Вернуться в сказку (джен)

С добрым утром, наместник Святого Петра!

Вы, я вижу, опять безнадежно упрямы.

Мне вливать философию зла и добра,

Все равно, что сворачивать в терцию гамму.

Если выписать мне вид на жительство в ад

К вам же черти сбегутся с болезненным лаем

И в слезах и соплях будут вас умолять -

«Заберите его, мы с ним жить не желаем!»

Гляньте свежим взглядом — ад мой с вами рядом,

Хоть дождем, хоть градом, гнев Господень падет на всех.

Те, кто жив остался, пьют яд Ренессанса,

Впору испугаться, слыша дьявола смех.

Вы писали недавно в каком-то письме,

Что давно переполнена чаша терпенья.

Что сожжете меня вы по этой весне —

Куклу будете жечь за меня неименьем!

Если делать вам нечего, бедный мой друг,

Приезжайте ко мне, скрывши масками лица,

В карнавальном огне, в наслаждении мук

Знать придется мне вас поучить веселиться!

В звоне карнавала жизнь накроет валом,

Щеки красит алым — стыд и совесть горят в огне!

Страстью темной съело вам душу и тело,

Коль воскресните смело приходите ко мне.

Вы писали что я, впав в неистовый грех,

Жен двоих удушил, ну а с третьей не венчан.

Так найдите занятье достойнее тех,

Чем шпионить за мной и считать моих женщин!

Впрочем что мне сказать тем, кто вряд ли постиг,

Как душа замирает в соцветиях пестрых,

Как столетие взгляда сливается в миг

И как сердце, взорвавшись, взлетает на воздух!

Кто изведал это, тот клянет рассветы,

Разрывает ветер на волокна сердце мое,

Плоть горит и тает, кто любил — тот знает

Ни одна святая увы не стоит ее...*

Он сидел за книгами в небольшом светлом кабинете, пытался расшифровать те записи в древних книгах, о которых его просили. Сидел и пытался сделать хоть что-то. Не получалось. На его столе лежал не только тот листок, записи на котором надо было расшифровать, но и множество словарей, энциклопедий, собраний мифов и легенд древности. Впрочем, ничего из этого не приближало его к разгадке. Парень не был магом, не был вампиром, не был так же эльфом или сильфом, впрочем, относился к тем, кто с малых лет изучал древние языки.

Письмена на данном листке, которые он выписал из одной книги, данной ему герцогом Грацедой, расшифровке никак не поддавались, чтобы он не предпринимал для этого. Кто мог написать целую книгу, состоящую сплошь из непонятных глазу символов, начерченных, к тому же, жуть как неровно? Если удастся ответить на этот вопрос, то, возможно, удастся понять и что здесь может быть написано. Когда написаны были эти символы? Вероятно, в Великую войну. Когда Роланд пошёл против короля вампиров. Роланд... Герцог Грацеда не раз произносил, что этот король обладал безумно красивым почерком, который, впрочем, никто не мог понять. Ещё Вэлэриу любил рассказывать историю о принцессе вампиров Эелане и её вероломном братце. Грацеда говорил, что Уриолан — единственный город Линдейма, что выстоял в ту войну — перешёл позже во владения эльфов. Это безумно оскорбляло старого вампира. «Не они смогли удержать Уриолан! — говорил он. — Не им и владеть Вечным городом!». Ещё не раз слышал молодой человек от Грацеды о «короле с чёрным сердцем», Инарде. Вампир просто обожал рассказывать разные истории, особенно он любил легенды о войнах, героях и их подвигах, великих королях древности, огромных городах, что ныне уже разрушены. Рассказывать об этом мужчина мог часами, а Рогд любил его слушать. Из всех стран, которые тогда существовали и процветали, теперь осталось лишь две — Фальрания и Алменская империя, и старый вампир особенно горячо рассказывал о них. Вэлэриу любил бескрайние степи, где он родился и вырос, любил полуразрушенные города, которые когда-то служили столицами павшим королевствам, любил их легенды, их историю... Никто не любил слушать старого вампира, впрочем, он и сам редко кому рассказывал обо всём этом. Рогду нравилось думать, что он один посвящён в эти тайны, что он один во всём свете имеет право знать эти легенды, не те, которые были известны всем — победа магов в той войне сделала своё дело, теперь они диктовали свои условия и их легенды звучали чаще — и рассказывались каждой женщиной своим детям, а те, которые передавались из уст в уста только в семьях вампиров. Тогда вопрос о том, кто он и что должен делать, немного утихал в голове, предоставляя место под что-то куда более интересное.

Кем же был Рогд Айстеч? Сыном Льюиса Айстеча и братом Мердофа Айстеча. Тех двоих редко кто не знал. Быть может, причина их известности была не самой хорошей — оба обладали столь дурными характерами, что в небольшом посёлке, где жила их семья, фамилия Айстеч стала нарицательной. Но кто знал Рогда Айстеча? Учителя в школе и преподаватели в институте всегда знали, что Рогд — ответственный и прилежный ученик, на которого можно положиться. Мама знала, что он примерный ребёнок, который никогда не перечит ей и делает всё так, как и нужно. Вэлэриу Грацеда, его начальник, знал, что Рогду всегда можно поручить важные бумаги, он ничего не потеряет и сделает в точности так, как от него и требовалось. На него всегда можно положиться, — слышал он со всех сторон. Но кем он был на самом деле? Быть просто человеком, на которого всегда можно свалить всю работу, Рогду совсем не хотелось. Мердоф был смелее, сильнее, во многом умнее. Мердоф мог быть даже грубым и резким, но он, всё равно, оставался лучше. Начальство поручало ему более важные задание, когда как Рогд просто возился с бумажками. Хоффман, тот вечно хмурый молодой граф, казалось, видел в Мердофе друга, шутил с ним, что-то рассказывал, покровительствовал ему. Отец видел в нём продолжение самого себя, даже уважал его, хотя иногда казалось, что такой человек, как Льюис Айстеч просто не может уважать кого-либо. Учителя в голос твердили, что столь способного ученика, как Мердоф Айстеч, найти трудно, и если бы он вёл себя лучшим образом, чем он себя, собственно, вёл, ему не было бы равных. К тому же, Мердоф был на целых полчаса старше, и являлся наследником всего имения, принадлежавшего семье Айстеч, быть может, оно, конечно, было не слишком большим, даже маленьким, но наследником всё равно оставался Мердоф. Старший сын. Способный. Умный. Смелый. Талантливый во многом.

А что доставалось Рогду?

Вечная возня с бумажками? Презрительный взгляд отца, считающего его слабаком и избалованным ребёнком? Жалостливый — матери? Столь же презрительный, как и у отца — брата? Постоянное осознание своей ущербности? Жизнь в осознании того, что, что бы он не сделал, он всегда будет хуже брата?

Это было по меньшей мере нечестно. Никто не воспринимал его всерьёз. А отец, тем более. Можно было тратить бесконечно много усилий, чтобы получить в ответ всё тот же презрительный взгляд. Его всегда либо жалели, либо презирали. Порой хотелось кричать об этой чудовищной несправедливости. Они с Мердофом были близнецами, но брат во всём был лучше его. Он был способнее, сильнее, ловчее, смелее. Список качеств, в которых Мердоф превосходил брата, можно было продолжать вечно. Даже в прилежности и аккуратности, которые Рогд до недавнего времени считал своими сильными сторонами, Мердоф превзошёл его. Он просто не был прилежен и аккуратен постоянно. Насколько несправедливо это было! Рогд старался, всю жизнь старался, быть лучше брата хоть в чём-то, но тот всё время был впереди. Даже родители любили его, казалось, больше. На него всегда обращали внимание. Рогд был уверен, что если бы даже он вёл себя так же, он просто остался бы незамеченным. Как и всегда. Впрочем, мать, наверное, любила его. Но её любви и жалости было слишком мало, хотелось ещё получить признание и от остальных.

Мердоф порой вёл себя грубо и резко, что говорить, он почти всегда так себя вёл, всё время повышал голос, мог размахивать кулаками, но ему это, почему-то, прощали. Рогду бы никто и никогда такого не простил. Та девушка, кажется, тоже решила, что будет общаться с Мердофом. Почему? Чем он был лучше Рогда? Ну чем? Её, кажется, звали Мария, и её Мердоф умудрился чуть не убить при их знакомстве, неизвестно чем бы кончилось дело, не появись вовремя Хоффман. Или сам Хоффман? Как прошла их первая встреча? Рогд был уверен, что не слишком хорошо. Впрочем, мог ли он об этом судить? Пожалуй, нет. Младший из близнецов не видел той встречи собственными глазами, не мог видеть. Тогда он находился дома...

Мысли парня снова возвращаются к листку со старинными символами. За все те три часа, которые он просидел над книгами, только один символ был похож на что-то из того, что уже встречались. Символ «река» попадался ему раньше, в других рукописных книгах пророчеств. Он был похож на символ бесконечности, только вот имел и начало, и конец. Как две небольшие волны с двух сторон от своего центра. Река... Что могло быть связано с рекой? Быть может, стоило искать какую-то реку на карте мира? Какую-то конкретную?

Река. Рек на Осмальлерде было много. Даже очень. Это и знаменитая Олиона, единственная река, впадающая в Лиловое море. И Рилиа, та мелкая речушка, что протекала неподалёку от поместья Айстечей. И красивая Лимизитта, со своими берегами, на которых так любили отдыхать все эльфы и сильфиды, считающаяся самой удивительной рекой на Осмальлерде. Но какая из них могла иметь отношение к пророчеству? А, может быть, той реки, что указана в этой книге, и вовсе не существует? Может быть, это вроде аллегории? Вроде «реки зла» или «реки смерти»? В таком случае, всё ещё более непонятно.

— Мистер Айстеч! — слышит парень позади себя спокойный, как и всегда, голос Вэлэриу Грацеды. — Я надеюсь, я могу рассчитывать на вашу помощь в одном деле?

Рогд кивает и поднимается со стула. Из всего пророчества он, по-прежнему, знает только один символ. Это слишком мало. Обычно, он, кое-как, но может составить полное представление о пророчестве, но сейчас всё было совсем по-другому. В чём было дело? Быть может, это какое-то малоизвестное наречие какого-нибудь языка? Или пророчество было настолько редкое, что почти нигде не встречалось? Но все пророчества были уникальны. Не было и двух одинаковых. Рогд читал многие. Его учили читать их. Древние языки давались ему с трудом. Считалось, что их было всего десять — реоним, оридит, церионт, зардуле, смириа, урилиоф, герогиост, варфонс, тиохоф и чориго. Рогд кое-как знал первые два. Они считались самыми простыми из древних языков, именно их преподавали в разных магических школах и академиях.

Грацеда же свободно читал многие пророчества, перевода ему не требовалось. Он знал, по крайней мере, восемь из десяти древних языков, мог даже свободно говорить на них. Почему же он просил перевести некоторые рукописи? Рогд ловит себя на мысли, что впервые он задумался об этом, раньше это не было тем, на что он обратил своё внимание. Раньше он никогда не задавался этим вопросом — раз просили, значит было нужно. А теперь?

Мердоф считал, что служить у Хоффмана приятнее и лучше. Рогд не разделял его взглядов. Да, граф много знал, был умён и достаточно смешлив, но он всегда суетился, всегда торопился куда-то, неизвестно как делая свою работу на высшем уровне, требовал от других того же. Хоффман ни на секунду не останавливался. Он двигался постоянно. И это, наверное, должно было утомлять. Мердофа не утомляло. Ему нравилось это. Хоффман спешил постоянно. Хоффман боялся не успеть, как будто времени на исполнение того, что он задумал, оставалось слишком мало, хотя графу было всего двадцать пять лет.

Вэлэриу Грацеда был не такой. Всегда спокойный. Никуда не торопящийся. Герцог внушал юноше куда больше доверия. Рогду никогда не хотелось бежать куда-то. А Грацеда и не торопил. Он сам не любил торопиться. Хотя был куда старше.

— Да, конечно, Ваша Светлость, — произносит Айстеч тихо, — но, боюсь, пророчество, то, которое вы мне поручили, мне не расшифровать. Прошло много времени, а я знаю всего одно слово.

Вампир кивает и протягивает руку, ждёт, когда парень даст ему свои записи. И Рогд с замиранием смотрит на то, как вампир хмурится и качает головой, прочитав написанное. Айстеч думает, что то, что он не смог перевести эту рукопись, обязательно скажется на отношении герцога к нему. Грацеда внимательно читает те пару заметок, которые Рогд сделал. Там написано всего несколько фраз. Парень смог подметить только неаккуратность почерка писавшего и примерное время написания — двести или двести пятьдесят лет назад.

— Что же... — произносит он, наконец, через некоторое время. — Поистине неплохо. Для человека.

Рогд удивлённо смотрит на герцога. Тот кладёт листок обратно на стол. Вэлэриу Грацеда улыбается. Чему? Ведь Айстеч не смог расшифровать это пророчество, да и вряд ли когда-нибудь сможет это сделать без чьей-либо помощи. Грацеда не любил людей, презирал. Считал их глупыми и порочными. Быть может, он был прав в этом своём презрении, люди, действительно, не самые лучшие представители Осмальлерда, мира, что был почти третью от того великого Древнего мира, что раскололся ещё во времена Танатоса. Но Рогд был человеком. Ему, пожалуй, не хотелось, чтобы о расе, к которой он относился, думали очень плохо. Вампиры не жаловали людей, эльфов и сильфид и ненавидели магов. Первые три расы были безучастны к их мольбам и страданиям времён Великой войны, а последние были захватчиками.

Почему люди не помогли тогда вампирам? Так боялись магов, что ради спасения своих жизней, решили предать своих союзников? А эльфы? Тоже? Рогд не понимал. Быть может, родись он тогда, лет пятьсот назад, он бы всё прекрасно понял, но сейчас он понять не мог. Герцог не любил людей, эльфов и сильфид. Его можно было понять. Никто из представителей этих трёх рас не помог вампирам восстановиться после окончания войны. У вампиров было полное право недолюбливать их всех. Впрочем, если гнев на сильфид немного приутих, то людей и эльфов вампиры ещё не любили.

Сильфиды никогда не помогали никому в войнах. Сердиться на них за это было бы глупо. Сильфиды жили себе в своих храмах и старались оттуда не высовываться без необходимости. У этих хрупких существ не было даже оружия. Они не умели сражаться. Совершенно аморфные, не способные что-либо делать, они могли лишь оказать помощь с провизией, благо, в их землях были хорошие урожаи. У них всегда было тихо, будто они боялись шума. Детей никогда не ругали, впрочем, и маленькие сильфы и сильфиды всегда были удивительно тихими, совсем не были похожи на детей людей, магов, вампиров или эльфов. Рогд видел сильфид, которые работали под начальством Кримхилд Нойман, этой красноволосой выскочки. И зачем, спрашивается, она красила волосы в такой яркий цвет? Она, и так, была не слишком красива.

Людей же вампиры не любили больше, чем сильфид. «Вздорные и постоянно спешащие на встречу своей гибели, не умеющие скрывать своих пороков, за которые они никогда не смогут спокойно отойти в мир Духов» — так говорили о людях вампиры и эльфы. Наверное, они были правы, но Рогду, всё равно, казалось это безумно обидным.

— Только вот это совсем не «река». Этот символ обозначает «долина», — говорит вампир совершенно спокойно, будто вовсе не сердится. — Символ «река» не включает в себя этих чёрточек и произносится совсем по-другому.

Рогд слушает внимательно, но понять ничего не может. Герцог знает этот язык. Прекрасно знает. Даже лучше, чем знает реоним и оридит, те два древних языка, которые Айстеч учил когда-то. Грацеда специалист по пророчествам и легендам, кажется, он знает их все. Этот язык, которым написано это пророчество, которое Рогду поручили расшифровать сегодня, кажется красивым. Не то что реоним, простой, несколько грубоватый язык, которым, кажется, нельзя выразить, вообще, никаких эмоций. Сами символы реонима были настолько простыми, до жути простыми и однообразными, что иногда становилось просто тошно. Оридит был немного сложнее и интереснее, но он, всё равно, был уже привычным. Рогд нередко переводил с реонима и оридита, пожалуй, знание древних языков можно было отнести к его преимуществу над братом — Мердофу языки никогда не давались. Даже реоним. Мердоф стучал кулаком по столу, злился, но сделать ничего не мог, в то время как Рогд, не прилагая обычных для него усилий, достаточно быстро сумел овладеть ими.

Рогду интересно было слушать герцога Грацеду, тот много знал и не меньше этого умел. К тому же, вампирский герцог был вежлив в общении со всеми. Айстечу нравилась эта почти ледяная вежливость, которая сопровождала герцога всегда и везде. Она, отчего-то, внушала ему ещё большее уважение.

— Мне нужно, чтобы ты навестил одну мою знакомую, — продолжает Вэлэриу. — Её зовут Джулия Траонт, и она живёт в поместье Треонор, в Орандоре.

Джулия Траонт... Это имя было знакомо Рогду. Впрочем, назовите хоть одного человека на всём Осмальлерде, кто не знал бы эту женщину. Вряд ли такой, вообще, найдётся. Леди Джулия Траонт, герцогиня, дочь первого короля династии Траонт, сестра второго, самая богатая и влиятельная женщина в мире. Её называли сумасбродкой, возможно, оно так и было. Говорили, леди Джулия была весьма щедра к друзьям и имела неплохое чувство юмора, впрочем, могла быть очень резкой к людям, в которых ей что-то не нравилось. Но, в любом случае, она была самой влиятельной и богатой женщиной в мире. Рогд хотел бы увидеть её. Её, эту знаменитую леди Траонт.

— Она должна получить одну вещь, — говорит герцог. — Думаю, герцогиня обрадуется, когда увидит её.

Вэлэриу Грацеда протягивает парню небольшую деревянную шкатулку, на которой выгравирован герб самого вампира — клинок, вокруг которого обвита роза. Вообще, роза была алой, наперекор гербу Ричарда Родвика, где была изображена белая, но здесь этого не видно. Рогд кивает и берёт шкатулку в руки. Грацеда раздражённо шикает на него, когда Айстеч не слишком осторожно кладёт шкатулку в рюкзак. Что там такое, что вампир так беспокоится? Не может быть, чтобы там оказалась какая-нибудь безделушка. Герцог не беспокоился бы просто так.

— Я, как-нибудь потом, расскажу тебе обо всём, — произносит Грацеда, задумчиво глядя на перстень, который он только что снял с пальца. — Обязательно расскажу, Рогд. Но сейчас мне нужна просто твоя помощь. Не задавай вопросов.

Рогд кивает. Пожалуй, стоило послушаться старого вампира. Он всегда выполнял свои обещания и то, что ему была нужна чья-то помощь, было неслыханным. Стоило помочь герцогу. Тем более, он собирался потом рассказать какую-то историю, обещающую быть очень интересной. К тому же, это, видимо, была не просто легенда, а история из жизни самого Вэлэриу Грацеды. Он прощается со старым вампиром и уходит, чтобы выполнить его поручение.

— Я когда-нибудь расскажу тебе обо всём, — шепчет Грацеда. — Тебе одному интересны сказки вампирского герцога...

Вампир грустно смотрит на дверь. Когда-то, он много путешествовал, много повидал. Сейчас обо всём этом оставалось только грезить. Он, действительно, уже старик. Брат Рогда прав в этом. Восемнадцатилетний мальчишка, полный надежд на светлое будущее — Грацеда отдал бы многое, чтобы снова стать таким. Люди не понимают своего счастья и никогда не поймут. Умирать раньше, чем вампиры, маги и эльфы. Это был дар. Дар небес, предоставленный им. Они видели меньше. Понимали меньше. Страдали меньше. И их души отправлялись в чертог Спокойствия, а не в чертог Бездны. Иногда, маги и вовсе были обречены на вечное воскрешение, правда, в других телах, новых, чужих им. Грацеда не был так уж стар для вампира. Ему, возможно, предстоит умереть только через много-много десятков лет. Он завидовал людям. Завидовал их ранней смерти. Он сам хотел бы уже давно лежать в могиле...

— Не понимаешь Хоффмана, Рогд... — бормочет Вэлэриу в пустоту. — Не понимаешь, почему он торопится, хотя ещё так молод. Ему ведь осталось куда меньше, чем кому-либо. А мне — куда больше.

* * *

На улице ещё было тепло, погода стояла летняя, и было совсем не понятно, что скоро уже лето закончится и наступит осень. Ничто не выдавало скорого наступления осени. Дети на улице бегали так же, как и обычно, крестьянки распевали свои песни, дворяне и просто богатые люди продолжали отдыхать на дачах. Ничто не выдавало скорого пришествия осени, этой строгой леди в разноцветном платье. Ничто не предвещало будущих холодов. Лето ещё совсем не собиралось отдавать свои позиции, и, пожалуй, многие были ему очень благодарны за эти последние денёчки беспечности.

Но Джулия Патриция Траонт, принцесса Орандорская, герцогиня Треонорская и Римионилийская, графиня Миринириайская, ведьма Высшей категории, заклинательница и предсказательница Первой категории и колдунья Второй, не относила себя к числу этих людей.

Даже создание собственной магической академии не занимало её сейчас. Даже любимый её ребёнок, Седрик Траонт, не заставлял хоть немного успокоиться. Даже Жан, которого она недавно расколдовала. Ничто не занимало её сейчас, ничто не радовало. И так было каждый год.

Джулия ненавидела себя в такие дни. И окружающих, разумеется, тоже. Даже больше, чем себя, пожалуй. Её раздражало всё — от неправильно, по её мнению, стоящей вазы до каких-либо попыток оправдаться со стороны окружающих. Рассчитывать на какую-либо помощь ведьмы было бесполезно. Каждый год, когда лето уже почти заканчивалось, герцогиня Траонт впадала в своеобразную депрессию. Тогда её побаивался даже Седрик, которому, обычно никогда, не доставалось из-за плохого настроения матери. Теодор, и вовсе, который год старался уезжать подальше от поместья Треонор, принадлежащего Джулии. Именно в конце августа, обычно несговорчивый Теодор, начинал выпрашивать у королей (сначала у своего брата, Генриха, а теперь и у нового короля, Ала) возможность поехать по каким-нибудь очень важным поручениям в любое другое королевство.

Прятаться от Джулии в королевском дворце Орандора было бесполезно. Ведьма обязательно успевала туда наведаться. Альфонс Браун об этом ещё не знал, возможно, ему очень не повезёт в этот раз, если Джулия Патриция Траонт наведывалась во дворец не только потому, что там отсиживался её брат, Генрих.

Что же так влияло на настроение герцогини Траонт?

Обычно, на её настроение ничего не влияло, но оно и было всегда непредсказуемо — никогда не знаешь, будет ли она в следующую секунду убивать тебя первой попавшейся под руку вещью или кормить пирожными приготовления Алиона, повара, приехавшего из Алменской империи и теперь работающего на леди Траонт. Но настроение Джулии портилось регулярно в двадцатых числах августа, а если быть точнее, то настроение ведьмы было просто ужасным с двадцать третьего по двадцать девятое числа. Каждый год. Это было почти правилом, традицией. И это знали все, кто хоть как-то соприкасался с герцогиней — сын, брат, слуги, знакомые кого-нибудь, кто подходил по первые три категории. Седрик сначала думал, что мать его просто не хочет отпускать в Академию, но Теодор сразу отмёл эту версию — портиться настроение ведьмы именно в эти дни начало задолго до рождения её сына. Сам граф Траонт прекрасно помнил те дни, когда он прятался от дорогой сестрицы в подвале собственного же замка. И не сказать, что эти дни ему понравились.

Было неважно — было ли в это время жарко или холодно, дождливо или солнечно. Настроение леди портилось как по расписанию — с момента её пробуждения двадцать третьего августа. Неважно было и то, кто из её близких и знакомых находился рядом. Неважно, в какой обстановке она находилась — дома, во дворце своего брата или ещё где. Герцогиня Траонт обязательно пребывала эту неделю в таком ужасном настроении, что дальше, казалось, оно портиться просто не могло.

В чём же могла быть проблема?

Леди Джулия никогда не говорила об этом. Впрочем, наверняка, это была очень веская причина для её плохого настроения. Герцогиня решила остаться в своей комнате сегодня. Всё слишком сильно раздражало её. Цветы в вазе стояли неправильно. И откуда только Жан принёс эти чахлые гладиолусы? И ведь знал, что она ненавидит эти цветы! Джулия раздражённо бросает в вазу какой-то блокнотик. Ваза падает и разбивается. Впрочем, даже это герцогиню не радует. Обычно пара-тройка сломанных подсвечников и столько же разбитых ваз её отвлекали на часок-другой от невесёлых мыслей. Но сейчас не помогало даже это.

В спальню ведьмы вбегает перепуганная служанка. Грета, кажется. Перепуганная, растрёпанная. Джулии хочется рявкнуть на неё так, чтобы эта несносная девчонка поскорее убралась бы отсюда, но отчего-то просто ворчит на неё. Грета минуту мнётся на месте, вся дрожит от страха и, наконец, всё же, решается сообщить хозяйке ту информацию, сообщить которую она, собственно, и пришла. Пожалуй, приходить к герцогине в такой момент, было верхом безрассудности. Или бедная служанка просто попала в безвыходную ситуацию. Второе было наиболее вероятным, так как по тому, как Грета тряслась от страха, обвинять её в безрассудстве было глупо.

— Князь Солнман ожидает вас внизу, моя госпожа! — почти выкрикивает девушка дрожащим от страха голосом.

Как только фраза произнесена, Грета убегает, даже не дожидаясь ответа со стороны леди Траонт. Герцогиня удивлённо смотрит ей вслед. Князь Солнман. Кто был этот человек? Ведьма прекрасно была знакома с ним, раз он имел наглость явиться сюда без приглашения, в ту неделю, когда настроение герцогини было настолько плохим? Леди Джулия никогда не принимала гостей в конце августа, обычно, они уезжали из поместья, так и не дождавшись, когда герцогиня встретит их, впрочем, в этот раз накинула на плечи чёрную вязаную кофту и спустилась вниз сразу, как только услышала упоминание о князе Солнмане.

Кем был этот человек? Кем он, вообще, мог быть? И что он мог значить для такой женщины, как герцогиня Джулия Траонт? Ему было, пожалуй, около сорока лет на вид, черты лица его были, пожалуй, даже приятными, но незапоминающимися, слишком тусклыми они были: обычный нос, обычная форма глаз, бледные тонкие губы, складывающиеся в почти блёклую улыбку, даже кожу его нельзя было назвать ни бледной, ни смуглой, он был среднего роста, среднего телосложения, а русые волосы его, с едва заметной проседью, были обычны для человека его возраста. Одет он был не бедно, но и не богато. Пожалуй, если и было в этом человеке что-то особенное, то это были глаза. Они были разного цвета — один фиолетовый, а второй жёлтый. Взгляд этих странных глаз казался пугающим. Седрику этот князь Солнман совсем не понравился, этот человек скорее пугал, чем вызывал уважение, впрочем, он не понравился и Хельге, и Жану, и даже Реми. Известно о нём было пока лишь то, что имел он титул «князь», а, значит, он относился к восточному королевству эльфов или к северному царству магов и был в родстве с королевской, в первом случае, или царской, во втором, семьёй. На северянина он, впрочем, похож не был абсолютно, но и эльфы выглядели совсем по-другому. Он был больше похож на человека, со своей слишком обычной внешностью, если бы не эти его разноцветные глаза.

— Князь Солнман! — звучит резкий голос герцогини Траонт. — Я рада видеть вас в своём доме, но, позвольте объяснить, что занесло вас сюда!

Князь отвешивает лёгкий поклон хозяйке дома. Едва сгибает при этом спину. Впрочем, кажется, Джулия совсем не сердится на него за это. Наоборот, только спускается навстречу ему. Седрик осторожно пятится назад и жестом пытается сказать остальным, что можно потихоньку уходить из холла. Но его никто не слушает. Как и всегда. А ведь ему, если что, достанется куда меньше остальных, хотя бы потому, что он сын леди Траонт, и его она любит больше всех на свете. А по сему и заколдовывать его она точно не будет.

— Прошу простить меня, принцесса, — произносит гость, улыбаясь своей почти бесцветной улыбкой. — Моя спина до сих пор болит с нашей последней встречи.

Джулия недовольно хмурится, услышав эти слова, и вся та компания, которая увидела князя первой, испуганно жмётся к двери. Даже Реми. Которая за время пребывания в поместье Треонор уже примерно поняла, что означает словосочетание «герцогиня не в настроении». Солнман делает шаг вперёд, ничуть не боясь гнева хозяйки поместья, даже подаёт её руку, чтобы она могла спуститься. Герцогиня не намного ниже его. Её чёрные длинные волосы, её бледная кожа особенно странно смотрятся, когда она стоит рядом с этим человеком.

— Тогда, вам, и вовсе, не следовало кланяться, — говорит Джулия несколько строго, впрочем, благосклонно.

Улыбка на лице князя никуда не исчезает. Он продолжает стоять и смотреть на герцогиню. Та бросает строгий взгляд на тех, кто, помимо неё и её гостя находится в холле, и те почти моментально исчезают из виду. Когда люди, мешающие ей, покидают холл, Джулия жестом приглашает князя в библиотеку, в комнату, которая считалась самой красивой в поместье Треонор. Герцогиня обожала книги. Она собирала их, холила и лелеяла их. Как-то Теодор сказал, что она лелеяла вместе с ними свои воспоминания, которых у неё, как у женщины богатой, влиятельной и умной, было больше, чем предостаточно.

— Что случилось у вас, что вы отправились в такую даль? — спрашивает она. — Насколько я помню, вы не из тех, кто любит продолжительные прогулки.

Солнман кивает, как бы в подтверждение последней фразы герцогини Траонт. Та смотрит на него с ожиданием. Не его ли появления она ждала все эти годы? Да и кто он был такой? Этот князь Солнман, странный человек, который заявился к ней сегодня, двадцать шестого августа, ровно посреди «проклятой недели», как прозвали эти семь дней близкие леди?

Князь садится в предложенное ему кресло и достаёт из кармана какую-то бумажку. Сложенную так аккуратно, как было свойственно только ему, впрочем, уже пожелтевшую от времени. Джулия смотрит внимательно, не отрываясь ни на секунду. Её хандру как рукой сняло как только она увидела этого человека. Так кем же он, всё-таки, был? И кем он приходился Джулии Траонт, одной из самых могущественных ведьм Осмальлерда?

— Вот это, принцесса, — произносит мужчина. — Вы знаете, я не стал бы беспокоить вас напрасно.

Джулия смотрит на рисунок, который протягивает ей Солнман. Изображение Хелен и Танатоса, стоящих рядом друг с другом, кажется ей знакомым. Она узнаёт обоих. Во всяком случае, как кажется ведьме, она знает обоих. Но герцогиня никак не может понять, кого же именно они ей напоминают.

Примечания:

Канцлер Ги — Письмо тирана Римини Папе Римскому