Bon Voyage! (гет)

Они очутились на скалистом, залитом светом садящегося солнца, а самое главное, пустынном берегу моря.

Гермиона, чертыхаясь, отплевывалась от воды, одновременно с этим прокручивая в голове всевозможные вариации дальнейшего развития событий, начиная с того, что Малфой понял, что Лиззи — это на самом деле Грейнджер, и решил ее убить там, где ее никто и никогда не найдет, заканчивая тем, что он захотел искупаться нагишом. Все эти мысли пронеслись за долю секунды, однако, более-менее, придя в себя, Гермиона с кряхтеньем поднялась на ноги и хотела было накинуться на Малфоя, но все слова застряли в горле, когда она увидела, где они оказались.

Вид открывался потрясающий, а от высоты, на которой они находились, захватывало дух.

— Красиво, правда? — подал голос Малфой, умиротворенно взирая на открывшуюся панораму.

— Да, красиво, — тихо прошептала Гермиона, после чего резко развернусь и во весь голос заявила: — Ты спятил? Тут же могли оказаться магглы! Ты что, забыл про Статут о Секретности? А если бы нас увидели?!

Малфой даже не отреагировал на это ее заявление, продолжая все также смотреть вдаль на мерно скрывающееся за горизонтом солнце.

— Малфой, ты меня слы...

— Да, слышал я тебя, слышал, — отмахнулся он, как от назойливой мухи, а потом взмахом палочки высушил свою одежду, место вокруг и, трансфигурировав из камня плед, уселся на него, совершенно не обращая внимания на свою спутницу, которая, не понимая резких перемен настроения Драко, все так же стояла и наблюдала за его манипуляциями.

— Знаешь, я никогда раньше не придавал значения закатам, я вообще раньше мало чему придавал значение, — тихо проговорил он, и только потому, что Гермиона аккуратно присела рядом, услышала его. После этих слов, она снова внимательно оглядела Драко. Красивый аристократичный профиль, идеальная осанка, даже в таком расслабленном положении, и отрешенное, абсолютно не свойственное тому Малфою, которого она знала, выражение лица.

— Знаешь, никогда не любил плакаться в жилетку, — немного помолчав, продолжил он. — Я всегда считал себя достаточно сильным и независимым человеком, которому досталась честь принадлежать к великому роду Малфоев. Я презирал тех, кто был слабее меня, кто не разделял моих взглядов или был ниже по происхождению, одним словом, я искренне презирал почти всех, кто меня окружает. Паркинсон, которая таскалась за мной, как побитая собачонка, в надежде когда-нибудь стать леди Малфой, Крэбба с Гойлом — за далеко не блистательные умственные способности, Мальсибера и прочих моих «друзей» — за то, что хотели оказаться в моем окружении, а потому чуть ли не вылизывали мне ботинки. Я презирал их, хоть они и были чистокровными. Пусть мне не ровня, но они были так же, как и я воспитаны и рождены в высшем обществе... что уж говорить про Поттера, — Малфой умехнулся, но в этой усмешке не было ничего от прежнего озорства или веселья. Драко словно мгновенно постарел на десяток лет, вспоминая прошлое, а Гермиона старалась даже не дышать с мазохистским желанием узнать о жизни людей по другую сторону баррикад. Она не знала, но уже начала предполагать, к чему может завести данный разговор и искренне надеялась, что этого не произойдет.

Она знала о судьбе многих Пожирателей и их детей, об их жизни до и после войны, однако она никогда не слышала ничего из того, что сейчас ей решил рассказать Малфой. Это было неожиданно, странно и, если откровенно, жутко, но, судя по всему, именно так и никак иначе должно было быть, ведь, хотя новый Драко был человеком, не похожим ни на кого из тех, кого она знала, он все же оставался Малфоем, с которым она провела шесть лет под крышей Хогвартса. Если бы она встретила его, будучи настоящей Элизабет Ливьен, которая не знала бы ни о его семье, ни об их причастности к войне, она бы ни за что не догадалась, что за веселостью, безрассудством и пристрастию к алкоголю скрывается история таких масштабов.

— Про Поттера? — тихо спросила Гермиона, боясь разрушить создавшийся момент, и боялась не напрасно: Малфой резко к ней развернулся, и увиденное заставило Грейнджер незаметно дотянуться за палочкой и сжать ее похолодевшими пальцами. Малфой был в ярости.

— Да, про Поттера, — резко ответил Драко и еще ближе придвинулся к лицу Грейнджер. — Я стал презирать Поттера, когда он не пожал мне руку в Хогвартсе перед поступлением, предпочтя мне, чистокровному Драко Малфою, общество грязнокровки и предателя крови. Я стал ненавидеть его, когда он каждый раз успевал выхватить у меня перед носом снитч, когда он был выбран для участия в Турнире Трех Волшебников, когда из-за него меня превратил в хорька на глазах у всей школы, когда его дружок опозорил меня, накормив Блевальными батончиками, когда он распорол мне грудь темным заклятием, но сильнее всего я возненавидел его тогда, в начале шестого курса. По-настоящему возненавидел! — Малфой запустил руку в мокрые волосы Гермионы и приблизил ее лицо к своему. — Возненавидел... но не за отца, не за проваленную миссию, в результате чего тот оказался в Азкабане, а за то, что благодаря Поттеру Темный Лорд вернулся... — его голос стал еще более зловещим, и все внутри Гермионы похолодело от ужаса, но она не шевелилась, а продолжала слушать, судорожно сжимая палочку в руках.

— Он вернулся, поселился в моем доме и отдал мне приказ. Я должен был убить Дамблдора, сильнейшего волшебника во всем королевстве на тот момент, и я был горд. Я чуть не лопнул от гордости, когда Темный Лорд поставил Метку на мое предплечье, я был горд, что стал Пожирателем, но в тот момент, когда я узнал, что должен сделать... Я.Будто.Умер, — четко произнеся последние слова, он опрокинул Гермиону на покрывало и навалился сверху, прижав ее к жесткой каменной поверхности.

— Я словно смотрел на все со стороны, и в тот момент, когда я стоял на Астрономической башне, я должен был убить его, должен, но смог только обезоружить, — лицо Драко пылало праведным гневом, а сильное, поджарое тело, имевшее немалый вес, заставляло Гермиону глотать воздух и бороться с невесть откуда взявшимся возбуждением.

Сердце билось так, будто было готово выскочить наружу, кровь шумела в ушах, а низ живота предательски сводило, однако Малфою было плевать на неудобства девушки, на которой он лежал. Он вглядывался в ее лицо и продолжал выплескивать то, что копилось много лет, и его не волновали последствия, только не сейчас.

— Знаешь, тот год без Поттера в Хогвартсе был адом не только для Гриффиндорцев, а для всех, — голос Драко врывался в сознание, заставляя Гермиону, словно от холода, трястись от осознания того, что может в действительности сделать с ней бывший Пожиратель. — Думаешь, нам было в радость отрабатывать Непростительные на провинившися? Думаешь, это большое удовольствие, применять Круциатус, зная, что если ты этого не сделаешь, окажешься на месте провинившегося?

Палочка, все также судорожно сжимаемая в руках, нагрелась, Гермиона уже была готова произнести слова заклятия, но они так и не сорвались с ее губ.

— Драко, ты меня пугаешь, — голос подвел ее, и вместо громкого крика, из ее горла вырвался шепот.

— Я знаю, — усмехнулся Малфой и приподнялся на руках, до конца, однако, не отстраняясь. — Но иначе ты сбежишь от меня, и я не смогу больше приблизиться к тебе, пока ты сама этого не захочешь, а для тебя — это роскошь, которую я не могу позволить. Ты хотела знать, почему я стал таким? — продолжал он с грустной улыбкой, отражавшейся только на губах, в глазах же вновь появилось то самое, уже знакомое со школьных лет презрение. А еще был гнев.

— Когда Поттер победил, все были так рады... Все, кто сражался на его стороне, а вот мы оказались в опале. Да, благодаря Трио большинство выбралось из большой кучи дерьма, вот только никто из вас не обратил внимания на то, во что мы превратились, пока доблестные гриффиндорцы нас спасали. Мы перестали быть людьми, стали просто безэмоциональными оболочками, которые существовали по заданному режиму. Так жила почти вся моя семья, так жил я... Но потом, я увидел Блейза. Он пришел ко мне и сделал все, что мог, чтобы я изменился, и я изменился, Элизабет, — широко улыбнулся Малфой, — я стал тем, кого теперь сам с трудом узнаю в зеркале. Но знаешь, мне плевать на мнение общества. Мне впервые плевать на все, что обо мне скажут, потому что я — Малфой, и любая моя странность, будь то жизнь в затворничестве или на всю катушку — просто моя очаровательная особенность. Ведь я — Малфой, а Малфои никогда не сидят в дерьме. И я сумел выбраться. Теперь я такой. Веселый, беззаботный, любящий бывать на вечеринках, вот только я все еще Малфой, и слишком многие об этом забыли. Я не дурак, был им когда-то, Лиззи, но не теперь, — шелковым голосом продолжал он. — А еще я никогда не любил фальшь и ложь. Я любил и люблю, когда мне льстят, но терпеть не могу, когда меня держат за идиота.

Сердце Гермионы ухнуло в пятки, ей стало так холодно, словно рядом пролетел дементор.

— Малфой...

Серые глаза Драко внимательно вглядывались в ее голубые, словно ища что-то и не находя. Он прижал ее руки к покрывалу так, что она не могла пошевелиться, но, одновременно с этим, могла освободиться в любой момент.

— Ты очень ее напоминаешь, не похожа, но так напоминаешь... — скользя внимательным взглядом по лицу Гермионы, произнес Драко. — Так пытаешься выглядеть безмозглой, озабоченной поисками дружка-спонсора, как Браун, пытаясь соответствовать своей внешности и общепринятому мнению, но также сильно пытаешься сохранить индивидуальность, ведь стереотипы — это не для тебя... даже под личиной такого длительного Оборотного ты все такая же, верно, Грейнджер?