Антро львиная проза: Священная Стрела (джен)

Поздний обед в тот же день, и на нём: Ваалу-Амая (Хозяйка, Вестающая), Ваалу-Мауна (ученица Вестающих), сир Нермай (вилиус, он же распорядитель, снова почему-то без тавра с девизом Хозяйки), сир Мелим (Мастер Графа Хозяйки).

Амая обсуждала денежные дела семьи с сиром Нермаем — высоким, престарелым львом с грустными глазами и роскошнейшей чёрной гривой (красит, или как?), и переливалось из пустого в порожнее, потому что Амая никак не могла внять в толк какие-то элементарнейшие вещи, которые тщился ей расписать и описать сир Нермай.

Мауне принесли кролика, он лёгок на живот, а потому хорош для Вестающих; она дала с вилки съесть служанке кусочек — символ неотравления и строгое правило, и задумалась, потому что с нею не говорил никто, и она не говорила ни с кем. Амая, кстати, только и позвала её на обед, лично, но больше ничего с ней не хотела обсуждать. Нет.

Подбить итоги: она неплохо справилась, следуя тому, что учили, и во многом отражая стиль Нэль, и это оказалось даже просто; она приняла переплёт с неизвестным ей львом дела, не имея санкции хотя бы одной из сестёр, да хотя бы Амаи (но лучше — сестёр её менгира), и понятия не имея о местном раскладе сил и кто есть кто (ну чудненько); и она застамповала Весть, чего не вправе делать, даже если бы блистала в Ремесле и хоть завтра могла ехать в Марну на Приятие.

Все эти важные вещи и дерзкие промахи молодости, кажется, никак не волновали Амаю. Кажется, её в отношении Мауны занимала лишь малопонятная обида, и Мауна да ни в жизнь не могла внять, на что именно. На упражнение в эмпатии, наверное.

И да, Мауна не верила похвалам Амаи. Подозревался сарказм, или равнодушие, или и то и другое вместе. Сам приём клиентов, может быть, тоже издевательский ход — ну какие такие клиенты у Предвестающей? Их у неё нет и быть не может.

Идиллия тривиальных денежных дел рассеклась молнией внезапного, слёзного прошения сира Нермая. Он буквально прервал себя на полуслове:

— Хозяйка, — отставил он вилку, нож, и запустил ладони в гриву. — Хозяйка. То, что я скажу, прозвучит… плохо. Предательски. Но я так больше не могу. Я не могу, я не могу… — закрыв глаза, закачал он головой.

— Что такое? — забегали глаза Амаи по всем присутствующим, причём она поглядела и на Мауну, чего не делала последние полдня.

Мауна отпила воды из кубка.

— Хозяйка, я прошу освободить меня.

Амая застыла, не ответила. Сир Мелим облокотился о стол и сложил кулаки у рта, глядя вперёд.

— Я так больше не могу. Моя семья, жена, трое детей. Я опасаюсь… Я боюсь, что мы… Я хотел бы, если высочайшая Хозяйка разрешит… Освободиться.

— Ну хочешь, отправим твою семью в Баш, — вытянула Амая ладонь к нему, потрясая ею.

— Нет. Дело не в этом. Это не выход, — закачал тот головой.

— Нет. Оставайтесь в обители, Нермай. Тут безопасней, — сразу добавил сир Мелим.

— Ты чего, ты это, ты не справляешься с ними? — кивнула Амая в сторону.

Мауна старалась не подавать виду, и хоть как-то ухватывать нити того, о чём они говорят, складывать воедино.

— Нет, Семья вполне… Они соответствуют всему. Телоохрана очень хороша, на самом деле… У меня только серьёзные вопросы по дхааркам, но это мое личное видение.

Амая откинулась в кресле, и Мауна отметила её такую растерянность.

— Выгони их вон, раз такое, раз видение, раз вопросы, — даже беспомощно сказала она, ещё растеряннее.

— Дело не в них, и не во всём этом… Я боюсь, высочайшая. Я прошу меня освободить. И я скажу, я скажу, я знаю, кто может меня заменить. Хозяйка не будет разочарована.

— Куда ты уедешь?

Тот ответил не сразу:

— Домой, в Сарман.

— Ты уверен? — спросил сир Мелим, но не было смысла.

Амая помяла салфетку в руках, а потом бросила её прямо на еду, тоже облокотившись о стол и скрывшись в ладонях. Мауна крутила кубок на столе за ножку, никого и ничего не упуская из виду. Сир Мелим ответил ей взглядом. Мауна перевела взгляд на Амаю. На него.

— Принесёшь мне сегодня бумагу, сделаем тебе Отход.

— Спасибо, Хозяйка. Я через неделю уеду, примерно. Я всё устрою с новым вилиусом. Это будет си…

— Да всё равно. Приноси сегодня.

Помолчали. Сир Нермай осторожно встал:

— Что ж… Я, пожалуй… Спасибо. Спасибо за обед. Хозяйка?

— Иди, Нермай, иди.

— Сиятельная, — это Нермай — Мауне.

Мауна кивнула ему, и тот осторожно ушёл; сначала медленно, потом всё быстрее, и уже исчез.

— Маун, ты-то хоть как, тебе всё вкусно? — развела руками Амая, замученно поглядев на неё.

— Да, спасибо, безупречная, — ровно ответила она.

Та почему-то усмехнулась, и это не ускользнуло от Мауны; в её усмешке, ко всему прочему, снова добавилось обиды, вдобавок к прежней. Затем резко встала и просто ушла. Да что не так? Она _не может_ говорить ей на «ты» при Семье, при любых ушах, только наедине, это ж очевидно. «Ваал, в этом ли дело?», — чуть сощурилась Мауна, глядя на разлетающийся подол пласиса Амаи.

Они — Мауна и Мастер Графа — остались одни. Зашла служанка с подносом, Мшани (любопытно: её служанка, служанка Мауны, второй день, а уж вовсю освоились), покрутилась.

— Ах, превосходная Ваалу-Амая желала пахлавы.

— Не-вход, — распорядилась Мауна, и всё поняв, Мшани тихо удалилась.

Итак, Мауна положила руки на стол, ладонями вниз; более того, перед этим взяла зеркальце в руку, и оно тоже очутилось на столе.

— Сир Мелим, пусть лев прольёт свет на происходящее.

Мелим, несмотря на формальность Мауны, откинулся на кресле, закинув руку за спинку; он крутил стяжки косм, а потом ещё налил себе виносока, отпил. Он немолод, ему пять десятков, около того. Удивительные проседи в гриве — струями, то совершенно рыжий поток, то совсем белая косма. Так часто седеют те, кто много неприятностей пережил, это когда-то Мауна услышала от кого-то. Потом просто взял подсвечник и попользовал, чтобы раскурить трубку, короткую и толстую, а вот у Амаи трубка — тонкая и длинная. Мауна не стала возражать, хоть не любит дыма и всего вредного, потому что и так приходится не раз что нюхать или глотать — уж такая тропа.

— Превосходная Вал-Мауна. Видит ли львица… У нас всё… — тёр он пальцем лоб, сильно жмурясь, закусив трубку в зубах. — Всё пошло наперекосяк после недавних событий. Да и до того было сложно, но справлялись. Не справились… — он глядел в сторону, в окно, и курил.

— О каких событиях речь?

Он покосился на неё, нахмурился. Даже посмотрел туда-сюда, словно ища помощи.

— То есть. Львица не знает?

— Знаю о чём, сир Мелим?

— Разве сияющей не рассказывала наставница Вал-Нэль, или… кто угодно, о трагедии, что случилась две недели, пятнадцать дней назад? — посчитал он на пальцах дни. — Это уже всем известно, всем Вестающим — уж неделю, не меньше.

Мауна покачала головой — нет. Она медленно сплела пальцы.

— Это удивительно, — посмотрел он на неё, и таки да, действительно имел это в виду. — Две недели назад Хозяйка возвращалась из Пятого Легиона. Мы там сидели четыре луны. Пятый Легион, он в Гельсии, разбросан под Насаром…

Столица Гельсии.

— …крепость Хад, вот этот маркер. Мы так годами делаем. То здесь, в Луне Охотницы, то в Гельсии. Луна Охотницы, Гельсия, Луна Охотницы — снова Гельсия. Туда-сюда. Хозяйка, она Легатный флажок, то есть Вестающая, Вестающая… — в извинении замахал он трубкой.

— Я знаю, что такое «флажок». Я много времяпроводилась с Мастерами Графов, — Мауна знала о привычке графомастеров называть Вестающих «флажками»; им простительно, им многое простительно.

— Да, — тяжко согласился он. — Так вот, случилось так, что приехала Ва-Майнуна. В общем, так получилось, очень нестандартная штука, что Хозяйка уехала в Империю с ней, в её кортеже. Уехала сюда, в обитель. Я был вместе с ней, вместе с бумагами, всем Графом, как и сир Нермай. А всё остальное, и все остальные — вся Семья — уезжали тоже, но на следующий день. Мы уехали в обед, а Семья отправлялась рано утром следующего дня…

— Извинится, но как Вестающая могла приехать сюда только с вилиусом и Мастером Графа, и целые сутки быть без Семьи, сама?

— Ахммм… — вздохнул он. — Она не очутилась тут сама, тут была Семья Ва-Майнуны, её телоохрана, все они были тут. Самое главное, что с нами поехали две пачки Палатной Гвардии. Две, — показал он два пальца. — Это так глупо… Я за этим не следил. Не знаю, что им говорил наш глава телоохраны. Знаю, что глава телоохраны Ва-Майнуны указал, что это — дуристика. Но Палатная Гвардия следовала максиме, и боялась её нарушить: Вестающая в транзите по не-Империи — пачка Гвардии. Две Вестающие — две пачки. У той была пачка, и у той. Простая логика. Наш кортеж был окружен двумя пачками, а кортеж Семьи — ноль, — показал пальцами кружок. — Нигил.

— Так спросите вашего главу телоохраны, что он говорил.

— В Нахейме спрошу. Он мёртв. Как и вся Семья. Кроме меня и сира Нермая с его семьёй. Они тоже поехали с нами, к счастью. Точнее, убили не всех — львят не нашли, думаю, их взяли в рабы. Их было двое. Остальные дети, к счастью, были тут, в Баше. Сироты теперь. А всех остальных там убили, в том числе совсем молодых служанок. Не стали их брать на продажу, у нас все Сунги были, дхааров не было в прежней Семье. С Сунгой много забот, её непросто продать, много возни, гельсианцы не хотят таких покупать, а то очень легко можно напороться, наших в Гельсии много, и станет сейчас ещё больше… — улетел сир Мелим в дигрессии, но остановился. — Хальсидские радикальные огнепоклонники. Гельсия стала ими кишеть. Значит, они теперь снюхались с гельсианскими повстанцами. Они напали на кортеж, разбили телоохрану и всех убили. Это ж не пачка Гвардии, это телоохрана, двадцать один меч. Как они узнали? Как они узнали? Как они узнали?

— Прими, Нахейм, своих Сунгов. Ваал, направь нас к возмездию, — склонила Мауна голову, прижала уши. Поглядела исполобья на Мелима: — А что Ваалу-Амая? Почему с самого начала не вмешалась? Она может приказать Гвардии что угодно.

— Она упилась и нанюхалась арры, и спала всю дорогу. Я не знаю, как это по-другому сказать, пусть простит меня сияющая.

— Алкоголь Вестающим очень нехорош.

— Нехорош, — согласился Мелим и пыхнул. Потом снова не нашёл себе места, зажмурил глаза, тёр виски: — Она утратила волю… Видит ли сиятельная, вещи с нашей Ваалу-Амаей и до этого были не очень просты, но после этого случая… Было «до», стало «после». Я думаю… нечто в ней… распадается на части. Мир для неё стал слишком сложным, она его не понимает. И совершенно точно, что мир не понимает её.

Помолчали.

— Одно только хорошо: после всего, вестает она не хуже. Вот что умеет, так умеет, — оживился он.

— Получается, вся Семья, все вокруг… это новая Семья?

— Да. Со всей Империи сёстры тут же послали, кого могли, в самом срочном порядке, по большинству — сёстры нашего менгира. И толковых прислали. Графописцы хорошие. Телоохрана вообще зверская, все отпетых головорезов и прохиндеев послали. Ваалу-Дайана дала четырёх дхаарок, мрамрийской породы, в подвал и на хозяйство. Хаману Хизая их хвалит, сир Нермай их невзлюбил, начались всякие глупости и мелкие интриги, но это уже неважно. Дхаарки, получается, остаются, а он решил не оставаться.

— Теперь всё ясно.

Он развёл руками.

— И да, это я подсадил Хозяйку на трубку. Моя вина. Дал раз попробовать, давно ещё.

— Это же молния на всю Империю, сир Мелим, убийство Семьи Вестающей. Вся Империя на ушах должна стоять.

— Это точно. Все, кто надо, уже стоят. Некоторые встали очень даже быстро… Всё задвигалось. Это самое, думаю сейчас в Гельсию ещё несколько Легионов введут. Или вообще задавят и установят доминат, Марна давно об этом подумывает.

— Тех повстанцев, конечно же, не нашли.

— Да как их переловишь по тем лесам. Но огнежрецы в Насаре, думаю, уже утратили сон. Они крутились все эти годы, как рыба, лизали любой зад, и всё тщетно. Сейчас им-то на хвосты и наступят, или даже на горла. Повод просто отличный. Да… Была бы Гвардия, они бы не решились, эти повстанцы или как их там, ни в жизнь. Как всё плохо получилось…

Мауна решила только одно: обо всём этом нужно будет расспросить Амаю. И второе: почему ей не рассказали?

— По мнению сира, чем блистательная Ваалу-Амая отличается в Ремесле от остальных?

— Количеством. Качеством. Что ещё мне тут сказать, как Мастеру Графа? С ней гордишься своей работой, она всех… как это сказать… имела в виду. Приятно, когда твоя Хозяйка имеет всех в виду, хотя бы в Ремесле. Мастерство, оно, знает ли безупречная, вызывает уважение. Хорошо, что я не помер, к ней нужен подход, ей не всякий Графомастер подойдёт, я с ней от Приятия.

Подумал.

— Невероятная устойчивость в сложных условиях, — живо, вдохновенно говорил. — Удивительная. Никакой ерунды, никакой. Она ж Легатная Вестающая, от самого Приятия. Почему Легата всегда рада её взять в любое поле? Легата её обожает! Она не будет жаловаться. Ей не надо будет то, другое, ещё это и то; у неё не будет истерик, заминок, вот этих всех… вывертов; не будет плохой погоды или «не такой» луны. Она… просто… будет делать это.

Посмотрел на Мауну.

— Безупречная меня понимает?

— Да. И она сказала, что не будет меня учить, — она неотрывно глядела на него.

Он отмахнулся, даже засмеялся.

— Хозяйка никогда не говорит то, что думает. Не потому, что лжива внутри, или что такое, или задумала зло. Она просто не умеет: у неё мысли разъезжаются в стороны, как лапы на льду. Как говорила моя жена, «Хозяйка не умеет говорить, только вестать». Пусть примет её Нахейм.

— Жена сира тоже была в том кортеже?

— Была, — очень спокойно сказал он. Но стойкий фасад развалился, он совсем размяк в кресле и опустил руки, а потом, еле двигаясь, ленивейшие движения, выпил весь кубок виносока. — Была…

Мауна не стала что-то говорить, но стала всё осмысливать.

Итак. Семью Амаи убили. Ей об этом почему-то не сказали, хотя Нэль должна была знать. Вся Семья здесь новая. Ах да, наказали ли Палатных за такое чудовищное упущение? Амаю надо спросить, она тоже всё молчала, ни словом. Кстати, где она?

— Долго её нет. Куда она ушла?

— Не уверен, что могу ответить, безупречная, — с улыбкой тяжко усталого льва, с закрытыми глазами, ответил Мелим.

— Я рискну найти ответ.

Тот сразу же кивнул, словно только и ждал этой фразы, и показал на дверь. Мауна уходила, забрав зеркальце со стола, и не видела, как он продолжал медленно кивать: да, да, да. Иди.

Мауна пошла в покои Амаи. На двери — красный шнур («Не-вход»), и двое из телоохраны: Тай и ещё один, имя которого Мауна ещё не знала. Они почему-то не по обе стороны двери, а с одной стороны, и один из них подпирал плечом стенку.

— Огнелунная, — поприветствовал неизвестный.

Мауна тронула шнур, он заболтался. Зайти можно, но только если очень нужно. Как всегда: зеркальце, вопрос:

— Прошу имя сира.

— Манару.

Поглядела на одного, на другого; немного забавно, всё снизу вверх, приходится голову задирать, ну судьба львиц, что поделаешь, тем более невысоких, как Мауна. В Хустру считается, что чем ниже львица, тем развращённее и вреднее её натура, но Мауна не хустрианка, она — андарианка, а это — полная противоположность.

Львины засмотрелись на раскраску её мордашки, на очень аккуратные точки тентуши под её глазами, на её _дистанцию_ — так ей показалось.

— Что вы думаете об убийстве Семьи?

Тай ухмыльнулся и немедленно ответил:

— Только идиот мог поехать с кортежем без пачки Гвардии, и это по Гельсии, будь кортеж пустой или с Хозяйкой. Так не делается.

— Глава телоохраны виновен. Ему, это… надо было оставаться там и требовать ещё пачку Гвардии, или взять кусок Легаты с собой.

— С нами такой номер не пройдёт, вершительная.

— Наверное, он подумал, что раз кортеж пустой, то можно обойтись своими силами, — вслух размышляла Мауна; точнее, она даже не размышляла, а давала им повод возразить её наивности; ещё точнее: она вслух просто оглашала, что тот действительно дурак, раз такое подумал.

— Это дурость. Кортеж, пустой или полный, всегда едет под усиленной охраной по опасным местам, и неважно, по Империи или вне. Это раз-два, — ответил Тай, почесав щеку.

— Неважно, есть Хозяйка, нету её. Бывают же подманки, — добавил Манару.

— Подманки?

— Пустые кортежи. Например, три кортежа: в одном Хозяйка, в двоих — ничего.

— Хорошо. Пусть Ваал направляет ваши мечи.

— Служим, огнелунная.

Заболтав их и упредив возможные слабые попытки препятствовать её входу (запретить не могут, но потребовать «почему?» — могут), а вследствие — её атаку и требование, что так надо и дело не ждёт, упредив вот эти все заминки и неудобства, Мауна вошла. Оставив за хвостом эти небольшие игры разума, тактики общения и сбор сведений, Мауна оставила за собой ещё и след запаха. Тай навострил ухо, уверился, что ученица не стоит у дверей и вдруг не выскочит, и негромко изрёк пресловутое:

— Вот её я б выебал.

— Андарианка, — задумчиво протянул Манару.

— Кажись, — согласился Тай.

— Ты осторожней, а то она услышит, и потом _схавает_.

— Телоохрану не хавают.

— Что? Ещё как. Когда я служил у Умаллы, та сожрала одного из наших. Не то что бы мы были очень против, он был придурок и постой линял — шерсть с него просто повсюду.

— Бггг, — Таю стало воистину смешно, и он снова подпёр стенку, лапы и руки накрест.

— Покажи тему с ножиком, — Манару скучающе протянул ему небольшой кинжал, что вытащил из налапной кнемиды.

— Та ну, — лениво отмахнулся Тай.

Но Манару решил продвинуть дело: протянул ему из кисета плюшку жевательного табака.

— На. Давай, не ломайся.

Подумав, Тай взял и засунул поглубже в дёсны. Взял оружие от Манару, снял перчатки с верхней защитой и дал их ему же, побросал кинжал в руке, затем начал вертеть в пальцах, сначала медленно, потом быстрее.

— Югмать, что ты дал? У меня лапы мякнут, — сказал он, перебросив кинжал из правой руки в левую.

— Что, вставляет, а? — довольно кусал тот губу. — Это чтоб ты обделался. Это типа самый южный, везут в Кафну снизу целую тыщу льенов, по реке. Тысячельен, — он нахмурился и даже посмотрел в сторону, озадачившись. — Как эта река, бля, называется...

— Не, тут ты пролетел, — Тай вертел кинжал так, что от него оставался только блеск. — Башня от жевалки крутится, но руки становятся ловчее. У нас всегда жуют перед тем, как поваляться в Круге.

Он подбросил кинжал в воздух и поймал:

— Знаешь… мне сдаётся… — вставлял он в слова урывками, когда руки позволяли что-то сказать. — Вот кого она схавает… так это нашу Хозяйку… схавает. Вот кого.

— Чё й то так решил?

Тай остановился и отдал оружие.

— Чуйка. Наша новая совсем разваливается.

— Разваливается, — согласился Манару. — Зато мне эта Вэ-Мауна нравится.

Тай одобрительно кивнул:

— Я такой сегодня утром вышел, — стукнул он себя по грудной пластине, — она из лука стреляет. Я ей говорю: «Ва-Мана, тыр-пыр». А она такая: «Это Мауууна». И смотрит. Ну, думаю, пиздец. Когда позавчера главный говорил, так я услышал «Мана». Меня ж в ухо, это самое, как запиздячили…

— Та знаю я твоё ухо. И чего дальше было?

— Да ничё, — пожал плечами Тай. — Хорошо стреляет, стерва. Встанет вот так, ровно, — показал на себе, — жопку отставит, и натягивает, натягивает…

— Натягивает, — зачем-то вставил Манару.

— …аж до уха дотянула, вот сюда. Это большой лук, не мелочь. Она мне его бросила, я попробовал — тяжеловатый натяг. Это ж предплечье надо иметь. Плечо, да… А ей там восемнадцать, или сколько там.

— До двадцатки.

Тай, преувеличивая вещи, очень пытался показать, как стреляют львицы-патрицианки, и получалось смешно.

— В ней есть сучья сила, — подытожил.

— Так и должно быть. Без этого не то.

— Не то, — согласился Тай.