В начале пути (джен)

За три недели в окопах Рокуро узнал множество вещей, которых предпочёл бы не знать. Например, что каска в виде старинной дзингасы защищает от пуль и шрапнели ничуть не хуже русских шлемов. Или, например, что из досок от снарядных ящиков получаются отличные палочки для еды. Или что война — на редкость скучное дело...

Каждый день одно и то же. Где-то около шести утра русские начинали артобстрел, пытаясь проделать брешь в японской обороне. Били как шрапнелью по окопам, так и фугасами по брустверам батарей — и то, и другое особого успеха не имело... Японская артиллерия вела ответный огонь, начиная стрельбу спустя несколько секунд, и так могло продолжаться целый день. Или несколько часов, после чего пехота выползала из окопов и шла в атаку. Тогда японцы выскакивали из щелей и блиндажей и встречали волну пехоты огнём, русские залегали и отступали... Перестрелка затихала, войска отступали, санитарные команды утаскивали раненых... И всё.

Иногда наступать пыталась японская армия, но все её успехи ограничивались первой, максимум, второй линией окопов — и она откатывалась под напором русских. Перепаханная снарядами нейтральная полоса покрывалась новой порцией колючей проволоки, Ичиго изрекал мрачное хокку... И воцарялась тишина. До следующего утра.

Очередное утро, судя по всему, ничем не должно было отличаться от всех предыдущих.

— Как думаешь, что будет сегодня? — с зевком поинтересовался Рокуро, выбираясь из палатки.

— Да то же, что и всегда, — отозвался Ичиго. — Сейчас сожрём завтрак и потащимся в окопы, где нас опять будут поливать свинцом. Потом получим обед, послеобеденную порцию штыков — и отбой... Надоело, знаешь ли...

— Мне тоже, — отчаянно зевнул Окадзима. — Мы тут уже три недели сидим, а можем и три года проваландаться... Ну что, пошли?

Приятели почти побежали к полевой кухне — воевать на голодный желудок как-то не хотелось...

Предсказание Ичиго сбылось целиком и полностью. По крайней мере, в первой своей части. Но едва лишь более-менее отдохнувшие пехотинцы обосновались в окопах и приготовились к очередному обстрелу, раздался жуткий вой, и среди русских окопов взлетели огромные фонтаны разрывов.

— Восемь дюймов, — присвистнул Ичиго. — Ничего себе...

После третьего залпа раздался свисток сотё, и пехота, примкнув штыки, вырвалась из окопов.

— Тэнно хейко банзай!

Русские вяло отстреливались, покидая изувеченные окопы — первую линию, вторую... Третью! Впервые за три недели японцам удалось занять все три линии русских окопов, легко прорвав вражескую оборону. Слишком легко, неожиданно подумалось Окадзиме. Конечно, восьмидюймовки положили немало солдат, но все же...

Судя по резкому свистку, сотё пришёл к тем же выводам. Повинуясь сигналу, отделение остановилось, а сотё приказал:

— Куросаки, Окадзима! Проверьте тылы, быстро! Остальные вперед!

Переглянувшись, приятели вышли из строя и, пригнувшись, быстрым шагом двинулись назад.

— Да, радио бы нам не помешало... — проворчал Окадзима.

— Вот и придумал бы радио, которое бы в карман влезало... А то какая от вас, умников, польза?

— Для этого надо придумать, как заставить электроны вылетать из катода без нагрева... И лучше смотри по сторонам.

Сам Рокуро по сторонам смотреть не забывал, но ничего, заслуживающего внимания, не видел. Если у русских и был какой-то особый план, он состоял не во фланговом ударе или атаке спрятавшихся пластунов. В результате, убедившись, что врага нет, пообщавшись с разведчиками других отделений и охраной обоза, Ичиго предложил возвращаться. Прямой угрозы не было, а со всем остальным должны были разбираться оккупационные войска...

Линия фронта к их возвращению продвинулась от силы на полдюжины тё — русские, хоть и отступали, но огрызались, и уже половина отделения была ранена, включая и сотё, а один и вовсе убит. И так было везде.

— Нашли что-нибудь? — спросил сотё

— Ничего...

— Вперёд! — перебил командир. — И быстро!

Дважды повторять не пришлось — оба солдата моментально открыли огонь, укрывшись за каким-то деревом...

Спустя пять минут и три магазина перестрелка стихла, и японская цепь снова двинулась вперёд.

— И вот так с самого утра, — буркнул кто-то за спиной.

— Разговорчики отставить! — рыкнул хромающий сотё. — Иди, куда идёшь, сопляк!

Окадзима, державший оружие наизготовку, с интересом смотрел по сторонам — было что-то неправильное вокруг. Слишком много всего... Гильзы, обломки досок, мешки и туры с землёй, пустые обоймы, разбитая пушка на дороге, Ичиго, споткнувшийся о полузасыпанное тележное колесо...

Всё неожиданно стало совершенно очевидным.

— Сотё-доно! — окликнул командира Окадзима. — Похоже, русские хотят нас просто задержать.

— Зачем?

— Если я правильно помню, в двух ри на север есть деревня, мы идём прямо на неё. Думаю, русские хотят окопаться там и просто выигрывают время...

Рокуро замолчал и рухнул на землю, прихватив сотё, а над их головами снова засвистели пули.

— Похоже, ты прав... — сотё поморщился и поднёс к губам свисток.

Резкая трель и пехотинцы, когда ползком, когда перебежками снова двинулись вперёд. Русские после двух-трёх залпов и пулемётной очереди снова отступили. Поднявшись, Окадзима отряхнул шинель, помог встать командиру и окликнул приятеля:

— Эй, Ичиго, ты живой там?

Поморщившись, Куросаки ощупал вмятину от пули на каске, зарядил винтовку и мрачно продекламировал:

— Кровавый февраль.

И не увидеть весны

Солдату Тэнно...

— И где ты только этому только выучился?.. — проворчал Рокуро.

Снова раздались свистки унтер-офицеров, снова двинулась вперёд цепь, и снова держа винтовку наизготовку, Рокуро напряженно ждал нового залпа русской пехоты — возможно, что и последнего для него...

Два ри японцы сумели преодолеть только к вечеру, останавливаясь каждые несколько минут — и, разумеется, упёрлись в прекрасно подготовленную оборону. Снова пришлось спешно окапываться под огнём, насыпать бруствер для лагеря... Русские прекратили огонь только с наступлением темноты, и Окадзима, поддерживая схлопотавшего пулю в лоб и только благодаря каске и чуду не убитого Ичиго, потащился к медицинской палатке.

— Акаги тюи-доно...

— Этого сюда, — распорядилась медик, взглянув на приятелей. — А ты жди.

Сдав полубессознательного Куросаки, Окадзима уселся на землю, прижимая локоть к ободранному боку. Судя по ощущениям, песок из разнесенного снарядом мешка содрал кожу до самых рёбер...

— Эй, парень, ну-ка раздевайся! — откуда ни возьмись появился очкарик-хэйтё с повязкой на рукаве. — Тебе что, сердце напильником вырезать пытались?

— Наждаком... — стянув гимнастёрку и рубаху, Окадзима поднял руку, чтобы не мешать санитару. — Ксо, надел бы шинель — был бы цел...

Промыв и перевязав огромную ссадину, хэйтё ушел, а Рокуро, вытащив из ранца запасную рубаху, оделся, надел шинель, убранную обманчиво-тёплым мартовским утром в скатку и встал. Надо было идти к интенданту за новой формой, но прежде...

— Акаги тюи-доно, что с моим другом?

— Рваная рана, ушиб и сотрясение мозга, если он у него есть. Полежит несколько дней и будет, как новенький. А теперь убирайся.

В штабной палатке обнаружились не только интендант и писарь, но и ротный ординарец. Он весьма охотно делился новостями, и Рокуро узнал, что тяжёлая артиллерия появится не раньше, чем через четыре-пять дней.

— Дороги забиты и разбиты, даже тракторы еле-еле ползут, — вещал готё, сверкая серебряной звёздочкой на петлицах. — А русские самолёты прилетают и бомбят, когда вздумается...

Четыре или пять дней... Рокуро механически расписался в ведомости, механически закурил, уселся возле палатки, думая об артиллерии, о раненом товарище и о невесте, служившей на "Конго"... Четыре или пять дней, новое наступление и, скорее всего, его итог будет точно таким же, что и сегодня — несколько ри, новая линия окопов и новый штурм. Русская армия отступала, покидая Корею и оставляя японцам рассеявшиеся корейские батальоны, и Окадзима очень хотел знать, что всё это значит. Конечно, Антанта воюет на два фронта, но... Уходить из маленькой Кореи на манчжурские просторы казалось нелогичным, но это происходило, а значит, у русских был некий план... Впрочем, пусть над этим ломают головы господа офицеры.

Окадзима щелчком отправил окурок прочь и отправился к своим...

Три дня спустя, утром, явился Ичиго — с забинтованной головой, злой, но вполне здоровый. Вечером того же дня прибыли четыре крупповских мортиры и пополнение. Это было слишком хорошо, и солдаты насторожились... И, как оказалось, не зря.

Артподготовка началась на рассвете. Снова тяжелые снаряды обрушились на русские позиции, снова взлетели фонтаны перемолотых земли, камня и дерева...

Редкий ответный огонь почти мгновенно стих, японцы выбрались из окопов, короткими перебежками добрались до русских окопов... И обнаружила, что они пусты. Русская армия снова оставила позиции практически без боя.

Судя по всему, у командира взвода возникли те же мысли, что и у нито хэй Окадзимы — тюи свистнул, останавливая взвод и отправил вперёд разведчиков. Всё повторялось... Но только внешне. Русская армия отступала, почти не сопротивляясь, не приходилось останавливаться и залегать каждые несколько шагов... Словом, все выглядело так, словно фронт развалился.

Вот только Окадзима в это не верил. И Куросаки в это не верил. И — что гораздо важнее — в это не верил тайса Хироэ Рэй, командующий Первым Токийском полком. Именно он распорядился внимательно следить за флангами и тылом... И только поэтому стремительная атака казаков не оказалась неожиданностью. Правда, легче от этого не стало никому.

Казаки... Рокуро ненавидел русскую иррегулярную кавалерию — эти дикари, игнорировавшие любые правила тактики и стратегии, были способны на всё, что угодно. Сегодня, например — на копейную атаку в стиле древних тюрок, смявшую два взвода... Командир Третьего Киотского полка с казаками был незнаком, советам Хироэ не внял — и в результате потерял полсотни бойцов. Первый Токийский моментально выстроился в каре, примкнув штыки — и только поэтому потерь не понёс.

— Вот уж точно, что новое — просто забытое старое... — проворчал Ичиго, снимая штык. — Ладно, этих мы прогнали, а дальше что?

— А дальше мы будем идти, пока не дойдём, — рыкнул сотё. — А ну вперёд, обезьяны! Вы что, собираетесь жить вечно?!

Одолев за день полдюжины ри, армия остановилась на ночлег. Огонь разводить не разрешили, выдали по банке саморазогревающихся консервов на двоих и приказали отдыхать.

— Наконец-то... — Рокуро вздохнул. — Как думаете, ребята, когда снова встанем?

— Завтра, — буркнул Ичиго, ковыряясь палочками в банке. — К вечеру как раз дойдём до Пайонгганга — и тут-то и встанем...

— А я думаю, пройдём, — возразил кто-то, кажется, молодой Хидеаки. — Спорим?!

— Пятьдесят иен на то, что мы остановимся под Пайонггангом, — немедленно заявил Куросаки.

Рыжий нито хэй выиграл — правда, только потому, что не уточнил, к югу от города их остановят или к северу. Пайонгганг был взят почти без сопротивления, а линия фронта замерла чуть севернее города.

Наступление снова замерло до тех пор, пока на новую передовую не доставят тяжелую артиллерию — ещё на три-четыре дня. Снова рытьё окопов, снова вялая перестрелка, короткое, почти судорожное наступление — и всё повторится снова.

Как и вся армия, Окадзима Рокуро надеялся, что эта морока скоро кончится — и боялся того, чем именно она может кончиться...