Антро львиная проза: Священная Стрела (джен)

Реная очень придирчиво осматривала накидку Мауны со всех сторон. Поправила обруч на голове (ещё не венец, тот ещё не по статусу), длинные-длинные подвески серьг (уже по статусу).

— Эта накидка… Не люблю как в ней уши сидят, Хозяйка.

— Ты всегда это говоришь. И всегда не нахожу такого.

— Хорошо. Готово, Хозяйка, — сказала та, наконец, но всё равно скалясь: она всегда в сомнении, идеально ли помогла облачиться Мауне.

— Дай мне ещё расходников на руку.

— Сколько?

— Дай два. Нет, три.

Если в чём Мауну готовили как надо (да много в чём), так это в _дистанции_ — в создании внешнего впечатления от Вестающей; все её наставницы уделяли этому монументальное, как _стаамс_, внимание. Существует множество правил, деталей и трюков, вот например для мордашки: чёрные точки под глазами, в ряд; тонкие вертикальные линии, выше глаз, ниже глаз; (не)симметричные полулуны вокруг глаз; обычная тентушь для глаз, как простые Ашаи и простые Сунги делают, только сильнее; узоры разбитого стекла (Мауна не любит); очень дорогая тентушь, что светится ночью, ненадолго; сложные лунные узоры (долго, но хорошо). Пласисы и подвески, ой, полно их, всяких, на все случаи. Зеркальце, и как оно держится в ладони. Положение сирны на поясе.

«Ты — это мы. Мы — это ты». Вся Внутренняя Империя уже в ней. Никуда не надо ходить или ехать или лететь — она уже в тебе, пока ты Вестающая, или ученица Вестающих, и неважно, сколько тебе лет. Пока ты своя, ты внутри Внутренней Империи, — ты есть все, и все есть ты.

Мауна вышла из своих комнат и пришла туда, где Амая определила, где будет принимать клиентов; удивительно, но Амая почему-то делала это в библиотеке. Их надлежит принимать в отведённом зале, самых-самых важных — в отведённой комнате; там можно и стены с прослушкой делать, и прочие интересности, если потребуется. Но Амая здесь Вестающая, а она — только ученица.

Та сидела в глубоком, мягком кресле, закинув лапы на маленькую библиотечную стремянку.

— Ух, — посмотрела она на Мауну, оценив.

Мауна осмотрелась: есть библиотечный стол (сойдёт), есть стул (повыше надо, и подставку для лап бы). Это для Амаи. По традициям, ей должно сидеть подле, но чуть в сторонке (ученица). Что ещё есть? Солярный символ Сунгов за креслом, но почему-то только один, а надо два. Стоит графописец, недалеко от стола, двое телохранителей, третий (глава телоохраны) сидит в углу, скрестив руки. Он внимательно глядит на Мауну.

— Мне приказать ещё кресло принести?

— Зачем? — развела руками Амая, и чуть не уронила книжку из рук. — Вон, садись.

— Мы не будем вместе, превосходная?

Мауна не может к ней обращаться на «ты» при всех. Так нельзя.

— Неа, я книжку почитаю. Смешная книжка, называется, это… — перевернула на первые страницы. — «Снохождение» называется.

Это всё не то, что предпочитает Мауна, и к чему больше привыкла. Клиентов лучше принимать в стиле патрициев: низкий столик, ты сидишь на лапах на огромных подушках, клиент — напротив, на куда меньшей; для каждого клиента — своё расстояние.

Аккуратно сев, с чем ей помог графописец, Мауна взяла список клиентов:

«1) Сир Сархан, миллиар Легаты, дренгир особых поручений. 2) П. сир Оттал-Ансуз с сыном. 3) Сир Киритц, честь Сунгов».

Естественно, никого из них она не знала. Второй пункт обещал местного патриция, очень хорошо. От третьего пункта вообще выпала в осадок: судья просит аудиенции у Вестающей? Лев пихает хвост в осиное гнездо? Экстраординарно.

«Киритц, эм, как это мстваашец оказался судьёй в Листигии?», — подумалось Мауне.

— Ваалу-Амая, попрошу _стамп_ огнелунной, — ровно сказала Мауна, поискав взглядом по столу.

— Где он там… Харг, сбегай за стампом, он в спальне. Скажи Тайре его взять.

Мауна повела ухом. Если бы она забыла стамп поутру, то Нэль бы её просто убила сирной, без вариантов. Остальные наставницы, наверное, скинули бы со скалы или там с башни. Также телоохрана не должна «бегать за стампом»: это так неправильно, с многих точек зрения, что… Мауна вздохнула. Пока ожидалось, то Мауна осведомилась у графописца:

— Прошу имя сира, — показала зеркальцем.

— Сноходная, я — Ахас, из рода Сирсаммов, Найсагри.

Посмотрелась в зеркальце. Поглядела, что там Амая: болтает лапой, вся в чтении, и кажется, она даже не притворяется; она воистину не здесь. Поглядела на графописца: львина уже очень немолодой, болезного вида. Он тоже поглядел на неё, взгляд такой измученный, и решительный, с достоинством. Показала ему жест одобрения: «Одобряю, хорошо, утверждаю»; ей стало интересно, поймёт ли он его. Понял сразу: «Спасибо». Слушай, если взять в целом, подумала Мауна, то нормальная у Амаи семья, хорошая, каждый знает своё дело; только все вместе они как-то не притёрты, всё чуть невпопад.

— Прикажи впускать, — сказала, когда принесли стамп Амаи.

Вошло что-то военное и блестящее, очень много лоска — дренгир Легаты при полном параде. Широкая улыбка, северняк по кровопрайду.

— Хееей, хей-хей-хей.

Мауна отметила, как все, кроме Амаи, поглядели на неё. Дренгир-северняк подходил, и подходил всё медленнее, глядя то на Мауну с явным недоумением, то направо, где скрылась за книгой в своём кресле Амая; та отреагировала на его вход только тем, что закурила.

— Амая?

— Что? — даже робко послышалось справа после неловкой заминки.

— Это кто?

— Это Ваалу-Мауна, — Амая никак не отрывалась от чтения, но теперь заминки в ответе не было, — блистательная ученица, лучшая сейчас в Империи. — Устало добавилось: — Не мешай читать.

— Но… — развёл руками, осмотрелся.

Он сел напротив Мауны, брякнув ножнами о стул, и поставив кулак на бедро. Так. Теперь он изучает Мауну, и вроде даже пытается улыбнуться, но с великим сомнением, словно не зная, хорошая ли это идея и как оно всё дальше. Мауна же сидела невозмутимо, сгущая момент. Ещё, ещё. Она выставила зеркальце у груди, горизонтально, отражение — к собеседнику; ну, уже не совсем собеседнику, а считай — неприятелю. Если его ещё повернуть, держать вверх ручкой, то это уже неприятель, это может быть даже приказ на убийство.

Увидев это, графописец Ахас почесал нос, и поглядел на главу телоохраны, а тот зашевелился и облокотился с правого бока на левый. Мауна не видела и не могла видеть, как дрогнул в подавленной победной ухмылке край рта Ахаса.

Амая продолжала отсутствовать, выдыхая дым через нос.

— Медиум осведомил сира, как надлежит входить к Вестающей? — Мауна показала на дренгира зеркальцем в очень прямой руке; это случилось сразу, как только он отвёл взгляд к Амае.

Тот задумался и одновременно съел что-то кислое:

— Не пойму. О чём речь?

Ещё немного молчаливого сгущения.

— Проводите сира к выходу, — отмахнулась Мауна свободной рукой.

— Ухухуху, — с устрашеньицем засмеялась Амая, вся в чтении, переворачивая страницу. И даже непонятно, о книге это она, или о чём-то ином.

Телоохрана среагировала мгновенно: по сторонам визитёра явились оба льва, глава телоохраны возник сзади.

— Что это значит? — встал дренгир, и, поднимаясь, совершил ужасную ошибку, даже вряд ли намеренную: поставил руку на рукоять меча. Почти наверняка он сделал это для удобства. Но телоохрана не простила ему этого, она не купилась здесь на «почти»: они вполовину обнажили оружие, один из телоохраны встал между Мауной и клиентом. Тот застыл, и глава телоохраны молча, пальцем, указал на причину: «Убери руку с рукояти». Что тот медленно и сделал. Затем развернулся и начал уходить, быстро.

— Стойте.

Дренгир остановился лишь потому, что наткнулся на ладонь главы телоохраны. Он не оборачивался, но Мауна и не обращалась к нему:

— Сир Ахас, я прошу приватно напомнить клиенту, как надо входить. Вне сомнений, недоразумение из-за того, что он устал с дороги.

Глава телоохраны, первый клиент и Ахас вышли.

«Я всё сделала, как полагается», — успокаивала себя Мауна. — «Я сделала всё как положено. Как положено. Как положено». И что её порадовало: телоохрана Амаи сделала всё, как положено.

— Будь я проклята, Маун, в тебя влюбились с первого взгляда.

«Сарказм», — подумала Мауна, и дала выразительный взгляд Амае: право, он неуместен. Амая улыбнулась и отмахнулась, что-то среднее между «проехали» и «ты пока ещё не поняла», тряхнула книжку в руке и продолжила читать.

— Амая… — некоторая заминка перед «ты», Мауне ещё непривычно. — Ты знаешь его?

— Да, — легко ответила Амая, но не потрудилась продолжить.

За дверью было тихо, даже подозрительно тихо. Затем в библиотеку вернулись: Ахас, потом клиент, потом глава телоохраны, сир Уруз. Ах да, конечно же, Мауна знала его имя — уже выведала у Семьи.

Со второй попытки всё прошло идеально: «Именем Империи, во славу Сунгов, превосходная Ваалу-Мауна»; «Волей Ваала, Сунг-миллиар Сархан»; она встала, показала где можно и нужно сесть; подход, поцелуй кольца на её левой руке; она села, и он сел.

— Могу спросить: кто будет посылать сообщение? — он протянул ей конверт, неохотно.

— Вестать будет превосходная Ваалу-Амая.

— Тогда я должен говорить непосредственно с ней. Это важное и секретное Легатное донесение.

Мауна резала маленьким ножичком конверт, не спеша.

— Беспокойство сира приемлемо, но напрасно: я вправе обремениться этим секретом, как и любая из Вестающих, — не смотрела на него, а раскрывала сообщение.

— Чем меньше голов вовлечено, тем лучше для дел.

— Идеальный секрет никто не предаст, потому что никто его не знает.

Хорошо образованный лев мог бы ответить продолжением из сентенций: «Поэтому самой главной тайны нам не постичь».

Но не сегодня.

— Понял.

Мауна пробежалась по строкам:

> 5 д. 3-я Л. Вод 808 г. От: 1-й Сводн., Северная Листигия. Для: 13-го Имп. Выдвинуться по: исх. расп. — форт-Шатт — маркер 73 не позднее 10 д 3-й Л. Вод 808 г. в полном составе.

Кто-то неопытный составлял сообщение. Вестающим не надо давать аббревиатуры, но Медиум разберётся, что уж тут, не первый день.

— Волей Ваала, мы провестаем.

Стамп.

— Чем ещё могу служить сиру?

— Это всё.

Мауна встала, протянула руку для поцелуя. Тот холодно поцеловал.

— Пребудет с тобой Ваал, сильный Сунг.

— Слава Ваалу. Всего хорошего, преподобная.

Хочешь уязвить Ашаи-Китрах, тем более юную? Скажи ей «преподобная».

Когда дренгир вышел, то Мауна поглядела на Амаю, но та ничего не сказала. Право, какая ж интересная книга!

— Прошу, пусть входит следующий.

Следующих оказалось двое: патриций и его сын, лет так двенадцать, может четырнадцать — только началась грива. Эти вошли безупречно, и никаких сюрпризов не было. Патриций желал передать что-то деловое-приватное.

— Благодарен Ваалу за этот день: я исключительно рад возможности познакомиться с превосходной Ваалу-Амаей. Возможность каждый раз ускользала, к несчастью, но вот мы здесь.

Мауна поняла, что патриций перепутал её с Амаей; он сбит с толку — в обители заявлена одна Вестающая, а тут почему-то две.

— Отец, здесь ошибка. Это — превосходная Ваалу-Мауна. А тут — высокая Ваалу-Амая, — поправил его сын.

— Он прав, здесь точно ошибка. Это — Ваалу-Мауна, блистательная ученица. Лучшая сейчас в Империи, — тут же отозвалась Амая из своего кресла.

— Мои глубочайшие извинения…

— Беспокойство напрасно. Тем более, сын сира проявил проницательность, достойную внимания, — отметила Мауна.

— Это несложно, отец. У огнелунной Ваалу-Мауны нету амулета Ваала, а у высокой Ваалу-Амаи — есть.

— Та-да! Польщена, но я старовата для ученицы, — помахала Амая амулетом, он поболтался, так-сяк; Мауна чуть сжала зубы — да полноте, Амая, это несовместимо с достоинством Ашаи-Китрах, такие экзерсисы.

— О… Хорошо, что мой сын столь увлечён всем, что касается лучших дочерей Сунгов и веры Ваала. Чрезвычайно! Исправил моё профанство.

— Сир находит сестринство достойными отдельного внимания в кругу своих интересов? — спросила Мауна у юного льва.

— Да, очень, — немедленно и страстно ответил тот.

— Он очень, очень увлечённый юный лев, даже слишком… — заизвинялся отец.

— Нахожу эту увлечённость очень приятной, — выручила юного льва Мауна, показав на него зеркальцем: взмах сверху-вниз, затем собеседник должен на миг отразиться в нём, затем — к себе.

Вдохновлённый, тот начал. Так говорят те, кому — наконец-то! — дали возможность сполна излиться о любимой теме, которая почему-то не так интересна окружающим, которые почему-то полагают твои знания в ней недостаточными, а твой возраст — чтоб его! — слишком малым, чтоб рассуждать о всяком таком.

— Пусть отец посмотрит, — быстро заговорил юный лев, безошибочно уловив жест Мауны. — Это означает одобрение, — из-за спешки он даже упустил уточнить, что именно «это», и от отца ускользнул весь контекст. — А зеркало несёт «трансцендентную функцию», — закрыв глаза, заученно вымолвил он, — оно должно отражать не мир, но скрытый порядок, идею. Когда безупречная Ваалу-Мауна смотрит в него, то она видит не себя, а всех Вестающих. На нём, на нём, папа, — совсем увлёкся он, а отец только и ждал удобного момента, чтобы как-то перехватить, осадить поток сознания сына, — должна быть гравировка: «Воля Ваала: видящая себя видит всё». Там так написано… Должно… — он чуть сжался под многообещающим отцовским взором.

Тем временем Амая подурачилась: смотрелась в своё зеркальце, вздохнула и выдохнула через рот, будто увидев там то ли что-то разочаровывающее, то ли странноватое. А потом вообще махнула рукой и продолжила читать.

Зеркальце нельзя давать в руки не-Ашаи, тем более — самцу. Посему иного выхода нет, и Мауна встала, а потом присела возле юного льва, и выставила зеркальце перед ним; патриций наблюдал за этим с чрезвычайным удивлением.

— Что видит юнсир?

— Верноверный Сунг высшей страты, — подумав, ответил юный лев.

Напротив них — как раз кстати — Знамя Империи на стене, и Мауна отразила его; её рука касалась плеча, груди юного льва, а левая ладонь ухватилась за спинку кресла. Близкое присутствие, нет дистанции! Дистанция для того, чтобы в нужный момент её рвать. Нэль знала в этом толк, Нэль научила Мауну хорошо, она вообще учила Мауну очень хорошо; это всё враньё, что она покинула Мауну на саму себя, полнейшее.

— А сейчас?

Мауна ожидала просто «Империя» или «Империя Сунгов». Но нет, юный лев отчеканил:

— Высшее начало власти — Империум.

Мауна встала и развела руками.

— Я покорена, молодой Сунг.

— Приятно слышать, — сказал патриций.

— Потому что всё зависит от того, кто смотрит в зеркало, сир Оталл, — сказала Мауна, и беспомощно добавила: — Когда львица покоряется, ей должно давать. Такова природа вещей, которую так видим в зеркале.

Она сняла с левой руки один из тонких браслетиков, расходник, вроде и скрытно, но (на самом деле) — так демонстративно. Это необщая практика, эту хитрость знают сёстры Мастр-Фейнского менгира — менгира её наставниц. Мало того, Нэль учила снимать его быстро, наловчиться в этом.

— Пусть юнсир примет.

Львицам браслет надевают. Львам — дают в руки. Хитрость — простая, действует — безотказно.

— Советую юнсиру в будущем подарить его той, кого выберет себе в супругу. И обязательно сослаться на все обстоятельства, — дала она браслет, солярные символы на защёлке. — Он из Марны, там есть такая мастерская Храмса, очень известная.

Это правда, на самом деле, Мауна тут не приврала.

— Вау. Ну Мауниш, ну ты даёшь, — только и сказала Амая, когда очень довольный патриций и потрясённый сын вышли.

— Клиенты нуждаются в связи.

От всего этого у Амаи почему-то поднялось настроение, она чуть запела себе под нос. Расправила книжку, вела по ней когтем, почему-то рассмеялась; верно, хороший пассаж.

Итак, следующий клиент.

— Высочайшая, следующим будет местный судья, — огласил Ахас.

Мауна посмотрела на него, а потом — на Амаю.

— Ничоси, — перевернула страницу Амая. — Это будет забавно.

— Превосходная имеет честь его знать? — спросила она Амаю.

— Понятия о нём не имею.

Графописец склонился к уху Мауны, очень близко.

— Огнелунная, должен доложить: Ва-Амая почти никогда не принимает клиентов.

— Ухум, — чуть кивнула Мауна, невозмутимо.

— Клиент будет с компаньоном, — более встревоженно молвил он, со значением. — Этого не предвиделось. Приказать впустить обоих, или согласно заявленному?

— Кто его компаньон?

— Мы… — запнулся он, а потом словно сдался: — Мы ещё не успели разузнать.

Мауна подумала, повертев зеркальце.

— Разузнаем. Впускаем обоих.

Клиенты вошли. Справа — высоченный лев, в чиновном поволочне, с жезлом (судья). Слева — антипод, грузный и низкий; Мауна отметила, что его тога на нём не сидит. Крепкий, очень сбитый, грива вся в косах. У него на поясе были пустые ножны короткого меча, необычно, потому что оружие сдают почти всегда с ножнами; кроме военных — им можно не сдавать.

Всё обычно: подошли, поцелуй кольца, уселись на два стула, один из которых уже успели мгновенно организовать. Они оба почему-то вообще не обращали внимания на Амаю, в отличие от предыдущих; и они не удивились, что принимает Мауна.

— Я приятно удивлена, что вижу двоих Сунгов вместо одного, — начала Мауна после приветствий.

Лев слева заулыбался, у него — золотой клык. Мауна поглядела на него, потом ему в глаза; взгляд задержался; и перешёл не сразу, когда судья уж начал:

— Приношу извинения, безупречная Ваалу-Мауна. Мой друг и партнёр… Мой друг, он присоединился ко мне в последние мгновения, и мы вместе решили, что он мог бы тоже… Так сказать, установить знакомство с Вестающей, что служит в нашем регионе.

— Сатарин, — представился тот.

— Я обязана уточнить, что это Ваалу-Амая служит Сунгам в этой обители, а я — ученица.

— Ваалу-Мауна, блистательная ученица. Лучшая сейчас в Империи, — и снова отозвалась Амая из своего кресла, и с удовольствием затянулась трубкой.

Лев справа почесал щеку, судья никак не отреагировал.

— Моё служение? — повела дальше Мауна.

— Мне надо передать вот это. Очень срочно. Я знаю, я общался со служащими…

— С Медиумом, — помогла Мауна.

— Да. Они мне всё сказали, что срочные вопросы приоритета сообщений может решить… сиятельная.

— Это правда.

Графописец склонился к уху Мауны; деликатный судья отвёл уши, его грузный компаньон ничего такого не сделал; с него не сходило выражение, ближе всего к ироничному.

— Мы уже в лимите на сегодня и на завтра. В приоритет не можем: нет критерия. Нужна санкция Ва-Амаи, — от графописца чем-то хорошо пахло, Мауне аж стало интересно, что это.

— Эй, Ахас, что, не влазит в Граф? — вмешалась Амая.

— По стандарту, нет.

— Это не проблема. Ваалу-Мауна провестает, у неё весь лимит свободен.

Никто не видел, как предательски дрогнул хвост Мауны.

— Правда? — даже наивно спросил судья, глядя на ученицу.

Что оставалось ответить? Конечно же, только одно:

— Да, честь Сунгов. Приложим усилия, веленые Ваалом.

— О, чудесно. Спасибо большое. Очень рад.

— Если честно, тоже удивлён, — отозвался его грузный компаньон. — Думал, тут одна Вестающая.

— И я так думала, да как всегда, ошиблась. Есть ещё Ваалу-Мауна, блистательная ученица, лучшая сейчас в Империи, — вставила ремарку Амая.

Не зная, как реагировать на эксцентричности худой Вестающей с трубкой, книжкой, лапа за лапу, в кресле, с дымным взглядом, в любимом положении (подложить ладонь под щеку, чтоб асимметрия мордахи) — судья слабо заулыбался, поглядев на неё, немножко.

— Никогда не видел учениц Вестающих, — пожал плечами сир Сатарин. — Всё бывает в первый раз. Ну, была не была.

Итак, Мауна глядела, как один за другим, без спешки, из-за пазухи сира Сатарина появляются длинные и тонкие золотые слитки с Имперским клеймом; их стало три. Графописец стоял невозмутим. Телоохрана тоже, но им так положено всегда, кроме моментов, когда кто-то возмущает безопасность Хозяйки, а также иных Вестающих, а также учениц Вестающих, и — естественно — любимых котов Вестающих. Судья провалился просто в ужас, простой и бесхитростный, его аж накрыло серостью, ему обвисли усы. Амая вытянула голову, с любопытцей глядя на стол.

Мауна, чуть выждав, подала жест «стойте, замрите, остановитесь, ничего не делайте, отставить, не вмешиваться, спокойствие», хотя он был излишен: Семья ничего не предпринимала.

— Сир Сатарин, можно вопрос? — спокойно спросила она.

— Весь внимание, — расслаблено сказал тот, сложив ладони на животе, играя большими пальцами, один из которых оказался наполовину обрубан.

— Это называют «батон»? — дотронулась Мауна к слитку справа, аккуратно их разровняв.

— Да, батон, — с достоинством ответил сир Сатарин.

Она поглядела на него. Эмпатия, эта штука, она ей начинала нравиться; и плевать, что жрёт силы, как голодная беременная сука. Главное, начинала понимать Мауна, главное: не даваться падению в монумент чужой души очень глубоко, нужно только нырнуть, а затем — мгновенно на бережок; а то очень быстро закончишься, а толку будет мало, кроме звериного балдежа, единения с миром тёплой крови, ты станешь не одна, а в тебе поселятся двое, или там несколько, или вообще все, и прочая чепуха. Мауна склонила голову чуть набок, не заметив этого. Главное не падать, не проваливаться в него, нет-нет. Вынырнув, Мауна не удержалась, чтоб ненадолго прикрыть глаза; вышло такое: «Великого обмана нет, а так, помельче. Я ему нравлюсь. И как же он тяжёл, преступен, малоустрашим, неподвижен, и множество самок кругом, да сотни, чтоб их!».

Амая глядела, не моргая и чуть открыв рот, застыв с трубкой в забавно вытянутой руке, будто засмотревшись на ярмарке на трюкачей; не вмешивалась, совершенно, зрительница.

— Как ещё называют золотые слитки? — спросила Мауна, поставив зеркальце на стол, отражением вниз.

Амая так же перевела взгляд на сира Сатарина, ничего с собой не меняя.

— Если Имперский, литой — то будет батон, — чесал тот бровь. — Если литой самолит, но нормальный — чушка. Если пластинкой, то будет блин. Ковка будет «простак» или «драбадан», не знаю, почему. Я давно ковки не видел. Недовес или грязнолит называется по-разному: туфтяк, фуфлыж, говнюк, самотык.

— Большое спасибо. Так много имён.

— Могу повторить, или ещё накидать, — сказал. Уточнил: — Имён.

— Не надо, я запомнила.

На самом деле Мауна примерно знала, что всё это такое. И к этому её подготовила Нэль. Именно так «львы дела», как та их называла, устанавливают первый переплёт с очень важной особой (коей, безусловно, есть всякая Вестающая Империи Сунгов). Они всегда приходят не одни, это установленный ритуал. Этот решил прихватить судью, в этом что-то было: наверное, сигнификатор местного влияния, или глубокий, довольно неплохой сарказм; но Мауна не могла тут задумываться слишком сильно и придти к чистым выводам, что означает именно судья.

Может, просто под руку подвернулся.

— Это большая щедрость, и сестринство запомнит её, — даже не задумалась Мауна, приняла переплёт, и её ум устрашился такой незадумчивости. — Пусть сир посоветует, глядя на мою молодость: как стоит распорядиться таким богатством?

— Пустить на угодные Ваалу и щедрые дела.

Да, примерно такой ответ. Это оно.

— Я продолжу злоупотреблять преференциями сира, следуя свойству натуры. Может ли сестринство рассчитывать на помощь сира в тех или иных делах?

Мауна не просто взялась в переплёт, она затянула узел. Она понимала, что он ей нужен. Зачем? Она не знала зачем, зачем ей переплёт. Вот надо. Она должна! Инсайт и эмпатия просто орали, они требовали этого. Ум скрылся, опасаясь уже всего, бормоча, что всё это «безграничная дурость, и не по статусу, и без знания обстановки, без учёта мнения Амаи, и множества иного, всех иных вещей» и лишь надеясь, что его, ум, окончательно не прибьют…

— Само собой. Я лев дел.

— То чувство, когда мысли согласуются с реальностью в яви. Сестринство служит Сунгам.

Мауна внешне спокойно (но её на самом деле окутывал туман) застамповала сообщение. Причём совершила немыслимую, чудовищную ошибку, не сразу её осознав: она на Весть судьи поставила свой стамп, а не Амаи, а это надо его отвязать от пояса, снять защиту (у стампа — не крышка, у стампа — защита), это не сиюмгновенное действие.

Уж этого она не вправе делать, самозванка! Издревле одно из худших преступлений у Сунгов — самозванство. Стамповать Вести могут только Вестающие. После. Приятия. Полные сёстры Внутренней Империи. Клиенты вряд ли осознали такие нюансы, но графописец осознал, покосился, но не решился.

Амая ничего не сказала, но всё видела.

— Я рада знакомству. Сир Сатарин. Честь Сунгов, сир Киритц. Я рада, что львы нашли в себе намерение обратиться к нам в случае великой необходимости. Но мы все служим Сунгам.

Сир Сатарин с усмешкой кивнул.

— Совершенно согласен, — только и сказал судья, ни жив, ни мёртв. Его уж точно не предупредили обо всём… этом. И он рад отсюда убраться без скандала, или ещё чего куда хуже, и обо всём забыть.

Мауна встала, встали и клиенты.

— Ваал в сильный день, Сунги

— Всего хорошего, превосходная.

Поцелуй кольца, их выход, и мгновенный вопрос от графописца:

— Как прикажете обойтись? — он глядел то на Амаю, то на Мауну.

— По традиции, — начала Мауна, хотя и знает железное правило «понапрасну не объясняй прислуге своих решений», и дала графописцу один слиток. — Часть идёт самой Семье, разделитесь. Эти два… — развела руками. — Добавьте в баланс.

— Чей, превосходная?

— Не мой же. У меня его нет.

Любая ученица надлежит наставнице, и своих денег у неё нет и быть не может, кроме всякой мелочи.

— С клиентами всё? — спросила Амая.

— Да, Хозяйка.

— Ладненько. Все на выход.

Все исчезли, Амая подошла. Спрятав зеркальце в поясе, Мауна стояла и почему-то подумала, что та её сейчас отругает, даже ударит или что-то начнётся; что-то сейчас будет. Та обошла стол, очутилась где-то сзади ученицы; Мауна попыталась встать к ней мордашкой, но тщетно — та крутилась, и всё оказывалась за хвостом.

— Муниша, молодчина. Красавица, — положили Мауне руки на плечи.

— Амая, я… — ощутилась великая усталость.

— Маун. Ты принимаешь клиентов в один день лучше, чем я за все свои годы, — выглянула Амая из-за плеча ученицы.

— Меня научили, — оправдалась Мауна.

— Не сомневаюсь. Да тебя изумительно подготовили! Маун, кончай эту канитель, ты очень хороша. Ты можешь. Ты всем покажешь. Мы им покажем.

«Кому “им”, интересно?» — подумала Мауна. Но, как всегда, не спросила, будучи собою.

— Спасибо, Амая… Не во всём хороша, — молвила Мауна, и взяла в руки Весть судьи, застампованную своим стампом. Прекрасно. Какая же фикция. Слабо бросила обратно. Её графописец даже не взял, ясное дело: он не может. Амая должна решить, что с этим делать, потому чт…

Амая стукнула её книгой по груди. А потом, поставив её на стол, атаковала: стукнула по плечам, ещё раз, и ещё. Мауна не стала сопротивляться, хоть всё это и было странновато, а просто указала когтем на свою вину — Весть судьи с её стампом. Амая поглядела на бумагу, взяла в ладонь, затем оглушительно зазвенела в звонок, и явился графописец с телоохраной, что начала топтаться у двери.

— Ахас, ты чего эту Весть не забрал? — потребовала Амая, и тут же не дала ответить: — Забери в Медиум, давай.

— Да, Хозяйка, — не стал он спорить, и быстро удалился.

Установилось молчание: Мауна не знала, что сказать; Амая же думала непонятно что, стуча переплётом книги по столу, а затем начала вытряхивать трубку, ругаясь под нос и нервничая; Амая залезла в трубку чем-то похожим на шило. Упомянулась всуе такая-то мать, Мауна отвела уши.

— Что за книга, Амая? — аккуратно спросила, чтоб как-то всё продвинуть дальше, или в сторону, куда угодно.

— Я те говорила, «Снохождение», Малиэль, — с занятым видом Амая раскуривала трубку, уселась на кресло возле стола, её рука в красивом темно-зелёном пласисе разлеглась по столу. — Книжка весёлая, но нам вредная.

— Почему? — ровно, в струнку, в позу стояла Мауна.

— Нам, — показала на себя, на неё, — Ремеслом надо заниматься: в курятнике гулять и подставляться петушку. В курятнике курицы, они яйца несут. А это, — показала на книгу, — побег из курятника. Там-то, на улице, все яйца растеряешь. Там лисы, волки… Всё такое. Я слышала, Дайана как-то подарила такую своей ученице. Как её… Амарель.

— Это та, что в прошлом году на Востоке погибла?

Амая глядела на Мауну.

— Ага. Дура, — поглядела Вестающая в сторону. — Я бы никогда так не сделала.

Удивительнейшее свойство речи Амаи: мало того, что она часто недоговаривает вещи, так зачастую невозможно точно понять, о чём именно она говорит, к чему именно приложить её слова; даже если контекст ловится хорошо и правильно, всё равно у Мауны всегда сидело сомнение. Кто именно «дура»? Дайана? Амарель? Она, Мауна? Кто-то иная? Все скопом?

— Уделишь и мне для чтения, если можно? Незнакома с этим творением.

— Не знаешь о нём? — удивилась Амая. — Не, не дам. Я ж говорю: вре-дна-я, тем более, у-че-ни-це.

Ничего страшного, увести разговор дальше, день ещё впереди: можно придумать себе много дел. Мауна просто заговаривала и себя, и Амаю, внутренне даже расслабившись оттого, что не получила по ушам — а было за что. Но этот дар, эмпатия… она стала ненасытной, постоянно наготове. Мауна чуяла, как она её жрёт, и это только отдаляло её от уже призрачной цели хоть как-то, может быть, но подучиться Ремеслу. Нельзя усидеть на двух стульях, нельзя есть рыбу и, там… кушать мёд.

Мауна уже начинала понимать ещё несколько вещей: в другую Ашаи нельзя нырнуть так, как в светскую душу, неа; но чем дольше с кем общаешься, чем лучше узнаёшь, если между вами мост (Мауна уж это обозвала про себя именно так — «мост»), а мост между нею и Амаей уже построился, длинный и крайне ажурный, вон же она сидит, глядит искоса на тебя, и кажется, уже подозревает, что ты не следуешь совету и упражняешься на ней в эмпатии. Нет, нырнуть не выйдет, но вот что выйдет, так это ниоткуда взять и пустить стрелу слов, очень-очень точную, такую же длинную, как и сам мост:

— Я не твоя ученица: меня определили греть яйца в курятнике — мои не несутся.

Это обидело Амаю! Даже эмпатии не надо — на ней всё написано. Она резко схватила книгу, показала ею на Мауну, и это было похоже на «на, бери!»; но это оказалось иллюзией:

— Знаешь, Муниша, ты… Ты или очень хитрая, или… очень-очень хитрая, — она трясла «Снохождением», указывая на неё, обвиняя.

Амая ушла вместе с книгой, Мауна смотрела ей вослед, затем поправила сзади кинжал-сирну, что неудобно впилась рукоятью в спину, потому что сирна у неё большая, потому что Ваалу-Нэль не признавала маленьких и вручила на Совершеннолетие именно такую.