Scarlet storm (гет)

И мир отзовется стуком

Камней у тебя в груди.

Вдогонку сбежавшему солнцу ты крикнешь: ''Не уходи!»

А в море — янтарные бусы рассыпал старик-звездочет.

Твой волос, бесхитростно-русый, играет с горячим плечом.

Иди.

Все дороги мира —

Твои.

Все моря — в тебе.

Будь ангелом белокрылым.

Будь дьяволом.

Верь себе.

Джио Россо

2016 год

Ванде до сих пор снится барон фон Штрукер, протягивающий руку ей же — маленькой напуганной девочке. Снится, как он держит за руку Лилу, готовый увезти ее, отнять у них — у Бартона, у Ванды — навсегда.

Снится, как алый свет сносит все на своем пути — к врагу; а в мыслях только две вещи: уничтожить Штрукера да только бы не задеть Лилу. Враг под звон стекла падает из окна навзничь, раскинув руки, а в его глазах непонимание — он только-только начинает осознавать, что это конец. Штрукер всегда опасался света, помня предсказание цыганки. Только она отчего-то забыла сказать ему, что свет будет алым.

Ванде каждую ночь снится, как Лила обнимала ее в первую встречу и спрашивала, заглядывая в глаза: «Ты моя мать?»

Снится чистейшее голубое небо — как глаза Клинта Бартона, спокойное, доверительное, приносящее умиротворение.

Засыпая, Ванда видит во сне лица каждого из ею убитых. Ей снится кровь на руках и бесконечная пропасть. Но с восходом солнца все проходит, и все образы, что снились ей, отступают на второй план. При свете дня Ванда запрещает себе думать от этом.

Двадцатого июля Ванда приносит на могилу Пьетро цветы, которые так любила их мать. Те времена еще смутно живы в глубинах памяти: отец на пороге дома с букетом алых лилий в руках и мать, на красивом лице которой сияет улыбка. Могилы родителей здесь же, рядом, и они пусты, подобно той пустоте, что царит в мятежной душе их единственного оставшегося в живых ребенка. Память — страшная вещь.

Ванда привычно сидит на скамейке под яблоней и говорит с братом, рассказывает ему о том, как идут дела, а после едет в школу — свое детище. Она приходит сюда каждый месяц, а иногда и чаще, но двадцатое — годовщина.

«Ровно год назад…» — закончить эту мысль она не может. До сих пор слишком больно.

Еще рано, но волонтеры уже съезжаются на рабочую площадку. Ванду узнают, ей улыбаются, когда здороваются. Она так и не смогла привыкнуть — все еще помнит страх на лицах людей, говоривших ей «доброе утро».

Соковия оживает, восстает из руин — ее родина. Волонтеры со всех концов света съезжаются в страну, чтобы помочь, но школа — это ее, Ванды, труд и личная заслуга.

Чуть меньше года назад на месте нового здания было совсем другое: полуразрушенное, почти без стен, с остатками балок и перекладин. Потом появились бульдозеры с узнаваемой эмблемой — «Старк», и старые виды теперь останутся только на фото в главном холле. Чтобы помнить. Чтобы те времена, когда на улицах были слышны автоматные очереди вместо детских голосов, остались в воспоминаниях. Чтобы они никогда больше не повторились.

Ванде нравится новое здание: просторное, белокаменное, с высокими окнами; нравится запах краски — так для соковийцев знаменуется новое, мирное время. Всего через месяц новая школа распахнет свои двери для учеников, которым теперь не нужно бояться выходить из дома.

Работа по восстановлению школы приносила Ванде удовольствие — она постоянно была занята, постепенно появлялись результаты, и думать о чем-то другом было некогда.

Но все чаще и чаще мысли о будущем стали закрадываться в сознание. Директор школы звала Ванду остаться и работать дальше, но Алой Ведьме представить себя в такой роли странно и дико. Она не останется в Соковии. Место, которое когда-то было домом, теперь лишь напоминание о прошлом — то, что хочется стереть из сознания, как смыть с рук кровь. У директора Риты Амаквелин глаза такие же, как у ее дочери Кристалл. И предсмертное выражение этих глаз терзает Ванду во сне.

Директор Амаквелин понятия не имеет, о чем вспоминает Ванда, глядя на нее. Для нее Максимофф — еще одна сирота гражданской войны; девочка, чьего брата любила Кристалл.

— Милая, тебе нужно подписать приглашения. — Рита заглядывает в кабинет, который уже принадлежит ей, но она совсем не против видеть здесь Ванду.

Приглашения лежат перед Максимофф небольшой стопкой, на верхнем видно имя: Пеппер Потс. Ванда так и не встретилась с подругой Старка, но та немало сделала для восстановления города, и пригласить ее — решенный вопрос. Но подписывать эти карточки Ванде не хочется. Она столько времени работала не покладая рук, и еще не все завершено.

— Мне нужно закончить красить стены в кабинете математики, Рита.

— Твои друзья как раз этим занимаются.

— Какие друзья? — От удивления Ванда вскакивает на ноги, освобождая кресло директора для той, кому оно в самом деле принадлежит. Рита лишь загадочно улыбается, и Ведьма бросается в коридор, не тратя времени на вопросы.

Смех, что доносится из пустующего проема (двери привезут и установят в классах только завтра), смутно знаком. Ванда ускоряет шаг, буквально влетает в кабинет, но останавливается на пороге — слишком изумленная, чтобы осознать открывшуюся взору картину.

Стены в классе действительно уже покрашены, а на полу среди выстланных газет сидят, сложив ноги по-турецки, Лили Бартон и ее помощник. Она заливисто хохочет, пытаясь попасть по нему кисточкой, с которой летят капли краски. Стив Роджерс со смехом уворачивается, и это самое странное, что Ванда видела в своей жизни.

— Лила? — Заслышав ее дрогнувший голос, Лила и Роджерс оборачиваются и спешат подняться на ноги. Их одежда — даже не удосужились надеть рабочую — испорчена светло-голубыми пятнами. — Надо было переодеться, — растерянно замечает Ванда, не веря своим глазам.

— Пустяки, — Капитан Америка небрежно пожимает плечами и, кажется, улыбается ей, непринужденно и открыто. Или Алая Ведьма сошла с ума?

— Ванда! — Лила подлетает к ней и стискивает в объятиях. — Я хотела приехать раньше, но папа не разрешал: учеба, а потом экзамены…

— Он прав, моя хорошая! — Ванда обнимает Лилу, перебирая пальцами темно-рыжие волосы. В глазах предательски щиплет. В кабинете директора папка с личным делом на Катарину фон Штрукер. Эта задача была номером один, когда Ванда приняла решение уехать из Нью-Йорка.

— Он тоже здесь, Ванда, он во дворе. — Лила отступает на шаг и смотрит на нее. — Иди, мы тут приберемся.

Ванда кивает и выходит из кабинета, скорее на автомате, поскольку ей все еще трудно поверить: Бартоны здесь…

Когда джетт Старка летел в Нью-Йорк, она держала свою руку на плече Клинта Бартона и твердила, как заведённая: все будет хорошо. Она взглянула в его голубые глаза и упала в бездну… Бездну эмоций, раздирающих его изнутри: безумный страх потерять Лилу, огромная ненависть к фон Штрукеру. Ванда падала и падала, не могла ничего с этим поделать, как вдруг почувствовала знакомые ощущения — алая сила возвращалась к ней, переполняла, рвалась наружу.

Потом, когда все закончилось и Штрукер был мертв, а посох Локи вернули в Асгард, Клинт просил ее остаться, присоединиться к Мстителям, стать одной из них. Она отказалась, не хотела новой крови на руках — даже во имя справедливости. Ванда сама не знала, чего тогда хотела, как и не знала, где ее место в жизни. Она хотела найти, понять себя. Слишком долго Алая Ведьма была на побегушках у «Гидры».

Ванда быстро отыскивает глазами Бартона, приблизившись к игровой площадке, но не торопится подойти еще ближе, наблюдает издалека. Клинт работает со шлифовальной машинкой, и бугристые мышцы играют при каждом движении его рук. В нем столько силы, что невозможно отвести глаз. Ее собственная сила — алая — оживает, будто она обладает собственным разумом, тянет Ванду подойти к нему. Один из волонтеров окликает ее в приветствии, раскрывая ее присутствие. Бартон замечает Алую Ведьму, бросает короткий взгляд и направляется к сумке-холодильнику.

Соковийское солнце палит нещадно, Ванде жарко в шортах и свободной майке, а Бартону приходится еще хуже — на нем только черные брюки. Капельки пота блестят на его обнаженном торсе. Он жадно пьет холодную воду из пластиковой бутылки и, лишь утолив жажду, оборачивается к Ванде, остановившейся за его спиной.

— Что ты здесь делаешь? И Роджерс?

— Считай это отпуском между миссиями по спасению мира. — Он слабо усмехается, окинув Ванду внимательным взглядом. Сила внутри нее стремится к его сознанию, но Алая Ведьма усмиряет ее — мысли Клинта она читать не будет. — Хотел отдать тебе кое-что. — Он извлекает вещицу из кармана брюк и вкладывает в ладонь Ванды. Она невольно задумывается, ощущая тепло нагревшегося серебра: сколько еще будет сюрпризов? В ее ладони кулон — тот самый, что потеряла в парке несколько лет назад, наблюдая за Клинтом и Лилой. Единственная вещь, оставшаяся от матери, и потому вдвойне дорогая. Ванда никогда бы не подумала, что однажды кулон вернется к ней. Это чудо, самое настоящее чудо.

— Клинт, но как?

— Ванда, — Бартон все еще касается ее пальцев своими, — однажды я спрашивал тебя, но сейчас не буду повторять свою ошибку. Не буду снова просить тебя присоединиться к нам. Ты просто сделаешь это. Твоя работа в Соковии — это замечательно, но твое место не здесь. Ты создана для большего, Алая Ведьма, и ты пойдешь за мной.

Клинт смотрит ей прямо в глаза, твердо и решительно. Он не оставляет никакого шанса даже на слабую попытку возразить, но Ванде и не хочется. Ее сила — действительно, как живая — рада этим словам. Все внутри наполнено ликованием. Настоящий алый шторм. Клинт Бартон сжимает ее ладонь в своей, широкой, сильной, и это кажется таким естественным, правильным, что алый шторм покоряется Ванде. Или шторм покоряется тому, в чьи глаза она взглянула одиннадцать лет назад, в чьих глазах увидела целое небо.