаться от таких искушений? У него ведь недоброжелателей в моём окружении — вагон и большая тележка. Брал бы крупные взятки — наверняка бы уже донесли. А вот — ничего. Ну, или какие-то заведомо придуманные байки.

- Не знаю. Честно — не знаю. Дома отец никогда не говорит о работе. А сколько себя помню — семья всегда скромно жила. И не знаю даже, чья заслуга тут больше. Наверное, отцу очень повезло с мамой. У них никогда не было скандалов из-за вещей, автомобилей или жилья. Наоборот, наверное, мама бы первая его осудила, если бы он стал брать взятки, чтобы купить авто подороже или квартиру попросторнее. Но так, конечно, не у всех бывает.

Чаще — наоборот.

- А у мамы откуда такие убеждения?

- Наверное, воспитание. Мама из питерской интеллигенции — в хорошем смысле этого слова. Её родители пережили блокаду. Наверное, откуда-то оттуда. А вообще…

В этом месте гость улыбнулся — пора как-то разрядить обстановку.

- А вообще — можете спросить Давида Ароновича.

- Давида Ароновича — это Мазалецкого? Даву? — не понял хозяин.

- Его самого! Второго папу Стефани. Моя мама — Елена Эрнестовна, девичья фамилия — Редигер. Мой дедушка — Эрнест Людвигович Редигер, профессор, доктор физико-математических наук, несколько лет возглавлял КБ, где работал инженер Давид Мазалецкий. А на смежном с ним закрытом стратегическом производстве — Ольга Мазалецкая. Давид Аронович неплохо знал дедушку.

У Стефани просто отвалилась челюсть. А Джордж тихо матюгнулся про себя. Хорошо же спецслужбисты досье собирают. Хотя... С них спрашивали справку на Герхарда Шпеера, а не на его покойного тестя.

- Тоник, как это? Почему ты раньше не говорил? — это пришла в себя Стефани.

- Ты не спрашивала…

- Несмешно! Мог бы и сообщить, что папа Давид... Он мне тоже ничего не говорил…

- Стеф, ну вряд ли инженер закрытого оборонного предприятия, давший хренову кучу подписок о неразглашении, стал бы делиться с тобой, с кем он работает и что делает! — поддержал Антона Джордж.

- Да и работали они вместе, кажется, года четыре или пять... Потом дедушку перевели на другую работу. А у Давида Ароновича появился какой-то новый начальник.

- Антон, а как это выяснилось? Про отца твоей мамы и Даву? — хозяину эта история оказалась не менее интересна, чем его дочери.

- Когда вы были в больнице, Джордж Джорджиевич. К вам ведь могли ходить немногие люди, профессор Линдси сам разрешения на посещение давал. Давид Аронович объяснил, кто он такой — его к вам допустили. А ещё всеми посещениями — кто к вам ходит — интересовался мой отец, он ведь был и. о. премьер-министра. Увидел в справке деталь биографии: работал в КБ почтовый ящик номер... Отцу этот почтовый ящик многое говорил. Как-то раз он подошёл к Давиду Ароновичу и спросил — а вы профессора Редигера не знали? Выяснилось, что у Давида Ароновича даже есть фотография... Вообще-то это было запрещено, но они тогда нарушили запрет и сделали общее фото сотрудников КБ на память. Там и дедушка, и Давид Аронович.

- А мне он почему не сказал? Дава, ну как так-то?

Вопрос был, что называется, риторический. Да и гость порядочно смутился и некоторое время молчал, прежде чем ответить.

- Не знаю, Джордж Джорджиевич. Профессор Линдси тогда строго-настрого запретил начинать с вами разговоры, которые бы могли вас расстроить. Наверное, всё, что касалось семьи отца, отнесли к таким разговорам.

- М-да... Ох. Давайте, что ли, за профессора Редигера, светлая ему память!

- И за Давида Ароновича! — откликнулся гость. — В том, что у вас сейчас такая замечательная дочь, ведь и его заслуга есть?

Общий смех за столом.

Вообще тостов они произнесли много. И хотя ничего особенно крепкого на столе не стояло, ближе к концу посиделки Антон несколько расслабился и решился задать хозяину личный вопрос.

- Джордж Джорджиевич, а объясните мне — как это у вас получается? Я сейчас сижу у вас в гостях — очень тёплый домашний приём. Помню, как вы нас принимали у себя в поместье, когда шашлык жарили и Городецкий пел — то же самое. А отец вас видит в основном на работе, и там вы… как бы это сказать…

- Суровый начальник! — усмехнулся Джордж. — Санни, моё Солнышко, царствие ей небесное, умела подбирать формулировки.

«Ты — суровый начальник!»

- Ну да... Вот как это так выходит?

- Наверное, это оттого, что жизнь меня довольно быстро и довольно жёстко отучила играться в идеализм, Антон. У этого народа в анамнезе — сорок поколений холопов государевых. Они на генетическом уровне хотят видеть во главе страны сурового начальника. Уважают только таких. А любят — того сурового начальника, который вдруг возьмёт — и начнёт раздавать пайки побольше. Хлебушка на буханку больше, чем при прежнем царе, колбасы на сто грамм… вот и счастье холопское. Вообще-то это ни разу не нормально, ибо нет гаже занятия, чем управлять холопами, которые без твоего разрешения в сортир лишний раз сбегать боятся. Надо это как-то изживать. Но так сразу взять и явиться им в образе британского премьер-министра, который запросто ездит на работу на метро? Они этого не поймут. Разрыв шаблона. Так что — будем потихоньку. Опять же — надеюсь на новые поколения. Те дети, которые родились уже после совка, — сегодня ходят в третий класс школы… Помолчал и добавил.

- Санни давала мне надежду в своё время. В последние месяцы перед... Когда нам казалось, что вот сейчас она родит ребёнка, я поселю её в отдельном особняке, пускай живёт и радуется... Она начала называть меня Принцепсом. Мой Принцепс!

- Я тоже слышал... Несколько раз она говорила это слово. А что оно означает, Джордж Джорджиевич?

- Формальный титул римских императоров. В буквальном переводе — первый среди равных. Первый. Но — среди равных. Не мошковецкий царь среди холопов.

Когда хозяин провожал гостя, Антон не мог не обратить внимание: Джордж Джорджиевич по-прежнему слегка прихрамывал. Последствия того ранения при покушении. Санни называла его Принцепсом. Римским императором. Первым среди равных. А получился Железный Хромец. Тамерлан, короче. Впрочем... Вряд ли великий завоеватель принимал своих гостей в водолазке и спортивных штанах. И уж во всяком случае, не интересовался под самый конец дружеской посиделки, глядя на гостя и дочь: ребята, вы где планируете дальше встречаться? Если хотите здесь — то я не против, только предупреждайте заранее. А если нет — то в каком районе города вам купить квартиру?

В следующие выходные Стефани отправилась на такой же семейный обед к Шпеерам. Джордж как-то уже и не удивился, что итогом обеда стало намерение главы семейства и его супруги на майские праздники рвануть со Стеф и Антоном в северную столицу — погостить у Давы Мазалецкого. За обедом девушка много и охотно рассказывала о том, почему пошла в педагогику, и, кажется, приятно поразила своим ответом супругу Герхарда. «Я видела наши детские дома изнутри, так что очень хочу попробовать исправить то, что там творится».

А ещё её заинтересовал красный угол в комнате главы семейства. У Джорджа во всём доме висела одна икона Чёрного Георгия, и располагалась она на стене в особом стеклянном шкафу. А здесь — настоящий деревенский иконостас: деревянные полочки, под каждым образом — своё особое полотенце... Всё началось с кратких рассказов Герхарда Антоновича о том, откуда взялась та или иная икона, а закончилось разговором, как Шпееру удаётся оставаться чуть ли не единственным министром, не берущим взяток, о чём ходят легенды. «Не знаю, Стефани, поверите вы или нет, но я верю, что здесь всё не заканчивается. И ещё придётся отвечать потом». После чего Стеф довольно долго рассматривала домашний иконостас и о чём-то думала.

Во время застолья вспомнили протоиерея Смирного; гостья попросила познакомить с ним. Потому что у неё в следующем году защита диплома, и ей хотелось бы поближе познакомиться с опытом протоиерея как организатора детского дома семейного типа.

На майские праздники Стеф и Шпееры уехали в гости к Мазалецкому. Какая-то удивительно личная поездка: за четыре дня из всех публичных мест Питера они посетили разве что мемориальное кладбище. Там на одной из плит, в длинном ряду имён умерших от голода во время блокады, значилась и бабушка Елены Эрнестовны. Всё остальное — сугубо личное. Ольга Мазалецкая покоилась на кладбище близ синагоги, о котором большинство туристов никогда и не слышали. Технический музей при бывшем КБ, которым руководил профессор Редигер, был закрытого типа — гости попали туда по особым пропускам. Целый день Давид показывал Шпеерам своё производство: компания «Дава» уже давно стала крупным предприятием, производившим комплектующие для сферы IT, в том числе и оборонный заказ.

А на прощание — полдня на катере с катанием по рекам и каналам города и фуршетом. Прогулочный катер у миллионера Мазалецкого уже давно был свой. А фуршет богатый. Так что ближе к концу все окончательно расслабились и перешли на личное. Давид, вы ведь ещё нестарый человек. Неужели не попадается ни одной дамы, которая стала бы вам спутницей жизни? Увы! — погрустнел хозяин прогулочного катера. Наверное, это даже словами не объяснишь. Бывают женщины, с которыми встречаешься один раз и на всю жизнь. А когда они уходят... Когда Ольга умерла от рака, я хотел покончить самоубийством. Но у меня уже была Сефа, которой было ещё хуже: она потеряла маму второй раз в жизни. И я понял, что не могу уйти сейчас. Моя приёмная дочь спасла мне жизнь. Второй раз я захотел самоубиться, когда в моём кабинете оказался Рудольф Владиленович и я понял, что Сефа должна будет вернуться к своему родному отцу. К счастью, Джо... Он вообще оказался не тем, кого изображают желтушные газеты. Он меня понял и никогда не препятствовал общению Сефы со мной.

В этом месте Герхард только тихо вздохнул. Во-первых, неловко вышло — влезли со своими расспросами к человеку в самое личное; во-вторых... Санни тоже никак не могла принять этот образ сурового начальника. Но... «В Аду пообщаетесь!» Шпеер вздрогнул. Да, до смерти не забудешь то заседание правительства, на котором господин президент рассчитался со всеми, кого считал причастными к смерти Санни.

Елене тоже было немного стыдно за свой вопрос. Хорошо хоть Стефани не слышала: пока старики продолжали выпивать и закусывать в каюте, она с Антоном вышла на палубу. Стоят, обнимаются, счастливы. Что у них впереди? Супруга министра юстиции ещё не задавала этого вопроса ни сыну, ни его девушке. Стефани, похоже, всерьёз готовит свой дипломный проект, Антону в следующем году тоже выпускаться.

А потом было лето. И какое-то невероятное количество новых фото в семейный альбом. Стефани и Антон в Армении у дедушки Карасяна. Стефани, Антон, Герхард и Елена в гостях у Карасяна-дядюшки (к этому ехать недалеко — у Геворга Тиграновича особняк в Мошковце). Общая поездка в Кириллов монастырь, где игуменьей — тётушка Стефани. Между прочим, преддверие к важному шагу в жизни девушки — дочь президента таки приняла решение креститься. В Нордландской православной церкви. И даже именно у протоиерея Смирного, в семейном детском доме которого она несколько недель проработала в качестве воспитателя-волонтёра. При том, что пренебрежительное отношение к «брехливому попу» у господина президента никуда не делось.

6

- Пап, ты сильно злишься?

Нет, ничего в ней не меняется. Только что Стефани сообщила отцу о намерении принять крещение. В Нордландской церкви. Дедушка Карасян — прихожанин Армянской апостольской церкви, и папа Давид — добропорядочный иудей из синагоги, уже в курсе и не возражают. Остался только Джордж.

- Дочь, с чего ты решила, что я буду злиться по этому поводу?

- Не знаю... Ты ведь не любишь протоиерея Димитрия.

- Тех людей, которых я люблю, вообще можно пересчитать по пальцам двух рук, Стеф. Так что выбрось из головы. Это твоя жизнь, как хочешь — так её и живи. Если тебе это важно — то и покрестись, хотя бы и у протоиерея Смирного. Если он думает, что через процедуру твоего крещения станет как-то ближе ко мне или вообще к власти — то сильно ошибается. И я найду способ объяснить это всем чиновникам, к кому отче протоиерей будет соваться и намекать, что он крестил дочку Самого.

- Пап, ну вот зачем ты так сразу? Может, он вообще не пойдёт ни к каким чиновникам?

Джордж не стал спорить с дочерью. Только обнял. Стефани, обрадованная согласием отца на крещение, убежала к себе, а Джордж сел в кресло и не мог не усмехнуться.

Герхард, как министр юстиции, уже в курсе. Поп Смирный, а равно и все его коллеги по церковному цеху узнают вскорости — и взвоют.

Президент Лиандер уверенно тащил страну по европейскому пути. Вернее, не столько даже по европейскому, сколько…

С некоторых пор его перестала страшить перспектива сломать этот народ об колено. Так делал царь Иван Мучитель, позже прозванный Грозным. Так делал великий Пётр — кстати, тот ещё сукин сын, засранец и садист. А народишке — взяло и понравилось. Что царь, что строитель Питера — у него великие. В 1991-м и сам Джордж помог, причём скорее невольно, Барию Эльцеру свернуть шею совку — а сколько было до этого пафосного хрюканья про «Союз нерушимый»? Нет ничего нерушимого.

Эту страну рабов, веками воспитываемых на культе подчинения начальству, он не то чтобы ненавидел... Нет, в этих рабах есть вполне конкретная польза. Для них кто на троне сидит — тот и Истина-В-Последней-Инстанции. Пока ты просто Жора из Варского, вырезающий портреты по дереву на заказ, — ты говно. Когда ты депутат Верховного Совета — вокруг тебя уже появляется кучка адептов. А когда залез на трон — любое твоё слово становится пророчеством и указанием — куда всем идти, чтобы дойти до Всеобщей Халявы. Эта страна так устроена. Хорошо это или плохо?

Чёрт знает. Это данность. Данность — и всё.

Так почему бы и нет?

Он решительно поволок доставшееся ему государство в сторону Запада. Вариант далеко не идеальный, но... Вы же сами, традиционалисты х.ровы, так любите завывать о какой-то там особенной «нордишской душе» и «Божией правде», которая не в уме, но в сердце. Ну, вот и получайте, чего хотите.

Некоторые вещи его сердце подсказывало прямо.

Военная служба по призыву — дикость и форма рабства. Война — это такая работа, очень тяжёлая, опасная и требующая массы специфических знаний. Для войны нужны профессионалы, прошедшие специальное обучение и отличающиеся специфическим складом характера, делающим для них нормой убийство по приказу.

Каждый волен продавать результаты своего труда по той цене, по какой он хочет их продавать. Или, по крайней мере, по той, на которую сам, добровольно, согласился по итогам переговоров с потенциальным покупателем. По-настоящему способному и талантливому надо только не мешать.

Никаких вечных ценностей и незыблемых традиций нет. Ещё каких-то 150 лет назад в этой стране нормой было деление людей на сословия в зависимости от происхождения родителей и порка тех, кому выпало родиться в семье крестьянина. Ещё сто лет тому назад у женщины не было избирательных прав, а права на образование были сильно ограничены. И какой вой стоял, когда вдруг взял царь-реформатор и ввёл один общий суд для всех сословий. Ничего, привыкли. Привыкнете и ко всему, что я вам дам в качестве нормы жизни, сукины дети.

Только… спешить не надо.

Свободу предпринимательства скушали на ура ещё при Эльцере. Приватизацию — худо-бедно, но тоже переварили. На ура

прошла отмена цензуры. Уже неплохо. А дальше… От такого поп Смирный точно завоет.

Несколько месяцев тому он подписал ратифицированный Законодательным Собранием международный договор «О взаимном признании документации». Под этой скучной формулировкой подразумевалось соглашение с Западом об упрощении процедуры взаимного признания дипломов об образовании и иных подобных документов. В том числе и личного происхождения. Так что… Голь на выдумки хитра. Все, кто надо, быстро всё сообразили. Пожалуй, даже вперёд Джорджа. И, разумеется, первыми — женщины. И коня на скаку остановят, и…

Жили-были в Северной Федерации две девушки необычной ориентации. Очень хотели официально оформить брак. Поэтому получили второе гражданство — одной из европейских стран, где такие свадьбы легальны. В мэрии тамошней столицы бракосочетались, получив тамошнее свидетельство о браке. А после ратификации соглашения о взаимном признании документов — подали заявление о признании лесбийского союза и на исторической родине.

В системе регистрации актов гражданского состояния о.уели.

Министр юстиции Шпеер написал длинное экспертное заключение о том, что такой брак в Северной Федерации невозможен.

Юрисконсульт правительства Михель Борщ написал столь же длинное экспертное заключение о том, что брак возможен, ибо суть и смысл ратифицированного межправительственного соглашения — в расширении прав граждан, а не в их ограничении.

Короче, всё как всегда в этой стране: законодательного прецедента нет, так что идём на поклон к царю-батюшке — как он рассудит?

И изронил Джордж Джорджиевич своё златое слово.

Ратифицированное соглашение действительно направлено на расширение прав граждан — это раз.

Давно пора отказаться от практики, когда при отсутствии в действующих законах прямого разрешения на что-либо принимают запретительный акт «абы чего не вышло». Не для того строим демократическое государство. Это два.

И вообще — зацените подвиг этих девиц. Чтобы устроить себе лесбийскую свадьбу, они прошли все тернии получения второго гражданства в европейской стране. Что, много найдётся желающих повторить их бюрократические подвиги? То-то. А от пары сотен регистраций гомобраков в год среди лиц, имеющих двойное гражданство, страна не развалится. Это три.

И да — уймитесь уже, для граждан Северной Федерации, не имеющих иностранного подданства, как действовал, так и действует старый семейный кодекс. Никаких поправок в него не планируется.

…В соответствующем загсе уже заготовлено свидетельство о браке. Почти такое же, как у всех прочих семейных пар, только с особой отметкой: выдано в виде исключения из Семейного кодекса Северной Федерации вследствие ратификации международного договора о взаимном признании документов. Это таки будет событие.

Стеф, милая идеалистка, поинтересовалась — папа, я тебя точно не поставлю своим крещением у отца Димитрия в неловкое положение? Ты ведь, надеюсь, тоже придёшь на церемонию? А ты, кажется, не горишь желанием делать общие фото с протоиереем

Смирным и светиться с ним на одних видео…

Знала бы ты, дочка, с каким количеством дегенератов и моральных уродов президенту приходится не только встречаться, но и пожимать руки под прицелами телекамер. Какой-то дикий поп, помешанный на запрете абортов, — далеко не самый плохой вариант для совместного фото. И вообще — почему это я должен стесняться совместной церемонии? Пускай поп и стесняется. Он ведь, кажется…

Да. После того как две лесбиянки с двойным гражданством удачно сходили в отечественный загс за свидетельством о браке, протоиерей Смирный долго голосил на церковном телеканале про Антихриста, наступающий на Святую Нордию сатанизм… и всё прочее, что в подобных случаях положено голосить. Промолчал только об одном эпизоде. Расписанные законным порядком лесбиянки горячо поблагодарили господина президента за волевое решение в кои-то веки не запрещать, а разрешить. Об этом поп ничего не сказал. Дурак-дурак, а мыла не ест.

…Таинство крещения рабы Божией Стефании проходило в самом маленьком из девяти храмов, настоятелем которых был протоиерей Смирный. Церемония семейная, можно даже сказать, интимная, не для посторонних глаз. Иудей Давид Мазалецкий тепло поздравил приёмную дочь, но от участия в мероприятии уклонился; тётя Ева-Евстолия тоже (нашлись срочные дела в обители); представлявший семейство Карасянов дядя Геворг с женой скромно стояли в третьем ряду собравшихся. А Джордж блаженствовал.

Было видно, что Стефани ждала этого события. Что ей это важно. Ей это очень нравится. А если нравится ей — то... Что счастье для любимой дочери — то и радость для Джорджа.

А вот отцу Димитрию было как-то не очень. Конечно, он тщательно скрывал, но годы, годы… они притупляют актёрский талант. В его храме сейчас стоял и кайфовал от происходящего человек, личным решением сделавший возможными гомосексуальные браки. Конечно, только для тех, у кого двойное гражданство и уже есть такой брак, зарегистрированный на Западе, но сам факт! Человек, который злостно игнорирует все обращения о запрете абортов. Человек, любимая жена которого владеет сетью медицинских клиник, где делаются аборты. Человек, чей роман с малолетней любовницей обсуждала и, в конце концов, одобрила вся страна. Человек, вернувший в крупные города публичные дома.

Человек, под покровительством которого на канонической территории Нордландской православной церкви процветает представительство Александрийского патриархата, а духовником главы государства является александрийский поп Феогност.

В поздравительном слове к новокрещёной и её родственникам протоиерей не удержался — отметил, что сегодняшнее таинство имело и глубокое общественное значение. Дочь главы государства предпочла Господа Иисуса Христа и Святую Церковь — миру и его воинствующему сатанизму. Это пример многим колеблющимся и сомневающимся.

И уже когда все расходились, Джордж подошёл к Смирному и тихо спросил:

- Отче, а какой я по счёту Антихрист?- Простите, не понял вашего вопроса?

- Несколько недель тому назад вы выступали на церковном телеканале. Делали обзор — какие законодательные нововведения произошли за последние несколько лет. И пришли к общему выводу: всё, что происходит с нашими законами, это реформы Антихриста. Но это мои реформы, отче. Я их задумал, я их посчитал полезными, и я провожу их в жизнь. Следовательно, по-вашему выходит, что я — Антихрист. И мне интересно — который из? Какой по счёту?

- Антихрист один… — протоиерей заметно растерялся.

- Да будет вам! Я тоже читал церковную историю. Патриарх Никон с его церковной реформой XVII века — воплощение Антихриста. Царь Пётр, заставивший брить бороды, носить немецкое платье и разрешивший курить табак, — земное воплощение Антихриста. Товарищ Мавзолейный — Антихрист во плоти. Товарищ Стальной — тем более. А я — под каким номером я в этом ряду Антихристов?

У протоиерея отнялся язык. Джордж посмотрел на него несколько секунд — и тоже направился к выходу.

Стефани вышла раньше и ничего этого не видела. Поэтому улыбалась и держала за руку Антона. Теперь им можно будет повенчаться. И вообще — Шпееры ей стали роднее, вся семья. Они ведь тоже все крещёные, да ещё и прихожане отца Димитрия. Елена Эрнестовна что-то радостно говорила новокрещёной, наверное, поздравляла.

- Джордж, за что вы его так?

Герхард. За прошедшие годы он так и не привык говорить Джорджу «ты» на публике — только «вы». Ну, хоть без отчества.

- Не переживайте, Герхард. Ничего с отцом Димитрием от этого разговора не случится. Просто я решил выяснить интересный мне вопрос, относящийся к церковной практике. И заодно оценить лицемерие отца протоиерея. И вы знаете, я доволен. Отец Димитрий свято хранит традиции православной церкви. В Средние века они молились за ордынского хана — мусульманина; в Смутное время — благословили на царство абсолютно всех самозванцев; потом объявили «благочестивейшим государем» Петра — садиста, алкаша и б.ядуна... Наши старые, добрые церковные традиции.

Ответить Герхард не успел — к отцу подбежала Стефани.

- Папа! Спасибо тебе огромное!

- А мне-то за что, дочка?

- Я во время крещения иногда смотрела на тебя... Ты выглядел таким довольным. Тебе правда всё понравилось?

- Конечно, Стеф. Ты была счастлива. А всё, что делает счастливой тебя, — делает счастливым и меня.

7

Стефани блестяще защитила свой дипломный проект и с отличием окончила педагогический. Антон Шпеер получил погоны старшего лейтенанта аудиторской службы Министерства обороны и ожидал распределения. Но пока — впереди у обоих была пара свободных летних месяцев, начинавшаяся с семейного торжества — Джордж справлял свой сорок первый день рождения.

Привычный узкий круг особо приближённых людей: Жозефина, её подруга Ира, Рудольф, Алексей, Стешка с мужем и сыном, Стефани, Давид, семейство Шпееров, на подпевках — два Александра, Малиновский и Городецкий. Прокурор Заречный (вот бы уж не подумал лет десять назад, что он окажется в числе званых на семейную вечеринку!), профессора Линдси и Майрановский, дядя и племянник Ройзманы... Юрисконсульта правительства Борща тоже пригласил — Герхард его после истории с лесбийским браком недолюбливает, но помощь Михеля в налаживании отношений со Стефани огромна. От семейства Карасянов, как всегда, Геворг с супругой.

Отмечали в Лиандрополе. Большая, весёлая вечеринка. Расходились за полночь; точнее сказать, к себе домой никто не поехал — всем нашлись гостевые комнаты. И — издержки бытия хозяином особняка: утром надо проснуться пораньше, чтобы лично проследить за организацией общего завтрака для гостей, досматривающих сейчас свои сны.

Впрочем, долго спали не все. В коридоре, ведущем в его кабинет, Джордж столкнулся с Антоном. Младший Шпеер выглядел как-то... Нет, не с похмелья. Впечатление было такое, что он не смог заснуть этой ночью. И одевался будто наспех.

- Доброе утро! — поздоровался хозяин. — Ты ко мне?

- Ага. Доброе… — кивнул ухажёр Стефани.

- Пойдём!

Комната была похожа на кабинет Лиандра в семнадцатой квартире — разве что иконы на стене не было. А в остальном — антикварная деловая мебель, шкафы с книгами, бар с самыми разными бутылками…

- Проходи, Антон. Чем обязан?

Гость огляделся.

- Мне бы выпить…

Хозяин если и удивился, то ничем этого не выдал.

- Яволь. У меня самообслуживание. Действуй!

Гость прошёл к бару, взял бутылку виски.

- Можно?

- Конечно! Содовой будешь разбавлять или так?

Когда Антон наливал два стакана, а потом разбавлял виски содовой, было заметно, что у него слегка дрожат руки. А хозяин… — Антон, я не кусаюсь. Соберись с мыслями и говори!

Джордж действительно уселся в кресло и выглядел совершенно умиротворённым.

- В общем... Недавно я прямо спросил Стеф — как доказать твоему папе, что я тебя люблю? И что я… — младший Шпеер отхлебнул из своего стакана. — Что я хочу быть твоим мужем, а не зятем Лиандра. Она мне ответила, что не знает, поскольку…

Он сделал долгую паузу. Хозяин кабинета не перебивал, только поощрительно улыбался — ну, говори уже, не стесняйся.

- Стеф сказала, что чаще всего она сама тебя не понимает! В тебе будто… два разных человека. Один — глава государства, другой — её папа. И они сильно разные.

Впервые за всё время их знакомства Антон обращался к нему на «ты». И Джорджу это нравилось. Он улыбнулся и ответил:

- Ну, Стеф не так уж и ошибается. Не издавать же мне для моих домашних законы и указы президента?

- Наверное... Но я сейчас о другом... В общем, я тоже не знаю, что надо сделать, чтобы ты поверил, что я просто люблю твою дочь. Она замечательная. И я... Я бы хотел, чтобы она была моей женой.

- Проблема есть, но мелкая. Если ты помнишь нашу первую встречу, я тебе уже тогда сообщил: Стефани только внешне похожа на свою маму. И, пожалуй, вот эта доброта и желание сделать мир лучше — это тоже... Я всегда удивлялся, как Маша, пройдя через наши детские дома, осталась такой жизнелюбивой идеалисткой? И что-то из этого передала Стефани... Но вот всё остальное... Она — Лиандер. Так что мне проще присоединить к нашей стране Китай, чем своей родительской волей отправить Стефани под венец. Хоть с тобой, хоть с кем.

- Но ты хоть не возражаешь?

- Нет.

- Ура!..

Гость шумно выдохнул. Потом отхлебнул ещё виски. И произнёс убойное:

- Дело в том, что Стеф… мы… я… мы — уже.

- В каком смысле — уже?

- Пап, понимаешь…

В приоткрытой двери кабинета стояла Стефани. Тоже какая-то… явно не спавшая всю ночь. Да ещё и с паспортом в руках.

- Мы… это… — она вошла и протянула Джорджу своё удостоверение личности. Ага. Штамп. На той самой странице. Двадцатое июня две тысячи второго года. Зарегистрирован брак…

Некоторое время Джордж молча рассматривал документ, пребывая в лёгком офигении. Потом посмотрел на дочь, на Антона…

- Как? Там же... Сначала надо за два месяца заявление подать…

- Мы и подали, пап, за два месяца.

- А почему я не в курсе?

Дочь и младший Шпеер переглянулись. Стефани слегка покраснела, а Антон рассказал:

- Стефани доходчиво объяснила сотрудникам загса, что никому о нашем намерении рассказывать не надо. Даже тебе. Потому что... Она с тобой потом всё равно помирится и останется любимой дочерью, а вот стукача найдёт и вразумит. Они послушались…

Джордж внимательно посмотрел на Антона.

- Ну хоть теперь ты понял?

- Что?

- Что она — Лиандер. Поздравляю, чё!

Он расхохотался. Потом сделал жест в сторону бара:

- Бери третий стакан, и… не наливать же девушке виски!

Хотя… теперь она твоя жена, так что сам решай!

- Папа, ты… не против?

- Стеф, тебе для тоста за новую семью чего налить?

Он встал с кресла и тут же почувствовал, как дочь бросилась к нему на шею.

- Спасибо!..

Он ехидно посмотрел на Стефани.

- Одного спасибо мало. Требую нормальный банкет.

…Для организации торжества Жозефина пригласила подружку. Илона считалась лучшей устроительницей самых разных банкетов в Мошковце. У неё было крупнейшее в городе event-агентство. Но такую свадьбу не доверишь никому — Илона взялась за неё лично.

- Значит так, для начала — кто у нас гости?

- О, тебе будет весело! — сообщила Жозефина. — Со стороны жениха у нас всё просто: папа, мама, двое братьев, один из них с женой, сестра. А вот со стороны невесты... Папа, вторая жена папы… то есть я... Отчим Давид, армянский дедушка Тигран, четверо его сыновей с жёнами и детьми, его дочь с мужем и детьми... Тётя Стеша с мужем и взрослым сыном... Возможно, ещё родная сестра папы, которая монахиня. Короче, всё весело. Думай, как будешь их всех рассаживать за праздничным столом. И это не считая друзей семьи с той и с другой стороны. Ещё человек пятьдесят. И пометь обязательно — особенности меню… Жозефина не без ехидства посмотрела на падчерицу.

- Стеф, я ведь правильно всё понимаю?

- Ты о чём, Финка?

- Ты как-то чересчур внимательно относишься к своему животу. Смотришь на него, поглаживаешь... Я правильно поняла?

Стефани слегка покраснела.

- Да... Полтора месяца. Не знаю, как сказать папе…

- Тоже мне проблема! Если боишься, то я сама сообщу. Полагаю, Гео не упадёт в обморок от известия, что в неполных 42 года станет дедушкой.