Дневник убийцы (гет)

Кровь свинцовым вкусом манит,

Но не двигаются ноги...

«По-моему, моя жизнь попахивает мыльной оперой. Но надеюсь, только попахивает», — первая запись в новом дневнике, ничего незначащая подборка слов, вполне выражающих мои мысли.

И даже для этих пары строк мне пришлось копить смелость несколько дней. Я совсем потерялась после того случая на совятне, но старалась держаться. За что? Хм, за плечо Гарри, если это можно взять в счет. И вообще, у меня в кои-то веки появилось чувство юмора, я должна радоваться, наверное. Но мне не до этого, дневник отвлекал все эти дни внимание только на себя, книжица в кожаном переплете и с девственно-чистыми страницами внутри как будто умоляла меня взять её в руки. А затем, шелест этих самых страниц одурманивал слух, жажда написать хоть строчку крепла день за днем. И я решила, что лучше будет отпустить её с цепи, пока она сама не сорвалась, снося мне при этом крышу, причем полностью.

Поначалу я хотела написать Их имена, потому как слишком трудно было держать их в себе. Меня больше пугал, чем огорчал тот факт, что двое парней с нашего факультета пропали в ту же ночь, когда я оказалась в противном до дрожи мне месте. Дин и Симус. А я так и не успела поговорить с одним из них. И глубоко в душе, до боли в груди глубоко во мне оставалась надежда, что парни просто решили «загулять». Так бы мне было легче, так было бы спокойнее. Но мало, что в этой жизни идет по моему желанию в последнее время, даже наоборот. Именно поэтому хотелось написать два имени и тупой как доска стола, на котором лежит дневник, вопрос — почему? Но уже то, что это было бы слабостью, уступкой, и вообще могло означать то, что я сдалась, останавливало меня, как и то, что дневник мог быть заколдован так, чтобы его могли прочитать, пока я пишу. И такое бывает — Гарри мне рассказывал когда-то. Нет, вру! Ничего он мне не рассказывал, информация от подслушанного разговора с Роном, когда на втором курсе была открыта Тайная Комната. Это не суть важно, важно только то, что я никому про этот дневник никогда не расскажу, а перо я уничтожила в то же утро, выместив на нем все то, что хотелось бы показать его бывшему хозяину. И все же…слишком сильным был страх, и слишком жгучее любопытство.

И вот, пожалуйста. Две строки в дневнике, в запертой комнате, уже сидя на кровати, чтобы хоть как-то расслабиться. Лживая защищенность убаюкивала совесть, пока крестики и нолики моих собственных букв плясали у меня перед глазами, и ничего не происходило. Ничего! Меня не затянуло внутрь, я ещё жива и слова не исчезли в никуда. Пришлось подождать ещё чуток, не верить же первому впечатлению. Четверть часа ещё прошла, пока я не вырвала-таки эту злосчастную страницу, испорченную моим неаккуратным почерком.

А он был так прекрасен, как только может быть прекрасна редкая, и от того ценная, книга. Я была восхищена им, я завидовала сама себе, ругала себя и снова вдыхала запах кожи, обтянувшей обложку. Мне не казалось это ужасным, или даже странным. Да, я давно заметила, что я «нечто», ну или «что-то с чем-то», с дурацким пристрастием к запаху книг. Меня взбесил мой собственный почерк, испортивший первую страницу. Быть может, это какие-то чары, и дневник просто выпивает из меня эмоции, ну тогда пусть глотает их, не жуя, пусть вообще подавиться! Вот именно, пускай хоть душу забирает, лишь бы всегда был рядом. Загвоздка одна все же есть, а именно: рисовать я не умею, писать что-то умное тоже, даже простой стих вымучить не могу. А просто держать в руках — для меня уже недостаточно. Не могла я так же написать что-то особо важное, риск очень велик. Тем более что я даже Панси в своем «еженедельном отчете» ничего не говорила, почти ничего. Так получилось что это — только моя тайна, моя, с убийцей.

При таких мыслях во мне разгорается что-то непонятное, в смеси радости, ярости, собственного превосходства и эйфории, смешанной со страхом. И это настолько захватывает, поглощает и ласкает разум, что я схожу сума, подавляя противоречивые чувства в сторону человека, подарившего мне этот дневник. Я не знаю, кто он, и не хочу знать. И хочу, ужасно хочу: увидеть, рассмеяться, обнять и убить. Я перестала бояться его, перестала искать встречи с ним, но никогда не переставала думать о Нем. Пусть я становлюсь фанатичкой своей идеи, пусть получаю удовольствие от запаха простого дневника, побывавшего в его руках, но пока моя плоть вмещает мою кровь, я буду ждать момента встречи, просто ждать. Пальцы методично сминают итак уже помятую простыню, а по телу пробегает дрожь негодования, когда рука тянется к перу, а потом погружает его в чернила. И следующие несколько часов я выкладываю в дневник всё самое сокровенное, рвущееся наружу, вопреки своим собственным мыслям. А, уже на всё плевать, я — потерянный для общества человек. И для себя, кто знает…

* * *

Исписав добрую половину дневника, я отодвинула мой личный ящичек стола, в котором ещё год назад ничего не хранилось. Сейчас на дне ящичка одиноко лежал браслет, поблескивая в пламени свечи, руки потянулись к нему, и сковали запястье тонкой металлической цепочкой. Почему бы и нет. Только нужно поскорее со всем закончить, скоро придет Милинда с очередного свидания и мне лучше претвориться спящей, чем выслушивать влюбленные бредни этой девушки. Это и неплохо: глаза устало смыкаются, а рука совсем затекла при неудобном письме. К тому же каникулы плавно подходят к концу, необходимо выспаться вволю, чтобы не жалеть потом. И как всегда сложно быстро уснуть, и так легко проснуться.

Никаких кошмаров или же звуков, которые могли бы так бесцеремонно вырвать меня из сна. Да и не вырвал меня никто, меня как будто вытолкали изнутри. Брр, противное ощущение, ничего не скажешь. Особенного в этом ничего и нет, со мной происходило тысячи раз, но не было непонятно откуда возникшей паники. Пришлось лежать, глядя то в пол то в потолок, успокаивая расшатавшиеся нервы. Заснуть не получалось, одеяло давило на меня так, как будто я лежу под каменной плитой весом в тонну. Зато появилось желание пролистать дневник, а может даже засунуть под подушку, прямо как в детстве.

Когда я только свесила ноги с кровати, ничего «такого» не произошло. Всё ровным счетом как всегда: Милинда разбросала свои вещи по всей комнате, и, упав на кровать, сразу уснула. Казавшаяся на первый взгляд маленькой, комната приобретала в темноте необъятные взглядом пространства, простор прямо-таки для мысли. Только не хватало свежего воздуха, глоток которого я сразу получила, притворив окно наполовину. Мне его абсолютно хватило, поэтому окно сразу же было возвращено в прежнее положение. И снова чего-то не хватает, и в голове раздается стук часов, которых в этой комнате никогда и не было (единственное условие, предъявленное Милинде в первый же год). Этот раздражающий звук движущихся стрелок всегда погружал меня в растерянность, всегда служа напоминанием о том, что время летит очень быстро. Отстанешь — не догнать! И совсем не глуп был человек, придумавший их, но так ли его осчастливило собственное изобретение? Отчего-то я совсем в этом не уверена.

Но именно сейчас мне показалось, что время убежало от меня, остановившись и обернувшись, чтобы помахать на прощание отодвинутым ящиком стола. Абсолютно пустым ящиком! Первым порывом было закричать, но с пугающе — греющей отрешенностью я прошествовала к кровати, и автоматически укрывшись, снова погрузилась в сон, в виде засасывающей всё в себя черной дыры.

Когда же в следующий раз мои глаза распахнулись вновь, я помнила всё, как будто это было пару секунд назад. Было страшно вставать и проверять свою догадку, но это единственное, что мне под силу в этом случае. Поэтому я подскочила сразу же к закрытому ящику стола, выдвинула его, и мысленно ахнула. Дневник лежал на месте в точности так, как я его туда вчера положила.

Списав неприятное видение на новенький ночной кошмар, я быстро оделась в спортивный костюм, и, воспользовавшись тем, что соседка в душе, выбежала в гостиную. Потом так же быстро прошмыгнула в проход, а уже через пару минут, справившись с теплой зимней мантией и шарфом, выбежала на улицу. В небе зависли снеговые тучи, а ветер яростно дул в лицо, щипая за не спрятанные щеки. И это было идеально для моего настроения. Дневник теперь был со мной, и можно было не о чем не волноваться. Только придумать место, где было бы удобно его припрятать.

— Акцио, метла! — уверенно прокричал мой голос в утренней тишине. Теперь у меня есть план.

Новая запись в дневнике убийцы, написанная на скорую руку бесстрастным почерком: «Луна Лавгуд. Сегодня. Вечером».