Наугад (джен)

Ригана тошнило. С утра господин заставил его съесть полторы порции завтрака, объяснив это тем, что так будет лучше. Риган и не думал возражать, господину виднее, но теперь было плохо. Может, с таблеткой нельзя так много есть? Хотя бы ничего не казалось ненастоящим, зато ночью он едва сомкнул глаза, а сейчас хотелось спать. Риган подумал, что, может, если он ляжет спать, тошнота пройдёт, но лечь было нельзя, господин был недоволен вынужденным бездельем и пытался подобрать себе занятие по душе, поэтому ходил по лагерю туда-сюда, а Риган всё время держался рядом.

— Если нравятся изумруды, ступайте в шахты их копать, — сурово сказал полковник-беллиорец, оглядывая Ар-Лоя. Риган немного выступил из-за широкой спины своего господина, беллиорец заметил его и добавил: — Но мне кажется, это для вас будет слишком легко. Что вы ещё умеете делать?

Спрашивал он с таким выражением, как будто не рассчитывал ни на какой ответ, и Риган даже обиделся: как этот беллиорец, пусть и полковник, может так плохо думать о его господине?

— Даже не знаю… — задумчиво сказал Ар-Лой. — Вот вчера я кашу приготовил, Ригану понравилось.

Густые брови полковника так и поползли вверх, и Риган догадался, что тот понимает: нельзя было сказать, что невкусно. Может быть, этому Джюсу и стоило доверять, если бы только он при первой встрече не потребовал, чтобы Риган врал своему хозяину или причинял ему вред. Как можно было такое заявить?

— Не думаю, что мне будет по нраву работать под землёй, мой полковник, — продолжал Ар-Лой. — Если только иногда.

— Так возьмите на себя руководство сменами на кухне, — предложил Джюс. — Я помню, несколько дней назад вы были недовольны своим назначением на кухню, но теперь наверняка вошли во вкус? Ведь приятно, когда что-то получается?

Господин подумал и кивнул.

— Когда можно приступить к дежурствам?

— Да хоть сейчас, — махнул рукой Джюс. — На досуге изучите поваренную книгу.

Когда они остались на дорожке, ведущей к кухне, одни, Ар-Лой посмотрел и сказал:

— Ну вот, думаю, это будет выгодное назначение. Еда рядом, можно тебя кормить в любое время.

Услышав про еду, Риган не выдержал и ненадолго скрылся в кустах. Когда он вернулся, Ар-Лой так и пепелил его взглядом.

— Тебе плохо? — грозно спросил он.

— Уже нет, — честно ответил Риган.

— И ты не сказал мне раньше, что тебе было плохо?!

— Вы не спрашивали…

— И ты ел, хотя чувствовал, что тебе не хочется?!

— Вы велели, мой господин…

Риган опустил голову, чтобы Ар-Лой не расстраивался от его скорбного выражения на лице. Но как можно было поступить? Возражать — раньше было невозможно, а теперь он боялся. Говорить, когда не спрашивают, не позволялось. Нужно было вести себя идеально, и вот результат.

Всё это он и выложил, когда Ар-Лой спросил.

Тот, ничего не говоря, медленно дошёл до крыльца и сел на ступеньку. Ригану он сесть не приказывал, и тот остался стоять. Было тяжело постоянно контролировать себя, чтобы не сделать что-нибудь непозволительное. Вот раньше всё получалось само, под гипнозом он точно знал, что можно, а что нет, да и не смог бы сделать что-то не то…

— Слушай мой приказ, — наконец сказал Ар-Лой. — С этой минуты ты обязуешься говорить мне, если у тебя что-то болит или если тебе плохо — в общем, о любом ухудшении твоего самочувствия. Не дожидаясь моего вопроса. Ясно?

— Слушаюсь, мой господин, — удивившись, ответил Риган. Хотя нечего удивляться. Ар-Лой хочет сохранить своё имущество в целости, но не обязан постоянно держать в голове, что нужно спрашивать, вот и велел говорить самому.

Тем временем Ар-Лой вытащил свой экземпляр договора и записал в него новшество.

— Иди отнеси Кау-Руку, пусть заверит изменения, и допиши на своём и его варианте, — сказал он. — Хотя стой, я сам, посиди пока и подыши свежим воздухом.

— Слушаюсь… — пробормотал Риган, садясь на ступеньку на его место.

* * *

Мысль, что теперь можно делать всё, что хочется, а если не хочется, то ничего и не делать, была новой и внушала смутные опасения. А если что-то пойдёт не так? А если на лагерь нападут? И вообще, как это — ничего не делать? Не бегать туда-сюда, раздавая указания и советы, не сбиваться с ног, забывая поесть, никому не помогать, никого не подбадривать… Да даже быть одному в лесу и то уже казалось ненормальным.

Сидя под большим развесистым кустом, Ильсор усилием воли заставлял себя оставаться на месте, хотя его всё время мучило чувство, что он что-то забыл, от чего-то отлынивает и вообще без него точно случится беда.

— Да что ты меня дёргаешь? — вслух возмущался он. — Посмотри, как солнышко светит, как травка зеленеет, а вон там ягодка растёт, а вот бабочка полетела…

Он прямо видел собственное лицо, искажённое презрительной и подозрительной гримасой, но не уставал уговаривать:

— Прекрати, я же тут, я с тобой, а пока я с тобой, ничего плохого не случится, ведь я всегда думаю о хорошем… Ну пожалуйста, не будь мне врагом, ведь ты это я сам… Посмотри, вон уже птицы заинтересовались, с кем это я спорю.

Птицы, которые уже успели обсудить его одежду, волосы и то, что он делает, уже, кажется, утолили любопытство и прислушивались не так внимательно. Тёмный по-прежнему ворчал и отворачивался. Он не давал о себе знать в эти последние дни, когда Ильсор потерялся в водовороте событий и успевал только сказать ему что-нибудь ласковое перед тем, как уснуть. Ильсор запоздало испугался, что тёмный мог проснуться ночью вместо него и как-нибудь навредить тому, кто окажется поблизости, и похолодел от мысли, что ближе всех прошедшей ночью был Лон-Гор. Но теперь-то он ушёл далеко по тропинке, протоптанной неизвестно кем, и сам потерял дорогу назад.

Лес был совсем не страшен. В нём клубился зелёный полумрак и царил покой. Ильсор знал, что постепенно чувство, что он что-то не сделал, исчезнет, а пока нужно было просто сидеть и наслаждаться всем, что происходило вокруг.

— Спокойствие, — уговаривал он себя. — Только спокойствие… и одиночество.

Он лёг в траву и стал смотреть, как между изумрудно-зелёных стеблей пробирается крохотное насекомое, несущее на спине какую-то пылинку.

Время должно было остановиться, и оно остановилось, как сломанные часы.

* * *

— Вот, — сказал Урфин и высыпал на стол горсть изумрудов. — Этим они в последние дни и занимаются. У вас, что ли, нет таких, для вас и эти крупные?

— Точно, — подтвердил Мон-Со. Он взял один камешек, повертел в пальцах и положил обратно. Урфин внимательно наблюдал за его лицом, но не увидел никаких изменений.

— Хоть делом заняты, — пробормотал Кау-Рук. Он к изумрудам не прикоснулся вовсе. — Главное, чтобы не передрались.

— Я им передерусь! — вскинулся Урфин. — Пока я полковник, не бывать тут… мордобою!

— Интересно, что же вы сможете сделать, — вздохнул Мон-Со.

— Метлой поперёк спины и готово дело, — проворчал Урфин, понимая, между тем, что его авторитет не так высок, как авторитет комэска. Некоторые слушаются и смотрят в рот, но это потому, что больше командования не было. А сейчас…

— Или что там положено, гауптвахта? — добавил он и получил подтверждение.

— А у вас изумруды волшебные? — прямо спросил Мон-Со. — У нас… то есть, у арзаков есть легенды про изумруды, от которых слепнут змеи. Я думал, может, оттого слепну, что посмотрел на Изумрудный город.

— Насколько я знаю, от изумрудов ещё никому вреда не было, — со всей убедительностью заявил Урфин. — Впрочем, и про волшебные свойства не знаю тоже. Это вам, наверное, к правительнице Жёлтой страны, у неё есть книга, в которой написано всё обо всём. Или к правительнице Розовой страны, она тоже необычайно мудра.

При упоминании феи Стеллы взгляд у обоих менвитов стал немного рассеянным и страшно сказать — мечтательным.

— И она обладает удивительными способностями… — вполголоса добавил Урфин, воочию наблюдая действие этих самых способностей.

Он сгрёб камни со стола и небрежно сунул их в карман.

— Но добычи изумрудов мало для того, чтобы занять всех делом, — сказал он. — Как и кухонных забот.

— А что вы предлагаете, не песни же петь для развлечения? — возразил Кау-Рук. — Дисциплина не нарушается, Мон не рычит на всех, значит, всё хорошо.

— Песни петь? — задумался Урфин. — А это идея…

Полковники переглянулись.

— Вы же это не серьёзно? — поморщился Мон-Со. — Они и так не в своей тарелке, а сейчас ещё больше разболтаются.

— Напротив, песня поднимает командный дух! — возмутился Урфин. — Или у вас никто петь не умеет?

— А я за! — вдруг среагировал Кау-Рук. — Только надо не просто петь, а конкурс устроить. И заранее исключить из репертуара гимн космофлота!

— Вы всегда поддерживаете самые бредовые идеи, только чтобы посмотреть, что будет! Побег вы тоже поэтому возглавили? — взвился Мон-Со. — Я в этом не участвую!

— И пожалуйста! — не обиделся Кау-Рук. — Судьёй будешь?

Мон-Со скривился и ничего не ответил.

Решив вопрос с конкурсом немного отложить, Урфин отправился искать Кастальо. По дороге он и так, и сяк обдумывал свою идею. Если менвиты займутся чем-нибудь, что максимально далеко от войны, то, может, забудут о своих воинственных планах, да и об арзаках тоже. Пусть и ненадолго…

— Друг Кастальо! — сказал он, когда из-под куста ему навстречу выкатился серый камушек и откинул капюшон. — Представляешь, не знаю, что и думать. То ли мне мерещится, то ли нет… Может, работает только с теми, кто до изумрудов жадный, а? Полковники, судя по всему, совсем не об изумрудах думают. А остальные…

— Ар-Лою изумруд дал? — строго спросил предводитель гномов. — Ну и смотри во все глаза — какой материал для наблюдения. Я тебе ничего подсказать не могу, первый раз, когда наши летописи оказались бессильны.

— Там не только Ар-Лой бесценный материал, — сказал Урфин. — Тут и Ман-Ра чего стоит. А с полковниками бесполезно, в них-то темноты нет, и экспериментировать не с чем.

— Экспериментатор нашёлся, — проворчал Кастальо. — Всем изумруды раздал? А кому забыл?

Урфин хлопнул себя по лбу.

— А там-то куда смотреть?

— Я откуда знаю? — проговорил Кастальо. — Сам уже ничего не понимаю. А я такое не люблю, понимаешь ли. Поэтому мы тоже смотрим во все глаза. Иди на кухню, как раз с Ар-Лоем разминётесь.

Урфин поспешил, нащупывая в кармане очередной камушек.

Риган сидел на пороге кухни, чинно сложив руки на коленях. Кастальо оказался прав — Ар-Лоя рядом не было. При виде Урфина Риган вскочил, но ничего не сказал, наверное, рабам было положено молчать, пока не спрашивают. Сердце у Урфина сжалось. Риган был похож на побитую собачонку.

— Ты как? — спросил Урфин.

— Всё хорошо, мой полковник, — ответил Риган. Наверняка обманывал.

— Есть дело. Каждый в лагере по моему распоряжению должен иметь при себе изумруд и не расставаться с ним по крайней мере днём, — сказал Урфин. — Поэтому вот тебе камушек.

Риган машинально протянул руку, и изумруд лёг на его ладонь.

— Я должен отдать его моему господину?

— Нет, — растолковал Урфин. — Носи сам.

— Но мне нельзя иметь таких вещей… — начал Риган. — Простите, мой полковник, я не хотел вам перечить.

— Мне можешь возражать сколько захочешь, — подбодрил Урфин. Риган подумал.

— Мой господин должен знать о том, что у меня есть изумруд?

— Пусть знает, я ему скажу сам. Только чтобы не вздумал отнимать.

Урфин внимательно смотрел на Ригана, но тот и не собирался расправлять плечи. Может, для этого нужно время?

— Так получается, если я принадлежу моему господину, камень всё равно его? — догадался Риган. — А мне только отдан на хранение?

— Можешь и так считать, — сказал Урфин. — Если хочешь, можешь попросить, чтобы кто-нибудь сделал тебе оправу к нему, проденешь шнурок и будешь носить на шее, а то вдруг из кармана выпадет. Кажется, это Лин-То сделал оправу для камня Фе-Маю. Я спрошу, — добавил он, сообразив, что Риган вряд ли сунется к менвитам с какой бы то ни было просьбой. — И вот ещё что: передатчик — он для всех. Если нужно будет что-то сказать Лон-Гору, нечего бояться.

Приходилось растолковывать Ригану такие простые вещи, а перед этим — догадываться, что именно сам он не поймёт. Изумруд не действовал или пока не действовал, а Урфин уже устал от ожидания результатов. Нужно отвлечься. Конкурс уже не казался такой уж безумной идеей.