Первая жертва Лили (гет)

После всего случившегося Лили чувствовала себя безмерно счастливой и смертельно усталой одновременно. Результат соединения таких вот всеобъемлющих ощущений бывает порой непредсказуем. В случае Лили решающими оказались два фактора: давно уже поощряемая внешними обстоятельствами жажда деятельности и страх, до сих пор мешавший посмотреть правде в глаза, а теперь поверженный и безжалостно вытесненный. Или наоборот, страх отныне скромно занял отведенное ему место и больше не смел посягать на чужую территорию, а душа Лили, что называется, воспарила — поднялась на какой-то новый, доселе невиданный уровень приятия жизни. Так или иначе, покидая вчера Паучий тупик, Лили точно знала, чего хочет, а именно:

1) безопасности для своих близких, причем любой ценой;

2) чтобы Северус был с ней. Да, именно так: она сделает все возможное и невозможное, чтобы перетянуть возлюбленного на свою сторону, чтобы вырвать его из мерзких лап Волдеморта. Она сделает это, невзирая ни на роковой выбор Снейпа (перечеркнуть прошлое — и точка!), ни на сиюминутные предпочтения и выгоды в политической или какой бы то ни было иной игре.

Однако был еще один фактор, побуждавший к активным действиям. Заявивший было о себе безотчетным импульсом, но не будучи осознанным в полной мере, он теперь исподволь питал ее силы, подавлял усталость, повелевал устремлениями. Так что же это за подспудный источник двигал, направлял, безрассудствовал, делая возможным невозможное? Едва ли ее впрямь интересовало, чего ради главный отморозок собственной персоной наведывается к Снейпу. Еще меньше интересовало, повторится ли в ближайшее время подобный визит. Задумайся она об этом всерьез, как прежде — разве бы вернулась сегодня утром в тот дом, чтобы только вновь увидеть любимого человека? Если бы и вернулась, то уж точно не столь безрассудно, как теперь. Но об этом — позже. Каждый поступок, каждый жест отныне был ознаменован целью более высокой, чем непосредственная, и это особенно придавало сил, потому что под знамя ее возмездия явилось все самое близкое и дорогое — и память о Мэри, и нечеловеческий крик Северуса, и тот факт, что опасности подвергаются мать и сестра, виновные лишь в том, что состоят с Лили в кровном родстве — как все же права Тунья на этот счет! Но впереди всех под знаменем была поруганная любовь — выстоявшая и уже непобедимая. Знал ли, подозревал ли Волдеморт, что Лили прячется в доме? А если знал или подозревал, тогда почему не заглянул на чердак? Нет, тупое исчадие, развращенное вседозволенностью, неспособно решать непосредственные задачи. Для него куда разумней было подвергнуть пытке своего же подчиненного, чтобы получить ответы на все вопросы. А ответом всегда должно быть одно и то же: страх. И то, что все произошло возле лестницы, так, чтобы крик беспрепятственно достиг чердака, было тонким расчетом не Волдеморта, а того, что им управляет, что заставляет его кривляться и плясать под чужую дудку, как магловскую ярмарочную марионетку, ибо абсолютное зло, чьим карикатурным обликом является Волдеморт, само и есть тонкий расчет, изворотливость и все то прочее, что направлено против человечности. Выстояв, любовь победила зло. Победило неокончательно. Зло отступило, но рано или поздно будет настигнуто и уничтожено.

Первым делом Лили смоталась к тетке — инициировала у той давнюю мечту повидаться с родней. Само собой, давняя мечта была подкреплена бурной перепиской — столь же давней. Оставалось организовать долгожданный отъезд миссис Эванс и Петуньи в глухую шотландскую деревню. Те уже воротились со званого обеда — в доме горел свет. Сосредоточенная, напружиненная, Лили влетела в гостиную и застала родных в компании Вернона Дурсля. "Детка, не плачь, мы снова встретимся в Хатфилде в следующем году!" — приторно увещевал проигрыватель. Еще приторнее выглядел гость — этакий гигантский улыбающийся пончик. Петунья, щебеча без умолку, то и дело порывалась вскочить, но тут же спохватывалась и втискивала себя в рамки приличия. Вдруг из бурного словесного потока выплеснулось слово "помолвка". Все ясно: Вернон Дурсль — жених Петуньи. Миссис Эванс держалась подчеркнуто торжественно. Лили окатила Дурсля взглядом, исполненным иронического любопытства. Надо же, не далее как сегодня утром между матерью и старшей дочкой разгорелась настоящая битва вокруг этого человека, а теперь вот оно как обернулось...

— Привет! — выпалила Лили и плюхнулась в кресло.

Миссис Эванс с живостью к ней обернулась, однако уже через миг погрузилась в задумчивость — будто силилась что-то припомнить. Вернон осторожно кивнул, весь как-то съежился — одним словом, пончик зачерствел. Причем улыбка осталась в прежних границах и напоминала теперь свирепый оскал. Очевидно было, что гость наслышан о Лили.

Петунья замолкла на полуслове да так и осталась с полуоткрытым ртом, глядя в молчаливом удивлении. Сейчас ее лицо как две капли воды походило на лицо Вернона — только усов не хватало.

У Лили возникло нестерпимое желание отменить помолвку, да так, чтобы не только воспоминаний не осталось, но и мысли о самой ее возможности впредь ни у кого не зародилось. Мама права: слишком уж неприятным был этот человек. И тут же себя одернула: нет, она не имеет права манипулировать судьбой сестры, родной и... да, и все-таки любимой, какая бы кошка меж ними не пробежала!.. Стоп. Или все же имеет право? Когда на карту поставлена жизнь, меняются правила игры. Не только право — долг. Но как же правильнее поступить?...

— Ну, что ж, — нарушила молчание миссис Эванс, — посидели на дорожку — пора собираться. Одевайся, Туньюшка, такси будет с минуты на минуту. Полагаю, мистер Дурсль едет с нами на вокзал? И если он... э-э... не захватил с собой наличных, то я дам ему денег, чтобы он потом без проблем добрался до дому...

...как поступить, как поступить?.. К изгороди мягко подкатило такси. Хлопок дверцы, быстрые шаги шофера. И когда Лили совсем было решила оставить все, как есть, ее буквально осенило. Как правило, верное решение всегда лежит на поверхности, тем самым оставаясь незаметным. И его легко заметить — стоит лишь перестать мудрствовать...

— Ну, что ж, — нарушила молчание миссис Эванс, — посидели на дорожку — пора собираться. Одевайся, Туньюшка, такси и ваш лимузин будут с минуты на минуту. Нет-нет, пусть твой молодой супруг себя не утруждает, с моим чемоданом прекрасно управится шофер. Подумать только, разъезжаемся под покровом ночи, точно революционные заговорщики. Когда будете путешествовать по Франции, Тунья, присмотрись, как они там себя ведут — уж там-то знают толк в романтике! Полагаю, мистеру Дурслю это не очень-то интересно, поэтому говорю тебе одной... Лили, дорогая, ты точно не хочешь поехать со мной? У тебя еще есть время передумать!

— Я бы с радостью, мам, ты же знаешь, но никак не могу! Поцелуй за меня тетушку и передай, что я обещаю приехать, как только...

— Мама, — вмешалась Петунья, — обними и поцелуй за меня тетушку! Я... мы с Верноном непременно навестим... мы ведь тоже не чужие, правда?..

К изгороди одна за другой мягко подкатили две машины, — и вскоре оба шофера стояли на пороге. Когда багаж был уложен, стали прощаться. Миссис Эванс обняла и чмокнула в щечку старшую дочь, Вернон пожал руку миссис Эванс, Лили потянулась, чтобы обняться с Петуньей, но та отвлеклась поторопить мужа садиться. Шофер с привычной ловкостью распахнул задние дверцы — одну, затем другую, — и молодые скрылись в пышном салоне лимузина. Прежде чем сесть в такси, Миссис Эванс стиснула в объятьях и расцеловала Лили. в окошке показалось лицо Петуньи, и Лили поймала на себе пронизывающий взгляд сестры. Если кто-нибудь поговорит по душам с пастором Джонасом, то последний охотно поведает о сегодняшнем венчании мистера Вернона Дурсля и мисс Петуньи Эванс — такая прекрасная пара! А если бы кто-нибудь попросил подтвердить факт бракосочетания — он и это бы сделал, сверившись по метрической книге. В последний момент Лили впорхнула в такси — проводить мать. Автомобили скользнули в ночь...

Когда трехчасовой поезд покинул вокзал, Лили махнула прямиком в Паучий тупик и только сейчас почувствовала, насколько опустошена. Ничего удивительного: столько всего случилось за последнее время, включая эту бессонную ночь! И все же что-то странное было во внезапной опустошенности — как будто вмиг улетучилась недавняя решимость. Даже снаружи дом Снейпа выглядел пугающе заброшенным, нежилым. Тоже нечему удивляться, но... но ведь прежде так не казалось... Чепуха. Просто устала очень. Сейчас, сейчас она обнимет возлюбленного, прижмется к нему и уже ничто на свете не сможет их разлучить, только смерть... Лили вздрогнула, по спине пробежал холодок: дверь подалась легко, точно раскрылась сама собой. Похоже, вправду нервы на пределе. Однако уверенность в том, что Снейп дома, таяла с быстротой молнии, и так же стремительно тело и душу наполняла парализующая усталость.

— Сев! — произнесла почти беззвучно, едва переступила порог. Язык едва ворочался, голова гудела.

Дом ответил густой, обволакивающей тишиной. Но это не имеет значения, ведь теперь все будет не так, как прежде. Все должно быть иначе. Главное — по-настоящему захотеть. Вот только бы немножко отдохнуть. Тлеющие каминные уголья причудливо освещали гостиную. Небось, дрыхнет наверху. Тогда почему дом не заперт и не выдвинута стена с полками? Или всегда так делает? Думать ни о чем не хотелось — точнее, просто не осталось сил. Глупая, он ведь ждет тебя, вот и не запер дверь!

— Северус! — повторила еще раз, рухнула на диван и отключилась — не заметила как.

Лишь обратила внимание, что стена с полками выдвинута. Сделалось не по себе. По лестнице скатилась гулкая чечетка. В следующий миг гостиную быстро пересек Снейп, причем в парадной мантии, каковой у него отродясь не бывало. Дверь хлопнула. Потом вдруг оказалось, что Лили уже давно стоит на пороге дома и с интересом наблюдает за происходящим снаружи. Странно, но она совершенно не помнила этой огромной площади. Сколько тут собралось народу — должно быть, весь Хогвартс! Но что у них за торжество? Даже кафедру вынесли — в ее время подобного не случалось. Дамблдор что-то выкрикивает с кафедры, толпа восторженно ревет. "...как лучшему специалисту по албанской магии!" — доносится до слуха. Толпа беснуется. На кафедру взбегает высокий темноволосый юноша. "Поздравляем тебя, Том!" — с чувством произносит директор и вручает победителю небольшую чашу, несомненно тяжелую, каменную, так как последний взял ее с видимым усилием. Он не улыбался, зато внимательно оглядывал присутствующих. Только теперь Лили осознала, кто это такой, и ее охватил ужас: вот-вот заметит ее. Захотелось спрятаться, но она словно приросла к полу. И тут на кафедре возник Снейп, совсем еще юный, принял чашу из рук Тома Редла и заспешил в дом. Лили открыла глаза. Она опять на диване в гостиной — выходит, это сон?

Снейп, повзрослевший, ссутуленный от своей тяжкой ноши, даже не взглянув на Лили, проходит мимо, поднимается по ступеням — трудно, устало. Донесет ли? Лестница натужно скрипит. Кажется, весь дом ходит ходуном. Она сама начинает ощущать, какова эта ноша. Нет, она преодолеет проклятую усталость! Встает, идет задыхаясь. Раньше и не замечала, что ступени такие крутые! "Сев!" — срывается с пересохших губ. Не голос, слабый шелест опавших листьев — он тонет в душераздирающем скрежете лестницы. Наверху — никого. Чердачный лаз зияет омутом. На чердаке все, как... как тогда? О Мерлин, неужели все повторяется? Вот за этой грудой она пряталась... Но что-то было иначе, непонятно, что именно, и это тоже тревожило. Тихонько стукнула входная дверь. Лили сжалась. Сейчас он медленно и уверенно взойдет по лестнице... "Посмотри, ты должна это видеть, магловка!" — раздалось сверху. Теперь стало ясно, что именно было не так на чердаке: на том месте, где должно быть слуховое окно, висел портрет старухи. После этого открытия спокойнее на душе не стало, зато удивительным образом прибавилось решимости. Лили выглянула в чердачный лаз. Там, внизу лежал Северус Снейп в черном воротничке запекшейся крови. Он был мертв.

Она вырвалась из кошмара с криком, подобным крику новорожденного — только во сто крат громче, — ибо это крик отчаянного утверждения жизни. Крик, отпугивающий смерть, сражающийся за каждый миг отпущенного кем-то срока. Потом она укрощала последствия кошмара — сидела на диване, уперев ноги в пол, глядя перед собой, пытаясь сосредоточиться. Это было вполне по силам, поскольку крик наполнил жизнью заброшенный дом. Когда-нибудь у нее родится сын — Лили не сомневалась, что будет именно сын! — и смерть отпрянет, не вынеся его крика, и вырастет он таким бесстрашным и счастливым, что победит смерть раз и навсегда. Она вышла на крылечко. Осенний рассвет холодно сочился сквозь туман. Понятно уже, что Снейпа здесь нет. Но все-таки почему не заперт дом? Или... а что, если он... Сердце споткнулось, накатила горячая волна: в памяти всплыло недавнее кошмарное видение...

— Се-ев!!!

Лили метнулась в гостиную, стену с книгами отшвырнула так, что те грохнулись из своих гнезд, влетела на второй этаж. Нигде никого. Проверила и чердак. Спустилась, замерла, переводя дух.

— А эта магловка ничего, смазливенькая!

Лили резко обернулась. Старуха не спала и разглядывала пришелицу с высокомерной насмешливостью.

— Однако ей следует быть осмотрительней и не пытаться прыгнуть выше головы...

Властный тон побудил совершить неопределенное телодвижение, долженствующее означать книксен. "Кассандра... Кассандра... а как дальше? — лихорадочно соображала Лили. — Ведь к таким без кучи имен и не обратишься..."

— ...ибо мое предсказание гласит, — старухина интонация сверкнула богатством палитры, — сын не узнает отца своего!

"...или обратишься? Что-то она чересчур болтлива для портрета..."

— Простите, — наконец-то, решилась Лили, — а где Сев?

— Не мешкая отправляйся к Дамблдору — он ждет тебя!..

— ...но я только... — Лили осеклась, поняв, что старуха уже спит.

Дамблдор! Конечно же, как же она раньше... Он поможет, он... Она и сама знала — Дамблдор поможет, он добрый, чуткий, справедливый... Однажды Сев поступил опрометчиво, глупо поступил, но ведь теперь.. ведь нельзя же отказать, да и какой смысл... Дамблдор поможет! В последний раз огляделась, не подозревая, что в самом деле видит этот дом в последний раз. Знала, точнее, догадывалась, что втянута в какую-то неведомую игру, что одной не справиться. Впрочем, на войне, как на войне... И еще этот кошмар! Он страшил больше всего, потому что... потому что не был, не мог быть простым сном... Значит, что-то нужно предпринять, и Дамблдор ей поможет. А сама она... Она тоже участвует в невидимой игре: мама — у тетки, Петунья... Да, она распорядилась судьбой сестры — походя, на скорую руку, потому что... потому что так было нужно — а кому нужно, она и сама не знает...

От сплошного тумана остались растерзанные клочья — набиравшее силу солнце делало свое дело. Лили еще раз оглянулась на дом, только что ею покинутый, хотела сказать: "Я вернусь!" Но не сказала. Может быть потому, что тот дом, где она выросла, теперь тоже пуст, но не покинут, не заброшен, а живет надеждой на возвращение...