В начале пути (джен)

Отбросив окурок, Ребекка подняла голову, разглядывая облака. Париж... Какая девчонка не мечтает оказаться в этом городе? Вот и она мечтала. И оказалась... В Париже, в десятке миль от фронта — предел мечтаний, нечего сказать!

Да, не так она представляла себе войну, совсем не так... И была в этом не одинока — месяц назад всем казалось, что вскоре союзные армии пройдут маршем победы по Берлину, но сегодня... Сегодня было больше похоже на то, что парад состоится в Париже, и армии кайзера триумфальным маршем пройдут по Елисейским Полям. И очень скоро...

Энн, сидевшая на скамейке, отбросила окурок, посмотрела на подругу и спросила:

— Как там Джейсон?

— Выздоравливает, — Ребекка пожала плечами. — Воюет с футуристами и переписывается с Д’Аннунцио.

— Да, кто бы мог подумать, что наш майор — поэт... — протянула Энн, наматывая на палец выкрашенные хной волосы. Медно-рыжая прядь странно смотрелась в светлых волосах, и только сама Энн знала, что это значит. Ребекка даже не пыталась спрашивать — знала, что подруга сама расскажет, когда захочет...

— Знаешь, Энн, ты типичный реднек, — она уселась рядом с подругой. — Даже в Нью-Йорке знают Роберта Джейсона, хоть и не любят его, а уж в его родной Калифорнии... Да там последний бродяга читает его стихи наизусть. И я не шучу, Энн, я сама это слышала — правда, тогда я не знала, чьи они...

— Да верю я тебе, верю, — Энн толкнула подругу локтем. — Лучше скажи...

Вопрос так и не был задан.

Пронзительно завыли сирены, обе девушки моментально сорвались со скамейки и помчались на лётное поле...

Аэродром встретил лётчиц обычным предбоевым возбуждением. Техники заполняли баки, заправляли ленты в пулемёты, в последний раз проверяли магнето...

Ребекка застегнула куртку, надела шлем и прыгнула в кабину.

— От винта!

Лётное поле, всего пару месяцев назад бывшее парком, бросилось навстречу, колеса оторвались от земли... Истребители поднялись в воздух, направляясь на северо-запад, навстречу германским бомбардировщикам.

Двенадцать минут... Ребекка взглянула на часы, засекая время и толкнула рычаг газа вперёд. Двенадцать минут до рубежа перехвата... И один вопрос: что там? Будут ли истребители, или немцы полагаются только на пулеметы самих бомбардировщиков? Что за самолёты — быстрые и вёрткие G.IX, для которых это от силы третий-четвёртый вылет? Уже привычные G.I, которых ещё до войны построили несколько сотен? Огромные и уродливые, но живучие R.V, несущие по две с половиной тысячи фунтов бомб? Через десять минут «Летающие Тигры» узнают...

Десять минут спустя, над самой линией фронта, Ребекка Флинт нажала на гашетку, выпустив очередь в красный «Альбатрос», мелькнувший в прицеле. Истребитель дернулся — кажется, лопнула расчалка — но резким разворотом набрал высоту и снова атаковал.

— Ублюдок! — девушка правым разворотом ушла из-под атаки, заложила иммельман...

Треск, свист — три пули насквозь прошивают кабину, едва не задев Ребекку, а красный истребитель уже за спиной и чуть выше, и держится, как приклеенный.

— Да что ты за ублюдок?! — Ребекка, отчаявшись, сваливает свой истребитель в штопор в надежде, что красный «Альбатрос» не рискнёт последовать за ней.

Рискнул... Нет, оторваться ей удалось, но когда она вывела самолёт в горизонтальный полёт, до земли оставалось метров десять, не больше. Набирая высоту, Ребекка смогла увидеть бой со стороны — и порадовалась, что в бой с истребителями вступили «Тигры». Американские лётчики держались только за счёт превосходства своих машин — принятых на вооружение всего пару месяцев назад. Французам, такого преимущества не имевшим, в этой схватке не светило ничего... Ребекка не была новичком в воздухе, как и все её товарищи — но им противостояли асы. У французов не было бы ни единого шанса...

И даже так они едва справились — бомбардировщики, сбросив своей груз куда попало, бежали, а у французских пилотов хватило хладнокровия не погнаться за ними, а помочь американцам вырваться из свалки. Восьмерым из дюжины... и Ребекка разглядела внизу только две ниточки красного дыма.

Они расслабились — да и что могло им угрожать в нескольких минутах полёта от родного аэродрома? И потому вспухшие вокруг дымные клубки разрывов застали врасплох абсолютно всех.

Дёрнулась ручка, когда шрапнельные пули перебили тяги руля высоты. Задымился командирский самолёт. Развалились в воздухе два «Ньюпора»...

Коротко выругавшись, Ребекка увеличила скорость до максимальной.

— Рехнулись, скоты?!

Ветер не отвечает.

Но это и не важно, потомку что она снова задаст этот вопрос — и уж тогда ей ответят...

Огонь прекратился после двух залпов — кто-то всё-таки сообразил отдать приказ, но «Тигры» пошли на посадку — вынужденную, поскольку дотянуть до аэродрома смогли бы далеко не все.

И едва колёса машин коснулись утоптанной земли — меньше, чем в сотне футов от зенитной батареи — рядом, взвизгнув покрышками, остановился штабной автомобиль. С Джиной за рулём, майором Джейсоном рядом с ней и санитарами на заднем сиденье. Вот только Ребекка не обратила на начальство ни малейшего внимания. Выбравшись из кабины, она размашистым шагом подошла к командовавшему батареей лейтенанту и коротко, без замаха, ударила его по зубам.

Француз отшатнулся, попятился и упал.

— Мадемуазель... — простонал он, сидя на земле. — За что?..

— Ты, дерьмовый ублюдок! — рявкнула девушка, пнув француза по рёбрам. — Ты сейчас угробил нескольких отличных ребят, косоглазая мразь! Или ты немецкий...

— Лейтенант Флинт! — майор ударил костылём по земле между Ребеккой и зенитчиком. — Этот человек, несомненно, должен понести наказание, но самосуда я не допущу! Я понимаю ваши чувства, но подобное их проявление абсолютно недопустимо, вам ясно?!

— Так точно, сэр, — Флинт замерла. — Прошу прощения, сэр. Я погорячилась.

— Вот именно, лейтенант. Вы ранены?

— Нет, сэр, — Ребекка заложила руки за спину. — Лейтенант Смит погиб, сэр, и лейтенант Грейвс тоже...

— Печально... Где Морган и О'Коннели?

— Здесь!

Майор вздохнул, глядя на несущуюся галопом лошадь с пропавшими пилотами.

— Джина, забирай раненых и вызови техников — пусть возьмут грузовики и забирают машины, — распорядился он. — Крейг, передайте этого глупца властям и организуйте поиск тел, остальные — дождитесь техников и возвращайтесь вместе с ними...

— А ты едешь с ранеными, — заявила Джина. — Я и так слишком много тебе позволила — больше, чем стоило бы с твоими ранами!

— Но...

— Роберт!

— Сдаюсь! — майор шутливо поднял руки и заковылял к машине.

На секунду подняв глаза к безупречно ясному небу, Ребекка застыла по стойке «смирно».

Лейтенанты Роберт Смит и Джон Грейвс возвращались в свою эскадрилью...

Первыми шли два барабанщика, медленными и сильными ударами задававшие темп всей процессии. За ними четыре капитана кайзеровской авиации, печатая шаг, несли первый гроб. За ними шагал с саблей на караул никто иной, как легендарный Манфред фон Рихтгофен, а за ним другая четвёрка несла второй гроб.

Остановка. Короткая команда — и оба гроба опускают на землю, а нёсшие их офицеры застывают, пока капеллан читает молитву...

Сухой треск винтовочных выстрелов, гробы опускают в могилы, снова раздаётся залп салюта, первые комья земли глухо стучат о дерево... По небу скользят редкие лёгкие облака — идеальная лётная погода, словно там, в небесах, ждали погибших пилотов...

Ребекка склонилась над могилой, бросила горсть земли, шепнула: «Прощайте, ребята», выпрямилась — и встретилась взглядом с Рихтгофеном.

— Фройляйн...

— Ребекка Флинт.

— Фройляйн Флинт, я столкнулся в бою с весьма искусным противником — он оказался первым, кому удалось уйти. И я умоляю вас — назовите мне имя человека, пилотирующего американский истребитель с номером «четыре»!

Немец явно считал это вопросом исключительной важности, и девушка не видела ни одной причины для того, чтобы не ответить:

— Её имя — Ребекка Флинт.

— Фройляйн, — Красный Барон глубоко поклонился. — Прошу вас, окажите мне честь сразиться с вами, и только с вами, при нашей следующей встрече!

— Это вы оказали мне честь вашим предложением, герр Рихтгофен, — Ребекка протянула руку, которую немец галантно поцеловал, а затем, обернувшись к своим товарищам, произнесла:

— Запомните этого человека, ребята, и никогда не трогайте ни его самого, ни красный истребитель, на котором он летает. Он — только мой!