Пламя (гет)

Подробности беседы между женихом и невестой Исенгрим расслышал без всякого труда, хотя от двери кабинета до двери в отведенные им покои было не меньше десяти шагов. Полукровка кричала так, будто ей подсунули ядовитую змею вместо булочки на завтрак, и Эримен, поначалу спокойный, тоже вскоре перешел на крик. Как он мог? Что мог? Скрывать от нее такие новости, вот что! Когда он собирался сообщить ей об этом? Может, по дороге на север, или уже по окончании года, в течение которого ей придется торчать одной в этой жуткой дыре, где даже поговорить не с кем? Нет, она не собирается учить эльфийский язык, потому что плевать хотела на всех эльфов вместе взятых и на каждого в частности. Почему это не кричать? Пусть все слышат, как Эримен с ней обошелся. Исенгрим начал всерьез тревожиться за безопасность сына и за репутацию семьи, учитывая громкость беседы. Впрочем, вскоре скандал закончился. Эримен вышел, хлопнув дверью, и вернулся в кабинет. Глядя на раскрасневшееся сердитое лицо сына, Исенгрим был вынужден отвернуться к стене, делая вид, что сосредоточенно разливает по бокалам вино, чтобы не рассмеяться и не выдать порцию насмешек над разбившейся идиллией.

— Это невыносимо. Если она сейчас такая, что с ней станет, когда я женюсь? — пробормотал Эримен, отпив разом половину протянутого ему бокала.

— Зато теперь мое решение отсрочить вашу свадьбу на год уже не кажется тебе таким нерациональным, верно? — усмехнулся Исенгрим, поудобнее устраиваясь в своем кресле.

— Я не стану настаивать на своем мнении, сын, но в очередной раз выскажу его, чтобы ты хорошо все обдумал. Полукровке не место среди нас, и ты никогда не будешь с ней счастлив. А если каким-нибудь чудом будешь, то очень недолго. Разве последние два месяца не показали, что тебя ждет, если ты не откажешься от своего опрометчивого решения?

Эримен раздраженно тряхнул головой — эта тема для разговора надоела ему еще в замке графа, когда он все свободное время проводил в спальне выздоравливающего родителя, наверстывая упущенное за десять лет отсутствия.

— Я говорю это не для того, чтобы рассердить тебя или в очередной раз поссориться из-за полукровки.

— Чего ты ждешь от меня, отец? Я не желаю с ней расставаться, хотя и вижу, что пребывание в замке угнетает ее, да и немудрено — она слишком сильно выделяется среди эльфов.

— И ничего не делает для того, чтобы перестать привлекать к себе излишнее внимание. Скорее наоборот.

— Она привыкнет.

— Сильно сомневаюсь. А даже если привыкнет полукровка, мои подданные вряд ли станут спокойнее реагировать на ее поведение. Хочешь постоянно краснеть за жену?

— Она привыкнет, и всем остальным тоже придется, — медленно проговорил Эримен, выделив слово «всем». Исенгрим про себя чертыхнулся, но решил сделать над собой усилие и проявить дипломатичность, чтобы не повторять события десятилетней давности, которые до сих пор не померкли в его памяти, потому что взбесили до крайней степени.

— Хорошо, хорошо. Но смирится ли она сама с перспективой жить в замке без тебя целый год? Возможно, ей лучше попросить отца принять ее на это время?

— Это абсолютно исключено, ты же знаешь. Граф и так не в восторге от ее выбора, а возвращение Нелл, даже по ее собственной воле, воспримет как оскорбление. Я настоял на том, чтобы она осталась здесь, и ей пришлось согласиться.

— Да, пожалуй, ты прав, пусть остается в городе, — безразлично ответил Исенгрим, мысленно улыбаясь. Завтра он напишет письмо Брандону, где поведает, что наследнику пришлось отбыть со срочным визитом на север, а госпожа Эллиен на это время побудет почетной гостьей в Рантрайте и изучит язык и обычаи эльфов. Это окончательно обезопасит его от обвинений в нарушении позорного договора, а года ему вполне хватит на то, чтобы разобраться и с магическими штучками, и с предполагаемыми интригами Эрфреда и Брандона, и с проблемой предстоящей свадьбы, которую во что бы то ни стало нужно предотвратить.

Следующие две с половиной недели, остававшиеся до отъезда жениха, Нелл провела в самом мрачном расположении духа. Она злилась на Эримена за то, что он скрыл от нее свои планы, злилась на Исенгрима, который, без сомнения, нарочно выдумал это дурацкое посольство, чтобы сделать ее жизнь невыносимой, злилась на себя потому, что не может собраться с силами и просто сбежать прочь из замка в никуда однажды темным вечером. Когда утихала злость, жизнь девушки начинала отравлять неусыпная тревога: как она переживет все эти долгие месяцы в полном одиночестве среди тех, кто будет несказанно рад каждой пролитой ею слезинке, каждой допущенной неловкости? Она беспокойно металась по спальне, гостиной и прилегавшей к ним террасе, укутавшись в платок, и доводила Эримена, пытавшегося привести ее в более спокойное расположение духа, до отчаяния. Он начал втайне мечтать поскорее отправиться в поездку, оставив позади все внезапно свалившиеся на голову неприятности. Радовало их обоих только одно — Исенгрим был срочно вызван к Эрфреду для обсуждения каких-то там неотложных дел, связанных с обороной границ, и они могли перестать соблюдать строгий распорядок, принятый в замке, проводя все свободное время в пушистом заснеженном саду, напоминавшем волшебный город, где нет печалей, тревог и грустных мыслей. Начало зимы в этом году выдалось мягким, и только недавно установился санный путь, а в лесу, окружавшем замок со стороны гор, появились первые протоптанные в снегу дорожки.

В один из вечеров Эримен провел Нелл по тропинке, которая начиналась от тяжелой двери в крепостной стене и вела через лес к холмам. С высокого обрыва открывался вид на лежавшую между ними равнину, по которой текли быстрые ручьи, дымившиеся в морозном воздухе там, где вода ломала лед.

— Я стащил ключ от двери, когда мы только начали жить в замке, подкупил начальника караула и почти каждый вечер сбегал сюда вместо того, чтоб разбирать с отцом бесчисленные бумаги, — вспоминал Эримен, когда они, слегка продрогшие и впервые за долгое время довольные друг другом, возвращались с прогулки.

— И он ни разу тебя не поймал?

— Нет, товарищи меня не выдали, как он ни возмущался и ни переворачивал замок вверх дном. Вскоре я, конечно, перестал убегать, но ключ сохранил на память.

Нелл немного повеселела, вспомнив, как когда-то частенько сбегала от родителей, чтобы бродить в лесу, собирая ягоды, или сидеть на берегу реки. Правда, после переезда в замок прогулки пришлось ограничить садом: вблизи не было ни лесов, ни рек, только скучная равнина. А вот идея гулять за крепостной стеной без чьего-либо наблюдения Нелл очень понравилась, и она подсмотрела, где Эримен хранил свой заветный ключ.

Отъезд жениха, к своему удивлению, — и к несказанному изумлению самого Эримена — Нелл перенесла почти безболезненно. Вернувшийся из поездки Исенгрим ее не тревожил, даже отменил совместные трапезы. Девушка стала находить своеобразную прелесть в своем комнатном заточении. Приближалась середина зимы, эльфы собирались праздновать какой-то очередной торжественный день чего-то там звездного или снежного, и это значит, что им будет не до полукровки. А весной расцветут замковые сады, и можно будет прятаться в уединенных уголках, подолгу размышляя обо всем и ни о чем и любуясь капельками росы, серебрящимися в желобках узких острых листьев.

Утомившись вышиванием или бесцельным перебиранием любимых безделушек, привезенных из отцовского замка, Нелл писала очередное послание Эримену, полное уверений в вечной любви, а потом пробиралась в маленькую библиотеку, обнаруженную ею в конце террасы. Дверь туда была скрыта в полумраке, даже в солнечные дни таившимся за колоннами, которые служили опорой для крыши. Удивленная тем, что Эримен не показал ей библиотеку, Нелл несколько дней наблюдала за тем, не войдет ли кто туда, но никого не было, только служанка приходила пару раз, чтобы вычистить камин. Набравшись смелости, она пробралась в небольшое восьмиугольное помещение с тремя узкими высокими окнами, освещенное несколькими фонарями в стеклянных колпаках. На многочисленных полках стояли книги на разных языках, большинство из которых представляло собой старые фолианты в растрескавшихся кожаных и деревянных обложках, покрытых замысловатыми эльфийскими орнаментами. Нелл несколько часов бродила среди стеллажей, рассматривая золотистые растительные узоры, пока у нее не заломило от холода руки. Она забрала со столика у окна с трудом найденные книги на всеобщем: одна из них оказалась сборником эльфийских легенд, записанных еще до войны, вторая — справочником по кораблестроению, а третья, к ее неописуемому восторгу, энциклопедией магических растений, — и, убедившись, что терраса пуста, пробралась назад в свои покои.

С тех пор налеты на библиотеку стали регулярными. Поначалу Нелл старалась не оставлять следов своего пребывания, но, видя, что никто, кроме нее, не приходит под пыльные своды, перестала робеть и беззастенчиво перебирала понравившиеся тома, разглядывая украшавшие их миниатюры, доставала из шкафов старые шуршащие карты с обломанными краями и изучала далекие местности, мечтая о том, как посетит их с Эрименом, когда они покинут Западный край. Она увлеченно разбирала полустершиеся рисунки и надписи. Перед ее внутренним взором плыли высокие скалистые горы, густые буковые и кленовые леса, изогнутые полукруглые каменные мосты, отражавшиеся в степенных зеленоватых водах медленных рек. Но больше всего Нелл хотелось увидеть водопады, которые, судя по карте окрестностей, располагались в паре дней пути на север, к Холодным горам. Эримен часто рассказывал об их удивительной красоте и пугающем рокоте водяных струй, обрушивавшихся в бездну с невероятной высоты. Она закрывала глаза и ощущала на коже резкий холодный ветер, обжигавший легкие, чувствовала свежий, острый запах снега, видела промерзшие равнины с мертво колыхавшейся сухой травой, усыпанные гигантскими серыми валунами. Пустые и бесприютные зимой, летом эти пространства расцветали, покрываясь бесчисленными пламенеющими алыми маками, нежными, немного грустными бледно-голубыми незабудками, сотнями безымянных желтых цветов...

Нелл вздрагивала и куталась в неизменный серый платок, с сожалением складывала карты в шкаф и возвращалась в свою красивую одинокую спальню, которая за все это время так и не приобрела черт, напоминавших о хозяйке. Не было ни полок с любимыми книгами, ни разбросанных по столам неоконченных рисунков, ни украшений, забытых у зеркала — так же, как не было и домашнего уюта или запаха теплой, привычной, обжитой комнаты. Нелл бросала взгляд на кровать из светлого дерева, застеленную нарядным вышитым покрывалом, на удобные мягкие кресла под красивой бежевой обивкой и устраивалась на маленькой скамеечке у камина, предназначенной для того, чтобы служанкам было удобнее его чистить, и со злорадным удовольствием думала о том, что хозяин замка бы ее одобрил — полукровка выучила свое место. Ее платья занимали ничтожно малое пространство в большом гардеробе с множеством ящиков, ее украшения, которые она никогда не надевала, лежали запертыми в дорогой шкатулке. А сама она пряталась в уголке на задворках многонаселенного замка, не желая никак участвовать в жизни его обитателей, и была бы счастлива, если б не ощущала, как у нее с каждым долгим холодным днем все больше замерзает от тоски и бесцельной жизни душа.

Но спокойствие Нелл продлилось не так долго, как ей бы того хотелось. В одно недоброе утро Исенгрим обратил внимание на то, что к дверям его личной библиотеки по свежевыпавшему снегу протянулась дорожка следов, которые явно принадлежали не служанке. Он медленно вдохнул холодный воздух, тщетно пытаясь не давать воли гневу, и толкнул дверь. Полукровка сидела, скрючившись, на полу у стола и сосредоточенно изучала карты — его карты, аккуратно сложенные в строгом порядке в шкафу на определенных раз и навсегда местах. Услышав шум, девушка подскочила с пола и испуганно взглянула на нежданного гостя, поняв по выражению его лица, что ничего приятного он ей не скажет.

— Что. Ты. Тут. Делаешь? — раздельно проговорил Исенгрим, испытывая острое желание наорать на бесцеремонную девицу, словно на провинившегося стражника.

— Ничего дурного, господин, я только читала… — пробормотала она, стараясь смотреть мимо него.

— Только читала? Это моя библиотека, и я не помню, чтоб ты спрашивала у меня разрешения входить сюда! — не выдержав, повысил голос эльф.

— Но здесь не было заперто, так что…

— Да чтоб мне провалиться, моя спальня тоже не заперта, может, сходишь туда поиграть в мяч или на кровати попрыгать?

— Я сожалею, что доставила вам неудобства, господин, — безразлично ответила Нелл, представившая себе, что идет по заснеженной равнине, а вокруг воет противный северный ветер.

— Неудобства? Я бы скорее назвал это наглостью, возведенной в крайнюю степень!

— Но мне всего лишь хотелось посмотреть книги и карты!

— На кой тебе карты, полукровка? Ты в замке умудрилась потеряться в двух поворотах! Взгляни, что ты натворила — я неделю разбирал эти карты, чтобы привести их в порядок, а теперь…

— Я все уберу, господин, — торопливо проговорила Нелл, желая поскорее закончить разговор и сбежать в свои покои, но он был рассержен не на шутку и не собирался так просто ее отпускать.

— Ну уж нет, оставь в покое мои книги и карты. А наводить порядок будешь на своей нечесаной голове и в своем гардеробе, потому что мне надоело смотреть на твой убогий вид. Что за тряпье на тебе надето? Или ты специально выбираешь самые старые платья, чтобы посильней меня разозлить? — теперь она не понимала, злится он или просто издевается — лицо его было непроницаемо спокойным, а голос стал ровным и потерял всякие интонации, которые могли бы выдать эмоции.

— У меня нет других платьев, господин, и я не умею причесываться по другому… — начала было Нелл очередную оправдательную речь, но эльф не дал ей закончить. Он схватил ее за руку и почти поволок за собой по террасе, не обращая внимания на изумленные взгляды стражников, стоявших у лестницы, которая спускалась в сад. После того, как они переступили порог покоев, отведенных Нелл, девушка оказалась засунута в кресло, а сердитый хозяин замка распахнул двери ее гардероба, так что они едва не слетели с петель, и остановился, опустив руки. В недрах шкафа сиротливо висели четыре платья, два черных и два синих.

— Где остальные вещи?

— Ничего больше нет.

— Как это так — нет? Во что же ты наряжалась, живя у отца? В чем ходила на праздники?

— Я не ходила на праздники, господин, потому что мне там было скучно, а все нарядные платья оставила дома из-за того, что они были сшиты по моде тех мест, где я должна была жить по воле отца, — спокойно ответила Нелл, решив не давать Исенгриму больше поводов рассердиться.

Он захлопнул шкаф и покачал головой, видимо, сочтя бесполезным продолжать беседу, а потом заставил девушку пойти к зеркалу и привести в порядок волосы, растрепавшиеся, пока она сидела за картами. Разумеется, ничего хорошего из этого не получилось: Нелл и в спокойном состоянии не умела толком соорудить ничего, кроме обычной косы, а теперь у нее руки тряслись, словно от холода. Выругавшись сквозь зубы, потерявший терпение Исенгрим усадил ее на стул и вооружился расческой. Он помянул про себя всех предков Нелл до седьмого колена и выругал безмозглого сына, оставившего на его попечение девицу, не владевшую элементарными познаниями, с которыми, как представлялось ему прежде, существа женского пола должны рождаться. Под видом предполагаемой невестки ему, кажется, подсунули нечто вроде дочери, с которой придется нянчиться целый год вместо того, чтобы спокойно и с удовольствием изводить ее насмешками и запретами. Эльф битый час пытался расчесать спутанные волосы полукровки, не веря, что это действительно происходит с ним.

А ведь еще предстояло заказать девице платья на повседневную носку и на случай праздников, продумав подходящий цвет и фасон. Это было апофеозом идиотизма, но делать нечего — если Нелл заявится на предстоящий праздник в ознаменование середины зимы в одном из висевших в ее шкафу нарядов, эльфы, пожалуй, начнут жертвовать деньги своему правителю, чтобы тот все-таки приодел девицу. Исенгрим вздохнул, отчаянно желая, чтоб все это оказалось кошмарным похмельным сном, и окинул оценивающим взглядом результат своей работы. Медно-рыжие волосы Нелл, заплетенные в несколько аккуратных кос и красиво уложенные вокруг головы по эльфийскому обычаю, теперь имели вполне благопристойный и даже симпатичный вид. И были мягкими и приятными на ощупь, густые, тяжелые, красиво переливавшиеся в бледном утреннем свете… Исенгрим поймал себя на том, что бесцельно разглядывает сидящую перед ним полукровку вместо того, чтобы идти в зал для приемов, где его, разумеется, уже ждали для решения бесчисленных неотложных проблем. Новая прическа определенно была ей к лицу. Но забыться его заставило другое — теплые еле ощутимые волны, согревавшие руки, словно весенний солнечный свет.

С того дня тихая размеренная жизнь Нелл кончилась, сменившись бесконечной чередой утомительных дел. Чуть не каждый день приходилось наносить визиты ненавистному портному и терпеть долгие примерки, в продолжение которых они безмолвно посылали друг другу самые неприятные пожелания, которые могли вообразить. Нелл была много ниже ростом, чем эльфийки, и обладала менее утонченным сложением, так что мастеру пришлось постараться, чтобы посадить на ее фигуру классические фасоны, на которых настоял Исенгрим. Девушка была в ужасе. Все ее будущие платья предназначались для того, чтобы получше скрывать фигуру и ниспадать многочисленными красивыми складками, которые, вздумай она отправиться на прогулку в лес за замковой стеной, останутся на первом попавшемся кусте. Как в этом перемещаться по лестницам, она побоялась даже задумываться и поэтому тайком заказала себе несколько нарядов по кокетливой городской моде, на которые ушло значительно меньше материала. Радовало одно: все платья были с длинными рукавами, даже заказанные для праздников, — чтобы скрыть шрамы, которые уменьшились, но до конца так и не зажили, изрядно удивив эльфа, каждые две-три недели приносившего девушке очередную чудодейственную мазь.

Помимо портного, к Нелл приставили специальную служанку, занимавшуюся вопросами прически, украшений, лент и бантов и прочей ерундой, которую полукровка терпеть не могла, зато обожали местные модницы. Поначалу это сильно угнетало девушку, но вскоре она оценила произведенный эффект: ее почти перестали замечать в коридорах замка, по которым приходилось перемещаться, чтобы попасть на занятия. Исенгрим наконец решил, что ей пора начать изучать хотя бы разговорный язык, и после обеда Нелл, вместо того чтобы спокойно рисовать у себя в спальне или задумчиво смотреть в потолок, сидела за столом в покоях недовольного эльфа, прежде обучавшего детей, а теперь оставшегося практически без дела. Его, кажется, приводил в ужас сам факт того, что полукровок можно чему-то учить, а не только переправлять на работы в соляные копи, но он безропотно принялся за выполнение обязанностей, тем более что получил щедрую предоплату. Это помогло ему преодолеть свое предубеждение настолько, чтобы не вздрагивать при виде ученицы, которая, к счастью, оказалась понятливой — у нее всегда были хорошие способности к изучению языков. Зато с танцами дело совершенно не заладилось. Исенгрим, прекрасно осведомленный о врожденной неуклюжести полукровок, все же настоял на своем и заставил Нелл посетить несколько занятий. Однако их пришлось прекратить ввиду ее полнейшей неспособности запомнить и воспроизвести самое несложное движение. После очередного провального урока девушка, вернувшись в свою комнату, устроила жуткую истерику, которую эльф, разбиравший бумаги в своем кабинете, почувствовал за несколько минут до того, как до него донесся грохот раскидываемой легкой мебели, — по пальцам и ладоням в очередной раз побежало знакомое тепло.

Так Исенгрим понял, что появление импульсов силы связано с переменами настроения полукровки. Был и еще один вывод, который эльф боялся признавать неоспоримым — после таких магических вспышек он почему-то чувствовал себя лучше, чем привык в последние годы. Словно потоки неведомых сил размывали жуткую усталость и отгоняли бесконечные дурные предчувствия, сопровождавшие размышления о будущем народа, остатки которого он пытался сохранить. Тридцать лет пришлось потратить на то, чтоб навести в необжитом краю хоть какой-то порядок, построить жилища, обзавестись хозяйственными угодьями, наладить торговлю… Тридцать лет беспросветного труда без какой-либо передышки, когда даже оправиться от полученных в очередной вылазке ран не было времени. Пара недель и снова на коня, в дальнюю деревню, где был налет полукровок, в ближний поселок, где dhoine отказывались платить налоги, в столицу — отчитаться перед королем о том, на что потрачены деньги. Безопасность долгие годы оставалась больным вопросом, и даже теперь, когда полукровки разбежались по лесам, а местные разбойничьи шайки были уничтожены, Исенгрим постоянно ощущал неясную угрозу. Не о такой жизни он мечтал. Радовало только то, что теперь его все реже называли предателем, и население Западного края медленно росло за счет приходящих эльфов. Может, им удастся замедлить свое вырождение на несколько столетий. А что дальше? Никто не знает. Скорее всего, жалкие остатки когда-то многочисленных и процветающих Aen Seidhe смешаются с людьми и исчезнут из памяти живущих, словно их никогда и не было. Лишь бы не дожить до этих времен...

Как бы там ни было, если странная магия, причины появления которой пока еще таились во мраке неизвестности, чем-то поспособствовала бы в достижении его целей, Исенгрим был бы за это благодарен. Правда, непонятно, кому следовало выразить признательность. Попытка воспользоваться этой силой была рискованным шагом, но за себя он не боялся, а за полукровку — тем более. Оставалось только придумать легкий и безопасный способ вызывать магию по своему желанию. Это позволило бы проверить, действительно ли импульсы неведомой силы идут ему на пользу, и, исходя из результата, сделать вывод о том, что делать с полукровкой. Исенгрим так и не утвердился во мнении, существовал ли тот заговор, который он заподозрил перед приездом Нелл в Рантрайт, или можно было списать все на стечение обстоятельств. Это тоже осложняло принятие окончательного решения: отправить девушку назад отцу под первым же благовидным предлогом или продлить ее пребывание в замке, не допуская, чтоб Эримен вернулся и продолжил эти бесперспективные и унизительные отношения.

Обычно Исенгрим проводил в подобных невеселых размышлениях часы, предназначенные для ночного отдыха, облегченно вздыхая, когда наступало очередное утро, неотличимо похожее на предыдущие, но одна из морозных ночей декабрьского полнолуния стала исключением. Закончив разбирать срочные послания, эльф направился в столовую, где ждал давно остывший ужин. Вынув из погребца непочатую бутылку вина, он недовольно скривил губы — его любимое давно закончилось, а все остальные сорта казались отвратительными на вкус. Где треклятый торговый караван, который еще неделю назад должен был появиться на изломе тракта у Железных гор? От вина его мысли переместились к разбойникам, промышлявшим в лесах у тракта. Надо бы снова отправить туда отряд, но в этот раз не иначе, как в компании королевских солдат. Эрфред с его рассуждениями о благе королевства и прочей высокопарной ерунде больше не заставит его рисковать своими воинами ради защиты долбаной торговли на юге. Известно, что это за благо — звонкая монета, катившаяся мимо Рантрайта и оседавшая в королевских сокровищницах. Исенгрим с досадой поморщился и взялся за вилку — не хватало однажды, задумавшись, умереть от голода, сидя у накрытого стола.

Однако поесть ему так и не удалось. Резкая, сильная вспышка магии полыхнула в его сознании, так что ему показалось, что перед глазами мелькнула молния. Исенгрим поднялся, прислушиваясь к окружающему миру и собственным ощущениям, и через пару секунд, накинув плащ, направился в покои, отведенные полукровке. В гостиной никого не было, и он нерешительно остановился у двери в спальню. Оттуда донесся глухой стон и неразличимые на расстоянии слова. Исенгрим постучал в дверь, но не получил ответа. Вокруг снова воцарилось сонное молчание, однако воздух в очередной раз словно завибрировал от разбушевавшейся магии. Тогда он аккуратно повернул ручку и, выругавшись про себя, вошел, гадая, какое зрелище перед ним предстанет. К своему облегчению, он увидел лишь спящую Нелл, которой, видимо, снилось что-то неприятное — она беспокойно заворочалась и снова глухо забормотала. Исенгрим позвал ее, но она не проснулась. На ее лице, искаженном красными отсветами из потухавшего камина, сменялись выражения боли и страха. Пришлось подойти вплотную к кровати и потрясти спящую за плечо, но и это не дало никакого результата. Только покалывание в отяжелевших кончиках пальцев стало сильнее, когда они ощутили сквозь тонкую ткань сорочки тепло ее тела. Эльф встревожился. Ему не нравилось, что с каждой минутой, проведенной в спальне чужой ему девушки, по его телу все чаще проходят мягкие, вибрирующие волны странной энергии, а еще больше не нравился ее сон, который никак не прерывался. Прохладный воздух комнаты вдруг показался неприятно душным.

Исенгрим подхватил девушку на руки, плотнее укутав ее в одеяло, и унес к себе. В его спальне было светло и тепло: он нечасто туда наведывался, но требовал, чтобы комната сохраняла жилой дух и уют, и сейчас это пришлось кстати. Как и то, что караульные, совершавшие ежечасный обход замка, прошли по террасе минут двадцать назад, так что никто не должен был увидеть Исенгрима с его странной ношей, кроме усмехавшейся в небе белой-голубой луны. Девушка так и не проснулась, но, по крайней мере, перестала болезненно кривить лицо. Эльф положил ее на свою кровать, снял плащ и отошел к столу, чтобы хотя бы выпить, раз ужин так и не состоялся. Откупорив бутылку, он аккуратно наклонил горлышко над изящным бокалом тонкого стекла — прислали в подарок из соседней области вместе с платой за лес. В спальне царила убаюкивающая тишина, нарушаемая только потрескиванием поленьев и толстых восковых свечей, рассеивавших в пространстве свой мягкий, танцующий свет. Исенгрим поднес бокал к губам и замер, ощутив, как по спине внезапно прокатился холодный поток ужаса. Он резко опустил бокал на столешницу, отчего ножка с отвратительным хрустом сломалась, рассыпавшись мелкими колючими кристалликами, а по светлому дереву, выплеснувшись, поплыла алая, как кровь, лужица густой ароматной жидкости.

Эльф обернулся, судорожно пытаясь понять, что вызвало в нем такую волну пугающих ощущений, и отшатнулся, пораженный увиденным. Нелл прямо сидела в кровати, по-прежнему укутанная в одеяло, и смотрела на него. Ее зрачки были расширены до предела, и в них он видел отблески огня, танцевавшего в камине. На лице полукровки застыло выражение боли и тоски, от которого эльфу стало вдвойне жутко. Он словно видел перед собой чьи-то последние минуты на этом свете. Или первые на том после внезапного и болезненного ухода. Исенгрим попытался вдохнуть, сказать что-нибудь, шевельнуться, но не смог от охватившей его жути, только смотрел в черные провалы зрачков существа, сидевшего на его постели. Наконец мышцы на лице Нелл дернулись, и в ту же секунду из глаз покатились крупные слезы. Несколько капель упало на белую ткань рубашки, оставив темные мокрые пятна. Исенгрим собрался с силами, чтобы позвать ее, но тут она вздрогнула и стала беспокойно осматриваться, словно только что проснулась. Эльф поспешно подошел к кровати, желая поскорее убедиться, что это действительно хорошо знакомая обыкновенная Нелл, а не полуночный безымянный гость, принявший привычный ему облик. Девушка меж тем безуспешно пыталась выбраться из одеяла, нервно дергая его во все стороны, отчего еще больше запутывалась. Исенгрим положил ей руку на плечо, пытаясь успокоить, и вытащил из плена теплой тяжелой ткани.

— Господин, где я? Что случилось? — услышал он, наконец, знакомый голос, чуть охрипший со сна.

— Ты у меня в покоях. Тебе снился кошмар, по-видимому, и я никак не мог тебя разбудить. Пришлось перенести тебя сюда, в твоей спальне камин погас. Нужно самой следить за дровами внимательнее, раз не хочешь, чтоб к тебе вечерами приходили служанки.

Он сказал еще несколько малозначительных слов, наблюдая за тем, как девушка тревожно осматривает помещение, в котором оказалась, как вздыхает, словно вспоминая что-то неприятное.

— Так что тебе снилось, Нелл? С тобой такое бывало прежде?

Она задумалась на минуту, размышляя, стоит ли говорить ему о чем-то, потом ответила:

— Мне снился кошмар, который я раньше часто видела в детстве и потом, когда меня что-то сильно расстраивало. Я всегда долго не могу проснуться и плохо себя чувствую после этих снов, — она смущенно замолчала: не хотелось выглядеть еще более жалкой в его глазах.

Но он спросил, как ей показалось, сочувственно:

— Эти сны как-то связаны с событиями твоей жизни?

— Не думаю. Они всегда одинаковые, но ничего особенного я не вижу: только темное помещение, отблески фонарей, словно в дверном проеме, и мне слышатся звуки голосов. Ничего больше, но во сне меня это сильно пугает и расстраивает. И еще запах сырости — он преследует потом наяву.

— Возможно, это след какого-то давнего происшествия. Мне тоже когда-то снились такие сны, — он замолчал, пожалев, что сказал лишнего, но девушка не стала развивать эту тему.

Исенгрим еще несколько минут украдкой бросал тревожные взгляды на ее лицо, переходя от стола к умывальной, пока убирал осколки бокала. К его облегчению, ничто теперь не напоминало в ней о том, что ему пришлось увидеть. Зрелище и вправду было жуткое, но все же ему показалось забавным, что полусонная девица смогла напугать его до нервной дрожи. Исенгрим подал ей бокал, извлеченный из недр погребца и наполненный вином из початой бутылки, и выпил сам, еще раз с тоской вспомнив о своем так и не состоявшемся ужине. Несколько минут прошло в молчании, потом он спросил, не желает ли Нелл вернуться в свои покои. Девушка отрицательно помотала головой, объяснив, что все равно не сможет уснуть, и, спохватившись, добавила, что, пожалуй, все же пойдет и попытается. Эльф усмехнулся:

— Без сапог ты не дойдешь, а я тебя обратно не потащу, раз уж ты все равно не хочешь спать. Мне снова нужно выверить перевод — жители Трада не горят желанием покидать свое захолустье.

Нелл просияла: меньше всего на свете она сейчас хотела оставаться одна в безмолвных покоях, и, укутавшись в поданный ей плед, устроилась у стола возле Исенгрима. Они пару часов просидели рядом, склонившись над листами бумаги, одни из которых были смяты, испачканы и исписаны малопонятными закорючками, а другие, аккуратно заполненные четким красивым почерком, содержали перевод текста с первых. Эльф не сказал ей, с чем конкретно были связаны послания, которые они переводили, пояснил только, что переписку вели полукровки с кем-то из жителей соседних областей. Нелл это не особенно интересовало. Она не любила дела, связанные с войнами и политикой, но зато ей нравилось искать значение неразборчиво написанных букв и переводить, словно разгадывая загадку. Сосредоточившись на своем занятии, она почти забыла о кошмаре и была бы абсолютно спокойна, не смущай ее присутствие Исенгрима.

Утром Нелл проснулась в чужой спальне и несколько минут неподвижно лежала, прислушиваясь. Потом приподнялась, смущенно кутаясь в одеяло, и осмотрелась. Рядом была аккуратно разложена ее одежда, а на полу стояли сапоги. Хозяина нигде видно не было — наверное, ушел еще до рассвета проверять караулы, как это было у него в обычае. На изящном столике с коваными ножками, расположившемся у камина, стояли тарелки, накрытые салфеткой и источавшие аппетитный запах сдобной выпечки. Потянув к себе платье, Нелл обратила внимание на листок бумаги, зашелестевший, когда его задела ткань. Она протянула руку и взяла послание, содержавшее всего несколько строк, написанных аккуратным твердым почерком: «Завтрак у камина. Поешь и возвращайся к себе». Нелл усмехнулась — лаконично и без лишних изъявлений вежливости, как всегда. Она в точности последовала указаниям, изложенным в записке, и через полчаса вернулась в свои покои, полюбовавшись на горы в шапках из тяжелых снеговых туч. Утро Нелл, в отличие от ночи, выдалось мирным и спокойным. А вот гостеприимному хозяину пришлось битый час объяснять начальнику стражи, зашедшему перед рассветом, каким образом в спальне оказалась полукровка.