Безумный дом Поттеров (гет)

Солнечный свет лился золотыми потоками через высокие стрельчатые окна старой часовни на окраине Годриковой Лощины, где проходило бракосочетание. Воздух дрожал от аромата белых роз и жасмина. Казалось, сама природа затаила дыхание.

Родители Гермионы, Венделл и Джин Грейнджер сидели в первом ряду, сияя от гордости и смахивая слезы. Джин сжимала платочек, Венделл одобрительно кивал, слушая речь. Их маленькая дочь Кэтлин, в таком же платьице цвета слоновой кости, как у Гермионы, но миниатюрном, серьезно разбрасывала лепестки роз перед сестрой и вела себя удивительно тихо, завороженная магией момента.

Профессор Флитвик сидел рядом с Римусом, его большие глаза блестели влагой за толстыми стеклами очков. Он вытирал их огромным шелковым платком и шептал Римусу:

— Лучшая... Лучшая ученица за целое столетие! И какой муж! Настоящий гриффиндорец... духом!

Лили была воплощением элегантной матери жениха в платье нежно-сиреневого оттенка. Ее рыжие волосы были уложены в красивую прическу. Она смотрела на сына с безграничной любовью и лишь изредка бросала контролирующие взгляды в сторону Джеймса и Сириуса.

Римус держался чуть в стороне, его усталое лицо озаряла самая теплая, мирная улыбка. Его короткая речь о верности, храбрости и силе семьи, рожденной в испытаниях, заставила плакать даже Флитвика.

Но «гвоздем программы» все равно оставались Джеймс и Сириус. Они стояли рядом с Гарри, как его шаферы. Оба — в безупречных, темно-серых смокингах (и даже умудрились правильно завязать галстуки!). Нечеловеческим усилием (и зельем «Простоблеск!») Джеймс умудрился пригладить вечно торчащие во все стороны волосы. Сириус решился подстричь свою обычно дикую гриву. Они не толкались. Не строили рож. Не запускали фейерверки из карманов. Сириус не пробовал подмигнуть Гермионе, а Джеймс не пытался изобразить из себя голубя, выпущенного на волю.

Когда настал его черед передать кольца (на бархатной подушечке, а не в клюве механической совы), его рука дрожала. Но не от желания шалить. От волнения. Он посмотрел на Гарри, и в его карих глазах, обычно таких озорных, стояли настоящие слезы. Он передал кольцо Гермионе с таким благоговением и нежностью, будто передавал самое дорогое сокровище. А потом обнял сына так крепко, что у того хрустнули кости, прошептав что-то на ухо, отчего Гарри тоже улыбнулся сквозь слезы.

Роль Сириуса заключалась в том, чтобы держать обручальное кольцо Гарри. Он стоял прямо, с непривычно серьезным выражением лица. Когда священник произнес:

— Кольца, пожалуйста, — Сириус не выкрикнул «Чур, первенца назовите Барнаби!», не уронил кольцо и не превратил его в жука. Он просто открыл ладонь, на которой лежало простое золотое кольцо. И когда Гарри взял его, Сириус положил свою руку поверх руки крестника на долю секунды — как жест поддержки, обета, молчаливого «я здесь, я с тобой». Его глаза тоже блестели подозрительно влажно.

Сама церемония прошла как в сказке. Гермиона в платье, напоминавшем крылья феникса (изящном, не вычурном, с тончайшей вышивкой, похожей на древние руны), шла к Гарри не одна. С одной стороны ее вел отец, Венделл, с гордо поднятой головой. С другой… Лили. Как символ семьи, в которую Гермиона входила уже давно. Гарри, в идеально сидящем темно-синем мундире (оттенок Когтеврана — ее факультета), смотрел на нее, затаив дыхание. В его глазах было столько любви и благодарности, что Гермиона забыла обо всех гномах-диверсантах и летающих пирогах.

Слова клятв звучали четко, без помех. Никто не чихнул в микрофон. Никто не упал. Никакая кастрюля не свалилась с неба. Когда священник (очень пожилой и мудрый маг, друг семьи Дамблдоров) произнес: «Объявляю вас мужем и женой!», в зале воцарилась тишина, а потом грянули аплодисменты.

И вот тогда...

Когда Гарри поцеловал Гермиону (со страстью, но без излишней театральности — как она и любила), и они обернулись к гостям, сияющие, Джеймс и Сириус не выдержали. Но их «срыв» был... достойным.

Они синхронно выхватили из внутренних карманов смокингов не водяные пистолеты, а... букеты крошечных белых фейерверков.

Взмах палочек — «Искрящийся Бенедиктус!» — и над головами новобрачных расцвели не громыхающие огненные шары, а тихие, изящные каскады искр, складывающиеся в переплетающиеся буквы «Г» и «Г», а потом — в силуэты совы и кота. Красиво, волшебно и... уместно. Лили вздохнула, но улыбнулась — это было в рамках дозволенного.

Даже фуршет и танцы прошли без сумасшествия. Джеймс танцевал с Лили, держа ее так бережно и глядя с такой обожающей нежностью, что у многих гостей снова выступили слезы. Сириус станцевал один танец с Гермионой — галантно, с легким поклоном, без намеков и дурачеств. Он прошептал:

— Ты была права, умница. Быть собой — куда лучше. Спасибо. — Потом он увел на танец сияющую Кэтлин, кружа ее под смех девочки.

Профессор Флитвик лихо отплясывал джигу с миссис Грейнджер. А Гарри и Гермиона кружились в центре зала, не замечая никого. Для них существовал только этот момент, этот танец, это чувство завершенного пути и бесконечного начала.

Когда пора было уезжать, у дверей церкви их уже ждала миниатюрная карета, запряженная гиппогрифом — подарок Сириуса, но очень смирный. Гарри и Гермиона обернулись на пороге. Они увидели свою семью. Джин и Венделла, обнявшихся. Лили, прислонившуюся к плечу Джеймса — он обнимал ее одной рукой, а другой махал сыну, улыбаясь своей знаменитой, озорной, но теперь такой взрослой и счастливой улыбкой. Сириус стоял рядом с ними, подбоченясь, но без привычной бравады — просто довольный, спокойный. Маленькая Кэтлин спала у него на руках. Флитвик что-то восторженно говорил склонившемуся к нему в три погибели Римусу, размахивая руками.

Это был не просто конец свадьбы. Это был триумф. Триумф любви, пережившей войну, глупость и кабачковую грядку. Триумф семьи, такой шумной, хаотичной, но бесконечно преданной. Триумф двух «вечных мальчишек», которые в этот день доказали, что могут быть опорой, защитой и настоящими мужчинами — просто потому, что любят.

Гарри сжал руку Гермионы. Она улыбнулась ему, и в ее умных глазах светилось полное понимание и счастье.

— Домой? — прошептал он, имея в виду их будущее, полное неизвестных приключений и, конечно, доли мародерского хаоса.

— Домой, — ответила Гермиона, зная, что их дом — это не стены. Это — вот эти люди. Эти любящие, безумные, ставшие вдруг такими взрослыми и надежными сердца. И их собственная, нерушимая связь.

Карета тронулась, увозя их в новую жизнь. А на пороге церкви Джеймс и Сириус переглянулись, и в их глазах на секунду мелькнул знакомый озорной огонек. Но Джеймс лишь подмигнул Сириусу, а Сириус в ответ кивнул на спящую Кэтлин. И они разошлись — один к жене, другой — укладывать младшую Грейнджер в бывшей детской комнате Гарри. Взрослые. Ответственные. Пока что. Потому что они очень любят своих близких. А завтра... Завтра можно будет снова попробовать перекрасить сову. Но уже не в розовый. Может, в золотой? Для солидности.