До того, как поднимутся воды (Before the Water Rises) (джен)

— Если ты не читаешь, ангел мой, то тебе следовало бы обратить на меня внимание.

Азирафаэль отводит взгляд от дождя, стекающего по окнам. На какое-то размытое мгновение ему кажется, что у Кроули длинные волосы, а его глаза не прикрыты дорогими солнцезащитными очками, обнажены и горят яростью, которая не утихнет потом еще лет сто.

«Как же мне тебя не хватало, — думает Азирафаэль. — Я старался не думать о тебе, но вместо этого только и делал, что думал».

Кроули склоняет голову набок и садится на подлокотник кресла Азирафаэля. Он прячет лицо за ухом ангела, вопросительно сопя.

— Я знаю, что тебе вовсе не надо подходить ко мне так близко, чтобы понять, что я чувствую, — замечает Азирафаэль с легкой улыбкой. — К тому же я всегда скажу тебе об этом, если ты спросишь⁽¹⁾.

— Практика никогда не помешает, ангел. Ты сегодня грустный.

— Наверное, так оно и есть. Дождь заставляет меня вспоминать.

— Не стоит этого делать, — шепчет Кроули ему в шею. — Я никогда не делаю.

Это откровенная ложь, и они оба знают это, поэтому Азирафаэль только протягивает руку и нежно проводит костяшками пальцев по щеке Кроули. Как чудесно, что ему позволяют сделать это сейчас. Как ужасно, что путь к этому занял так много времени.

— Хм. Я думал о Потопе.

— Подходящая погода для этого, я полагаю. И о чем же ты думал?

— Мы тогда с тобой так ужасно поссорились... И так и не помирились.

Кроули чуть отстраняется и с любопытством смотрит на ангела.

— А мы разве нет?

Азирафаэль хмурится.

— Нет. Мы тогда не виделись сто лет или больше, да и то совершенно случайно столкнулись потом в Вавилоне.

— Нет.

— Нет, это точно был век, ровно сто лет, я считал...

— Нет, ангел, — говорит Кроули, и непонятно, чего в его голосе больше — нежности или раздражения. — Мы снова встретились не случайно. В тот год Вавилон был территорией Тааматы. Я должен был контролировать Ниневию, но я сторговался с ней поменяться, потому что... Что ж. Потому что я слышал, что ты направлен туда.

— Я этого не знал, — тянет Азирафаэль с некоторым удивлением.

— Ну, теперь знаешь. Я провел около сорока лет в безумии, десять лет был женат, тридцать лет думал, что покончил с воспоминаниями о тебе, потом еще десять лет осознавал, что это не так. И десять лет искал тебя и присматривал за тобой.

— Большую часть того столетия я провел на Небесах, — задумчиво произносит Азирафаэль. — Вавилон⁽²⁾ был первым местом, в которое я угодил после возвращения на Землю. И в котором задержался.

— Потому что сразу же угодил в вертеп греха и логово беззакония. Это были веселые времена!

— О да, — Азирафаэль слегка морщит нос. — Ты настолько сильно хотел показать мне танцы, что я так и не сумел тогда… хм… сказать тебе хоть что-нибудь из тысячи или около того вещей, которые собирался тебе сказать. Я провел много времени, думая о них на Небесах, а потом, когда действительно увидел тебя, все они напрочь вылетели из моей головы.

— Тысяча вещей? Правда?

— Однажды я их пересчитал. Список вышел где-то в районе тысячи двухсот, плюс-минус.

Кроули выглядит искренне ошеломленным, и Азирафаэль берет его руку, нежно поглаживая большим пальцем тыльную сторону ладони.

— Неужели ты и правда верил, что я вообще никогда о тебе не думал?

— Ну... да. Конечно. Я имею в виду, особенно в те дни. Я же все еще был Демоном Кроули, плохим, проклятым, соблазнителем и все такое.

— Я думаю, ты недооцениваешь себя, дорогой.

Одним отработанным движением Кроули вынимает книгу из рук Азирафаэля и, повернувшись, оседлывает его колени, легко положив руки на плечи ангела.

— Я что, настолько сильно завладел твоими мыслями? — ухмыляется он.

— Моим сердцем, если быть точным.

Кроули стонет, наклоняясь вперед и прижимается к Азирафаэлю еще плотнее, чтобы с драматическим разочарованием положить свой подбородок ему на макушку.

— Ангел, ты превращаешь искусное обольщение в нечто непростительно сентиментальное и романтичное.

— Как же мне тебя жаль, — лицемерно говорит Азирафаэль, протягивая руку, чтобы крепко прочесать ногтями короткие волосы на задней стороне шеи Кроули. Демон вздрагивает и со вздохом прижимается к телу Азирафаэля.

— А теперь ты используешь против меня конфиденциальную информацию, доверенную тебе по секрету. Какой же ты нехороший и мерзкий ангел!

— Ах да, ну конечно. Потому что кричать: «Да, да, продолжай, я убью тебя, если ты прекратишь!» — это значит говорить что-то по секрету, — сухо замечает Азирафаэль.

Его рука на мгновение замирает, когда он снова вспоминает о том, как боялся оказаться нехорошим ангелом, как думал, что любое прикосновение, любое кратковременное утешение в чем-то, кроме Рая и Ее Плана, будет верным билетом в Ад и проклятием. Пожалуй, это даже хорошо, что он отказался от пылающего меча.

Кроули многозначительно ерзает у него на коленях, но прикосновения Азирафаэля становятся медленнее, кончики пальцев вместо ногтей, и Кроули со вздохом тает, вжимаясь в ангела.

— Ты можешь грустить, если тебе это нужно, Азирафаэль, — говорит Кроули через какое-то время. — Я подожду и все еще буду здесь, когда ты закончишь. Ты ведь закончишь через какое-то время, правда? Нельзя же грустить вечно.

— Я знаю. И мне совсем не грустно. Ну, почти. И... Я так много извинялся перед тобой за ту неделю до наводнения. Я не мог ничего сказать, чтобы не споткнуться о собственные ноги.

— Ты был новичком в этом деле. Мы оба были.

— И я не хочу извиняться перед тобой сейчас, — задумчиво продолжает Азирафаэль. — Я не сожалею о том, что мы сделали. И я не жалею о том, что сказал тебе.

— Это было… больно, — немного натянуто произносит Кроули, и Азирафаэль пожимает плечами.

— Некоторые вещи причиняют боль.

— Ублюдочный ангел. Тогда я тоже не буду извиняться за то, что сказал.

— Мне бы этого не хотелось.

Кроули бросает на него скептический взгляд.

— Значит, никаких примирений для нас не будет? Никакой ретуши. Мы просто будем продолжать все в том же духе, как сейчас?⁽³⁾

— Возможно, мы найдем хороший способ помириться и насчет Потопа. Когда-нибудь. В течение следующей тысячи лет. Я очень надеюсь.

— Ну что ж, это хороший прогноз. Думаю, я останусь здесь, чтобы посмотреть, как все обернется.

— Прекрасно. Я полностью верю в нас.

Некоторое время они слушают шум дождя. Радуга держится крепко. Ни в воде, ни в раскатах грома бояться более нечего. Теперь вообще нечего бояться.

— Знаешь, ты не единственный, у кого в дождливые дни настроение портится, — наконец говорит Кроули. — Я так и не вернулся к Махле и ее людям после того, как улетел в припадке гнева. К тому времени, когда я снова начал их искать, повсюду были хетты, и я даже не знал, с чего начать.

— М-м-м? — Азирафаэль слегка шевелится, и, возможно, при других обстоятельствах он попытался бы даже встать, чтобы приготовить себе чашку чая, если бы Кроули так крепко его не обнимал.

— Я имею в виду, что они, должно быть, в какой-то момент отправили на свалку и нас и обратились к Богу, — задумчиво говорит Кроули. — Я никогда не встречал их в Аду. Давным-давно предупредил там всех, чтобы мне сказали, если вдруг. Ну, когда. Вряд ли я смог бы сделать для них много хорошего, но хотя бы что-то... Решил, что смогу утащить их в угол или еще куда-нибудь…

— М-м-м, да... — Азирафаэль делает еще одну осторожную попытку добраться до кухни. На этот раз, однако, Кроули сворачивается вокруг него немного плотнее, приподнимаясь, чтобы посмотреть ему в лицо.

— Ты ведешь себя довольно подозрительно, ангел, — говорит Кроули. — Что, им пришлось довольствоваться одним из худших районов Рая или чем-то в этом роде?

— Они... они так и не попали на Небеса, — осторожно отвечает Азирафаэль, и Кроули быстро выпрямляется, уставившись на него.

— Стоп. Они не на Небесах? А где тогда?

Азирафаэль закрывает глаза, а потом для надежности еще и прикрывает лицо руками. Если бы у него были крылья, он бы и ими прикрылся тоже.

— Ангел, что ты наделал?

— Я вернулся через неделю, чтобы попытаться познакомить их с Богом, — говорит Азирафаэль, совершенно подавленный. — У меня были самые добрые намерения! Я хотел... У меня были приготовлены чудеса и... и письменность! Я собирался дать им возможность писать задолго до того, как они должны были изобрести ее сами, потому что думал, что они будут очень впечатлены...

— И это я тогда терял сон из-за каких-то рыболовных сетей. Отлично. Итак, ты вернулся, чтобы помочь им увидеть правильный путь.

— Да, это именно то, что я и собирался сделать. А потом, в самом разгаре объяснения, почему им может понадобиться письменная запись вместо устной, этот пожилой человек со странной штукой на голове...

— Это был Нур, и это была его шляпа.

— Да, Нур, у него начались боли в груди, и я не смог достаточно быстро объяснить Махле, что такое сердечно-легочная реанимация, она просто подумала, что я его бью, и... и...

— И что же, ангел мой?

— Я запаниковал, — жалобно говорит Азирафаэль. — У меня была душа, которой я не мог позволить пройти в Ад и которую не мог провести в Рай... и они никогда не просили меня вернуть ключи!

— Стоп... ключи? О Сатана, ты мне это говоришь...

* * *

Сокрытый в укромном уголке мира, которому не соответствовало никакое точное местоположение и который никогда не мог быть нанесен на карту, Эдем по большей части тих. Он продолжает существовать так, словно никогда и не прекращал этого делать, и он настолько совершенен, насколько может сделать совершенным что-либо множество ангелов, обезумевших от любви к творению и к своему Создателю.

В наши дни он в основном используется как место для пикников ангелов, Падших и просто уклоняющихся от работы ради небольшого удовольствия, а иногда и для нечастых и плохо посещаемых мероприятий по сплочению команды Архангела Гавриила. Как правило, посетители останавливаются в западной части, самой прирученной и цивилизованной, которая напоминает Сады Кью. Нет никакой реальной необходимости бродить по восточной части, где больше холмов, больше фруктовых деревьев, больше коз и, кстати, живут вот уже несколько поколений дружественных язычников из того места, которое в конечном итоге превратилось в современную Турцию.

Геродот упоминал о них как о почитателях бледного круглого бога, свирепых наездниках на козлах, которые использовали свои сети, чтобы заманить людей в ловушку и поработить их. Джеральд Гарднер предположил, что это племя змеепоклонников, которые обожают прекрасную рыжеволосую богиню и всеми способами стараются подражать ее доброте и терпению. Конечно, они оба ошибались, но рядом с Восточными Вратами сохранилось бревно, вымазанное красной охрой, и камень, украшенный завитушками белого мела. Иногда какой-нибудь особенно старательный человек оставляет перед ними подношение из жареной утки, но поскольку сама пара еще не была здесь, это не считается обязательным.

Нестареющая женщина с татуировкой змеи на запястье идет через оливковую рощу и задумчиво протягивает руку, чтобы сорвать пару сверкающих оливок. Она бросает их одну за другой в рот. Они соленые и сладкие одновременно, уникальные в Саду и совершенно неизвестные за его пределами.

— Неплохо, — удовлетворенно говорит она⁽⁴⁾.

1) * Я был поражен тем, насколько более взрослыми кажутся и Кроули, и Азирафаэль в этой последней главе. Я имею в виду, что они были полностью сформированными сверхъестественными существами уже во время Потопа, но сейчас они оба кажутся такими новыми и сияющими.

Вернуться к тексту

2) **Вавилон был шалостью, дурачеством и полностью на совести автора.

Вернуться к тексту

3) * * *

Я думаю, что пытаюсь сказать что-то о природе ссор и отношений и о том, что не все должно быть улажено или даже может быть улажено. Я считаю, что вы можете жить в условиях прекращения огня, если обе стороны будут готовы к этому и добры и никто не пострадает.

Вернуться к тексту

4) * * *

Нет, вы не можете есть оливки с дерева. Да, некоторые авторы скорее придумают запутанное объяснение о несуществующих оливках, чем вернутся назад и изменят то, что они опубликовали. Одна из тех счастливых случайностей, которые мне сейчас очень нравятся.

Вернуться к тексту