Орудие мести (джен)

Ветер оглаживал обнажённую шею девушки, прохладно касался ключиц, трепал платье и волосы — те падали на лицо, лезли в глаза и рот, и все попытки Белль откинуть пряди назад оканчивались неудачей. Трудно выглядеть победительницей, отплёвываясь от волос и дрожа как в лихорадке. Может быть, поэтому капитан Крюк ещё не осознал своего поражения: в его взгляде не было ни страха, ни удивления, только облегчение и усталость. Казалось, имя Тёмного не произвело на него никакого впечатления: он только скривил лицо в гримасе, вероятно, должной изображать насмешливую улыбку, и молча двинулся в сторону Белль. Она хотела сказать какие-то слова, но не смогла: в горле пересохло. Однако тело ей ещё повиновалось, и Белль отступила назад, отвела руку с мешочком за борт. Теперь ей осталось лишь разжать пальцы, и драгоценный артефакт поглотит море. С губ сорвалась угроза:

— Ещё шаг, и я брошу! Брошу, и ты никогда его не увидишь!

Киллиан остановился. Только что ему казалось, что отнять у пленницы боб будет просто. Но сейчас он понял: Белль не блефует. Не понимает, во что ввязалась, но решимости совершить глупость у неё хватит. На Киллиана внезапно накатила усталость и дурацкое ощущение, что всё это уже было когда-то: женская фигура с разметавшимися по ветру волосами, торопливо произносимые охрипшим от волнения высоким голосом злые слова, мешочек с волшебным бобом, зажатый в огрубевшей от работы маленькой женской руке. Какая знакомая сцена, только вот теперь у него в этой пьесе совсем другая роль. Нужно просто сыграть её до конца. Пусть Киллиан не может вырвать ей сердце, но заставить его остановиться — вполне в его власти. Он успеет до того, как клубы колдовского дыма окутают корабль. Всего-то надо сделать шесть шагов. А потом придётся платить — своей жизнью, жизнями экипажа, кораблём, на палубе которого стоит. Но разве это высокая цена за месть? Крокодил когда-то заплатил дороже: вечной разлукой с сыном. Похоже, этот мальчишка много для него значил. Надо сделать что должно, преодолеть расстояние, отделяющее его от женской фигурки, напоследок взглянуть в голубые глаза, встретиться со взглядом, полным любви и тревоги — пусть теперь любят и тревожатся не о нём, — увидеть, как лицо исказит судорога боли, брезгливо отстраниться от уже бесчувственного тела. Но Киллиан медлил. Чего-то не хватало, вернее — кого-то. Зрителя. Того единственного зрителя, что ему нужен. Мало того, чтобы Крокодил узнал о смерти своей маленькой возлюбленной, нужно чтобы он её увидел, чтобы эта картина годами, веками стояла у него перед глазами, чтобы чувство вины изгрызло чешуйчатого монстра до кости.

Киллиан сделал движение в сторону пленницы, и она тут же подобралась и уселась на деревянную загородку. Одно движение — и окажется за бортом. Он, наверное, должен был испытывать досаду, злиться, что девчонка его обошла, гадать, как она стянула волшебный боб. Но Киллиан ощущал только изматывающую усталость. На какое-то мгновение он ухватился за соблазнительную мысль: чёрт с ним, с бобом, пусть ныряет. Ему и делать ничего не придётся, только шаг. Он открыл рот, чтобы сказать какую-нибудь гадость напоследок, и почти удивился, услышав свой собственный вкрадчивый голос:

— А почему ты так уверена, что это штучки Крокодила?

Белль сидела на ограждении, за спиной была вода и волшебный дым, которого здесь все так испугались, но ей наконец не было страшно. Она радовалась голубоватой, клубящейся над морем субстанции точно старому другу. Она помнила, как в такой же искрящейся дымке перед ней появлялся Румпельштильцхен — чаще всего та бывала фиолетовой, но могла быть и пурпурной, и голубой. И то, что происходило сейчас, могло значить только одно: Румпель разоблачил обман Злой Королевы, он ищет её, наверное, уже нашёл. Она не знала, что или кто помешал Тёмному возникнуть на палубе корабля лично, но почти исчезнувшая было вера в то, что что бы ни произошло между ними, Румпельштильцхен всегда спасёт её, возвращалась в сердце девушки. Поэтому Белль не боялась упасть в море, не боялась спорить с этим жутким человеком. Теперь, когда его власть над ней кончилась, ей даже было его немного жаль.

— …штучки Крокодила? — голос звучал приглушённо, точно через слой ваты. Белль постаралась сосредоточиться на произносимых словах. — Может быть, это обитатели морских глубин обозлились на людишек и решили стереть все корабли с глади океана? Или Королева Регина преследует нас своей магией? Будь умницей, отдай мне боб.

— Это Румпель! — она почти взвизгнула, и со стороны её крик наверняка походил на истерику, но всё это было не важно, не имело значения, потому что Румпель — Румпель — спасёт её, потому что он любит её, потому что он самый сильный, самый умный, и Королева не сможет вечно водить его за нос, а пиратскому капитану с его острой саблей и наточенным крюком нечего противопоставить всесильной магии Тёмного.

— Разве? — как-то слишком спокойно поинтересовался капитан. — Ты так веришь в него? Или хочешь верить?..

— Верю, — чтобы доказать серьезность своих намерений, Белль перекинула ногу через борт. Юбка затрещала, расползаясь, — это не важно, уже нет. Ладонь с кисетом вспотела, и она давно бы уже разжала пальцы, если бы не держала в памяти сбивчивый рассказ Сми: волшебный боб нужен Тёмному для того, чтобы разыскать своего сына. Значит, мальчик не погиб, и именно она будет той, кто вернёт его отцу. — Я верю! — повторила Белль ещё раз. — Если бы Королева обладала такой магией, она воспользовалась бы ею ещё тогда, в тот день, когда ты украл меня! И ей не пришлось бы годами разыскивать Белоснежку!

— Ладно, — капитан послушно стоял, не предпринимая никаких попыток тронуться с места. — Ты меня убедила. Это Тёмный спасает тебя. Он говорил тебе, что любая магия имеет свою цену? Ну, конечно же, говорил, — пират усмехнулся широко и открыто, — Только, наверное, забыл упомянуть, что сам не любит платить по счетам. И за твоё освобождение уже заплачено — королевская галера провалилась в небытие вместе со всем экипажем. А теперь на очереди «Весёлый Роджер».

Белль молчала, сглатывая подступающие слёзы. «Румпель, пожалуйста, почему так долго?» — молила девушка мысленно. Она не могла обернуться и посмотреть, близко ли к кораблю подобрался волшебный дым — это дало бы Джонсу возможность убить её раньше, чем…

— Понимаю, любимая, меня тебе не жаль, — с губ капитана сорвался короткий сухой смешок. — А как насчёт остальных? Жизни ещё двадцати человек — для тебя приемлемая цена за твою одну? Или ты думаешь, Крокодил пощадит кого-нибудь? — Джонс замолчал, точно ждал ответа, прикрыл веками глаза, глубоко вдохнул воздух. — Какая наивность.

Белль хотела бы поспорить, хотела бы доказать стоящему перед ней пирату, что он не прав, что Румпель умеет быть великодушным, но в глубине души понимала: расправа может свершиться так быстро, что она просто не успеет её предотвратить, не успеет рассказать своему чудовищу, что остальные относились к ней сносно.

Возразить было нечего, и Белль просто посмотрела на своего мучителя с вызовом и закинула вторую ногу на загородку. Ей отчего-то очень захотелось увидеть в насмешливых глазах капитана боль или страх, или… Но там не было ничего: только равнодушие к своей участи и голубая пустота. Даже уговоры звучали не слишком убедительно, словно он разыгрывал какую-то давно надоевшую роль, а удастся ли уболтать взявшую над ним верх пленницу, в конечном итоге вовсе не имело значения.

— Румпель, — прошептала она едва слышно, пытаясь найти силы в знакомом имени.

Киллиан понимающе улыбнулся. Не то чтобы он понимал эту окончательно съехавшую девицу, не то чтобы верил в успех, но по инерции пытался переубедить её. Он слишком привык спасать свою шкуру — двести лет ему это удавалось, и он не мог до конца поверить, что всё закончится так нелепо. «Я же ещё не убил Крокодила», — подумал он привычно, но эта мысль была пустой… Злость куда-то делась и не желала возвращаться обратно. Злость. Белль была добра, слишком добра, очень, и эта её слабость была последней картой, которую Киллиан мог разыграть. Он сделал к ней полшага.

— Что, если я пообещаю не мстить, пообещаю, что никогда тебя не трону?

Белль вскинула голову:

— Ты обманешь.

«Что ж, она права», — не мог не согласиться Киллиан, — «Обману, непременно. Надо же, казалась такой доверчивой и наивной, а всё же успела меня изучить». Он замер, не решаясь шагнуть ещё раз, глянул Белль через плечо — колдовская муть подобралась к кораблю почти вплотную.

— Обману, — произнёс он вслух. — Поэтому я не стану ничего обещать. Просто попрошу: отдай боб. Дай шанс — если не мне, то хоть моим ребятам. Шанс выжить. Что, не заслужили?

Киллиан наклонил голову и приготовился к прыжку.

Белль всё ещё била дрожь, но она едва ли замечала это. «Не заслужили?» — отзывался эхом в голове голос капитана. Она могла бы ответить: «Разумеется, нет». Потому что единственное, что успел заслужить каждый из команды Джонса за время пребывания на «Весёлом Роджере» — смертный приговор. Каждого из них, без сомнения, отправил бы на виселицу любой судья, и Белль понимала это. Но, несмотря на это понимание, не желала смерти ни одному из пиратов. Не то чтобы она привязалась к ним… Но… Белль взмахнула руками точно намеревалась взлететь, посмотрела на хищно осклабившегося капитана и швырнула этот проклятый мешочек ему в лицо. Она не увидела, достиг ли бросок своей цели, потому что потеряла равновесие и упала — нелепо, неуклюже, на спину. Она больно ударилась о воду, в глазах потемнело на мгновение, но Белль тут же плотно сомкнула губы, подавляя в себе желание закричать. Ей оставалось продержаться совсем немного. «Румпель, Румпельштильцхен!» — звала она мысленно. Вслух не получалось — вокруг было слишком много солёной воды, и Белль боялась захлебнуться. Она билась в волнах, платье липло к телу, сковывая движения, но дым — теперь Белль могла это увидеть — был уже очень близко. «Румпель», — Белль плакала, и соль её слёз мешалась с солью моря.

— Я иду к тебе, — прошептала она одними губами и, прежде, чем нырнуть в голубой сияющий дым, успела подумать, что никогда не расскажет Румпельштильцхену о том, что отдала волшебный боб капитану Крюку.