Драбблы (джен)

Мелкая муха настырно бьётся в окно.

Жужжание могло бы успокаивать, если бы не прерывалось и не возобновлялось с регулярной периодичностью. Солнечные лучи рассыпаются по комнате, проходя насквозь белые больничные шторы, мягко отражаются от натёртого пола и подсвечивают спокойное лицо Лавгуд снизу. Светлые волосы рассыпаны по плечам, из-за уха торчит палочка, серёжки-цеппелины покачиваются в такт жужжанию.

Крупные спицы размеренно мелькают в тонких пальцах, блики играют в догонялки на губах, щекочут тонкую кожу на веках, крадутся по разрумянившимся щекам. Широкое полотно, выходящее из-под спиц, своими размерами внушает уважение и подозрение в разумности Лавгуд.

Северус прикрывает глаза ладонью.

— Профессор, вы хотите пить?

Тихий перестук спиц смолкает, уступая спокойному — не от мира сего — голосу. Она даже «Агуаменти» произносит как-то мечтательно.

Тонкая трубочка касается пересохших губ, он открывает глаза.

Только дочь Ксенофилиуса могла наколдовать воду и, наверняка даже не заметив этого, придать ей вкус лимона. И только дочь Леты могла трансфигурировать трубочку для питья в виде неуместной в больничном крыле спирали.

Вода с лимоном смачивает горло, проникает в желудок, очищая, кажется, только своим присутствием.

— Лорд пал, профессор, — Луна спокойна.

Она отводит волосы с его лба, удивлённо рассматривает чёрную прядь, контрастирующую с белыми пальцами.

— Почти все спят теперь, профессор, — она отпускает прядку, пригладив её напоследок, и возвращается к своему вязанию.

Снейп следит взглядом за перестукивающими спицами, за тонкими пальцами, за вновь покачивающейся палочкой за левым ухом.

— Что ты вяжешь? — шёпот еле слышен, по связкам проезжается пьяным дракклом наждак.

Светлые глаза смотрят недоумевающе.

— Будущее.

Его губы расползаются в улыбке.

— Чьё?

— Пока не знаю.

Северус протягивает руку, накрывая сухой ладонью подрагивающие пальцы.

Клубок на редкость весёленькой и жизнерадостной расцветки скатывается с колен Лавгуд, падает на пол и пропадает из поля зрения, нитка тянется под высокую кровать.

Спокойствие находит мягкой волной. Он закрывает глаза, проваливаясь в дрёму, опускаясь на дно чистого ручья, на камни, нагретые ласковым послевоенным солнцем, смотрит сквозь толщу воды на Лавгуд, сидящую со своим вязанием на берегу.

Она шевелит губами:

— Ваше, профессор.

И улыбается.