Серафим обреченный (гет)

Гарри, сидя на корточках, задумчиво разглядывал полусгнивший апельсин.

Запах, который дразнил его на протяжении короткого отрезка времени, все еще едва уловимо витал в воздухе.

Но гниль и черви, извивающиеся в испортившемся апельсине, не могли давать такого сочного, свежего запаха.

И вот запах исчез окончательно.

Поттер взял валявшуюся рядом сухую веточку, и аккуратно отодвинул апельсин с порога. Ударившись об мягкую землю, тот медленно покатился в сторону.

— Вот и все, — удивленно сказал Гриффиндорец, ни к кому конкретно не обращаясь, и вернулся обратно в дом.

— Что там было? – удивленно спросила Гермиона.

— Сгнивший апельсин. Но пахло так, будто там корзина с разрезанными свежими цитрусами.

— Заклинание? – предположила девушка. – Гарри, да он вообще мог быть проклятым.

— Проклятый апельсин? – драматическим голосом произнес Гарри. – И впрямь, зло всесильно и изобретательно…

— Не смешно, – нахмурилась Гермиона, и подошла к двери, чтобы посмотреть на то, что обнаружил там до этого он.

Но апельсин в саду уже не лежал.

* * *

Странный сладковатый запах преследовал Мишель с начала ее пути. Еще никогда дорога до офиса не казалась ей такой длинной.

Она работала репортером в магической газете «Темный вестник», популярной в определенных кругах. Эта газета выходила небольшим тиражом, но еще ни разу на прилавках не оставалось ни одного номера.

Они публиковали статьи, в которых в довольно жесткой, а порой и язвительной форме отзывались о некоторых действиях министерства, о Волан-де-Морте и Пожирателях. Свою точку зрения газета старалась не показывать, опираясь лишь на факты и высказывания некоторых личностей, поэтому получалось, что они не высмеивают, но и не сильно верят в то, что Лорд жив. Даже высказывалось предположение, что кто-то действует вместо него, взяв лишь громкое имя, наводящее на всех страх. Пару раз публиковали оскорбительные карикатуры на Пожирателей смерти.

Мишель была самым успешным из репортеров полутайной газеты, но никто не знал ни ее настоящего имени, ни того, как она выглядит, кроме, разумеется, тех, кто работал вместе с ней. Никто из репортеров «Темного вестника» не афишировал себя и свою деятельность, понимая, в общем-то, что кто-то из амбициозных деятелей того же Министерства может счесть их работу нелегальной, газету – запретной, и их больше не возьмут на работу ни в одно издательство.

Ей не раз удавалось проникать в самые опасные и запретные места и раскапывать поистине великолепный материал.

Последняя опубликованная ею статья посвящалась якобы пропаже Дайаны Риверс. Но Мишель знала – Дайана Риверс мертва, была убита в собственном доме. К Мишель эта информация попала случайно – ее лучший друг был Аврором, и он рассказал ей, что Дайана скрывалась от возможных врагов в доме маглов, и была жестоко убита. Сообщать, кем и как именно она была убита, он наотрез отказался и буквально приказал ей не лезть в это дело. Но приказывать репортеру не лезть — бесполезно.

Мишель узнала местоположение дома, где скрывалась Дайана. Дом как дом, солидный, большой, явно рассчитанный на большую семью. Однако его окружала такая защитная магия, что невозможно было подступиться просто так.

Но Мишель не зря кружила вокруг дома.

Буквально в трех метрах от дома она нашла цепочку – тоненькую, с небольшим круглым кулоном.

Цепочка как цепочка, но репортерское чутье подсказывало – это не случайная находка. И металл ей показался необычным – это изделие не было ни золотым, ни серебряным, ни просто металлическим.

Сейчас Мишель спешила в офис, чтобы встретиться с Джеком, таким же репортером как она, может, менее честолюбивым и успешным, но неплохим другом. Он неплохо разбирался в драгоценностях и обещал ей сказать, из чего сделана ее находка.

И вот этот странный аромат…сладковатый и свежий, словно духи.

Сердце почему-то болезненно билось о стенки грудной клетки.

Хотелось позвонить своему другу, и теперь уже будущему жениху, который находился в командировке. По приезду они должны были пожениться…

Позвонить? Не занят ли он? Обрадуется ли ей?

Темнело быстро, но еще быстрее зарождался страх.

Мишель не могла объяснить причины страха, но он мешал ей идти, царапал ее уродливыми длинными когтями.

Страх, страх, страх – и ничего более…

Слишком темно. Никого нет на улицах. Время будто остановилось.

Цепенея, Мишель медленно достала телефон и принялась набирать номер.

Длинные гудки. Запах усилился. Послышался легкий шелест и треск.

Удивительно, но на улице никого не было!

Трубку никто не брал. Наверное, он занят.

Шепот.

Мишель вскрикнула и выронила телефон из рук, с отчаянием ожидая треска ломающегося аппарата. Но его не раздалось.

Не долетев до земли, телефон завис в воздухе.

Завороженная, девушка опустилась на корточки и дотронулась до телефона. Нехотя, он чуть подвинулся в сторону, но остался висеть в воздухе.

Все замерло. Воздух стал тяжелым и непригодным для дыхания.

Все предметы зависли, замерли, остановили свой бег.

Страх.

— Кто здесь? – вскричала испуганная журналистка, чувствуя, что причиной этого всего был КТО-ТО, что не природа восстала против нее, а некто, человек или же…нежить?

Она почувствовала легкое прикосновение к плечу и резко развернулась. Сзади никого не было.

— Мишель, — раздался откуда-то слева вкрадчивый голос, с легкой хрипотцой, делающей его привлекательным и загадочным.

— Кто ты? – шепотом повторила девушка. Страх тек по ее венам, медленно замораживая кровь. Сердце до боли стучало в груди. Невыносимо сильно хотелось оказаться сейчас дома, или в офисе, или хотя бы услышать голос друга…

— Я все, я дым лесного пожара, я пыль, застилающая глаза человечеству, я ваше разбитое зеркало… — было ей ответом.

Мишель не могла рассмеяться пафосности этой фразы – слишком много злобы и силы было в его голосе. Слишком много уверенности… и тайной боли.

Незнакомец не врал.

Мишель наконец различила в проеме между домами неясную тень говорившего.

Среднего роста, с короткими волосами, он опирался на стену, будто ему было тяжело стоять.

Уже темно. Фонари не горят. Страх.

Незнакомец двинулся навстречу Мишель. Он чуть прихрамывал на правую ногу, его волосы были белы, как первый снег, а лицо…лицо украшали жуткие шрамы! Два шрама было на щеке, один пересекал глаз и губу, второй шел через лоб.

Странные, немного рваные движения, руки с пальцами, которые словно ощупывали воздух, немигающий взгляд двух жутких разноцветных глаз.

И что-то неуловимо страшное, притягательное и даже по-своему красивое…что-то необъяснимое было в его облике.

В руке он держал какой-то вытянутый металлический предмет.

— Ты оскорбила того, кто называет Хозяин, — на немного ломаном языке произнес он своим хрипловатым голосом. – Ты усомнилась. Ты умрешь. Ты чувствуешь?

Мишель чувствовала – дразнящий запах усилился, стал почти невыносимым…

— Не трогай меня, — умоляюще произнесла девушка. – Не трогай…

Незнакомец коснулся ее руки своей рукой, и она скривилась от чувства отвращения и жалости, кожей ощущая шероховатость его шрамов.

— Тебе противно, — беззлобно прошептал незнакомец. – Я знаю, что противно. Вам противно видеть нас, гной этой планеты, отродье проклятых…я знаю! Но я верну…я верну.

Она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, ни даже повернуть голову. Он коснулся ее глаз своей рукой, и мир перевернулся…

Мишель была в огне, она горела, ее кожа вздувалась и лопалась, как пузыри, облезала, как парафин с остова догорающей свечи.

Ее крики звоном отдавались в ушах, она кричала и кричала, не в силах прекратить эту страшную боль.

Журналистка видела какие-то дома, улицы, изуродованные лица, лица, искаженные страхом, омраченные горем, злобно смеющиеся, везде лица, лица, лица…

Чужая боль стала ее болью, чужие мысли стали ее мыслями…

Это был экстаз, это была жуткая боль и это была жизнь.

Он крепко прижал ее к себе, чувствуя дрожь ее тела, извивающегося от невыносимой боли, слыша ее крики, и зная, что никакого огня нет…

Огонь – он внутри, и он покарает грешников.

Мишель умолкла.

Последней мыслью была не мысль о прожитой жизни, а безумное подтверждение того, что этот дразнящий запах, ставший предвестником ее смерти, был запахом апельсинов…

Обезображенное лицо, тело, лопнувшие и вытекшие от жара некогда голубые глаза, содранные пламенем губы…

Вот она истинная, настоящая смерть – смерть, в которой нет ни красивых слов, ни прощаний, ни прелестного макияжа в гробу, когда каждый может сказать, что, умирая, ты был прекрасен как ангел.

Реальная смерть не брезгует изуродованными и обезображенными телами, расчлененными и выброшенными.

Когда убийца отпустил ее тело, из кармана выпала та самая цепочка, из-за которой она и направлялась в офис.

Но убийца этого не заметил.

Он улыбался и плакал, благодаря всех богов на свете за этот день, он прижался своими губами к лопнувшим окровавленным губам жертвы, и буквально дыханием вдохнул в нее слова смерти:

— Я люблю и тебя, подарившая мне еще один день.