Еще до Мессии (джен)

— Маркел, ты готов?

— Готов, учитель.

Сандро знал, что я и сам не против отправиться в империю.

— Ваша воля священна. Да обратятся на нашу сторону многие и многие заблудшие.

— Со мной не хитри, ученик. Не только в моей воле причина, — неторопливо сказал мне Сандро. Он, как всегда, казался добродушным, — ты хочешь увидеть ее и вскоре увидишь. Ничего, пусть и это послужит на благо нашему делу. Думаю, она примет тебя охотно, ей есть за что тебя благодарить, но будь осмотрителен. Твои чувства можно понять, но не позволяй им заслонить нашу главную цель.

И я отправился к тебе.

Ты совсем не изменилась. Радостная, ты представила меня королю как своего спасителя, и глаза твои горели восхищением. Разумеется, должность при дворе я получил без труда, и первая задача была выполнена успешно. Остальное зависело от меня.

Демонстрировать всем и каждому мою подлинную веру не стоило, и я начал искать тех, кого интересовали темные таинства, — чем больше у меня было сторонников, тем прочнее становились мои собственные позиции при дворе, а чем больше некромантов было среди моих людей, тем лучше. В конце концов, я знал, чего хочу, и то, что не удалось Людмиле, удалось бы мне. А кто еще сумел бы вернуть Эришу прежнее величие? Уж, конечно, не эта властолюбивая дура, не глупые фанатики, последователи старого Белкета, и не трусливые зануды, просиживающие зады по кельям, наивно и слепо верящие в Асху и не знающие, что ее ждет. Учитель не зря ставил на меня — эту партию я вполне способен был выиграть.

Теперь все в прошлом: гороскопы для твоих придворных; тайные сборища в катакомбах и на древних кладбищах; твой пронзительный взор; взгляд короля, чуточку самодовольный — да, советник королевы, завидуй мне, завидуйте мне все, со мною в покои вечером уходит прекраснейшая женщина на свете! Столько лет, Фиона, король не знал, о ком ты думаешь в его объятиях и кого видишь на его месте. Столько лет, Фиона, ты не знала, где я пропадаю по ночам, пока ты отдаешь свой долг королю. Столько лет двойной, тройной жизни… Столько я извел флаконов отвратительных духов — однажды я заметил, что прислуга принюхивается после моих возвращений под утро (увы, запах склепа перебить невозможно, он въедается в ткань, в волосы, кажется, в саму кожу)…

Столько времени я смотрел на тебя издали — до тех пор, пока король не счел меня безопасным и не стал оставлять нас наедине. Столько обмана, столько молчания, напряженного и двусмысленного. Я знал, что хожу по лезвию ножа, и однажды все случилось — после незначительной размолвки с королем ты не выдержала. Пришла ко мне, смотрела на меня, и в твоем взгляде полыхало пламя, а ты говорила, говорила, говорила… Вспоминала все, что случилось в Эрише. Я не слушал и не слышал — я ждал. Я знал, что ты хочешь сказать на самом деле, и понимал: оттолкни я тебя сейчас — и завтра же буду изгнан, и все рухнет. Я не мог этого допустить и решился один раз приоткрыть правду, чтобы не провалить дело. Я надеялся, что моего красноречивого взора будет достаточно, но нет, тебе было мало, да и мне самому тоже. Я понимал, что не убедил тебя, удержав твой огненный взгляд и показав мучительное желание в своем собственном…

Ты отошла, ты плакала, глядя в окно, разочарованная, и я понял, что все пропадет, если я не рискну. Я и так рисковал постоянно, а тогда на карту было поставлено слишком многое. «Молчите, боги», — грозно подумал я, подошел к тебе, а когда ты повернулась ко мне, в глазах твоих были слезы, страдание и надежда, и на минуту я позволил себе стать таким, каким ты желала видеть меня, выпустить наружу немного, совсем немного подлинного чувства, истинного себя, хотя что истинно в паутине иллюзий, сотканной проклятой тюремщицей для немощных и безвольных недоумков? Я обнял тебя, прижал к себе — тесно, слишком тесно для того, чтобы ты, уже отнюдь не невинная дева, могла не ощутить, не понять… И только тогда глаза твои широко распахнулись, заблестели, а лицо залил румянец.

— Нет, — прошептала ты, почти счастливая, — нет, нет, я не могу… Я не должна, — и попыталась высвободиться, но слишком деликатно, чересчур ласково для истинного сопротивления. Я немедленно отстранился и попросил прощения за дерзость. Конечно, ты меня простила.

Пустота поглотила произошедшее, и никто никогда ни о чем не узнал. Только с тех пор, встречаясь со мной взглядом, ты всегда слегка краснела, а глаза твои сияли восторгом. Да, ты все поняла правильно, Фиона, и я не пожалел, что открылся, — у тебя больше не возникало сомнений в том, зачем я здесь. Это было мне на руку — я мог с тех пор сколь угодно долго прятать свою истинную цель. Другую истинную цель.

Все это в прошлом. Все кануло в небытие. Асха, которой я обещал когда-то служить, забрала тебя. Тебя больше нет. Проклятая богиня, лживая богиня, твой конец близок. Ты отняла у меня Фиону, и то, что осталось от нее, изменилось, сильно изменилось, оно искажено, испорчено смертью… Но не утрачено. А ты заплатишь — и мне, и учителю, заплатишь всем за боль и беды, за кровь и страх, за утрату тех единственных, кто был нам хоть чем-то дорог, за ложь и иллюзии — твои дети пичкают ими глупцов всего мира. Молчишь, Асха? Молчи. Молчи-и…

Они прогнали меня, Фиона. Не зря я никогда не любил твоего сына и твоего брата. Мне нечего терять — я еще вернусь, поверь мне. Кроме того, я уйду не один. Я заберу тебя с собой, Фиона.

Мало ли я видел черепов на свете! Не пойму, что я чувствую, когда смотрю на тебя, лежащую здесь, в этом склепе. Будь моя воля, я остался бы с тобой, но ты ушла, и мне тебя не вернуть, твоя душа далеко, а тело близко — здесь, передо мной, наконец-то мое. Ты ведь хотела этого, Фиона?

Я никогда не говорил тебе, как ты красива. Не было случая, не было и смысла. Я не могу вернуть тебя, но способен хотя бы твоим костям подарить шанс на новую жизнь. Многие сказали бы, что это кощунство — коснуться набальзамированной плоти той, что мертва далеко не первый день, и не просто коснуться — отъять, забрать часть от единого целого и сохранить, дабы наполнить магией, дабы сохранить не только память. Многие, но не я. Коварство, воровство, кощунство, извращение — мне безразлично, как это назовут. Ты нужна мне, могучая посвященная, побывавшая мертвой, вернувшаяся в мир живых, а ныне снова мертвая, ты нужна мне, мой реликварий, мой дар, моя несостоявшаяся судьба, мне нужны твои силы, твои кости, твоя голова. До философии ли мне, до мыслей ли о кощунстве!

Молчишь, Асха? Молчи. Лучше молчи!

Наконец я могу дотронуться до тебя — пусть не так, как тебе бы хотелось, но все же дотронуться. Мы одни в этом склепе, сюда никто не придет и не помешает нам. Твои волосы ничуть не потускнели, как странно…

Никто не увидит того, что я сотворю с тобой. Ни брезгливости, ни жалости, ни боли, ведь теперь ты будешь со мной, Фиона. Снова и снова, каждый день. Всегда. Однажды мы вернемся и все исправим, и жизнь будет такой, какой захотим мы, а не спесивые лицемерные боги. Ты желала быть со мною рядом — так ты поможешь мне? Человеческая плоть сильна даже после смерти, но клинок и магия сильнее. Я разрушу остатки твоей красоты, но поверь, цель того стоит. Теперь мы не расстанемся, да, Фиона?

Ты смотришь на это, Асха? Ты молчишь? Молчи. Молчи…