Поцелуи взасос (гет)

10 января

Я вернулся в колледж. Далтон встретил тепло, словно мы не виделись сотню лет. И, вообще, все радовались, обнимали друг друга. Такой массовой эйфории не было после летнего перерыва и даже после успешной сдачи зачётов. Очень странно.

11 января

Новости с полей: у Калеба заболел зуб.

12 января

Далтон, кусок аутиста, не хочет идти на лечение. Мучается и ноет, полностью выводя меня из себя. Уговоры на него не действовали, угрозы тоже (ага, попробуй пригрозить Далтону, даже изнурённому адской болью…). Что делать, я не знал.

Калеб вывел меня из себя двадцать два раза за день. Я считал. И ещё не вечер.

Я одновременно клял всё, на чём стоит свет, и просил дать мне сил пережить это.

Между тем, пришлось всё-таки начать учиться. Эта неожиданная новость, словно снег на голову, свалилась на меня и просто раздавила нахуй. После того как я провёл две недели дома, отъедая пузо и сидя в тепле, я оказался неспособен что-либо делать. То есть, вообще никак. Плюс ко всему, нужно было продолжать бегать и разминаться. Жирок на животе отчаянно затрясся.

13 января

Помимо меня, Далтона пытались уговорить по меньшей мере восемь человек. Он всё же сдался.

Никогда бы и не подумал, что такой здоровяк, как Далтон, боится зубных врачей! Нет. Серьёзно. В голове не укладывалось.

− Только бы, чёрт тебя драл, ты пойдёшь со мной.

Я закатил глаза.

− Хорошо. Надеюсь, после этого не придётся покупать игрушку.

Пришлось идти с ним в кабинет, где делают уколы («Джон, скажи им, чтоб был са-амый безболезненный!»), ждать, пока он сделает рентген, и, наконец, постучаться в лечебный кабинет. Я видел, как Далтон вжался в это кресло, взгляд бегал от лица доктора к моему в панике. Представляю, как он сейчас просится в туалет и сбегает к чёртовой матери из стоматологии. Но нет. Он покорно открыл рот и старался не смотреть на предметы, которые ему туда засовывают.

Боже, Калеб, это же не хуй, в конце-то концов!

— Молодой человек, а вы что здесь делаете? — спохватился доктор, оборачиваясь ко мне.

— А, я?

— Да, вы.

— Ну, я пошёл? — неуверенно спросил то ли у доктора, то ли у провожающего меня взглядом Калеба, то ли у себя.

Утешения, мол, что тебе вколют обезболивающее, и ты ничего не почувствуешь, старина, он не воспринял бы, это точно.

Пока я сидел в коридоре (просто блядское чувство дежавю) в ожидании Далтона, мне представилось возможность поразмышлять. О бытие своём и прочее, прочее…

Итак, в первую очередь — об Оливер. С ней нужно что-то делать. Опять-таки, за две недели я от неё чертовски отвык. Теперь же она мусолила мне глаза пять дней в неделю. А это сложно, поймите. С заботами о Мари как-то она совершенно вылетела из головы. Такое положение вещей меня вполне устраивало, но теперь! Чёрт возьми, с её присутствием у меня развивается зависимость. Доза Оливер, ещё одна, затянуться косяком. В самую глубь лёгких, чтоб прям закашляться и словить кайф. В этом вся Оливер.

Ладно, да, она вообще ни при чём. Но! Блядское «но».

Что нужно сделать мне?

И почему я постоянно должен что-либо делать?

Потому что другие не могут. Нужно составить расписание дня. Или какие-то поощрения для себя. Например, не пялиться на Оливер, значит, подрочить лишний раз. Нет, даже для меня слишком… По-дурацки, что ли. Но другого на ум не приходило.

Из лечебного кабинета донеслись крики.

Калеб… Сколько тебе лет, мальчик мой?

Представляю, как он сжимает подлокотники кресла. Стоп! А они вообще будут целы после Калеба? Резонный вопрос, попрошу заметить.

Несколькими минутами позже…

— Я дебя дедавижу.

— Что-что? — я приложил ладонь к уху, изображая, будто не расслышал.

— Пошёл дахер!

Я послал Далтону воздушный поцелуй.

Если вы не знаете, чем себя занять, приходите в стоматологию и слушайте попытки разговаривать людей, чей рот онемел от наркоза. В Далтона всадили лошадиную дозу, но он всё равно уверял, что это было в сто раз хуже (!), чем обычная зубная боль.

Как же было здорово издеваться над ним.

В довершение ко всему, я закурил — ему было нельзя. Он еле сдерживался, чтобы не ударить меня.

— Ради твоего же блага.

Далтон застонал.

— Чувак! Это была всего лишь пломба. Плом-ба, понимаешь? Тебе не челюсть вырвали, если че так, да.

— Ды дам не был.

— Окстись, сын мой.

15 января

Далтон посоветовал забыть об Оливер. То есть, насовсем. В моём мозгу не укладывалось — как? Как? Как? Как? Как?

16 января

Оказывается, ему просто надоело слушать мои бредни о ней.

17 января

План Далтона с каждым днём проваливается, как и идея начать учиться.

Не думать об Оливер, не разговаривать с Оливер, не пялиться на Оливер, не разговаривать с подругами Оливер, не дрочить на Оливер… Список грозит растянуться до бесконечности (на самом деле нет). Как справляются с подобным другие? Гугл не помогает, к сожалению.

Может, прыжок в окно?

Эх.

21 января

Меган Ру оказалась школьницей. Не знаю, что происходит с этим миром.

Надеюсь, меня не сочтут педофилом.

22 января

Мне нужно кому-то выговориться. Я пришёл к Далтону в общагу с бутылкой вина. Пусть подумают, что пафосно и как в дурацких мелодрамах, пусть.

— Далтон, я в дерьме.

Даже не отрываясь от ноутбука, он философски заметил:

— Я заметил.

— Отлипни, бля, от экрана.

— Ну ладно, выкладывай, — он отставил чудо техники, сложил руки замком на животе и уставился на меня. Стало неуютно.

Я предусмотрительно открыл форточку, ведь собирался дымить, словно паровоз. Не хватало ещё жалоб со стороны соседей.

Наверное, стоит сказать пару слов об обители Далтона, потому что это нечто. И я серьёзно! Ну, начнём с того, что перед входом в комнату у каждого учащегося есть своя табличка, типа как школьная доска, чтобы писать на ней маркерами. Калебу на неё было глубоко всё равно. Вот, допустим, какой-то проходящий мимо человек возьмёт и напишет: «Далтон мудак», хозяину дощечки будет всё равно. Он не сотрёт. Мелко, но всё равно. Наверное, из-за этого он и стал моим другом. В какой-то мере наплевательское отношение к жизни, помноженное на чувство юмора и харизму. Далтон мог бы стать типа Хиггинса, заводить девчонок одним своим голосом, но он на первом году обучения начал якшаться со мной. Или я с ним. С какой стороны посмотреть, короче говоря. Мы сначала очень тяжело уживались (в скобках: никак). Огрызались и всякое такое. Потом слиплись.

Так вот, комната, да. Односпальная вечно незаправленная кровать — основное убежище грязных носков (слава богу, не трусов, иначе я к нему и не стал заходить); стены, где не осталось живого место — Далтон буквально ВСЁ зарисовал надписями, от пола до потолка его кривоватый почерк, потёки краски и неаккуратные брызги от баллончика, быстро начирканные ручкой фразы… На полу свалено всё, что не помещается на столе, то есть — нотные записи, тексты песен, учебные пособия (чтоониздесьделают), зарядка от телефона, магнитофон, походной фонарь, два удлинителя, запутавшихся в себе и жизни, вешалки с одеждой (а некоторые и без), упаковка из-под хлопьев, стружки от карандашей, крышки, смятые жестяные банки, сдутый баскетбольный мяч, связки ключей, смятые пакеты… Словом, не комната, а хламовник.

Единственная голая часть стены очерчивает контуры гитары, куда, собственно говоря, Далтон эту гитару и вешает. Гитара была центром далтоновского мироздания, вокруг неё крутилось Солнце и она же была любимейшей вещью всей нашей группы. Ну, кроме меня. Я не особо люблю далтоновы песнопения, напоминавшие скорее оду сатане.

— Так вот, — начал я, набрав в лёгкие побольше воздуха, словно собирался выпалить всё сразу, — Да, — я выдохнул, — Нужно что-то делать.

— Сейчас вечер пятницы, никто не будет что-то делать, — с уверенностью сказал он.

Небо за окном смущённо розовело. Наступали сумерки.

— Это не отменяет того, что Оливер…

— Стоп. Давай не о ней, — Калеб пошарил рукой по матрацу и выудил из-под простыни штопор. Я этому ничуть не удивился, знаете ли, — Просто, — он ловко выудил пробку из бутылки, — Не обижайся, но ты с ней доебал.

— И я понимаю это.

— Вот видишь! — он отпил сразу с горла, — А я всегда говорил, что осознание проблемы это половина её решения.

— Ты так никогда не говорил.

— За меня это сказал кто-то другой, но суть не меняется.

— Но нужно что-то делать, — обречённо повторил я.

— Напейся, напои её и переспи. И дело с концом.

— Неужели для тебя корень проблемы кроется в трусах Оливер?

Я забрал у него бутылку и сделал глоток.

— Что за, — вытер рукавом губы, скривившись, — кислятина?

— Не знаю, Джон, не знаю. Просто ты устроен по-другому, поэтому мне кажется, что трахнув Оливер, ты решишь все свои страдания.

— Давай не будем забывать о Хиггинсе.

— Давай, — легко согласился Далтон, — Погоды он не меняет. Ты вообще видел, как они ведут себя вместе?

Видел. С понедельника по блядскую пятницу вижу, и что?

— Ага, — просто согласился я.

— Что «ага»? Нихера ты не видел. Может, они и сосутся, и всякое такое, но не думаю, что прямо у них там идиллия. Хиггинс и Оливер. Мачо и ботан, ну серьёзно, что ли? Так что не забивай голову Хиггинсом — сюжет их отношений можно увидеть в книжках для девочек и женщин средних лет, — он солидно глотнул и даже не поморщился.

— Только давай ты предоставишь мне реальный план действий.

Далтон закатил глаза.

— Я не нянька и не учитель.

— Ага, а помогающий за спиртное философ.

Нащупав пачку сигарет во внутреннем кармане своей брошенной на пол парки, я попросил у Далтона зажигалку, так как свои я вечно терял. И спички терял. Далтон молча указал на один из многочисленных ящиков стола.

— Так-так… — я открыл самый первый, — Зачем тебе презервативы вообще?

И тут я серьёзно задумался… Я ведь не помню, когда Далтон в последний раз перепихивался. Точнее, поправил я себя, говорил мне об этом. Вот же скрытный сукин сын.

Далтон промолчал.

— Погоди… — в моём мозгу усердно заработали шестерёнки, я был практически полностью уверен, что Калеб слышит их натужный скрип, — Когда ты вообще в последний раз говорил за свой театр?

— Как ты связал презервативы и театр? — он ухмыльнулся, — Или у тебя только такие ассоциации возникают? По Фрейду.

— Зубы не заговаривай, — огрызнулся я, сам не понимая, на что именно.

— Говорил когда, не помню. Ходил сегодня, — Далтон выразительно сощурился, — А что?

Ничего не ответив, я продолжил поиски зажигалки. Они увенчались успехом только во втором ящике, после неприятного знакомства с использованной жвачкой.

— Фу-ты, каким же нужно быть мерзким, чтоб такую дрянь хранить… — пробурчал я, закуривая.

— Ты о чём?

— Бубльгум выкидывай иногда хоть, а? — это прозвучало скорее, как вопрос, ну и пусть. Всё же хотелось ещё с ним поговорить по-человечески, но иногда меня в некоторых моментах переклинивает — самому стрёмно становится, что ж я такой нервный и мнительный, как пташка? Ну да ладно, — Слушай, Далтон…

— М? — он как раз снял гитару со стены и настраивал её, наклонившись к грифу.

— Я ещё насчёт Мари… В общем, помнишь, когда ты мне позвонил, ну… После Рождества, утром? Так вот, я тогда со знакомой давней гулял, в общем, ну, и не хотел упоминать. Так вот, э-э, — я замялся. Говорить Далтону о таком было неприятно, хоть мне больше и не с кем поделиться.

— Не тяни кота за, — именно в этот момент струна слетела с колка, Далтон выругался, — Ну, ты понял, за что. Новая, блядь, неоновая! Ты только подумай.

— И тогда я узнал, что Мари, блядь, не совсем девственница.

— То есть… — он многозначительно поднял брови.

— Ага.

— И так уж вышло, что внутри неё уже был мелкий эмбрион…

— Стоп. Что значит — был?

— То и значит, — буркнул я. Мерзкий разговор, — Тогда я подумал, что лучший выход — это аборт, а сейчас вообще ничего не знаю. Ничего я не знаю, Далтон. Ни-че-го. Вдруг у неё проблемы какие-то будут? Осложнения? Ну, тем более, она религиозная, и всякое такое.

Он отпил.

— Что сделано, то сделано. А к лучшему оно или к худшему — покажет время. Но я думаю, ты всё сделал правильно. Тем более, — он по-хозяйски достал сигарету из моей пачки и прикурил от моей, уже забытой и гревшей пальцы, — Если религия ей позволила перепихиваться в… ей пятнадцать? — я кивнул, — В пятнадцать лет, то аборт, думается мне, боженька простит. Не переживай, студент.

А у меня с души будто целая лавина камней рухнула вниз — прямо во вспотевшие пятки. Слова Калеба имели чудотворное свойство успокаивать.

Далтон курил, мастерски выпуская кольца. В комнату постучались и, не дожидаясь ответа, вошли. Сначала я испугался — мало ли, вдруг кто из преподавателей? Потом понял, что никто в такое время не шляется.

В дверях неловко жалась Рейчел. Она удивлённо на меня посмотрела и явно не знала, что сказать.

— Здарова, — нарушил неловкую тишину я.

— Я двери перепутала, — неловко шаркнув ногой, она отошла спиной вперёд и закрыла за собой дверь.

— Странная какая-то.

Далтон пожал плечами.

— Какая есть. Пачка с сигаретами опустошалась на глазах.

23 декабря

Уснул я на полу далтоновской комнаты (не спрашивайте, как у меня это вышло). Спина, очень неудовлетворённая моим выбором места для сна, болела. Особенно копчик. Утром в комнате было слишком накурено и стоял запаха перегара — окно пришлось закрыть, так как с Далтоном промёрзли до костей. А вообще он смилостивился и дал мне простыню — подобие одеяла, но по просыпанию не было.

В комнате — жара. Я решил сходить в душ, потому что просто ненавижу это липкое чувство грязи, сальности и прочего. Взяв далтоновское полотенце, висевшее на спинке кровати, я поплёлся в душевую.

К слову, если захотите спать с Калебом в одной комнате — не совершайте моей ошибки, храпит он так, что трясутся стены. Слава богу я немного поддатым был и чересчур уставшим — вырубился, как только оказался в лежачем положении.

Душевые в общежитии находились на втором этаже, над женским этажом и под мужским. Там же были и кухня со столовой, занимавшие приличное такое место.

— Ну как, милый, выспался? — елейным тоном спросила Рейчел, стоявшая в очереди в женскую душевую.

— «Милый»? Ты стукнулась, что ли, Янг? В последнее время я за твоё здоровье беспокоюсь.

— Уж получше твоего, между прочим, — следующие слова она сказала на весь коридор, — Ребята, уступите, пожалуйста, Стивенсону кабинку — очистите атмосферу.

Стоящая за её спиной Оливер, которую я не заметил сначала, хрюкнула. Со смеху, видимо.

— Ашли Оливер — ду-у-ура!

Рейчел скривилась, будто обиделась, что оскорбление предназначалось не ей.

— Что ты здесь делаешь, Стивенсон? — окликнул сзади Теодор. Ну вот. Золотое Трио в сборе. Сказал, кстати, он это без какой-то едкой интонации — так, дружески поинтересовался.

За меня ответила Рейчел:

— А ты у Далтона лучше спроси, это они вместе ночевали.

На губах Теодора вырисовалась полуулыбка.

— Тебе какое дело? Янг, ты меня серьёзно начинаешь волновать, — к слову, подходила моя очередь на душевую, — Если так интересует моя личная жизнь, можешь пойти вместе со мной! — я указал на открытую дверь душевой.

— Не дождёшься.

В общежитии душ подолгу не занимают — это правило я зарубил себе на носу ещё в прошлом году, поэтому постарался управиться быстро. Тем более, я забыл гель для душа. Хоть кто-то и забыл свой шампунь на перекладине в кабинке, пользоваться им не было ни малейшего желания. Я брезгливый.

Обмотавши полотенце вокруг бёдер (вряд ли Далтону это понравится, потому куплю ему новое. Он согласится с этим), я направился в комнату.

— Так что насчёт твоего предложения? — неожиданно завернув ко мне с угла, невинно спросила Янг. Я удивиться не успел, как она сдёрнула блядское полотенце. Она округлила глаза, а потом быстро отвернулась.

— У меня вопрос, — поднимая тряпку и, уже просто прикрываясь, я ухмыльнулся, — Что ты ожидала увидеть?

Рейчел не ответила.

— Сиськи покажешь, так равноценный обмен будет.

Она то ли прыснула, то ли шикнула, но точно постаралась сохранить достоинство — что не так-то просто в её ситуации.

— А мы ещё и дрочим в душе! — вслед удаляющейся спине Рейчел крикнул я.

Отличный вышел бенефис. Надеюсь, зрителей было мало — голой задницей всему колледжу светить не хотелось.

Когда рассказал о случившемся Далтону, он заржал. Но как-то… Знаете, не так. Немного по-другому, эту тонкую связь уловить тяжело, на самом-то деле.

— Всё хуйня, Джон.

— Всё хуйня, — согласился я.